йтенанта ХОЗИНА М.С., "проморгавшего" фашистское  окружение
2-й Ударной) генерал армии К.А.МЕРЕЦКОВ и  представитель  Ставки  Верховного
Главнокомандования,   начальник   Генерального    штаба    генерал-полковник
ВАСИЛЕВСКИЙ A.M., извне раздвинувшие коридор, пробитый  в  кольце  окружения
усилиями  59-й  (командующий   генерал-майор   КОРОВНИКОВ   И.Т.)   и   52-й
(командующий генерал-лейтенант ЯКОВЛЕВ В.Ф.) армий. Многие воины 2-й Ударной
армии попали тогда в фашистский плен, а  Власов  сдался  врагу  добровольно.
Впоследствии он приступил  к  организации  РОА  (Российская  освободительная
армия) для участия  в  боях  против  Красной  Армии,  но  официально  Берлин
разрешил Власову воевать в 1944 году.
   (5) ДЖУГАШВИЛИ Я.И., попав в плен, был заключен в  фашистский  концлагерь
Хаммельбург, оттуда попал в любекский лагерь ХС для пленных поляков, потом в
Заксенхаузен, где был убит, якобы при попытке к бегству. В СССР остались его
жена МЕЛЬЦЕР Ю.И. с дочерью Якова Галиной и  сын  Якова  Евгений  от  другой
жены.
   (6) Во время битвы за Москву ВЛАСОВ командовал с октября 1941 г. до марта
1942 г. 20-й армией.
   (7)  Генерал-лейтенант  авиации   СКРИПКО   Н.С.   являлся   заместителем
командующего Авиацией дальнего действия.
   (8)  "Песня  о  Днепре"  (1942  г),   слова   Е.А.Долматовского,   музыка
М.Г.Фрадкина.
   (9) Межигорье - поселок на правом берегу Днепра за  Вышгородом,  севернее
Киева. Генерал-полковник МОСКАЛЕНКО К.С. командовал 40-й  армией  с  октября
1942-го по октябрь 1943 года. Генерал-лейтенант ЖМАЧЕНКО Ф.Ф. командовал  ею
с  октября  1943-го  до  мая  1945  года.  Генерал-лейтенант  ЧИБИСОВ   Н.Е.
командовал 38-й армией с августа 1942 до октября 1943 года.
   (10) Генерал-лейтенант Рыбалко П.С. командовал 3-й  Гвардейской  танковой
армией с мая 1943-го по май 1945 года.
   (11) Букринский плацдарм на западном берегу Днепра, в 80 км юго-восточнее
Киева, возник 23 сентября 1943 года.
   (12) Бои там длились до 3 ноября 1943 года.
   (13) Ново-Петровцы находятся на правом берегу Днепра, Старо-Петровцы - на
левом.
   (14) Речь идет о Лютежском плацдарме, в 30 км. севернее Киева,  возникшем
26 сентября 1943 года.
   (15) Генерал-лейтенант ПУХОВ Н.П. командовал 13-й армией с января 1942-го
по май 1945 года. Генерал-лейтенант ЧЕРНЯХОВСКИЙ И.Д. командовал 60-й армией
с июля 1942 по апрель 1944 года.
   (16) Ему было тогда 37 лет.
   (17) Это произошло в конце августа - начале сентября 1941 г.,  когда  5-я
армия в устье р. Десна попала в окружение.
   (18) ЕПИШЕВ А.А. стал первым членом Военного совета 38-й армии в  октябре
1943 года.
   (19)  5-й  Гвардейский  танковый  корпус  (командующий  генерал-лейтенант
КРАВЧЕНКО А.Г).
   (20) Полковник Л. СВОБОДА командовал этим батальоном (а затем бригадой) с
февраля 1942 года.
   (21)  Командующий  2-й   воздушной   армией   генерал-лейтенант   авиации
КРАСОВСКИЙ   С.А.,   командующий   артиллерией   1-го   Украинского   фронта
генерал-лейтенант артиллерии ВАРЕНЦОВ С.С.,  командир  7-го  артиллерийского
корпуса  прорыва  из  Резерва  Верховного  Главнокомандования  генерал-майор
артиллерии КОРОЛЬКОВ П.М.
   (22) Он находился в Ново-Петровцах.
   (23)  Генерал-лейтенант   ГРЕЧКО   А.А.   занял   должность   заместителя
командующего войсками 1-го Украинского фронта в октябре 1943 года.
   (24) БАЖАН Н.П. являлся тогда редактором газеты "За  Советскую  Украину",
затем был назначен заместителем председателя Совета Министров УССР.



   ОСВОБОЖДАЕМ УКРАИНУ

   Примерно в это же время фронты получили  названия:  1-й,  2-й,  3-й,  4-й
Украинские (и Белорусских тоже было три или четыре, не  помню  сейчас).  Наш
фронт стал 1-м Украинским. Потом фронт Конева - 2-м Украинским; он  до  того
назывался Степным.  Южнее  воевали  3-й  Украинский  и  самый  южный  -  4-й
Украинский. Последним  командовал  Толбухин,  а  3-м  Украинским  фронтом  -
Малиновский  (1).  Освободили  мы  Киев,  незадолго   до   того   освободили
Днепропетровск (2). Наши войска успешно продвигались на запад. Донбасс  тоже
был освобожден. Когда шли бои за Донбасс, я специально  ездил  туда.  Помню,
шел бой за Макеевку. Я приехал, когда наступала 2-я  Гвардейская  армия.  До
этого ею командовал генерал Крейзер. Он был заместителем у командующего этой
же армией Малиновского, а потом  стал  ее  командующим  (3).  Я  давно  знал
Крейзера и считал его достойным командиром, сам он по национальности  еврей,
получил звание Героя Советского Союза еще в  1941  г.,  на  меня  производил
очень хорошее впечатление. Уже  после  войны  он  командовал  войсками  ряда
крупных военных округов.  Сейчас  я  не  знаю,  где  и  на  каком  посту  он
находится.
   Когда я приехал на окраину Макеевки, как раз шел бой. Окраину, на которую
я приехал, немцы обстреливали, но задержаться там  не  смогли,  наши  войска
продвинулись вперед, и я вместе с ними вступил  в  Макеевку  (4).  Торопился
туда, потому что меня интересовало, в каком состоянии находятся  металлургия
и угольные шахты. То, что я увидел, было очень печальным: сначала мы,  когда
отходили, взрывали; потом немцы отходили и тоже все, что  успели,  взорвали.
Картина  была  такая  печальная  -  одни   руины.   Надо   было   думать   о
восстановлении, прежде всего шахт. Не  помню,  в  это  время  или  же  позже
приехал туда Егор  Трофимович  Абакумов,  мой  давний  приятель.  Мы  с  ним
познакомились в 1912 г., когда работали на 31-й шахте Французской  компании.
Он начал меня упрашивать, чтобы я помог ему демобилизовать людей  для  шахт.
Оказалось, требуется очень много шахтеров, другой рабочей силы.
   Толоухин, который там наступал, их мобилизовал в ряды  Красной  Армии.  Я
сейчас же послал шифровку Сталину с просьбой не призывать в армию горняков и
металлургов.  Уголь  и  металл   по-прежнему   будут   нужны,   ведь   война
продолжается. Если не будет рабочей силы, мы не сможем дать стране  уголь  и
металл. Потом меня в связи с этой телеграммой вызвали в Москву. Сталин  мне:
"А с кем будем  воевать?  Кем  пополнять  наши  части?"  Отвечаю:  "Понимаю.
Давайте  мобилизовывать  колхозников,  а  тут  требуются   квалифицированные
рабочие. Если мы мобилизуем колхозников на рудники, их  очень  трудно  будет
быстро обучить производству,  тем  более  металлургическому  делу".  "Ну,  -
говорит, - хорошо. Тех, кого Толбухин уже мобилизовал, возвращать не  будем,
но дадим ему указание, чтобы он впредь шахтеров и металлургов не брал".  Уже
хорошо! Это была маленькая победа.
   Тогда  же  Сталин  сказал  мне  так:  "Сейчас,  видимо,  надо  будет  вам
сосредоточить  свое  внимание  на  партийной   работе   и   на   работе   по
восстановлению государственных органов республики, ее  областей  и  районов.
Посевы, хлеб, сахар, уголь и металл  -  вот  главное.  Вы  остаетесь  членом
Военного совета, как и были,  1-го  Украинского  фронта,  время  от  времени
сможете выезжать на фронт, но главные  усилия,  главную  энергию  вы  должны
посвятить восстановлению республики". Отвечаю: "Хорошо". Когда я приехал  из
Москвы, то сказал об этом решении Ватутину. Ватутин выразил свое  сожаление.
Мы с ним, как говорится, сработались и с уважением относились друг к  другу,
и мне тоже было жалко оставлять Ватутина.
   Таким образом, я из Киева наведывался  на  фронт,  если  говорить  прямо,
гостем. Не совсем-то хочется мне произносить это слово "гость", потому что я
был  членом  Военного  совета  и  обладал   соответствующими   правами,   но
систематически заниматься вопросами фронта уже не мог, потому что должен был
заниматься  вопросами  Центрального  Комитета  КП(б)У  и  Совета   Министров
Украины. Но выезжал я на фронт довольно часто.
   Хотел бы, чтобы меня поняли по-человечески. После выхода наших  войск  за
Днепр настал приятный момент: раньше мы бежали к Днепру, отступая, а  теперь
в такое же положение поставили своего  противника.  Было  горько  отступать,
зато приятно наступать. Хотя имелись у нас потери, но мы испытывали  чувство
радости и гордости за СССР, за нашу партию, за  идеи  Ленина,  за  все,  что
сделано нашим народом, создавшим такую могучую страну. И вдруг в такие дни я
лишаюсь  возможности  активно  участвовать  в  организации  наступления   на
врага...
   Но я понимал, что воевать и  бить  противника,  конечно,  хорошо,  однако
следует также создавать тыл и снабжать  армию  не  только  теми  средствами,
которыми бойцы питаются буквально,  то  есть  кушают,  но  питать  ее  также
боеприпасами, снаряжением и прочим. Здесь Украина должна была  сказать  свое
веское слово. Мы имели кадры, имели и заводы. Хотя они и были разрушены,  но
легче восстановить разрушенные заводы, чем строить новые. Вот мы и  занялись
этим делом: восстанавливали шахты, металлургию, заводы.
   В 1943 г. зима наступила рано. Наши войска не то уже были под  Житомиром,
не то даже вступили в Житомир. Тут противник подтянул войска с запада, в том
числе из Италии, и вынудил нас отойти от  Житомира.  У  нас  там  силы  были
сравнительно  маленькие:  на  Житомир  наступал  в  авангарде  наших   войск
кавалерийский корпус (5). Естественно, когда он встретился с танками, то  не
смог удержать свои позиции против  танков.  Немцы  стали  преследовать  наши
войска, которые отходили опять к Киеву, и  надеялись  даже  сбросить  нас  в
Днепр. Помню, к той поре приехал к нам Анастас Иванович Микоян  и  пробыл  у
нас день или два. Он приехал для организации заготовки хлеба.  "Вот,  Сталин
послал меня за хлебом. Давай  этим  заниматься",  -  говорит  мне.  Пока  мы
разбирались, какие есть возможности по заготовке  (а  мы  послали  людей  на
места еще до  приезда  Микояна),  немцы  стали  угрожать  Киеву.  Обыватели,
которые уже возвратились в Киев, не хотели  вновь  попасть  к  ним  в  лапы.
Началось их бегство из Киева. Но это быстро прошло: наши войска справились с
делом, задержали противника, так что ему не удалось выбросить  нас  вторично
из Киева.
   Анастас Иванович попросил меня показать, откуда наши  войска  освобождали
Киев. Я ему: "Давай, поедем туда. Это займет 35 минут". Приехали мы.  Я  ему
показал,  где  были  расположены  войска  противника,   где   наши   войска,
артиллерийские позиции, показал и  наши  землянки.  Он  зашел  на  командный
пункт, огляделся и спрашивает: "А где же был противник?". "Да вон там". "Так
это же очень близко". "Да, зато  мы  противника  не  только  чувствовали  на
расстоянии, а и видели". Теперь он более конкретно представлял себе, как  мы
наступали на Киев. Потом вернулись к дороге.  Вообще-то  мы  не  съезжали  с
шоссе, чтобы не наскочить на какую-нибудь глупую  мину.  Когда  подъехали  к
Пуще Водице, к лесу, глянул он туда, где раньше был молодой сосняк, так  тот
буквально был выкошен. Говорю: "Это все выкосила наша артиллерия". Как будто
какие-то люди шли там с топорами и рубили. Все было покорежено или вырвано с
корнями. И я ему сказал: "307 артстволов стояло  на  один  километр.  Можешь
себе представить такую мясорубку? Она все живое, все тут растущее дробила  и
рвала. Все уничтожила".
   От нас Микоян поехал в Полтаву, потому что Полтава - это  хлебный  район,
западная же часть Украины еще оставалась в руках противника, там велись  бои
и было не до хлеба, там вопросы решались пулеметами, артиллерией и авиацией,
а на левом берегу Днепра уже можно было вести  заготовку  хлеба.  Правда,  в
низовье Днепра, в районе Херсона, Толбухин еще не перешел за Днепр (6).  Вот
такая сложилась обстановка на конец 1943 года. Все  фронтовые  бойцы  и  все
патриоты в тылу переживали радость побед, освобождения родной земли. Уже  не
было вопроса, будем ли мы в Берлине или не  будем.  Существовала  абсолютная
уверенность, что мы не только разобьем противника, но и добьем его.  Военные
всерьез  поговаривали:  "А  вот  я  хотел  бы  стать  комендантом  Берлина".
Кандидатов было довольно-таки много. И все люди, которые так именовали себя,
были достойны того, они поистине выстрадали такое почетное назначение.
   Некоторые  военные  могут  сказать,  что  Хрущев   пользуется   невоенной
терминологией. Да,  я  не  военный  человек,  потому  и  пользуюсь  народной
терминологией. Могут сказать "выстрадали" - такое слово не  подходит.  Но  я
считаю, что все люди, и военные, и невоенные,  страдают  на  войне,  поэтому
данное слово уместно. Мне очень нравилась откровенность Жукова в такого рода
вопросах. Когда мне с ним приходилось бывать на фронте и когда он попадал  в
опасное положение, то очень возмущался теми, кто ставил его в это положение,
ругался и говорил: "Боюсь! Черт его знает, ведь убьют. Убьют, сволочи,  а  я
боюсь, не хочу, чтобы меня убили". И я здесь не  вижу  ничего  унизительного
для такого сугубо военного человека, как Жуков. Это - человеческое  чувство.
Одно дело - поддаться страху, и другое - правильно оценивать опасность и  не
подставлять, как говорил Чапаев, свой дурацкий лоб под дурацкую пулю  врага.
Тут разные понятия. Поэтому я и говорю, что война приносит страдания  людям.
Страдает и тот, кто воюет, и тот, кто не  воюет.  Поэтому,  когда  мы  пошли
вперед, мы радовались тому, что война идет к концу, что близится этот конец,
что враг будет разбит, страна наша будет избавлена от фашистского  нашествия
и торжество наше обеспечено.
   В моей памяти отложился еще один эпизод военных  действий  того  времени.
После того  как  сопротивление  противника  западнее  Киева  было  сломлено,
завязались тяжелые бои юго-западнее  Киева  и  северо-восточнее  Умани.  Это
происходило на  стыке  двух  фронтов:  1-го  Украинского  и  Степного  (2-го
Украинского). Последним командовал Иван Степанович Конев (7).  В  результате
боев там была окружена довольно большая  немецкая  группировка.  Она  заняла
круговую оборону и упорно сопротивлялась. Тогда Ставкой было  поручено  двум
фронтам, 1-му и 2-му Украинским, разгромить эту группировку и  не  допустить
прорыва немцев на запад. Помню, как тогда Ватутин  сказал  мне,  что  это  -
ответственное задание и что он собирается выехать в войска. Говорю: "Я  тоже
с вами поеду".
   Поехали. Была большая распутица, но кое-где встречались и заносы.  Стояли
дни, когда сразу бывают оттепели и снегопады. До Белой Церкви мы  летели,  а
оттуда с трудом добирались к нашим  войскам,  взявшим  в  кольцо  окруженную
группировку врага. Мы, собственно, направлялись в танковую армию, которой  в
то время командовал генерал Кравченко (8). Я уже говорил о  нем  раньше.  Он
командовал под Киевом танковым корпусом неполного состава, а  потом  получил
более высокое назначение, и ему дали танковую армию. Мы с  трудом  добрались
до штаба танковой армии, где встретились с Кравченко. Членом военного совета
у него был Туманян (9), как я позже узнал - родственник жены А.И.Микояна.  Я
не знал Туманяна до того. Он произвел на меня хорошее впечатление.
   Развернулись упорные бои.  Противник  отчаянно  оборонялся  и  все  время
предпринимал попытки прорваться на запад.  В  конце  концов  каким-то  силам
окруженной группировки  удалось  все  же  прорваться.  Они  буквально  валом
валили:  их  косили,  насколько  могли,  всеми  средствами  уничтожения,  но
какая-то часть их прорвалась. В окружении оказалось также много  гражданских
лиц - наших, советских  людей,  мужчин  и  женщин  разных  возрастов.  Когда
немецкая группировка отходила, она захватывала украинцев с собой  и  угоняла
их на запад. Потом мы видели, как в метель и  ветер  эти  обессиленные  люди
возвращались на восток, откуда они  были  угнаны.  Жуткая  осталась  в  моей
памяти картина.
   Сталин тогда рассвирепел в связи с тем, что  вражеская  группировка  была
уничтожена не целиком. Имело, конечно,  большое  значение,  как  представить
доклад Сталину, умение доложить. Ватутин был по  характеру  человеком  очень
скромным и добропорядочным, он не мог ничего приукрасить и не мог свалить на
кого-то вину, чтобы выгородить себя или  показать  себя  в  каком-то  лучшем
свете за счет принижения  других.  Такая  порядочность  Ватутина  была  всем
известна, и мне это очень нравилось.  Но  она  не  всегда  является  хорошим
спутником карьеры человека, который обладает хорошими качествами. Все хвалят
и ценят его на словах, однако не всегда следуют  этому  хорошему  и  доброму
примеру. И сложилось так, что Сталин взбесился против Ватутина.
   Получилось, что именно чуть ли не Ватутин  виноват  в  том,  что  не  вся
группировка немцев была уничтожена. И это сказалось на карьере Ватутина.  Он
получил  чувствительный  для  военного   человека   укол:   за   успех   под
Корсунь-Шевченковским маршальское звание было  вскоре  присвоено  Коневу,  а
Ватутин остался генералом армии и умер генералом армии. Я никогда не говорил
с Ватутиным на эту тему,  считая  это  ненужным.  Это  было  все  равно  как
подсыпать соли на больную рану, и я  никогда  не  поднимал  вопроса,  почему
Ватутин был тогда обойден в присвоении ему более высокого воинского  звания.
Только теперь у нас вернулись к данному вопросу, и  правительство  присвоило
ему посмертно звание Героя Советского Союза (10).
   Разгром немецкой группировки  произвел  очень  большое  впечатление.  Вся
мировая пресса писала об этом. Помню,  как  в  тот  район  приехали  наши  и
иностранные  корреспонденты.  Они  знакомились   с   результатами   разгрома
группировки. Среди убитых  был  найден  труп  немецкого  генерал-полковника.
Тогда много писали об этом западные корреспонденты, подчеркивая, что,  когда
был найден труп этого генерала, на пальце у  него  было  обнаружено  золотое
кольцо.  Этот  факт  корреспонденты  особенно  подчеркивали:  осталось  даже
золотое кольцо! Это было им непонятно. Ведь во всех армиях мира было  сильно
развито  мародерство.  Например,  под  Сталинградом  трупы  немецких  солдат
раздевали догола. Тоже не волки, конечно, их раздевали! Ясно кто, если с них
сняли штаны. Мародеры сняли. Были это гражданские лица или  военные?  Думаю,
что, к сожалению, могли так поступить и те, и другие.
   Закончился разгром большой немецкой группировки, что потребовало от наших
войск много упорства и времени. Мы вернулись в Киев. Сейчас  уже  не  помню,
может быть, я вернулся в Киев, а Ватутин отправился в штаб  фронта,  который
располагался западнее. Наверное, так, поскольку я один возвращался  в  Киев,
это  мне  хорошо  помнится.  Проехал  Белую  Церковь,  дальше   ехать   было
невозможно, потому что на полпути к Киеву заносами  была  совершенно  забита
дорога. Валил снег, и  дальше  я  пробиться  не  смог.  Решил  заночевать  в
ближайшем селе. Нашел первую попавшуюся  хату.  Постучались.  Уже  наступила
ночь. Ответил женский голос,  нам  открыли  дверь.  Я  зашел  с  товарищами,
которые меня сопровождали, и сказал, что хотел бы до  утра  побыть  в  вашей
хате. Женщина был одна с ребенком, сынишкой лет восьми.
   Хата была похуже прибрана, чем обычно  встречается  в  украинских  хатах,
чистеньких и беленьких. Тут дом был ниже  того  среднего  уровня  чистоты  и
опрятности,   который   существовал   там   обычно.    Говорю:    "Разрешите
переночевать". Она: "Пожалуйста, пожалуйста, будь  ласка"  (отвечала  только
по-украински). Я ей не отрекомендовался,  не  назвал  себя,  потому  что  мы
только что освободили эти районы, и я еще не знал, что тут  за  люди.  Зашел
просто какой-то военный в генеральской форме, и она приняла меня именно  как
военного. Мы покушали (у нас было свое, что покушать) и ее угостили.
   Потом она разговорилась и рассказала мне о таком, чего я не  знал.  Когда
немцы наступали здесь в 1941 г., то прижился у них в селе один красноармеец.
Когда еще стояло много советских войск, он питался на общей  красноармейской
кухне, а когда советские войска отступили, остался, и все  узнали,  что  это
был бандеровец, националист. Он  стал  комендантом  и  рассказывал,  что  он
прошел какие-то курсы на Западе,  где  его  и  других  обучали  и  немцы,  и
украинцы-бандеровцы.  Его  доставили  самолетом  и  сбросили