нах  уже  не  находили
покупателей, а здесь шли с уценкой, со скидкой. Существовал завал  всяческой
дряни,  которую  бесконтрольно  производил  кое-кто  после  войны.  От   нее
избавлялись.  И  вот  это  безобидное  и  полезное  дело  было,  видимо,   в
соответствующей форме преподнесено Сталину, с политической окраской.
   А кто же это сделал? Конечно, Берия и Маленков.  Сталину  вообще  немного
было нужно при его болезненной подозрительности. Начал разматываться клубок.
Уж не знаю, как конкретно он разматывался, но размотался, что называется, до
сердцевины.  И  оказалось  необходимым,  с  точки  зрения  Сталина,  пресечь
"враждебную  акцию",  для  чего  арестовать   прежде   всего   Кузнецова   и
председателя Совета Министров Российской Федерации Родионова. Они к тому  же
поставили вопрос о создании каких-то республиканских органов, которые  якобы
должны были работать,  не  подчиняясь  союзным  органам.  Одним  словом,  им
вменили в вину противопоставление периферии центру.
   Начались аресты. Арестовали массу людей в Ленинграде, а также  тех,  кого
ЦК брал из Ленинграда, выдвигая на посты в других местах. Например, в  Крыму
тогда руководство было создано из ленинградцев, и там тоже всех  арестовали.
Вознесенского освободили от всех его должностей, ибо он тоже ленинградец.  В
общем, раскрыли кубло, как  говорят  в  народе,  то  есть  звериное  логово.
Выдумали   ленинградское   заговорщическое   гнездо,    которое,    дескать,
преследовало  какие-то  антисоветские  цели.   Опять   возникло   в   стране
трагическое положение, да и в  партии.  Эта  зараза  репрессий  легко  могла
охватить кого угодно.
   Сейчас у меня возникла мысль: не сфабриковано ли было письмо, которое мне
дал читать Сталин, по заданию Берии и через его агентуру,  чтобы  припугнуть
Сталина, что не только Ленинград, но и  Москва  имеет  заговорщиков?  Сталин
решил  тогда  меня  вызвать,  чтобы   я   возглавил   Московскую   партийную
организацию. Но если так, то я, ознакомившись с  письмом,  пресек  дело  для
москвичей, уверенно сказав Сталину, что это выдумка проходимцев или же  бред
сумасшедших. Если так, значит,  я  оказался  преградой  для  распространения
арестов на Москву. Не то и в Москве, не знаю, сколько было бы потеряно голов
из партийного и хозяйственного актива.
   Правда, в столице этот процесс в какой-то степени уже  начался.  Когда  я
вернулся в Москву,  были  проведены  большие  аресты  среди  работников  ЗИС
(Автомобильного   завода   имени   Сталина).   Возглавлял   "заговорщическую
организацию американских шпионов" помощник  Лихачева,  директора  Автозавода
им. Сталина. Не помню сейчас его фамилии, но я лично знал этого  паренька  -
щупленького, худенького еврея(12).
   Я познакомился с ним случайно,  после  войны.  Как-то  встретил  я  Ивана
Алексеевича Лихачева и спросил: как здоровье? "Работаю,
   - говорит, - но чувствую себя неважно". "Приехал бы  ты  к  нам  в  Киев,
отдохнул бы, у нас очень хорошо, приезжай, когда  захочешь,  я  всегда  буду
рад, создадим тебе условия для отдыха". "Хорошо,
   - отвечает,  -  воспользуюсь  этим  приглашением".  И  вот  однажды  Иван
Алексеевич позвонил мне: "Могу  приехать.  Хотел  бы  и  помощника  взять  с
собой". "Приезжай с помощником, пожалуйста, вези кого хочешь". Я их устроил,
и они отдыхали в Киеве.
   Лихачев с помощником часто приходили ко мне на  квартиру  или  бывали  на
даче в выходные дни. Таким образом я и познакомился  с  помощником.  Обычный
человек, старательно выполнявший поручения Лихачева. Я и не  думал,  что  он
является, как его  потом  обозвали,  главой  американских  сионистов,  через
которого те организуют свою работу в Советском Союзе. Его арестовали, и  он,
конечно, сознался. Я-то знаю, как "сознавались" люди,  что  они  английские,
гитлеровские и другие агенты.  Это  было  не  признание,  а  вымогательство,
нужное тем, кто преследовал корыстные цели.
   Дошло  дело  и  до  Лихачева.  Лихачев  был  тогда  министром,   кажется,
автомобильного транспорта. Сталин поручил  Берии,  Маленкову  и  мне  втроем
допросить Лихачева. Вызвали Лихачева, стали его допрашивать. Мне было больно
видеть это, но я ничего не мог поделать, потому что  обвинение  основывалось
на "документальных  данных",  на  "показаниях"  людей,  которые  работали  с
Лихачевым. Это ведь считалось  неопровержимым  доказательством.  Допрашивали
его в помещении для заседаний  Бюро  Совета  Министров  СССР  в  Кремле,  на
третьем этаже. Там был  раньше  кабинет  Ленина,  стояли  ленинский  стол  и
кресло.  Да  и  сейчас,  по-моему,  стоит  в  отдельном  углу  это   кресло,
перевязанное черной ленточкой.
   Когда ему предъявили обвинение,  Лихачев  стал  что-то  говорить  в  свое
оправдание, а потом разахался и упал в обморок. Его окатили водой, привели в
чувство и отправили домой,  потому  что  допрашивать  уже  было  невозможно.
Рассказали Сталину, как все  было.  Сталин  послушал,  посмотрел  на  нас  и
обругал Лихачева. Он очень хорошо относился раньше к Лихачеву.  Называл  его
Лихачом. Он перенял это от Серго Орджоникидзе. Лихачев был любимцем Серго, и
Серго всегда его звал Лихачом. И Сталин  тоже  стал  его  называть  Лихачом.
Видимо, сказалось хорошее в ту пору настроение Сталина, и оставили Лихача  в
покое. Иван Алексеевич вернулся к работе и пережил Сталина.
   Но   с   зисовцами   расправились.   Абакумов(13),   то    есть    нарком
госбезопасности, сам вел дознание. А уж если Абакумов лично допрашивал,  сам
вел дело, то все быстро  признавались,  что  они  заядлые  враги  Советского
Союза. И все они были расстреляны. Вот какая существовала в Москве атмосфера
в то время, когда я вторично приехал туда с Украины.  Сталин  уже  постарел.
Подозрительность стала развиваться в нем все больше, и он стал еще  опаснее.
Да и мы смотрели на него уже не так, как в первые годы разоблачений  "врагов
народа", когда считалось, что он сквозь стены и железо все  видел  насквозь.
Уже было поколеблено в  нас  прежнее  доверие  к  нему.  Но  после  разгрома
гитлеровских войск вокруг Сталина сохранялся ореол славы и гениальности.
   Помню дни, когда Вознесенский, освобожденный от прежних обязанностей, еще
бывал на обедах у Сталина. Я видел  уже  не  того  человека,  которого  знал
раньше: умного, резкого, прямого и смелого. Именно смелость его и  погубила,
потому что он  часто  схватывался  с  Берией,  когда  составлялся  очередной
народнохозяйственный план. Берия имел много подшефных наркоматов и  требовал
львиной доли средств для них, а Вознесенский как председатель Госплана хотел
равномерного развития экономики страны. Не он, а страна не имела возможности
удовлетворить запросы тех наркоматов, над которыми шефствовал Берия.  Но  не
наркоматы выступали против Вознесенского, а Берия.
   Берия, как близкий к Сталину  человек,  обладал  большими  возможностями.
Нужно было знать Берию, его  ловкость,  его  иезуитство.  Он  мог  выжидать,
выбирая  момент,  чтобы  подбросить  Сталину  либо  доброе,  либо  худое,  в
зависимости от собственных интересов, и ловко этим пользовался.
   А за обедами у Сталина сидел уже не Вознесенский, но тень  Вознесенского.
Хотя Сталин освободил его от прежних постов, однако еще  колебался,  видимо,
веря в честность Вознесенского. Помню,  как  не  один  раз  он  обращался  к
Маленкову и Берии: "Так что же, ничего  еще  не  дали  Вознесенскому?  И  он
ничего не делает? Надо дать ему работу, чего вы медлите?". "Да вот  думаем",
- отвечали они. Прошло какое-то время, и Сталин вновь говорит: "А почему ему
не дают дела? Может быть, поручить ему Госбанк? Он  финансист  и  экономист,
понимает это, пусть возглавит Госбанк".  Никто  не  возразил,  но  проходило
время, а предложений не поступало.
   В былые времена Сталин не потерпел бы такой дерзости, сейчас же  заставил
бы Молотова или Маленкова взять карандаш, как обычно делал, и продиктовал бы
постановление, тут же подписав его.  Теперь  же  только  говорил:  "Давайте,
давайте ему дело",  но  никто  ничего  не  давал.  Кончилось  это  тем,  что
Вознесенского арестовали. Какие непосредственно были выдвинуты  обвинения  и
что послужило к тому толчком, я посейчас не знаю. Видимо, Берия  подбрасывал
какие-то новые материалы против Вознесенского, и, когда чаша  переполнилась,
Сталин распорядился арестовать его.
   Организовать  это  Берия  мог  с  разных  сторон.  По   партийной   линии
подбрасывал  материалы  Маленков,  по  чекистской  линии  -   Абакумов.   Но
источником всех версий был  Берия,  умный  и  деловой  человек,  оборотистый
организатор. Он все мог! А ему надо было не только  устранить  Вознесенского
из Совета Министров. Он боялся,  что  Сталин  может  вернуть  его,  и  Берия
преследовал  цель  уничтожить  Вознесенского,  окончательно  свалить  его  и
закопать, чтобы и возврата к Вознесенскому не состоялось. В результате таких
интриг Вознесенский и был арестован.  Пошло  следствие.  Кто  им  руководил?
Конечно, Сталин. Но первая скрипка непосредственной  "работы"  находилась  в
руках Берии, хотя Сталин думал, что это он лично всем руководит.
   Почему я так считаю? Потому  что  Абакумов  -  это  человек,  воспитанный
Берией. Его  Сталин  назначил  в  госбезопасность  тогда,  когда  Берия  был
освобожден от этой работы,  чтобы  сосредоточить  свое  внимание  на  Совете
Министров   СССР.   Сталин   хотел,   чтобы   Министерство   госбезопасности
непосредственно ему докладывало все дела, и Абакумов лично ему и докладывал.
Сталин мог и не знать, но я был убежден, что Абакумов не  ставил  ни  одного
вопроса перед Сталиным, не спросив у Берии, как доложить
   Сталину. Берия давал директивы, а потом Абакумов докладывал, не  ссылаясь
на Берию и получая одобрение Сталина.
   Атмосфера сгущалась. В  нашем  государстве  полагается,  чтобы  серьезные
вопросы  обсуждались  или  на  Политбюро,  или  в  Совете  Министров.  Такое
обсуждение было необходимо, чтобы избежать крупных ошибок. Но этого не  было
и в помине. Никаких заседаний не  созывалось.  Собирались  у  Сталина  члены
Политбюро, выслушивали его, а он на ходу давал  директивы.  Иной  раз  и  он
заслушивал людей, если ему нравились их мнения, или же рычал на  них  и  тут
же, никого не спрашивая, сам формулировал текст постановления  либо  решения
ЦК или Совета Министров СССР, после чего оно выходило в свет. Это уже сугубо
личное управление, это произвол. Не знаю, как и назвать это, но это факт.
   Помню, что Сталин поднимал не  раз  вопрос  о  Шахурине,  который  был  в
заключении. Сидел и Главный  маршал  авиации  Новиков(14),  тоже  посаженный
после войны за то, что принимал "недоброкачественные самолеты", то  есть  по
тому же делу авиастроения.
   Новикова  я  лично  знал.  Он  почти  всю  войну   прокомандовал   нашими
Военно-Воздушными Силами. Скажу о его недостатках: он пил больше, чем  надо.
Но это был человек, преданный Родине,  честный,  сам  летчик,  знавший  свое
дело. У Сталина, видимо, шевелился червячок доброго отношения к  Шахурину  и
Новикову. Смотрит он на  Берию  и  Маленкова  и  говорит:  "Ну  что  же  они
сидят-то, эти Новиков и Шахурин? Может быть, стоит их  освободить?".  "Вроде
бы размышляет вслух. Никто ему, конечно, ничего  на  это  не  отвечает.  Все
боятся сказать "не туда", и всё на  этом  кончается.  Через  какое-то  время
Сталин опять поднял тот же вопрос: "Подумайте, может  быть,  их  освободить?
Что они там сидят? Работать еще могут". Он обращался к  Маленкову  и  Берии,
потому что именно они занимались этим делом.
   Когда мы вышли от  Сталина,  я  услышал  перебрасывание  репликами  между
Маленковым и Берией. Берия: "Сталин сам поднял  вопрос  об  этих  авиаторах.
Если их освободить, это может распространиться и на других". Разговор шел  в
туалете, где мы собирались мыть  руки  перед  обедом  и  порою  обменивались
мнениями. Туалет был просторный, так что иной раз мы собирались там и  перед
заседаниями, и после  заседаний.  Перед  заседаниями  говорили  о  том,  что
предстоит, а после обеда обсуждали, с какими последствиями прошла трапеза.
   Когда я обдумывал этот вопрос, мне пришла в голову мысль: о каких  других
говорил Берия? Он, видимо, боялся, что  если  будут  освобождены  Шахурин  и
Новиков, то как бы Сталин не вернулся к вопросу о Кузнецове и  Вознесенском,
над которыми суда еще не было. Этого боялись и Берия, и Маленков. Тогда  все
"ленинградское дело" окажется под вопросом. Хотя они согласны были,  видимо,
освободить Шахурина и Новикова, которые не стояли на пути ни  Маленкова,  ни
Берии. Правда, Маленков боялся и слово  замолвить  о  Шахурине  и  Новикове,
потому что его тоже обвиняли по этому же вопросу. Ведь он покровительствовал
наркомату   авиапромышленности   и    допустил,    что    появилось    много
"недоброкачественных" самолетов, в результате чего мы теряли лучшие кадры во
время войны.
   Со мною о "ленинградском деле" Сталин никогда не говорил, и я не  слышал,
чтобы он где-то в развернутом виде излагал свою точку зрения. Только однажды
он затронул этот вопрос, когда вызвал меня с Украины в связи с  переходом  в
Москву и беседовал со мной о "московских заговорщиках". Маленков и Берия все
же не допустили освобождения Шахурина и  Новикова.  Следовательно,  не  были
освобождены  и  люди,  арестованные  по  "ленинградскому  делу".   Не   зная
подробностей этого дела, допускаю, что в  следственных  материалах  по  нему
может иметься среди других и моя подпись.
   Происходило это обычно так: когда заканчивалось дело, Сталин, если считал
необходимым, тут же на заседании Политбюро  подписывал  бумагу  и  вкруговую
давал подписывать другим. Те,  не  глядя,  а  опираясь  лишь  на  сталинскую
информацию, тоже подписывали. Тем  самым  появлялся  коллективный  приговор.
Правда, в "ленинградском деле", если рассматривать прежнюю практику борьбы с
"врагами народа", была применена уже широкая судебная процедура:  не  только
следователи вели следствие, но и приезжал прокурор,  потом  был  организован
суд, на который приглашался актив  Ленинградской  парторганизации,  на  суде
велся допрос подсудимых, потом им давали последнее слово. Ну и что? А в 30-е
годы на открытых процессах разве обстояло по-другому?
   Сталину рассказывали (я присутствовал при этом), что Вознесенский,  когда
было объявлено, что он приговаривается к расстрелу, произнес целую  речь.  В
своей речи он проклинал  Ленинград,  говорил,  что  Петербург  видел  всякие
заговоры - и Бирона(15), и зиновьевщину, и всевозможную реакцию, - а  теперь
вот он, Вознесенский, попал в Ленинград. Там он учился, а  сам-то  родом  из
Донбасса. И проклинал тот день, когда попал в Ленинград. Видимо, человек уже
потерял  здравый  рассудок  и  говорил  несуразные  вещи.  Дело  ведь  не  в
Ленинграде. При чем тут зиновьевщина? В
   20-е годы имелась совсем другая основа политической  борьбы:  шла  борьба
взглядов о путях строительства социализма в СССР, тогда можно было  занимать
либо ту, либо другую позицию. Я тоже  занимал  тогда  сталинскую  позицию  и
боролся против Зиновьева. А Бирон - вообще иная эпоха. Это же  несовместимые
понятия.
   Не помню, что говорили в последнем слове Кузнецов и  другие  ленинградцы,
но, что бы они  там  ни  говорили,  фактически  их  приговорили  значительно
раньше, чем суд оформил и подписал приговор. Они были приговорены  к  смерти
Сталиным еще тогда, когда их только арестовывали. Много людей  погибло  и  в
самом Ленинграде, и там, куда выехали из  Ленинграда  для  работы  в  других
местах. Косыгин тоже висел на  волоске.  Сталин  рассылал  членам  Политбюро
показания арестованных ленинградцев, в которых много говорилось о  Косыгине.
Кузнецов состоял с ним в родстве: их  жены  находились  в  каких-то  кровных
связях. Таким образом,  уже  подбивались  клинья  и  под  Косыгина.  Он  был
освобожден от прежних постов и получил назначение  на  должность  одного  из
министров. Раньше он был близким человеком к Сталину, а тут  вдруг  все  так
обернулось и такое получилось сгущение красок в  "показаниях"  на  Косыгина,
что я и сейчас не могу объяснить, как он удержался и как Сталин не  приказал
арестовать его. Косыгина, наверное, даже допрашивали, и он писал объяснения.
На него возводились нелепейшие  обвинения,  всякая  чушь.  Но  Косыгин,  как
говорится, вытянул счастливый билет, и его минула чаша сия.
   Это могло случиться с любым из нас. Все зависело от того, как взглянет на
тебя Сталин или что ему покажется в такой момент. Порою говорил: "Что это вы
сегодня на меня не смотрите? Что-то у вас глаза бегают". Или еще что-либо  в
таком роде. И все это произносилось с таким злом!  Разумный  следователь  не
ведет себя так даже с заядлым преступником, а тут произносилось за дружеским
столом. Сидим мы, едим, а он вдруг награждает такими эпитетами  и  репликами
людей, которые по его же приглашению сидят за  его  столом  и  ведут  с  ним
беседу. Тяжелое было время!

   Примечания
   (1) ГАЛАН Я. А. (Владимир Росович.  1902  -  24.  Х.  1949)  -  львовский
публицист, член Компартии Западной Украины с 1924 г., автор антифашистских и
антиклерикальных памфлетов и пьес.
   (2) ПОПОВ Г. М. (1906 - 1968) - член ВКП(б) с 1926 г. 2-й  секретарь  МГК
ВКП(б) в 1938 - 1945 гг., председатель исполкома Моссовета  в  1944  -  1950
гг., 1-й секретарь МК и МГК ВКП(б) в 1945 - 1949 гг., секретарь ЦК партии  в
1946 - 1952 гг.
   (3) МЕЛЬНИКОВ Л. Г. (1906 - 1981) - советский государственный и партийный
деятель, член Компартии с 1928 г., 1-й секретарь ЦК КП(б) Украины с 1949 г.,
посол в Румынии  в  1953  -  1955  гг.,  министр  строительства  предприятий
угольной промышленности СССР в 1955 -  1957  гг.,  с  1966  г.  председатель
Госгортехнадзора при Совмине СССР; член и кандидат в члены ЦК КПСС в 1952  -
1961 гг., и член Президиума ЦК в 1952 - 1953 гг., депутат Верховного  Совета
СССР в 1941 - 1954.
   (4)  КУЗНЕЦОВ  А.  А.  (1905  -  1950)  -  член   ВКП(б)   с   1925   г.,
генерал-лейтенант с 1943 г., с 1938 г. второй и с 1945 г.  первый  секретарь
Ленинградского обкома и горкома партии, в  1946  -  1949  гг.  секретарь  ЦК
ВКП(б), член ЦК партии в 1939 - 1949 гг., член Оргбюро ЦК партии с  1946  г.
Репрессирован в связи с "Ленинградским делом".
   (5) РОДИОНОВ М. И. (1907 - 1950) - член ВКП(б) с 1925 г., в 1940  -  1946
гг. 1-й секретарь Горьковского обкома и горкома партии, в 1946  -  1949  гг.
председатель Совета Министров РСФСР. Репрессирован в связи с  "Ленинградским
делом".
   (6) ВОЗНЕСЕНСКИЙ Н. А. (1903 - 1950) - член РКП(б) с 1919 г., академик АН
СССР с 1943 г., председатель Госплана СССР в 1938 -  1949  гг.,  заместитель
главы правительства СССР с 1939 г., член ГКО в 1942  -  1945  гг.,  член  ЦК
партии с 1939 г., член Политбюро ЦК партии с 1947 г. Репрессирован в связи с
"Ленинградским делом".
   (7) ШАХУРИН А. И. (1904 - 1975) - член ВКП(б) с 1925 г., с  1938  г.  1-й
секретарь Ярославского, Горьковского обкомов  ВКП(б),  в  1940  -  1946  гг.
нарком авиационной промышленности СССР, с 1953 г. замнаркома авиапрома СССР.
   (8) ДЕМЕНТЬЕВ П. В. (1907 - 1977) - член ВКП(б) с 1938  г.,  до  1941  г.
находился на инженерно-административной  работе,  в  1941  -  1953  гг.  1-й
заместитель наркома (министра) и в  1953  -  1957  гг.  министр  авиационной
промышленности СССР, затем председатель Комитета по авиационной технике и  с
1965 г. вновь министр авиапрома.
   (9) ШВАРЦ С. ( И. И. ) (1879 - 1951) - член РСДРП с 1899 г.,  с  1921  г.
председатель Союза горняков, с 1929 г. член Президиума ВСНХ, член ЦК  партии
в 1924 - 1934  гг.  и  кандидат  в  члены  ЦК  партии  в  1934  -  1939  гг.
Необоснованно репрессирован.
   (10) ПЯТАКОВ Г. Л. (1890 - 1937) - советский государственный и  партийный
деятель,  член  Компартии  с  1910  г.,  участник  революционного  движения,
комиссар  Народного  банка  в  1917  -  1918  гг.,  председатель  Временного
рабоче-крестьянского  правительства  Украины,  руководитель   восстановления
Донбасса с 19