того сделано не было, и
это  очень   существенно   сказалось   в  первые  дни  войны.  Мы  оказались
действительно без пулеметов, без зенитного прикрытия и даже без винтовок.
     В первую голову это упущение Наркомата обороны. Как же  мы готовились к
войне, если  не  подготовили  производство, не  создали  нужного  резерва  и
необходимого  вооружения?  У  нас  не  хватало  легкого  оружия, нами  давно
освоенного, -- такого, как  пулеметы и винтовки. Не говорю уже, что не  было
противотанковых ружей и прочего.
     Я объясняю  это провалом воли  Сталина,  его  деморализацией  победами,
которые Гитлер одержал  на Западе, и  нашей неудачей  в войне  с финнами. Он
стоял уже перед Гитлером, как кролик перед удавом,  был парализован в  своих
действиях. Это сказалось и на производстве  вооружения  и на  том, что мы не
подготовили границу к обороне. Мы боялись, что наши работы будут замечены со
стороны немцев и это может вызвать войну.  Так же нельзя мыслить! Война была
уже  неизбежна. Когда  мы  подписывали договор с Гитлером,  то  вопрос стоял
только об очередности, мы выигрывали время. Война начиналась  не на Востоке,
а на  Западе.  Но мы знали, что война  неизбежно придет к  нам.  Думаю, что,
когда  Сталин  подписывал  договор, он  это  понимал,  а потом вдруг утратил
способность правильно  оценивать события.  Думаю, что он  был деморализован,
был парализован в  своих действиях, и вот результат: мы не использовали всех
тех возможностей, которые имели.
     А  мы  имели   тогда  мощную  промышленность  на  Украине,   в  Москве,
Ленинграде,  других частях  Советского Союза,  имею в виду Европейскую часть
Союза, где  была самая  крупная  промышленность. Потом  Белоруссия и Украина
были оккупированы. Ростов оккупирован, промышленность Сталинграда разрушена.
Все можно было использовать для создания нужного большого резерва
     вооружений с тем, чтобы встретить врага во всеоружии. Я не помню, какую
долю в общем производстве занимала Украина, но основная  металлургия  страны
была  сосредоточена  там.  Мне  рассказывали  люди,  которые  оставались  на
оккупированной   территории,  что  когда   немцы  пришли  в  Донбас,  заняли
Мариуполь,  то  они  вызвали  своих  инженеров,  осматривали  заводы  и  все
повторяли: "Рур, Рур!". Они сравнивали Донбасс с Руром, а всем известно, что
Рур -- крупнейшая промышленная база немецкого государства.
     Повторяю,  что  в  моральном  отношении  Сталин был просто  парализован
неизбежностью войны. Он, видимо, считал,  что  война приведет к  неизбежному
поражению СССР. Потом я скажу, как Сталин вел себя в первый день войны и что
он сказал  тогда. Об  этом мне потом  рассказывали Берия, Маленков, Микоян и
другие товарищи, которые в это время были вместе со Сталиным.
     Хочу  сказать несколько слов  о своей беседе  со  Сталиным  о  танковых
войсках. Это, по-моему, было в 1940 г., когда я приехал в Харьков посмотреть
на  испытания  танка  Т-34   и  познакомиться  с   конструктором  Чупахиным,
создателем двигателя, и  с одним из создателей танка,  Кучеренко.  Не  помню
фамилию  главного  конструктора*.  Но  хорошо  знал  Кучеренко. Это  не  тот
Кучеренко, который был президентом Академии строительства и архитектуры11, а
его брат,  тоже  талантливый  человек,  один из  соавторов конструкции танка
Т-34. Этот танк  испытывал  сам начальник Автобронетанкового управления РККА
Павлов12, прославленный человек, герой войны в Испании. Там он выделился как
боевой танкист, бесстрашный человек, успешно владевший танком.  В результате
Сталин назначил его командовать автобронетанковыми войсками.
     Я любовался, как он на этом танке буквально летал по болотам и пескам в
районе  Северского  Донца, восточнее  Харькова.  Затем  он  вышел  из танка,
подошел к  нам (мы стояли на  горочке, наблюдали).  Я с ним беседовал.  И он
беседовал с  конструкторами,  хвалил  этот  танк.  А  на  меня  он  произвел
удручающее  впечатление,  показался  мне  малоразвитым  человеком. Я  просто
удивился, как человек с таким кругозором и  с такой слабой подготовкой может
отвечать за состояние автобронетанковых  войск РККА, сумеет ли он охватить и
охватывает  ли все,  может  ли  поставить задачи, которые  необходимы, чтобы
сделать этот вид вооружения действи-
     ------------------------------------
     * Главный конструктор Т-34 Кошкин М. И. Он принимал участие в испытании
танка, представлял его в Кремле И.В. Сталину. Во время перехода на танках от
Харькова  до  Москвы простудился и  в  конце  1940 года  умер от  воспаления
легких.
     тельно основой  мощи Красной Армии? Это подвижные бронетанковые войска.
Мы знали, что Гитлер  делает упор на танковые войска.  Нам надо  было срочно
создавать противотанковую артиллерию, авиацию и бронетанковые  войска, чтобы
они у  нас занимали  высокое положение  и  чтобы можно было парировать  удар
врага теми же средствами, которыми он хочет поразить Советский Союз.
     Меня  все  это  очень беспокоило. Вскоре после  испытаний я  приехал  в
Москву  и,  естественно, рассказывал Сталину, как испытывался  танк:  о  его
достоинствах, как конструкторы докладывали мне о его  ходовых качествах, как
он ходил по пескам и болотам. Это я сам видел. Но стойкость брони -- это уже
вопрос испытаний,  которые  были проведены.  Танк--  замечательный!  Это был
лучший танк. Действительно, в войне он отлично показал себя  и вынудил наших
врагов  признать  этот  танк лучшим  в  мире. И все-таки  я решил  высказать
Сталину    свои    сомнения     относительно    способностей    командующего
автобронетанковыми войсками Павлова. Я  должен  был высказать их  с  большой
осторожностью, потому  что мои встречи  с Павловым были кратковременны  и не
давали мне права настойчиво доказывать  Сталину, что он не годится для своей
должности. Я  хотел  только высказать  свои сомнения, хотел ими  насторожить
Сталина,  чтобы  он лучше  присмотрелся к Павлову  и принял  соответствующие
меры.
     Иначе  я не  мог  поступить, потому что я мало знал  этого человека.  И
нельзя  же  мне было сразу утверждать, что  он непригоден и т. п.  Поэтому я
сказал: "Товарищ  Сталин, знаете ли  вы хорошо Павлова?". "Да, хорошо знаю".
-- "На меня он произвел отрицательное впечатление". И тут я  рассказал,  что
мне  он  кажется  довольно  ограниченным человеком,  который хорошо  владеет
танком, но хватит ли  у  него ума,  чтобы  создать автобронетанковые войска,
правильно их вооружить и использовать? Сталин очень нервно реагировал на мое
замечание:  "Вы  его не знаете".  -- "Я и  раньше вам сказал, что я его мало
знаю". -- "А я его  знаю. Знаете, как  он  показал себя  в  Испании, как  он
воевал там? Это знающий человек.  Он знает, что такое танк, он сам воевал на
танке". Говорю: "Я просто хотел сказал вам, что у меня сложилось впечатление
не в его пользу. Хотел бы высказать вам тогда и другое  мое сомнение. За все
артиллерийское  вооружение отвечает  маршал  Кулик (его я наблюдал  больше и
видел,  что  он  очень  неорганизованный человек, но  очень  самоуверенный и
волевой). Не знаю, справляется ли он со своими задачами.  Война надвигается,
он отвечает и за артиллерию,  и за стрелковое вооружение. На нем лежит очень
большая ответственность,  и, зная его характер,  я сомневаюсь, что он  может
все обеспечить". Сталин тут реагировал
     еще более бурно: "Вот вы говорите о Кулике,  а вы Кулика не знаете. А я
его знаю  по Царицыну, по Гражданской войне.  Он командовал там артиллерией.
Это человек, знающий артиллерию". Говорю: "Товарищ Сталин,  я не сомневаюсь,
что он  знает артиллерию как артиллерист и  что он хорошо там командовал. Но
сколько у него  там было пушек? Две, три. А тут  ведь целая страна.  В новых
условиях  требуются  другие  качества  человеку,  который  должен обеспечить
вооружением нашу Красную Армию". Он махнул тут на меня рукой. Был раздражен,
что я  сую нос не  в свои дела. Я это предвидел,  когда ставил  этот вопрос,
потому что знал, как  нетерпимо Сталин относится, если делается замечание по
каким-нибудь  вопросам вооружения и строительства  Красной Армии, потому что
он считал, что это его детище и что он один компетентен принимать решения. И
он принимал их.
     К  сожалению,  мои сомнения подтвердила  жизнь.  Павлов,  командовавший
автобронетанковыми  войсками, был  освобожден  от  своей  должности,  но  не
потому,  что непригоден, а потому, что  ему дали более ответственный военный
пост:  его   назначили   командующим  войсками  Западного  Особого  военного
округа13,  то есть  на главном, центральном направлении на Москву со стороны
запада. Это был  самый сильный участок нашей обороны, с большим  количеством
войск. На втором месте тогда был Киевский Особый военный округ, а на третьем
-- Одесский.  Это понятно, потому что из Минска -- прямой путь  на Москву, а
Киев -- это юг, житница Советского Союза, Украина с мощной  металлургической
промышленностью,  машиностроением и большими  людскими  ресурсами.  Так  что
Украина занимала очень важное стратегическое и экономическое положение. Враг
ее правильно оценивал, нацеливаясь на нее.
     Когда  командующим  в войска Белоруссии был назначен  Павлов, я даже не
знал о  такой перестановке, что тоже характерно, хотя  был членом Политбюро.
Но ни  у кого Сталин не спрашивал совета  и ни перед кем не  отчитывался. Он
отчитывался только перед своей совестью. А чем это кончилось, всем известно.
Павлов в  первые дни  войны потерял  управление войсками. Он  совершенно  не
подготовил свои войска к гитлеровскому вторжению и потерял сразу технические
средства:  авиация была уничтожена на аэродромах,  это  мы  знали. Как немцы
разгромили  войска Западного Особого военного округа,  видно и  из  немецких
документов, которые сейчас опубликованы  в  книге "Совершенно  секретно!". Я
познакомился  с нею. Не все  прочел, но  познакомился  с книгой. Там об этом
много пишется. Сталин осудил Павлова и его начальника штаба14. Эти люди были
расстреляны в первые дни войны. Но
     фронт развалился,  и  немцы двинулись без всякого сопротивления в глубь
нашей страны, пока мы  не подтянули войска, которые находились в тылу. Такие
люди,  как  Павлов,  появились  у руля  Вооруженных  Сил,  потому  что  были
уничтожены  кадры, которые  были закалены и воспитаны в Гражданской войне, а
потом получили образование  и накопили опыт.  Они были уничтожены, начиная с
Тухачевского сверху и до командиров рот внизу.
     А Кулик? Кулик тоже (правда, уже  после войны) был арестован,  хотя уже
во время  войны он показал себя  совершенно  никчемным  военным деятелем,  и
Сталин  разжаловал его  из маршалов  в  генерал-майоры  15.  Я столкнулся  с
Куликом в  1943  г., когда он  пришел к  нам  на  Воронежский фронт во главе
гвардейской  армии. Членом  Военного  совета  у  него  был  Шепилов16. Мы  с
Ватутиным  поставили  эту армию  на  направлении  Полтавы.  Кулик сам был из
какого-то  села под  Полтавой17  и  просил  дать  ему  это направление.  Это
совпадало и с военной целесообразностью. Мы с Ватутиным бывали в этой армии.
Помню, раз мы с ним приехали и слушали доклад Кулика. Это просто не передать
словами!  Это материал  для  фельетонистов,  как  он  докладывал  и  как  он
командовал. Совершенно непригодный командир! И  мы  вынуждены были поставить
вопрос перед  Сталиным, что нужно Кулика освободить от должности и назначить
нового командующего,  иначе он  загубит армию. Сталин сопротивлялся, и Кулик
действительно  растрепал эту армию,  понес большие потери и не  решил задач,
которые  стояли перед  ним.  Тогда  Сталин вынужден был  согласиться с нами,
освободил Кулика, отозвал и прислал вместо него нового командующего.
     Новый  командующий  (это  я  попутно  говорю),  как  только  приехал  и
направился в армию, не доехав до штаба, подорвался на мине18. Сталин устроил
мне  тогда  большой  скандал, главным  образом за  то,  что  мы  не  бережем
командующих  армиями.  У  нас  как  раз  перед  этим  подорвался  еще   один
командующий армией, я забыл его фамилию.  Очень хороший командующий был, уже
в летах, по национальности белорус. Он тоже ехал в  машине, наехал на мину и
подорвался. Я Сталину потом  доказывал:  "Это  же война  идет, мы наступаем,
освобождаем  территорию  от врага.  Земля находилась под оккупацией, поэтому
там имеется  довольно основательная "начинка", и нет никакой гарантии, когда
едешь  или  идешь,  что  не  подорвешься  на  мине.  Вы  предлагаете  беречь
командующих. А  как беречь? Командующий должен ездить в войска и командовать
ими.  А для этого надо передвигаться.  Совершенно случайно машина наехала на
мину и подорвалась".
     Вот так, буквально за одну неделю, погибли два командующих.
     Кулик после этого уже, по-моему, не возвращался к прямому командованию,
находился  в распоряжении  Главного управления  кадров и замещал  начальника
Главного управления формирования и  укомплектования войск. Помню, как еще до
того, в 1941 г., ему было поручено  заниматься  укреплением Ростова-на-Дону.
Он долго там сидел, долго работал.  Ростов, видимо,  неплохо  был  укреплен,
потому что там были инженеры, саперы, проводили эту работу. Но Ростов пал, и
эти работы не сыграли никакой роли, но это уже не вина Кулика и тех саперов,
которые проводили эти работы. Я позже объясню, почему почти без выстрела пал
Ростов, когда немцы обошли его с севера.
     После  смерти  Сталина  и  после  XX  съезда  партии,  когда  выявились
злоупотребления властью со  стороны  Сталина и началась реабилитация невинно
казненных  и  посаженных  в тюрьмы,  военные  подняли вопрос  о реабилитации
Павлова и других генералов, которые были осуждены и казнены за развал фронта
в   первые   дни  войны.   Это   предложение   было  принято,  и  они   были
реабилитированы.  Я тоже был за это, хотя  и с оговоркой: если рассматривать
вопрос с точки зрения  юридической и  фактической,  на  чем основывался суд,
когда выносил  приговор, то основания к осуждению были налицо.  Почему же я,
занимая такой пост, на котором мог оказывать влияние в ту или другую сторону
при решении  важных вопросов, согласился на  их реабилитацию?  Я  согласился
потому,  что  в  основе-то  виноват  был  не  Павлов, а Сталин.  Павлов  был
совершенно  не  подготовлен,  и  я  увидел  его   неподготовленность,  когда
познакомился с ним.  Я сказал  об  этом Сталину,  а  он  вместо того,  чтобы
сделать соответствующий вывод и подобрать более подготовленного человека  на
этот пост,  передвинул  его  с  повышением.  Считаю, что  пост  командующего
войсками   ЗОВО   был    более   ответственным,   чем    пост   командующего
автобронетанковыми войсками РККА.  А к вопросу истребления Сталиным кадров я
еще вернусь.
     В конце 1940 и в  начале 1941 г. мы чувствовали, что движемся  к войне.
Сталин  в  моем  присутствии  ни  разу не поднимал вопроса о том, что  война
неизбежна,  но  видно  было по  его  настроению,  по  его поведению, что  он
чувствует это  и очень  встревожен.  Какие были внешние признаки?  В чем они
выражались? В былые времена, когда я приезжал в  Москву из Киева, он  сейчас
же вызывал меня  на квартиру или на дачу. Чаще на дачу, он там больше жил. В
те  времена с ним всегда приятно  было встречаться, послушать, что нового он
расскажет, доложить ему. Он всегда рассказывал что-либо  подбадривающее  или
разъяснял то или другое
     положение. Одним  словом,  выполнял свои функции руководителя и  вождя,
беседовать с которым каждому  из нас (я,  во всяком  случае,  говорю о себе)
было приятно. Я всегда стремился к этому.
     Когда  начала надвигаться война, Сталин стал совершенно  другим. Раньше
за обедом водка  и вина  ставились на  стол  и давались участвующим в обеде:
можешь себе  налить, можешь не наливать. Никакого понукания и принуждения не
было. Помню, приехал я однажды  с Украины, и сейчас же Сталин пригласил меня
к себе. Это  было  летом  1938  или 1939 года.  Он  обедал один  на открытой
веранде своего  домика. "Садитесь". Я сел за стол. "Хотите кушать?". Обед  у
него был простой: картофельный суп, стоял графинчик с водкой, рюмки. "Хотите
выпить?".  --  "Нет". Я  отказался,  а  он ничего не  сказал. Очень мне  это
понравилось.  Помимо  приближения  войны  на  жизнь нашего коллектива  очень
большое влияние оказало появление в Москве  Берии. Когда он явился в Москву,
то  жизнь  Сталина  и коллектива,  который сложился вокруг  него,  приобрела
совершенно другой характер. Когда я один на  один беседовал со Сталиным,  он
мне иногда высказывал даже свое  недовольство: "Когда у  нас не было Берии в
Москве,  у нас  как-то  по-другому проходили  встречи,  по-другому проходили
обеды  и  ужины.  А   сейчас   он  обязательно   вносит   какую-то  страсть,
соревнование,  кто больше выпьет. Создается  атмосфера,  когда люди выпивают
лишнее и нарушается тот порядок, который был у нас".
     Я полностью был согласен со Сталиным,  но должен сказать, что уже тогда
относился с недоверием к таким его заявлениям, я видел, что Сталин иной раз,
грубо  говоря,  провоцирует  разговор на  ту  или  другую тему с тем,  чтобы
выявить настроение  того, с  кем  он беседует. Я видел,  что Сталин  и Берия
очень дружны между собой. Насколько эта дружба была искренна, мне тогда было
неизвестно.  Но,  во всяком случае,  я  видел, что  не  случайно  Берия  был
назначен заместителем наркома внутренних дел, а в скором времени, когда Ежов
был смещен,  арестован  и казнен, Берия стал властелином этого наркомата. Он
приобрел  решающее влияние в  нашем  коллективе.  Я  видел,  что  окружающие
Сталина  люди, занимавшие более  высокие посты и в партии,  и в государстве,
вынуждены  были  считаться  с   Берией  и  несколько  заискивать,  лебезить,
подхалимничать перед ним, особенно Каганович.
     Я не замечал такого нехорошего, подлого подлизывания  только со стороны
Молотова.  Он   производил  на  меня  в  те  времена  впечатление   человека
независимого, самостоятельно рассуждающего,  имел свои суждения по тому  или
другому вопросу, высказывался и говорил Сталину, что думает. Было видно, что
Сталину
     это  не нравится,  но Молотов  все-таки настаивал на  своем.  Это, я бы
сказал,   было  исключением.  Мы  понимали  причины  независимого  положения
Молотова. Он  был  старейшим приятелем  Сталина.  Сталин  знал  Молотова,  и
Молотов знал Сталина  еще по подпольной работе. Молотов много лет играл свою
роль в возвеличивании и  возвышении Сталина. В  борьбе Сталина с  оппозицией
Молотов был его опорой. Поэтому оппозиционеры называли его дубинкой Сталина.
Он выпускался Сталиным тогда, когда нужно  было  наносить удары по  тому или
другому члену Политбюро, который становился в оппозицию к Сталину.
     Об этом я еще скажу позже, когда буду говорить о Сталине более позднего
периода,  когда  передо  мной раскрылись  возможности глубже понять Сталина.
Особенно после его смерти и даже не после смерти: после смерти  я по-другому
смотрел  и оплакивал смерть Сталина. А  вот перед XX съездом,  когда уже был
арестован Берия, состоялся суд  над  ним  и мы  получили возможность, вскрыв
прошлое, проанализировать,  чем вызывались  аресты  и  казни.  Тогда  в  нас
зародились  сомнения, действительно ли правильно объяснялись партии и народу
аресты борьбой  с врагами народа? Об этом более подробно я тоже скажу позже.
Возвращаюсь к тому, что Сталин перед войной стал как бы мрачнее. На его лице
было  больше  задумчивости,  он  больше  сам стал  пить  и спаивать  других.
Буквально спаивать! Мы между собой перебрасывались словами, как  бы поскорее
кончить этот обед  или ужин. А другой  раз еще до ужина, до обеда  говорили:
"Ну, как сегодня -- будет вызов или не будет?". Мы хотели,  чтобы вызова  не
было,  потому  что  нам  нужно  было  работать,  а  Сталин  лишал  нас  этой
возможности.  Обеды у него продолжались иногда  до  рассвета, а иной раз они
просто парализовали  работу правительства и  партийных руководителей, потому
что, уйдя  оттуда, просидев ночь "под парами", н