новить с писательскими кругами США  тоже  какие-то  контакты.
Назвал имя Михаила Александровича Шолохова.
   Мы знали за ним  "грех":  он  иной  раз  при  выпивке  может  вести  себя
несдержанно. Я с ним по этому  вопросу  уже  объяснялся  раньше.  Он  как-то
пришел ко мне и пожаловался: "Не  пускают  меня  за  границу.  А  мне  нужно
съездить в Норвегию (кажется, получил туда  приглашение).  Нет,  не  пускают
никуда!". Я сказал ему: "Не пускают не потому, что не доверяют  политически,
а потому, что не уверены, что не споткнешься и тем самым  нанесешь  урон  не
только себе,  но  всей  нашей  стране".  Тогда  он  мне  дал  честное  слово
держаться, и мы его  выпустили.  Он  побывал  в  Англии,  Швеции,  Норвегии,
Финляндии. Никаких замечаний от посла (а в таких случаях всегда  доносят)  о
его промашках не было. Авторитет Шолохова стоял высоко  как  внутри  страны,
так и за границей, его произведения звучали по всему миру уже много  лет,  и
мы были довольны.
   Приближался момент  отъезда.  Встал  вопрос:  как  добираться?  Кораблем?
Слишком долго. Подумали о самолете. Единственный самолет, которым можно  без
посадки преодолеть расстояние Москва -  Вашингтон,  это  Ту-114(4).  Он  был
сконструирован   Андреем   Николаевичем   Туполевым,   академиком,   великим
гражданином и замечательным конструктором, но еще не вполне облетан. На  нем
пока  мало  летали.  Возникали   иногда   какие-то   неполадки,   вызывавшие
беспокойство: можно ли на  нем  надежно  лететь?  Однако  других  подходящих
средств мы не имели. Если полететь на Ил-18(5),  то  придется  с  посадками.
Можно было воспользоваться также иностранным самолетом. Или  же  кораблем  с
пересадкой: на Ил-18 прилететь в Лондон либо в Париж,  а  там  пересесть  на
корабль, который ходит между Европой и  Америкой.  Но  нам  хотелось,  чтобы
правительственная делегация СССР прибыла в США на своем самолете и чтобы  он
произвел впечатление. Ту-114 именно и был по тому времени  таким  самолетом,
лучшим по вместительности,  дальности  и  скорости.  Он  производил  сильное
впечатление в техническом, инженерном мире, не говоря уже об обывателях.
   В ходе беседы с Туполевым он сказал мне: "Я абсолютно уверен, что никаких
происшествий не будет. Самолет вполне надежен и выдержит нагрузку. Разрешите
мне послать людей, которые при необходимости смогут  что-то  предпринять  на
месте. Я настолько уверен в самолете, что просил бы вас разрешить полететь с
командой летчиков моему сыну Алексею Андреевичу". Я ответил:  "Ну,  что  же,
лучшего мне и желать нечего. Считаю, что Алеша (так я его называл) будет  не
только  гарантией  (хотя  мне  не  понадобится   заложник:   если   случится
катастрофа, то какая разница?),  но,  если  возникнут  неожиданности,  может
оказаться полезным". Он работал рядом с отцом и отлично знал  систему  этого
самолета.  Ему  тоже  хотелось  полететь.  Да  и  Андрею  Николаевичу   было
желательно, чтобы сын повидал США, хоть одним глазом.
   Мы тогда чрезвычайно плохо знали Соединенные Штаты Америки. И  не  только
руководители, которые  были  по  горло  заняты  внутренними  вопросами.  Что
касается внешних проблем, то мы занимались главным образом вопросами войны и
мира и еще в какой-то степени  теми  странами,  с  которыми  торговали.  Нас
интересовало, что мы  могли  купить.  Другие  же  вопросы  мы  знали  плохо.
Например, при рассмотрении протокола нашего приема мы прочли,  что  такие-то
дни и столько-то времени отводятся для встречи с президентом Эйзенхауэром  в
Кэмп-Дэвиде. Я не смог получить у нас  разъяснения,  что  такое  Кэмп-Дэвид?
Сейчас это покажется смешным, а тогда это был для нас вопрос. Что  же  такое
Кэмп-Дэвид? Я начал спрашивать  в  Министерстве  иностранных  дел  СССР.  Уж
кому-кому, а им надо такие вещи знать.  "Не  знаем",  -  отвечают.  Тогда  я
приказал запросить наше посольство, что такое Кэмп-Дэвид? Может быть, место,
куда  приглашают  людей,  которые  не  внушают  доверия?   Вроде   какого-то
карантинного учреждения. Так что  там  только  президент  и  будет  со  мной
встречаться.  Получается  дискриминация:  почему  не  в  Вашингтоне,   а   в
Кэмп-Дэвиде? Сейчас мне не только смешно, но и немножко стыдно.
   В конце концов мы разобрались, что это загородная резиденция  президента.
Построил ее Франклин Рузвельт во время второй мировой войны и выезжал  туда,
когда не мог далеко отлучиться от Вашингтона. Эйзенхауэр, когда он пришел  в
Белый дом, назвал эту загородную  резиденцию  именем  своего  внука  Дэвида.
Оказывается, то была особая  честь  гостю,  когда  президент  приглашал  его
побыть за городом в личной резиденции, чтобы никакие другие люди и  дела  не
отвлекали. Там можно свободно вести беседы, интересующие обе стороны.
   Вот видите, как мы тогда боялись, что нас  могут  унизить.  Помню,  когда
устанавливались первые контакты  с  буржуазным  миром,  советскую  делегацию
пригласили провести переговоры на Принцевых  островах(6).  В  те  времена  в
газетах так писали о Принцевых островах: это место, где  собирают  бездомных
собак. Их туда якобы свозят, и там они  доживают  свой  век.  Одним  словом,
выбирается  место,  которым   подчеркивается   дискриминация   приглашенного
государства. Так было в  первые  годы  после  революции,  когда  у  нас  шла
гражданская война, Советская власть твердо установилась,  и  буржуазный  мир
вынужден был считаться с существованием нового государства. Надо  было  идти
на какие-то контакты, но они оставались довольно непрочными, и на них шли  с
оглядкой.
   Буржуазия старалась уколоть нас и  унизить.  Вот  я  и  насторожился:  не
является  ли  Кэмп-Дэвид  именно  таким  местом,  куда  меня  приглашают  на
несколько дней? Поэтому реагировал  весьма  ревностно  и  просил  хорошенько
изучить дело. Доложили мне.  Оказывается,  все  наоборот,  мы  удостоивались
особой чести. Тогда мы  с  удовольствием  приняли  приглашение,  но  никому,
конечно, не говорили о своих сомнениях. Такой была  наша  неосведомленность.
Мы не знали вещей, которые, наверное,  были  известны  во  всем  мире.  Наше
посольство  в  Вашингтоне  тоже  толком  заранее  не  разъяснило,   пришлось
запрашивать дополнительно.
   Итак, мы  приготовились  лететь  на  Ту-114  без  посадки.  Повторяю,  мы
гордились, что летим на таком самолете, который может без посадки  прилететь
из Москвы в Вашингтон. Такого самолета в мире еще  не  было.  США  не  имели
такого пассажирского самолета долгое время. Потом, когда мы вели  переговоры
о воздушном сообщении между СССР и США и когда соглашение  было  достигнуто,
оно было несколько отложено при  реализации  согласно  просьбе  американской
стороны из-за отсутствия у нее соответствующего  самолета.  Как  только  США
создали свой самолет такой дальности, сразу стало осуществляться  регулярное
воздушное  сообщение  между  США  и  СССР.  Да,  Ту-114  -  гордость  нашего
технического  прогресса!  Мы  радовались  тому,  что  этот  самолет   создан
товарищем Туполевым в Советском Союзе.
   Было рассчитано и время пребывания в воздухе. Определили  час  вылета  из
Москвы, чтобы прибыть в США тоже к определенному  часу.  Это  важно  в  силу
различия между часовыми  поясами  Земли.  В  Вашингтоне  будет  подготовлена
определенная церемония встречи, поэтому надо не опаздывать, но и не спешить.
Если подлетим раньше, то можно будет  в  воздухе  сделать  несколько  лишних
кругов, чтобы дотянуть  до  обусловленной  минуты.  Но  если  запоздаем,  то
нанесем ущерб нашему престижу: не смогли вовремя прибыть и заставили ожидать
президента и всех собравшихся лиц! Прилететь мы должны были днем, кажется, в
первой половине. Итак, поднялись в воздух. Самолет шел хорошо.  Мы  спокойно
летели через Скандинавию, потом над океаном. Ночью спали. Я  тоже  спал,  но
без привычки мне было не  совсем  удобно,  да  и  гул  в  самолете  оказался
довольно ощутимым. От утомления и от того, что я сам себя уговаривал:  "Надо
уснуть!" - уснул. Знал, что следующий день, когда прибудем в Америку,  будет
очень напряженным, голове следовало отдохнуть.
   Настало утро. Мы летим над океаном.  Это  было  интересно.  Все  время  я
ощущал чувство гордости. Не потому, что мы Америку боготворили или  что  нас
ожидало какое-то таинство. Мы капиталистическую Америку понимали  правильно.
Помнили ее описание, сделанное А. М.  Горьким  в  книге  о  городе  "желтого
дьявола". (7) С американцами я встречался еще вскоре после гражданской войны
у нас, когда возвратился из Красной Армии и работал на Рутченковском руднике
заместителем управляющего. Для оказания помощи в восстановлении шахт  к  нам
прибыли американские шахтеры. Так я впервые столкнулся с  рабочей  Америкой.
Наши люди тоже ездили туда, в их рассказах было  много  интересного.  Однако
сейчас не сама по себе Америка как-то поражала  наше  воображение,  нет,  мы
были  горды  тем,  что,  наконец,  заставили   ее   осознать   необходимость
установления с нами более тесных контактов.
   Если президент США приглашает к себе председателя Совета Министров  СССР,
это совсем иная ситуация, чем та, которую мы имели в отношениях с США первые
15  лет  после  Октябрьской  революции.  Нас   не   только   не   признавали
дипломатически. А сейчас признают уже не только  дипломатически,  это  давно
пройденный этап, и не только при необходимости воюют вместе  с  нами  против
общего врага: нет, президент США приглашает теперь с дружеским визитом главу
правительства СССР. И мы были горды за свою страну, за свою партию, за  свой
народ,  за  те  успехи,  которых  он  добился.  Из  разоренной,  отсталой  и
неграмотной России мы превратились в Россию, поразившую мир своими успехами.
Именно это обстоятельство вынудило президента США искать тесных контактов  с
Советским Союзом. Вот с таким чувством мы летели в США.
   Не скрою, что меня беспокоила новая встреча с президентом.
   Я с ним был немного знаком, ибо мы встречались еще в Женеве, да и раньше,
когда после разгрома  гитлеровской  Германии  Эйзенхауэр  прибыл  в  Москву.
Сталин  тогда  познакомил  меня  с  ним.  Но  это  было  знакомство  другого
характера. А сейчас, когда я должен был один на один, с глазу на глаз,  хотя
и в присутствии Громыко, вести  с  ним  беседы  и  переговоры,  налицо  были
некоторая неопределенность и сложность. Здесь, знаете, на ходу в  справочник
не залезешь и на ухо опять же с  Андреем  Андреевичем  не  посоветуешься  по
вопросам, вызвавшим вдруг затруднения. Я сам прежде с недоумением  относился
к такому методу поведения Эйзенхауэра, когда он  проделывал  это  в  Женеве,
читая  вслух  записки,  которые  ему  составлял  и  подкладывал   под   руку
государственный секретарь Даллес. В такое положение я теперь никак не  хотел
попасть, и это меня в какой-то степени тревожило.
   Экзамен общения с капиталистами я уже выдержал и в Индии, и в Бирме, и  в
Англии. Но это все же Америка!  Американскую  культуру  мы  не  ставим  выше
английской, однако мощь страны в те времена имела решающее значение. Поэтому
надо было достойно представлять СССР и с пониманием отнестись к партнеру.  А
спор-то возникнет у нас, бесспорно, возникнет, но надо, чтобы без  повышения
голоса. В этом-то и будет сложность. Необходимо аргументировать свою позицию
и достойно защищать ее так, чтобы не унизиться и не позволить  себе  сказать
лишнее, недопустимое при дипломатических переговорах.
   Нам все это казалось очень сложным, тем более что Сталин вплоть до  самой
своей смерти убеждал нас, что мы, его  сподвижники  по  Политбюро,  негодные
люди, что не сможем устоять против  сил  империализма,  что  при  первом  же
личном контакте не сумеем достойно представлять свою Родину  и  защищать  ее
интересы,  что  империалисты  нас  просто  сомнут.  Это  означало,  что   мы
неспособны защищать и достоинство своей страны. Теперь его слова проносились
в моем сознании, но не угнетали, а, наоборот, мобилизовали силы. Я  морально
и психологически готовился к встрече, имея  в  виду  тот  ряд  вопросов,  по
которым мы должны были  обменяться  мнениями,  чтобы  найти  возможность  их
решения. Главное  -  обеспечить  мир,  мирное  сосуществование.  Постараться
достичь соглашения о запрещении атомного оружия, решить вопросы о сокращении
Вооруженных Сил, ликвидации военных баз на чужих территориях и выводе  войск
с этих баз в собственную страну. Те же вопросы не  решены,  по  существу,  и
сейчас. Они по-прежнему стоят перед каждой страной, и столь же грозно. Может
быть, даже еще более грозно, чем стояли в то время, когда  я  отправился  на
встречу с президентом страны, представлявшей в ту пору самую грозную военную
мощь и обладавшей таковою. Имею в виду термоядерное оружие.
   Нас интересовал народ Америки. Я встречался с американскими шахтерами и в
1922 г., и позже. Было  бы  вернее  называть  их  рабочими,  приехавшими  из
Америки, так как в большинстве своем то были европейцы  по  происхождению  -
югославы  или  люди  других  европейских  национальностей,  американцев   же
англосаксонского происхождения у  нас  на  шахтах  не  было.  Шахтеры  среди
рабочих считались людьми, обездоленными тяжким, каторжным  трудом.  В  таком
положении они находились тогда в  капиталистических  странах,  да  и  сейчас
тоже. Иное дело - встретиться с населением США вообще. Беспокоило:  как  оно
отнесется к нам? С одной стороны - советские лидеры, с другой - американская
общественность.
   Интересовали меня и контакты с деловым миром, предусмотренные протоколом.
Ведь еще Сталин хотел получить там кредит и просил американцев дать нам  три
миллиарда долларов. На этом условии мы соглашались выплатить какие-то суммы,
причитавшиеся с нас согласно ленд-лизу. И по этому вопросу  мы  должны  были
вести беседу. Я не думал, что мы можем достичь серьезных результатов,  но  к
такой беседе готовился и чувствовал, что она неизбежна. Волновал и вопрос  о
торговле с Советским Союзом, другими  социалистическими  странами.  Думал  о
возможности снятия запрета, наложенного конгрессом США на торговлю  с  СССР.
Все это имело большое политическое и экономическое значение.
   Еще я надеялся встретиться с представителями Коммунистической партии США.
Тут я не предчувствовал каких-либо трудностей, но  тоже  было  интересно.  В
общем-то, все мне было  интересно.  Америка,  хорошо  описанная  и  поданная
Ильфом и Петровым, Горьким, другими нашими писателями, - это одно:  Америка,
к которой мы сами приближались, - уже  реальность.  Все  нас  настораживало,
возбуждало  и  напрягало  нервы:  вот  наконец  живая  Америка,   те   живые
"америкэны", которые предстанут перед нами через какие-то минуты. И  вот  мы
их увидели. Тут я  воспользовался  словом  "америкэны"  из  пьесы  Всеволода
Иванова "Бронепоезд 14-69", где партизаны Вершинина допрашивают  американца,
и один из них сообщает: "Америкэна в плен взяли". (8)
   Доложили, что подлетаем к Соединенным Штатам; потом  -  что  подлетаем  к
Вашингтону. Делаем круг. Не знаю, круг почета или  для  захода  на  посадку.
Садимся. Погода была чудесная. Тамошняя природа встретила нас очень ласково.
Было тепло, сияло прекрасное солнце. Когда я выглянул в  окно  самолета,  то
увидел очень много народа. Трибуна была уже возведена, войска приготовлены к
встрече, разостлана дорожка,  бросалась  в  глаза  публика  в  ярких  летних
одеждах, весьма нарядных: сплошная пестрота, как ковер из цветов.
   Самолет подрулил к месту высадки. Тут оказалось, что наш  самолет,  шасси
которого было выше американских стандартов,  имел  большую  высоту,  поэтому
трап на самоходе до двери не доставал. Таких трапов, по-моему, вообще  тогда
не было. Пришлось трап наращивать.  Так  что  мы  выходили  из  самолета  не
очень-то парадно, как было предусмотрено протоколом. Но такие трудности  нас
не оскорбляли  и  не  унижали.  Наоборот,  мы,  как  и  американцы,  смеясь,
разводили руками. А я про себя  думал:  "Знай  наших!  Мы  строим  самолеты,
которые впервые летают без посадки через океаны, а  у  вас  таких  самолетов
нет". Думаю, что американцы больше нас переживали, что их трап  не  подошел.
Спустившись с трапа, я увидел войска, выстроенные для парада. Потом увидел и
президента. Он был одет в гражданскую одежду, не военную,  хотя  и  генерал.
Наше посольство  тоже  встречало  нас.  Я  и  другие  лица  поздоровались  с
президентом, и он подвел меня к членам своего правительства, представил  их.
Я  поздоровался  с  каждым  лично,  потом  с  нашим  послом  и  сотрудниками
посольства. Жены сотрудников и их детишки преподнесли нам цветы.
   Чувствовал я себя хорошо, хотя и обратил внимание  на  то,  что  люди  на
трибунах  и  на  других  местах,  отведенных  для  публики,  встретили   нас
сдержанно. У нас такая встреча обычно выражается в  каких-то  приветственных
возгласах. Там этого не было. Скорее, они смотрели на нас, как на диковинку:
что это за  большевики?  И  чего  от  них  можно  ожидать?  У  некоторых  из
присутствующих было заметно  и  другое  выражение  лица:  зачем  они  вообще
приехали? Зачем нужно было их приглашать? Мы слегка поклонились, сняв шляпы,
но держались с гордостью. Эйзенхауэр пригласил нас  на  возвышение  трибуны,
покрытой  красным  ковром  и  оборудованной  радио.   Может   быть,   велась
радиопередача и за пределы страны,  я  этого  не  знаю.  Все  там  блистало,
сверкало, было сделано изысканно и со вкусом. Мы делали не  так,  а  просто,
по-пролетарски, даже небрежно. У  них  же  все  было  сделано  основательно,
продуманно, все на своем месте.
   Сначала  выступил  с  краткой   речью   президент,   потом   слово   было
предоставлено мне. Насколько я знаю, согласно международной процедуре первым
приветствует   прибывших   хозяин,   потом   отвечает   гость,   приветствуя
встречающих. Затем исполнялся гимн страны, в которую прибыл,  потом  -  гимн
гостей. Все это делалось очень торжественно  и  вселяло  в  нас  еще  больше
гордости: вот мы побудили США выстроить почетный воинский караул и исполнить
советский гимн! Раздался артиллерийский салют. Кажется, прозвучал  21  залп.
Все, в  общем,  что  положено  по  протоколу,  было  проделано,  и  это  нас
удовлетворяло.  К  нам  отнеслись  с  должным  вниманием.  Получить  почести
доставляло нам особое удовлетворение. Не оттого, что меня так  встречают,  а
потому, что так встречают представителей великой социалистической страны.
   Эйзенхауэр  предложил  мне  поприветствовать  почетный   караул.   Офицер
отрапортовал мне, церемония  закончилась,  и  мы  прошли  вдоль  шеренги  по
красной дорожке. Теперь уже не помню, положено ли здороваться там с почетным
караулом или нет. Не во всех странах это предусмотрено уставом, в  некоторых
надо только пройти, тем самым церемония обхода почетного  караула  считается
законченной. Эйзенхауэр пригласил меня сесть в его автомобиль вместе с  ним.
Мы разместились с ним вдвоем. Нина Петровна села в другую машину,  вместе  с
женой президента. Рассажены все были тоже согласно протоколу, разработанному
протокольной частью дипломатических ведомств обеих стран. Машина  тронулась,
и мы поехали, но очень медленно. Охрана президента бежала справа и слева  от
нашей машины, вытянувшись цепочкой. Спереди и сзади она тоже прикрывала  ее.
Было проделано то, что мы уже видели во время пребывания в Женеве.
   Нам был непривычен такой порядок. Но когда позже я узнал, на что способны
люди в Америке, то все понял. За короткое время там убили  президента  Джона
Кеннеди и его брата Роберта, который выставлялся  кандидатом  в  президенты.
Убили потом негритянского лидера Мартина  Лютера  Кинга(9),  боровшегося  за
равноправие своего народа в США. Совершались и другие политические убийства.
Может быть, процедура охраны, разработанная там, которой я стал  свидетелем,
была поэтому оправданна. Хотя это тоже не дает гарантии.  Убийства,  которые
были совершены, подтверждают это. И все  же  охрана  затрудняет  возможность
совершения террористических актов. О том, что там имелось много