опросах борьбы
против  империализма  и  колониализма,  против  агрессии  империалистических
держав. Получилась хорошая  демонстрация.  Она  тоже  нашла  соответствующий
отклик в печати. Конечно,  печать  реагировала  по-разному:  демократическая
печать приветствовала, буржуазная перемывала нам косточки. Но это тоже  было
выражением своего отношения к нам и тоже шло нам на пользу.
   Мое пребывание в  Нью-Йорке  затянулось,  наша  очередь  для  намеченного
выступления долго не подходила, обсуждались другие вопросы.  По  сложившейся
традиции вечерами шли взаимные приемы делегаций. Все вечера после  заседаний
были плотно заняты. Обязательно какая-то делегация приглашала нашу, потом мы
приглашали ее. Это было полезно. Появилась возможность установления  широких
контактов. В другие страны ездить более сложно, а тут  все  в  одном  месте,
поэтому и устраивались такие взаимные приемы. Один раз ко мне на  прием  для
краткой беседы попросился наследный принц Марокко  Хасан(8).  Тогда  он  был
молодым человеком. Вообще-то приемы были тоже  разные:  одни  проходили  как
краткие встречи, другие - как званые  обеды  или  ужины.  Бывали  ужины,  на
которые приглашалась не одна делегация, а могли быть  приглашены  многие  по
усмотрению того, кто делал приглашение. Такие ужины затягивались.  В  данном
случае наследного принца  я  принимал  для  беседы  на  кратком  приеме.  Мы
познакомились  с  ним,  поговорили.  Эта  беседа  представляла  интерес  для
начального установления контактов.  Вскоре  король  Марокко,  не  приходя  в
сознание,  умер  после  операции,  и  Хасан  II  стал  новым  королем.   Так
установился контакт, который потом развивался в хорошем направлении.
   На этом форуме индийская делегация  была  представлена  премьер-министром
Неру. Неру пригласил на прием только нашу  делегацию.  Мы  с  ним,  сидя  за
столиком, вели беседу в окружении своих делегаций, но никто не вмешивался  в
разговор. Вот тогда-то он меня и расспрашивал подробно, как это мы  решились
поплыть в Нью-Йорк на корабле и  какая  у  нас  была  охрана.  "Видимо,  вас
сопровождали эсминцы и подводные лодки?". "Представьте себе, нет", - ответил
я. У него вытянулось лицо. И я пояснил, что  это  была  бы  какая-то  особая
демонстрация, чего мы не хотели делать. Да и  потом,  какую  же  надо  иметь
охрану, чтобы исключить любую возможность? Охрана вообще малоэффективна. Нас
сопровождали два эсминца до границ Европы.  А  когда  мы  вышли  в  открытый
океан, эсминцы дали прощальные гудки и развернулись, а мы последовали  далее
своим курсом на  пассажирском  корабле.  Рассказал  я  ему  и  о  встрече  с
подводной лодкой "неизвестной национальности", без флага. Неру  был  удивлен
тем, что мы решились на такое путешествие. "Это  было  небезопасно,  имея  в
виду отношения, которые у вас сложились с США",  -  сказал  он.  Потом  стал
расспрашивать меня, как мы  встречались  в  Женеве  с  делегацией  США.  Его
интересовал  Аллен  Даллес.  "Как  вы  с  Даллесом  здоровались?  Руку   ему
подавали?". "Представьте себе, не только здоровались. Когда  Эйзенхауэр  дал
обед в нашу честь, то Эйзенхауэр,  Даллес  и  я  вообще  сидели  рядом".  Он
по-особому  улыбнулся,  как  это  умел  делать  Неру,  с  такой   деликатной
сдержанностью, с теплотой посмотрел на меня и произнес: "Не могу представить
себе картину: Хрущев с  Даллесом  сидят  рядом  и  разговаривают".  Конечно,
разговор наш был там довольно кратким: вопросы и  ответы,  дань  вежливости,
вроде мы ведем какую-то беседу,  а  беседа-то  и  не  вязалась.  Она  больше
касалась блюд, которые нам подавали: "Как вам нравится  это  блюдо?  А  это?
Какое вы предпочитаете?". Никакого другого разговора у нас с ним и не  могло
состояться. Неру, конечно, понимал, что мы и янки - люди  разных  полюсов  и
проявляем не дружбу, а нетерпимость. Особенно этим отличался Даллес, который
с  ненавистью  относился  ко  всему  новому:  к   формированию   собственных
политических взглядов в освободившихся от  колониального  гнета  странах,  к
социализму, ко всяким демократическим веяниям. Особенно он  был  нетерпим  к
идеям  коммунистических  партий.  Поэтому  на  лице  Неру  и  проскальзывало
какое-то  непонимание  того,  как  столь  разные  люди   могут   не   только
встречаться, а сидеть рядом за общим столом.
   С Неру мы свободно обсуждали все интересующие нас вопросы. С Индией у нас
всегда были наилучшие отношения. Правда,  никаких  особенных  впечатлений  у
меня от бесед с Неру не осталось. Ведь  вопросы,  возникавшие  между  нашими
странами, разрешались легко и нормально, через  дипломатические  каналы.  Но
это была приятная встреча, и она демонстрировала наши  дружеские  отношения.
Индия  занимала  положение  лидера  среди  стран,  которые  освободились  от
колонизаторов.  Ее  либеральная  политика  уважалась  всеми  странами,  даже
колониальными  метрополиями.  Эта  политика  проявлялась  в   терпимости   к
социально-политическим   устройствам.   Неру    проводил    линию    мирного
сосуществования, экономических и культурных контактов между всеми  странами.
И нам было выгодно демонстрировать дружбу с  таким  государством,  хотелось,
чтобы на тот же путь стали и другие страны, особенно африканские, в  которых
начался бурный  процесс  освобождения  от  чужого  господства  и  завоевания
независимости. Странам, освободившимся от  колониального  гнета,  тоже  было
выгодно  дружить  с  Советским  Союзом:  это  обеспечивало  им   возможность
нормальных экономических и культурных отношений. Им можно было положиться на
Советский Союз: он всегда придет на помощь, а молодые  государства  в  такой
помощи особенно нуждались.
   Как  раз  когда  мы  прибыли  в  Нью-Йорк,  Нигерия  только  что   обрела
независимость(9) и прислала свою делегацию на Ассамблею ООН.  Возглавлял  ее
премьер-министр Балева. Потом он трагически закончил свою  жизнь.  Во  время
переворота в Нигерии его похитили и убили. Этот  премьер  устроил  прием.  В
числе приглашенных был и я.  Не  помню,  пришел  ли  один  или  с  товарищем
Громыко. Наверное, с Громыко,  потому  что  вряд  ли  нигерийцы  сделали  бы
исключение для нашего министра иностранных дел. Но  сидели  мы  не  рядом  с
Андреем Андреевичем. Меня премьер  Балева  усадил  напротив  себя,  рядом  с
представителем Великобритании. Балева был тучный  человек  огромного  роста.
Негр, но не с таким цветом лица, который я видел у  сенегальцев  -  с  синим
оттенком, а несколько светлее. Может быть, он был и не чистокровный негр, но
меня  это  вообще  не  интересовало.  Конечно,  он  владел  всеми   манерами
европейского человека. Прием его ничем не отличался от  других  приемов,  на
которые я приглашался. Держал он себя приветливо и дружелюбно.
   Я был немного удивлен: зачем он, пригласив  нашу  делегацию,  усадил  нас
рядом  с  представителями  Великобритании?  Мы  тогда  с  Нигерией   еще   и
дипломатических отношений не имели. Однако у нас возник  большой  интерес  к
ней, и мы хотели установить с ней дружеские отношения. Мы понимали  значение
этого огромного африканского государства: масса населения, богатые природные
ресурсы... Мы понимали также, что  бывшие  колонизаторы  не  сразу  выпустят
Нигерию из своих рук. Она обрела юридическую независимость,  но  осталась  в
экономическом плену, и они хотят удержать  ее  в  своем  лагере,  продолжать
эксплуатировать богатства Нигерии  и  одновременно  препятствовать  развитию
освободительного  движения,  экономическому  раскрепощению  и  переходу   на
позицию борьбы за построение социализма. Впрочем, Балева был далек от этого:
богатый человек, принадлежащий к буржуазному классу.  Он  проводил  политику
создания нового, независимого государства, но на капиталистической основе, и
очень  внимательно,  подчеркнуто   внимательно,   вел   себя   в   отношении
Великобритании. По существу, независимость он получил от британской короны и
оставался сателлитом английского капитала вплоть до своего свержения.
   Мы были глубоко убеждены в том, что  все  это  там  временные  лица.  Они
выросли в колониях, поддерживались колонизаторами. Во многих  таких  странах
даже офицеры в их армиях были британцами.  Англия  фактически  обладала  там
реальной вооруженной силой и по  сложившейся  традиции  поддерживала  тесные
контакты с бывшим государством-колонией. Вот  такое  состоялось  знакомство.
Когда нас пригласили к кофе, Балева подсел к нам. За этот же столик  усадили
представителя Великобритании. Разговоры у нас велись самые общие, да иначе и
не могло быть, но нам было все же приятно. Приглашение  советской  делегации
означало, что Балева вынужден показать своему народу, что он имел контакт  с
представителями СССР. Это говорило о том, что наша политика признавалась и в
Нигерии. Только это могло побудить  Балеву  установить  с  нами  контакты  в
Нью-Йорке.
   Я рассказываю тут о контактах с делегациями капиталистических  стран,  но
пока почти ничего не сказал о социалистических странах Европы. В то время  у
нас имелись самые тесные контакты. Мы  обсуждали  между  нашими  делегациями
любые проблемы, и не было таких вопросов, по  отношению  к  которым  даже  в
оттенках возникал бы различный подход. Мы выступали единым  фронтом  и  даже
заранее распределяли роли, по какому  вопросу  какая  делегация  выступит  и
какой вопрос она поднимет. Правда, уже  образовывалось  на  горизонте  новое
облачко, бросавшее тень на отношения с  Румынией.  Министр  иностранных  дел
Румынии (его фамилию сейчас не помню(10))  на  меня  производил  впечатление
умного человека, хорошо разбирающегося в вопросах международной политики,  и
вообще у меня к нему никаких претензий не было. И если я говорю о  маленьком
сгущении тучек, отбрасывающих тень,  то  только  потому,  что  некоторые  из
представителей братских социалистических стран  проявляли  недовольство  его
активностью. Он действительно проявлял чересчур  большую  активность,  много
выступая с  репликами.  Обычно,  если  какая-то  социалистическая  делегация
хотела  выступить  с  репликой,  то  предварительно  ставила  в  известность
братские страны. Румынский  же  представитель  этого  не  делал,  а  как  бы
демонстрировал  перед  другими  социалистическими  делегациями  свою  полную
самостоятельность и независимость в таких случаях.
   Я тогда ни к каким особым выводам не пришел и  полагал,  что  это  просто
специфика  характера.  И  потому  думал,  что  в  этом  вообще  нет   ничего
особенного. Не считал нужным давить на  сознание  представителей  Румынского
государства, не хотел создавать впечатление  какой-то  зависимости  от  нас.
Желание показать, что Румыния имеет полную независимость  в  политике,  меня
вовсе  не  задевало.  Но  некоторых  других  это  трогало,  и  в  его  адрес
высказывались  иной  раз  неодобрительные  замечания   такого   типа:   "Вот
выскочка!". По постановке же вопросов и реплик румыны ни в какой степени  не
выходили за рамки понимания всех проблем другими социалистическими  странами
Европы. И их вопросы, и реплики вполне укладывались в наше понимание,  а  не
торчали какими-то углами, задевавшими нашу общую политику. Нет,  такого  еще
не было! Так что я спокойно относился к такой активности. Признаться, он мне
даже  нравился:  молодой  человек  показывает   свои   возможности,   хорошо
разбирается во всех вопросах, своевременно и остро реагирует, в такт  подает
нужные реплики.
   Я  уже  говорил,  что,  когда  выбирали  спикера  на  сессии  Генеральной
Ассамблеи, мы выступили против представителя Ирландии. Но потом этот  спикер
показал умение и объективность в руководстве заседаниями. Мы даже пригласили
его к себе на ужин, после чего состоялся обмен мнениями. Мне он  понравился.
У нас с Ирландией особых контактов не было, но мы  сочувствовали  ирландцам,
сражавшимся с англичанами за независимость своего острова.  Наше  сочувствие
оставалось на их стороне и после того, как  основная  часть  острова  обрела
независимость.  Однако  люди,  пришедшие  там  к  руководству,  в  ответ  не
сочувствовали нашей политике. А  встречу  со  спикером  мы  организовали  по
рекомендации Андрея Андреевича. Это были  шаги  Громыко  по  дипломатической
линии.  Видимо,  он  усматривал  в  том   какую-то   перспективу,   какие-то
возможности на будущее. Впрочем, и мне тоже  было  интересно  встретиться  и
ближе познакомиться с представителем Ирландии.
   В выходные дни Генеральная Ассамблея не заседала. Наше  представительство
владело замечательным загородным особняком - дачей в советском понимании. Но
выехать туда я без разрешения властей не мог. Мне подсказали,  что  если  мы
обратимся за разрешением, то, безусловно, его получим. Я подумал-подумал,  а
стоит ли обращаться по такому вопросу? И в конце концов пришел к выводу, что
это не затрагивает нашей чести, просто необходимо считаться с  законами  той
страны, в которой пребываешь. Другого-то выхода  все  равно  не  было:  либо
сидеть взаперти, либо обратиться за формальным разрешением. Получив его,  мы
отправились за город. Но что значит - отправились? Это же не сел в машину  и
поехал... Нас сопровождала американская полиция. Получилась довольно сложная
кавалькада. Это привлекло внимание, по пути  собирались  группы  людей.  Они
выражали свое отношение к нашей  делегации,  причем  в  большинстве  случаев
реакция  была  недружественной:  и  языки  показывали,  и  несли  плакаты  с
враждебными к СССР и ко мне надписями. Полицейские машины  сопровождали  нас
до  самой  загородной  резиденции.  Там  роскошный  парк  и  очень   богатое
помещение, условия для отдыха отличные. Когда мы гуляли, тоже не раз слышали
свистки и автомобильные сигналы.  Меньшиков  объяснял  мне,  что  это  форма
выражения протеста в наш адрес: так янки выражали свое негодование в связи с
нашим пребыванием в Америке.  Вот  следствие  нашего  конфликта,  возникшего
из-за сбитого нами  самолета  У-2.  США  совершили  агрессивный  акт  против
Советского Союза, но  их  обыватель  реагировал  по-своему.  Он  был  хорошо
обработан. Правда, я видел и отдельные проявления дружеского отношения, были
даже приветствия, но редко.
   К своим выступлениям готовились также братские Украина  и  Белоруссия.  Я
придавал большое  значение  этим  выступлениям  и,  исходя  из  политических
соображений, попросил руководителей их делегаций выступать на  своих  родных
языках. Не помню, какую тему  они  затронули.  Ведь  то  было  декларативное
выступление, которое  какого-либо  влияния  на  развитие  событий  не  могло
оказать. Но звучал голос советского содружества, который мог найти отголосок
у трудового  народа  США.  Особенно  я  рассчитывал  на  эффект  выступления
представителя Украины. В США и Канаде жило много  украинцев.  Там  и  сейчас
проживают их сотни тысяч. И я был убежден, что  если  будет  транслироваться
украинская  речь,  то  ее  станут  слушать  многие  американцы   украинского
происхождения. Белорусов там было меньше, но тоже достаточное количество.  И
они также были потенциальными слушателями. В царское время западные губернии
России были бедными, там  наблюдался  излишек  рабочих  рук,  их  обладатели
искали приложения своих сил за пределами Родины, стремясь заработать на хлеб
насущный, и эмигрировали...
   Настал день их выступлений. Украинцы поступили,  как  я  советовал,  а  с
Белоруссией не получилось. Я был очень огорчен.  "Мы  не  можем  подготовить
текст на белорусском языке,  -  оправдывались  представители  БССР,  -  даже
пишущей машинки нет с белорусским шрифтом".  "Если  не  можете,  то  другого
выхода, конечно, нет, но это  наносит  ущерб  национальной  политике.  Враги
советской системы  используют  данный  факт  в  пропаганде:  нет  у  союзных
республик никаких прав, все там  делается  для  показа  загранице,  сплошная
фикция. Русские подавляют всех, и даже на таком  международном  форуме,  как
сессия ООН, ее член выступает не на  своем  родном  языке,  а  на  русском".
Думаю, что это понимал и  представитель  Белоруссии,  но  он  не  был  лично
подготовлен, не знал толком своего языка. Выступления же их, и то, и другое,
по  содержанию  были  хорошими,  отвечали  целям  нашей  политики   и   были
доброжелательно  встречены.  Что  значит  доброжелательно?  Это  -  условное
понятие, не то, что  у  нас.  Выступил  кто-то  на  собрании,  и  иной  раз,
независимо от содержания речи, зал приветствует. А там принимают по-разному:
одни  терпимо,  другие  с  радостью,  третьи  враждебно  -   черта   всякого
буржуазного парламента, тем более такого форума, как  Генеральная  Ассамблея
ООН. Так что я говорю о приеме речей в целом.
   Мы часто устраивали внутренние совещания  делегации  СССР  с  делегациями
УССР и БССР. Проводили совещания и с представителями других социалистических
стран. Действовали  хорошие  контакты,  и  мы  все  проводили  согласованную
политику. Между прочим, иногда не были уверены,  что  нас  не  подслушивают.
Поэтому при обсуждении коренных вопросов принимали специальные  меры.  Часть
таких вопросов обсуждали за городом, во время прогулок. Но туда мы  выезжали
только в выходные дни.  А  вопросы  порою  возникали  каждый  день.  Тут  мы
принимали  особые  технические  меры  для  создания  помех,   для   глушения
подслушивающих аппаратов.
   Мое пребывание в Нью-Йорке затянулось, восприятие событий  потеряло  свою
остроту, но я не мог подняться и  уехать.  Нами  был  подготовлен  вопрос  о
предоставлении независимости колониям. Я был записан в качестве  докладчика.
Было бы неправильным, не сделав доклад, убыть. Это значило бы расписаться  в
том, что мы не придавали этому вопросу  серьезного  значения,  что  было  бы
плохо расценено колониальными народами. И вот настал день нашего доклада. Он
длился  более  двух  часов.  Подготовили   его   хорошо,   текст   получился
содержательным и произвел  положительное  впечатление.  Принят  же  он  был,
конечно, по-разному. Одни реагировали с восторгом, и в ходе доклада я слышал
звуки одобрения от части делегатов; другие  восприняли  его  враждебно.  Это
вполне понятно. Там было, как в парламенте буржуазной страны,  состоящем  из
представителей различных классов. Любой  обсуждаемый  вопрос  всегда  служит
интересам одного или другого класса.  Поэтому  по-разному  воспринимается  и
каждый вопрос. Колонизаторы без всякого энтузиазма  слушали  мой  доклад,  а
посланцы освободившихся народов или тех, которые еще находились на положении
колоний, сочувствовали моему выступлению.
   Мы достигли своей цели, поставив сей вопрос от  имени  Советского  Союза.
Хороший вопрос! И он  оставил  свой  след,  был  по-доброму  принят  многими
народами,  на  что  мы  и   рассчитывали.   Обсуждение   доклада   проходило
содержательно и остро. Настало время формулировать резолюцию. Разработали ее
мы.  Теперь  уже  не  помню  деталей  процедуры  согласовывания.  Признанным
мастером по этим делам был Громыко, в чем он имел многолетний опыт,  начиная
с самого учреждения ООН, когда он присутствовал на  учредительном  заседании
как заместитель министра иностранных дел СССР. А возглавлял  нашу  делегацию
Молотов. Да, Громыко хорошо знал всю "кухню". В  ходе  обсуждения  резолюции
США не  выступали  против,  но  пошли  по  линии  выхолащивания  остроты  из
Декларации. Мы это предвидели и  поставили  США  перед  дилеммой:  выступить
против  наших  предложений   -   значит   объединиться   с   колонизаторами,
противопоставить  себя  народам  огромных  континентов,   особенно   Африки;
поддержав  же  нас,  они   затронули   бы   интересы   своих   союзников   -
Великобритании, Франции, Испании, Португалии, Нидерландов, Бельгии.
   Мы заранее чувствовали, что США не  смогут  демонстративно  проголосовать
против нас и будут вынуждены скрепя сердце голосовать  вместе  с  нами.  При
закулисном обмене мнениями выяснилось, что за Декларацию будут голосовать не
только  США,  но  даже  Англия  и  Франция,  ибо  они  уже  встали  на  путь
предо