дание  было  роскошным,  у
подъезда  нас  встретила  президентская   гвардия,   и   автомашина   теперь
подстраивалась под скорость лошадей. Вероятно, гвардейская форма сохранилась
с наполеоновских времен, была она нарядной. Мне показалось, что гвардейцы по
возрасту, по росту, по цвету волос  подбирались  специально.  Русские  цари,
подбирая себе гвардейцев, тоже так действовали. Лучше всего  это  получалось
во Франции и  Австрии,  которые  задавали  тон  дворцовой  моде.  Раскрылись
ворота, нас впустили,  гвардия  остановилась  у  ворот,  толпа  осталась  за
воротами.
   Президент показал помещение, в котором мы  должны  были  разместиться,  и
откланялся, условившись о встрече.  Дальнейшая  программа  была  разработана
заранее министерствами иностранных дел  Франции  и  СССР.  Предусматривалось
пребывание там нашей делегации в течение 10 дней, включая различные  поездки
и ознакомление с городами страны. Французская  сторона  настаивала  на  моей
поездке в Алжир, на сахарские нефтеразработки, вместе с президентом,  но  мы
отказывались. Уже в Париже на меня продолжали оказывать давление,  но  я  не
соглашался, ибо наша  поездка  в  Алжир  приобрела  бы  особое  политическое
значение. Франция уже столько лет  воевала  с  алжирским  народом,  и  такая
поездка могла быть неправильно расценена.
   Франция считала Алжир своей провинцией. Мы не могли с  этим  согласиться,
да и французам было известно, что мы сочувствуем  освободительному  движению
арабов. Еще до встречи с де Голлем я много раз так высказывался, включая тот
случай, когда в Москву приезжала делегация Франции во главе с  Ги  Молле.  Я
предрекал, что в Алжире Франция потерпит поражение, если не найдет разумного
выхода и не предоставит независимость  алжирскому  народу.  И  мы  не  пошли
поэтому навстречу де Голлю, считая, что содействие  колонизаторам  запятнало
бы нашу политику. Поблагодарили  за  внимание,  но  сказали,  что  не  можем
принять предложение поехать в Алжир, хотя и не говорили  открыто  о  причине
отказа. Впрочем, де Голлю  не  надо  было  напрягаться,  чтобы  понять  наши
мотивы.
   Сейчас не смогу вспомнить последовательность  посещения  нами  городов  и
провинций страны. Но везде мы были очень довольны хорошим приемом.  Нигде  я
не встречал каких-либо признаков неприязни. Иногда мы приезжали в  город,  в
котором  отмечался  местный  праздник.  Так  произошло  в  Арле.  Арлезианцы
выбирали королеву красоты. Нас тоже пригласили  на  празднество.  Почти  вся
публика  была  в  национальных  костюмах.  Потом  нам  с   Ниной   Петровной
представили избранную там королеву красоты, действительно красивую  девушку.
Если бы нам лишь  дали  фотографию,  то  мы  сказали  бы,  что  это  русская
красавица.  Такая  и  у  нас  получила  бы  признание:   дородная   девушка,
краснощекое лицо, так и  пышет  здоровьем,  одета  в  красивый  национальный
костюм. Нине Петровне она подарила куклу. Впрочем,  везде,  куда  бы  мы  ни
приезжали, нас ожидала добрая встреча.
   Сопровождал нас в поездке доверенный  представите  президента  де  Голля,
один из его сподвижников по  Сопротивлению(23).  Он  был  несколько  суховат
(видимо, таково свойство его характера), но относился он  к  нам  с  большим
вниманием, и у меня остались о нем наилучшие впечатления. В некоторые города
к моменту прибытия туда нашей делегации приезжал министр, занимавший  видное
положение в  правительстве  де  Голля,  бывший  посол  Франции  в  СССР,  по
профессии, кажется, историк(24). Очень интересный собеседник, к  тому  же  с
ним было легко беседовать: он отлично говорил по-русски,  а  сам  был,  если
говорить по старинке, "артельный человек", то есть общительный. После обеда,
попивая кофе с коньячком или ликером, любил запеть русские песни и знал  их.
Естественно, мы подтягивали, как умели, не преувеличивая своих возможностей,
как могли. Ведь каждый человек  поет  в  принципе  для  себя.  Но  нам  было
приятно, что инициативу проявлял француз. Такой уважаемый  человек,  который
ряд лет был послом в Советском Союзе и постоянно проявлял внимание, приезжал
в тот город, где мы  гостили,  и  сразу  создавал  непринужденную,  простую,
товарищескую обстановку. Жена посла тоже  сопровождала  нас  (видимо,  из-за
Нины Петровны). Мы ее хорошо знали, то была старая знакомая по Москве, очень
приятная женщина.
   Согласно разработанному протоколу, при  посещении  департаментов  Франции
нас должен был принимать префект. Там это, собственно говоря, администратор,
назначенное, а не выборное лицо. Префект представлял власть. Он  назначается
президентом, поэтому имеет административные права. Ему подчиняется  полиция.
В нашем понимании он вроде начальника полиции, что меня слегка коробило. Как
же так?  Нас  будет  принимать  полицейский  начальник,  и  мы  потом  будем
проживать под крылышком французской полиции? Нет ли тут какого-то ущемления?
Какой-то дискриминации? Мы проконсультировались с товарищем  Торезом,  и  он
разъяснил: "Ну, что вы! Наоборот,  это  считается  проявлением  внимания  со
стороны  президента.  Префект  -  представитель  президента,  поэтому  он  и
принимает его гостей. Так что это выражение особого внимания".
   По  плану  мы  должны  были  посетить  Бордо.  Мэром  города  был   тогда
Шабан-Дельмас, сейчас премьер-министр Франции(25). Тогда он  был  энергичным
молодым человеком, который с увлечением рассказывал  о  перестройке  города,
показывал нам целые кварталы, которые намеревался  снести  и  построить  там
новые жилища, больницы, школы.  Одним  словом,  имел  широкие  намерения.  Я
слушал его, но в суть особо не вникал, потому  что  тут  внутренний  вопрос,
вопрос города и его мэра. Признаться, я не понимал, зачем он  хочет  сносить
большое количество домов? Может быть, потому, что мы в СССР ощущаем  большую
потребность в жилье и бережно относимся к каждому дому,  который  может  еще
послужить как жилище, пока мы не выстроим нужного количества домов?  Да,  мы
не могли удовлетворить тогда самые насущные потребности  в  жилье  у  нашего
населения, в первую очередь в Москве. И в других городах положение  было  не
лучше. Люди страдали, жили, как клопы, в каждой щели,  в  одной  комнате  по
нескольку человек, в одной  квартире  много  семей.  У  них  это  совершенно
немыслимо. К сожалению, наши люди жили именно в таких условиях.
   Шабан-Дельмас строил с размахом. У капиталистов  -  свои  законы  и  свои
соображения.  Не  знаю,  куда  при  этом  там  выселяли  людей,  я  не  стал
расспрашивать. Задавать такие вопросы значит брать в  какой-то  степени  под
сомнение планы,  которые  руководитель  города  развивал  передо  мной.  Мне
сказали, что он деголлевец, он и сам не скрывал этого, а гордился,  ссылаясь
на свою близость к  де  Голлю,  и  говорил,  что  всецело  поддерживает  его
политику.
   Мы должны были  посетить  также  Дижон.  Его  мэр  каноник  Кир  -  очень
оригинальная личность, один из организаторов антифашистского  Сопротивления.
Его дважды приговаривали к смертной казни,  но  все-таки  не  казнили.  Этот
человек занимал дружескую позицию по отношению к  Советскому  Союзу,  высоко
ценил вклад СССР  в  разгром  гитлеризма  и  ненавидел  фашизм.  Когда  наша
делегация приехала в Дижон, встреча состоялась царская.  Мы  разместились  в
отведенном для нас помещении, а народ  собрался  огромной  толпой  у  нашего
дома, выкрикивая приветствия. Я попросил, чтобы мне  перевели.  Оказывается,
как раз перед моим приездом высшие церковные сановники, не желая, чтобы меня
встречал каноник, временно куда-то его отозвали. Мне  передали  даже  слухи,
что его держат якобы в келье, пока я  не  уеду  из  Дижона.  Поэтому  толпа,
собравшаяся около  резиденции,  выкрикивала:  "Господин  Хрущев,  освободите
Кира!". Они хотели, чтобы я вмешался, как-то воздействуя на кого следует. Но
никто не знал, где он находится. Если бы даже и знали, то из этого ничего не
последовало бы, потому что тут внутренний вопрос страны, хотя  мои  симпатии
целиком были на стороне Кира. Там считали, что в своих  дружеских  речах  он
может выйти за пределы желаемого с точки зрения тех кругов,  которые  хотели
бы принять нас с достоинством, но не более того. Кир же мог не посчитаться с
условностями как человек горячий и прямой.
   Я сожалел о том, что не  имел  возможности  встретиться  с  ним.  Встреча
наверняка оказалась бы очень  теплой.  Заменял  Кира  заместитель  мэра(26).
Гостеприимство, впрочем,  было  безупречным,  беседы  -  самые  дружеские  и
располагающие. Вообще вся Франция проявляла к нам особые симпатии,  и  такое
отношение  выражал  широкий  круг  людей.   В   Дижоне   в   разгар   обеда,
организованного в честь нашей делегации,  появился  паренек  в  крестьянской
одежде, вроде той, которую у нас носит подпасок, помощник пастуха. Он поднес
мне барашка белой шерсти с красным бантом, и я взял его. В этой  связи  было
высказано много шуток, барашек переходил из рук в руки. Щелкали фотоаппараты
и трещали кинокамеры, фиксируя необычный подарок. Считалось, что барана надо
зажарить как угощение. Стали мы судить и рядить, как быть с ним,  и  решили;
пусть он живет, это будет символ, так  как  баран,  когда  его  не  трогают,
существо мирное. Возникла  веселая  и  непринужденная  обстановка,  домашняя
обстановка,  которая   располагала   к   себе.   Вот   президент   пригласил
представителей Советского Союза, следовательно,  хотел  улучшения  отношений
между  нами,  и  народ  с  одобрением  относился  к   поступку   президента,
приветствуя его гостей.
   Де Голль посоветовал мне посетить одну провинцию неподалеку от границы  с
Испанией.  Там  добывали   подземный   газ,   может   быть,   там   были   и
нефтеразработки. Он порекомендовал также посмотреть опытное поле, зная,  что
меня интересуют всякие изобретения: "Вы получите удовольствие,  там  имеются
новинки,  которые  вас   заинтересуют".   Мы,   прилетев   туда,   наблюдали
строительство химического  завода  по  переработке  газа  или  нефти.  Я  не
специалист в этой области, поэтому мне трудно было  вникнуть  в  детали,  но
стройка произвела сильное впечатление. Буровые вышки не удивили, но дело  не
в количестве вышек, а в буровых машинах и в скорости проходки. Потом поехали
на экспериментальное поле. Де Голль тоже там бывал, он знал состояние  работ
в  этом  хозяйстве.  Какова  же  его  особенность?  Я  впервые  увидел   там
распределение воды на орошаемых площадях не путем  арыков,  то  есть  канав,
какие веками делают в Средней Азии, а разводкой на  современном  техническом
уровне. Лотки поставили на опоры. Требовалось только провести нивелировку  с
геодезической съемкой местности,  расставить  опоры,  создав  нужный  уклон,
уложить лотки и зацементировать швы. При этом  исключается  утечка  воды.  К
тому же можно обрабатывать почву под лотками. Сорняков тоже не будет.
   Мне все это очень понравилось, и я решил соорудить у  нас  железобетонный
завод, на котором будем формовать лотки и опоры. Вернувшись  из  Франции,  с
похвалой отозвался  об  этой  системе  орошения.  Мы  снарядили  туда  своих
ирригаторов, они посмотрели, похвалили, и мы решили  перенять  новый  метод,
который мог дать хороший эффект в  Таджикистане,  Узбекистане  и  пр.  Потом
стали использовать данный метод, особенно в Узбекистане. Я много  раз  ездил
туда и  всегда  восхищался  результатами.  Сейчас  забыл  фамилию  директора
треста, армянина, который занимался этим строительством в  Узбекистане.  Это
истинно советский человек и  хороший  организатор.  Я  с  большим  уважением
относился к нему. Думаю, что он посейчас с большой пользой  занимается  этим
добрым делом.
   Что именно выращивали французы на орошаемом поле, не  помню,  но  это  не
имеет значения. Нам  были  показаны  и  другие  полевые  системы,  например,
дождевание. Видимо, там было какое-то экспериментальное поле  с  применением
разных инженерных сооружений для орошения. Показали  нам  насосную  станцию.
Если сравнивать по техническому уровню и  замыслу  с  нашими  станциями,  то
гораздо лучше того, что имелось у нас. Так что я был признателен  президенту
за экскурсию. В план посещений  входил  и  Марсель,  город  с  революционной
славой и революционными традициями. Но каких-либо контактов с  рабочими  или
коммунистическими организациями во время пребывания  во  Франции  у  нас  не
было, да и не могло быть. Мы знали политические взгляды президента,  поэтому
предпринимать что-либо со своей стороны, что могло бы быть им неодобрительно
принято, и вмешиваться во внутренние дела страны мы не хотели.
   В Марселе тоже состоялись встречи на  улицах,  хорошие  и  дружественные.
Потом мы выехали в порт и на катере  продолжали  визуальный  осмотр  старого
большого города, очень  интересного.  Природа,  с  которой  мы  сталкивались
вокруг Марселя, имела большое сходство с  одесской:  та  же  низкая  колючая
растительность и прочее. Да и в общественном понимании всех  дел  Марсель  и
Одесса очень близки, два города-побратима. Марсель с Одессой  издавна  имели
торговые связи. Не случайно некоторые украинские крестьянские хатки в  степи
крылись  черепицей  той  формы,  которая  называется  марсельской.  Мне  так
объясняли  происхождение  названия.  Французские  корабли,  отправляясь   за
украинской  пшеницей,  загружались  в  качестве   балласта   черепицей   для
обеспечения нужной осадки кораблей, чтобы их не  качало  во  время  волнения
моря. В Одессе черепицу выгружали и потом продавали, а  корабли  с  пшеницей
возвращались назад. Как в дореволюционное  время  существовали  связи  между
двумя  портовыми  городами,  так  и  сейчас   между   Марселем   и   Одессой
поддерживаются добрые отношения.
   Разместили нас там во дворце, предназначенном для гостей. Префект  принял
нас очень любезно. Когда зашли в спальню, он пошутил: "Господин Хрущев,  вот
ваша кровать, а на ней в свое время спал Наполеон III". Я отшутился: "Мне от
этого не мягче".  Хозяин  отлично  понимал,  что  ссылка  на  императора  не
произведет на меня особого впечатления, но рассчитывал, что я соответственно
оценю историчность дома как места, где останавливались видные особы, посещая
Марсель. Так что кровать, предоставленная мне, тоже была исторической. Потом
за обедом мы опять много шутили на  этот  счет.  Туда  тоже  приехал  бывший
посол, встрече с которым я был рад. И, конечно, там присутствовал Дежан.
   У префекта оказалась очень милая жена, англичанка. Между прочим, она сама
сказала, что любит русскую водку. Мы привезли  с  собой  какие-то  сувениры,
включая водку. Распили там одну бутылку, и я увидел, что  у  некоторых  есть
потребность  выпить  еще.  Тогда  я  обратился  к  охране:  "Нет  ли  у  вас
чего-нибудь? Выручите меня!". "Есть!"  -  говорят.  И  сейчас  же  появилась
русская очищенная. Хозяйка сразу заулыбалась, а присутствующие распили и эту
бутылку. Но должен сказать, что хозяйка держалась с достоинством и  не  была
нисколько хмельна. Видимо, умела пить, а здоровье ей позволяло, и она  знала
свою грань. Поэтому не хочу, чтобы создалось представление, будто  я  вольно
говорю о супруге хозяина. Нет, то была хорошая мать и хорошая  жена.  Просто
веселая по природе. Не знаю, таков ли вообще характер англичан, она же  была
гостеприимной, открытой, все время проявляла какую-то  инициативу,  излучала
добро,  показывала  энергию  хозяйки  стола.  Ее   муж   тоже   был   весьма
гостеприимен. Вот, могут сказать, что Хрущев - коммунист,  глава  советского
правительства, а так отзывается о французском полицейском!  Да,  но  что  же
делать? И под полицейским мундиром встречаются истинно человеческие  сердца.
А мне было приятно иметь дело с таким человеком и чувствовать его теплоту  и
внимание.
   К  концу  вечера  мы,  подвыпив,  стали   петь   русские   песни.   Потом
"Марсельезу". Ну, уж без этого никак нельзя обойтись: быть в  Марселе  и  не
спеть "Марсельезу"? Вспомнили историю Французской революции. Мне лично  было
особенно приятно петь "Марсельезу", потому  что  в  молодости  мы  буквально
воспитывались на этой песне, призывном революционном гимне,  государственном
гимне Франции. Исполняя ее, каждый, видимо, думал по-своему. Французы  могли
петь ее как национальный гимн, мы - революционный. Потом я  спросил  бывшего
посла: "А знаете ли вы, какие песенки пели в свое время у нас?". И рассказал
ему о смысле одной из таких песен. "Я бы спел ее, да не знаю, как  отнесется
к этому наш хозяин, ведь речь  идет  о  полицейском  начальнике.  Хотя  и  о
царском, о русском, но все же!" - высказал я сомнение. Он ответил:  "Давайте
попробуем вместе, я буду подпевать". И мы запели:

   "Вот как Трепов-генерал всех жандармов собирал.
   Всех жандармов собирал и такой приказ давал:
   "Эй вы, синие мундиры, обыщите все квартиры!".
   Обыскали квартир триста, не нашли социалиста.
   В триста первую зашли и студента там нашли.
   У студента под полою пузырек нашли с водою".

   Эта песенка была народной. В свое время среди юношества она  пользовалась
большой популярностью. Собираясь в узком кругу у Сталина, мы тоже  ее  пели,
но не все  ее  знали,  даже  такой  обстрелянный  в  революционных  событиях
человек, как Ворошилов. Теперь же наш хозяин слов, конечно,  не  понимал,  а
бывший посол хорошо понимал и поэтому сказал: "На этом  мы  прекратим  петь,
потому что хозяин может нас неправильно понять". И засмеялся. Он  умел  себя
держать, умел также расположить к себе и снять напряжение в обществе.  Могут
спросить, а где же тут политические разговоры? Не было их. Надо ведь  знать,
где мы находимся и с  кем.  Какие  могут  быть  политические  разговоры  или
дискуссии  с  представителем  президента,  который  всю  свою   деятельность
направляет на подавление коммунистического движения?  Зачем  же  и  затевать
такие разговоры, к  чему  это  приведет?  И  мы  вели  себя  соответственно,
разговаривая лишь на отвлеченные темы.
   Когда приехали в Верден, то посетили там могилы солдат, погибших во время
первой мировой войны(27). Тогда русские войска сражались  и  на  французской
земле и были захоронены вместе  с  французами,  погибшими  в  борьбе  против
кайзеровской Германии под Верденом. На кладбище было возведено сооружение  в
виде трибун, а внизу распланированное поле с крестами, крестами, крестами...
Даже не знаю, сколько их там тысяч. Мы отдали должное: были исполнены гимны,
французский и советский, собралась довольно  большая  рабочая  манифестация.
Рабочие прибыли на  автобусах  из  ближнего  города  с  красным  знаменем  и
встретили меня по-братски: и как бывшего пролетария, и как главу  советского
государства, и как представителя коммунистической партии. Уезжая с кладбища,
сопровождавший нас представитель президента  сказал:  "Я  очень  признателен
коммунистам за то, что они приурочили  свой  приезд  на  кладбище  к  вашему
посещению и ничего особого не предприняли, чтобы как-то не омрачить память о
погибших". Да,  они  поступили  как  настоящие  французы,  продемонстрировав
единство народа. Я был доволен: умно сделали!  А  о  том  представителе  мне
говорили, что он до  войны  примыкал  к  коммунистам,  а  после  войны  стал
деголлевцем.
   С крестьянами я почти не общался, состоялись лишь мимолетны встречи.  Был
и такой  случай.  Однажды  мы  проезжали  мимо  крестьянских  виноградников.
Невдалеке от дороги работал крестьянин. Когда он  увидел,  что  наши  машины
подъезжают, стал махать руками, показывая  бутыль  со  стаканом,  и  побежал
навстречу нам, к дороге... Припоминаю и такой случай.  Мы  хотели  возложить
венок у памятника Неизвестному солдату на  могилу  павшим  в  борьбе  против
гитлеровской Германии. За мной заехал министр внутренних  дел,  сравнительно
молодой человек. Мы  сели  с  ним  в  одну  машину  и  отправились  к  месту
назначения. В пути он изъяснялся по-русски, но я был особенно удивлен, когда
он запел русскую песню. "Откуда вы знаете наши песни?" - спросил  я.  "Я,  -
отвечает,