рого  фронта  в
Европе в 1942 г. и в 1943 году. Особенно он был нужен в 1942 г.,  когда  нам
приходилось очень тяжело. Я говорю в основном о нашем участке - Юго-Западном
и Южном фронтах, где в 1942 г.  наносился  врагом  главный  удар.  Противник
поставил задачу лишить нас нефти и пробиться через Кавказ  в  Иран.  Он  был
недалек от реализации своих планов. Конечно, если бы наши союзники  высадили
десант именно тогда, то наши потери были бы гораздо меньшими.
   Сейчас мне трудно судить о намерениях  союзников  в  то  время.  Было  ли
решение не высаживать десант продиктовано желанием  переложить  еще  больший
груз на плечи Советского Союза и еще больше  нас  обескровить?  Этого  я  не
исключаю. Или же было так, как они нам объясняли: что они  еще  недостаточно
подготовлены, что у них еще недостаточно развито производство  вооружения  и
они не готовы к высадке мощного десанта? Что им нужно  еще  какое-то  время?
Думаю, что имело место и то,  и  другое,  но  больше  первого.  Больше  было
желания обескровить нас, обескровить своего союзника, с тем чтобы включиться
в войну как следует уже на завершающем этапе и потом  вершить  судьбы  мира.
Воспользоваться результатами войны и навязать  всем  свою  волю:  не  только
врагу, но и союзнику. Это я вполне допускаю. И это, видимо, сыграло  немалую
роль.
   Если рассматривать с классовых позиций,  то  союзникам  было  неинтересно
усиливать  нас.  Их  интересы  заключались   в   том,   чтобы   своевременно
использовать СССР, несмотря на то  что  он  базируется  на  социалистических
принципах.  Так  уж  сложилась  наша  общая  судьба,  что  нам  понадобилось
объединить свои усилия. Каждый из нас  поодиночке  или  совсем  не  смог  бы
выиграть войну, или же выиграл бы, но с гигантскими потерями и очень большой
затяжкой  во  времени.  Поэтому  стороны  шли  на  такой  союз  и,  прилагая
совместные усилия в борьбе против общего врага, оставались в то же время  на
своих классовых позициях.
   Мы тоже считали, что нам было бы полезно стать значительно сильнее  своих
союзников к концу войны, чтобы наш голос звучал еще внушительнее при решении
международных вопросов. Если бы это удалось, то не так был бы решен вопрос о
Германии,  как  он  был  решен  в  Потсдаме.  В  Потсдаме  решение   явилось
компромиссным. Оно основывалось на  соотношении  сил,  которое  сложилось  к
концу войны. Особенно сказалось это на статусе Берлина и Вены.
   Эти города находились в зоне, которую занимали советские войска. Казалось
бы, эти города должны целиком входить в нашу зону. Однако  союзники  целиком
нам их не отдали. Эти города были разделены на четыре сектора:  мы  получили
четвертую часть, а три части  получили  Англия,  США  и  Франция.  Это  тоже
свидетельствует о соотношении сил, которое сложилось к концу войны.
   О многом, конечно, американцы и англичане думали еще тогда,  когда  пошли
на союз с нами. Особенно стала эта проблема беспокоить их, когда наша  армия
выдержала немецкий удар и при напряжении всех  сил  перешла  в  наступление,
весьма устойчиво чувствуя себя на всех фронтах. Когда мы  уже  двигались  на
запад и подошли к Германии, союзники вынуждены были поспешить открыть второй
фронт в Европе, потому что они теперь боялись,  что  мы  можем  продвинуться
значительно дальше на запад от тех границ, которые  были  определены  ранее,
когда намечались зоны оккупации для каждой страны,  участвовавшей  в  войне.
Все это тоже надо учитывать, указывая и на достоинства союзников, их вклад в
общее дело разгрома гитлеровской Германии, и на их классовую позицию.
   Теперь  хочу  рассказать   насчет   высказываний   Сталина   относительно
взаимоотношений с союзниками в процессе войны, конкретно -  с  Рузвельтом  и
Черчиллем. Франция не имела крупных сил в Европе, и Сталин стал  уделять  ей
внимание, в сущности, начиная с Потсдамской конференции  и  после  нее.  Его
внимание занимали раньше главным образом Рузвельт и Черчилль. Сталин, по его
собственным словам, больше симпатизировал Рузвельту,  потому  что  президент
США с пониманием относился к нашим проблемам. Сближала Рузвельта со Сталиным
и его нелюбовь к английской монархии, к ее институтам.
   Сталин как-то рассказал о  таком  эпизоде.  Когда  во  время  Тегеранской
конференции главы держав встретились  за  обедом,  Рузвельт,  подняв  бокал,
предложил выпить за президента  Советского  Союза  господина  Калинина.  Все
выпили. Спустя какой-то срок Черчилль, тоже подняв бокал,  объявил  тост  за
короля Великобритании. Рузвельт сказал,  что  он  пить  не  будет.  Черчилль
обиженно насторожился, а тот - ни в какую: "Нет, я пить не буду. Я  не  могу
пить за английского короля. Я не могу забыть слова моего отца". Оказывается,
когда отец Рузвельта уезжал в Америку из  Европы,  то  уже  на  пароходе  он
сказал сыну про британского короля: "Он наш враг". Сын  не  забыл  этого  и,
невзирая на этикет, так и не поднял бокала.
   При деловых разговорах и возникавших спорах очень часто  Сталин  встречал
поддержку со стороны Рузвельта против Черчилля.  Таким  образом,  у  Сталина
симпатии сложились явно в пользу Рузвельта, хотя Черчилля он  тоже  ценил  и
относился к нему с уважением. Это был крупный политический деятель не только
Англии, он занимал одно из  ведущих  мест  в  сфере  мировой  политики.  При
неудаче конца 1944 г. в Арденнах,  когда  немцы  серьезно  угрожали  союзным
войскам на втором фронте, Черчилль обратился за помощью  к  Сталину,  с  тем
чтобы мы оттянули на себя немецкие армии. Для этого нам нужно было  провести
внеочередную наступательную операцию. Ее мы провели, хотя она  планировалась
у нас на значительно более поздний срок (8). Это стало демонстрацией  дружбы
и помощи  союзнику,  у  которого  сложилась  тяжелая  обстановка.  Это  было
Сталиным проведено очень хорошо, он умел понимать и такие дела  и  проводить
их в жизнь.
   Помню, как Сталин несколько раз возвращался к характеристике Эйзенхауэра.
Он  отмечал  его  благородство,  рыцарский  подход  к   взаимоотношениям   с
союзником. Несколько раз я слышал такие высказывания  при  беседах  в  узком
кругу у Сталина уже после войны, но еще до моего переезда в Москву.
   Когда я вновь начал работать в Москве и чаще бывал  у  Сталина,  он  стал
часто приглашать меня, когда уезжал в отпуск на Кавказ. Я чувствовал, что он
просто не терпит одиночества и даже боится его. У него появлялся  физический
страх перед одиночеством. Это было для всех нас довольно накладно (говорю  о
членах руководства страны, которое окружало Сталина). Отдыхать вместе с  ним
и обедать  считалось  великой  честью.  Но  это  еще  и  большая  физическая
нагрузка.
   Однажды я с ним вместе отдыхал целый месяц. Он  меня  поместил  буквально
рядом с собой. Приходилось и жить рядом, все время вместе обедать и ужинать.
Но это внешняя сторона дела. А если бы знали,  что  это  означает  на  деле,
какие  это  физические  нагрузки,  сколько  нужно  было  съедать  и   вообще
потреблять того, что вредно  или  неприятно,  лишь  бы  не  нарушить  личных
отношений! Отношение к тебе демонстрировалось самое  хорошее,  дружеское,  и
приходилось идти на жертвы. Но такая жизнь была  отчасти  полезна  тем,  что
велись беседы, из которых можно было  извлечь  для  себя  пользу  и  сделать
различные политические выводы.
   В ходе таких бесед я неоднократно слышал от Сталина очень лестные  отзывы
о порядочности Эйзенхауэра.  Сталин  говорил,  что  когда  мы  наступали  на
Берлин, то если бы со стороны союзников был не Эйзенхауэр, а какой-то другой
верховный командующий их войсками, мы бы, конечно, Берлин не  взяли,  просто
не успели бы. Его бы заняли раньше нас американцы. И это действительно  так,
потому что немцы сосредоточили главные силы против нас и охотно готовы  были
сдаться  Западу.  Сталин  обратился  к  Эйзенхауэру  с  письмом,  в  котором
говорилось, что,  согласно  межсоюзническому  договору  и  с  учетом  крови,
которая пролита нашим народом, мы хотели бы, чтобы наши войска вошли первыми
в Берлин, а не союзные. Как говорил Сталин, Эйзенхауэр тогда придержал  свои
войска и прекратил наступление. Он  предоставил  нашим  войскам  возможность
разбить немцев и  занять  Берлин.  Таким  образом,  мы  получили  приоритет,
захватив столицу Германии. Другой человек на это не пошел бы. А ведь если бы
Берлин был захвачен американцами, то тогда, по  словам  Сталина,  по-другому
решался бы вопрос о судьбе Германии, а наше положение значительно ухудшилось
бы. Эйзенхауэр проявил такое  рыцарское  благородство  и  был  верен  слову,
данному нам Рузвельтом. Он уважал память о Рузвельте.
   В это время новым президентом США  стал  Трумэн,  которого  Сталин  и  не
уважал, и не ценил. И, видимо, правильно делал, потому  что  тот  заслуживал
такого отношения. А вот еще один факт, о котором  рассказывал  Сталин,  тоже
относящийся к концу войны, когда немцы были уже приперты нашими  войсками  к
стене капитуляции и не могли оказывать сопротивления,  должны  были  слагать
оружие и сдаваться в плен. Многие из них не хотели сдаваться  в  плен  нашим
войскам и двинулись  на  запад  с  тем,  чтобы  сдаться  американцам.  Опять
последовало обращение Сталина к Эйзенхауэру:  было  сказано,  что  советские
войска проливали кровь, разгромили врага, а противник, который  стоит  перед
нашими войсками, сдается в плен американцам: это  несправедливо.  Эйзенхауэр
приказал тогда не брать немцев в плен (кажется, это было в Северной Австрии,
где у нас наступал Малиновский) и предложил командующему германскими  силами
сдаться в плен русским, так как именно русское оружие  победило  его  армию.
Так и получилось.
   Сталин рассказывал также, что  он  обратился  с  аналогичной  просьбой  к
Черчиллю. На участке в Северной Германии, который занимал Монтгомери,  немцы
тоже убегали от войск Рокоссовского к англичанам. Сталин попросил, чтобы  их
англичане не  брали  в  плен  и  вынудили  сдаться  нашим  войскам.  "Ничего
подобного! - возмущался Сталин. - Монтгомери забрал себе их всех и забрал их
оружие. Так  наши  войска  разбили  немцев,  а  результат  разгрома  пожинал
Монтгомери". И Эйзенхауэр, и  Монтгомери  -  оба  представители  буржуазного
класса.  Но  они  решили  по-разному   и   по-разному   соблюдали   принципы
партнерства, договоренности, слова, чести. Когда я имел дело с Эйзенхауэром,
то всегда передо мной как бы стояли его  былые  действия.  Я  помнил  слова,
сказанные Сталиным, и верил им.  Ведь  Сталина  заподозрить  в  симпатиях  к
комулибо никак было  нельзя.  В  классовых  вопросах  он  был  неподкупен  и
непримирим. Это у него была очень сильная политическая черта, за которую  он
пользовался среди нас большим уважением.
   Под конец войны Сталин очень беспокоился, как бы  американцы  не  перешли
через линию разграничения союзных войск. Я уже говорил, что против нас  было
организованное сопротивление немцев,  а  американцы  спокойнее  наступали  и
легко пересекли линию разграничения.  Сталин  сомневался,  уступят  ли  они,
сдержат ли слово, данное Рузвельтом. Они ведь могли сказать, что  их  войска
останутся там,  куда  вышли,  и  это  будет  теперь  разделительная  граница
оккупационных районов.  Но  нет,  американцы  отвели  свои  войска  назад  и
расположили их по линии, которая была намечена в Тегеране, еще до победы над
Германией. Это тоже свидетельствует о порядочности Эйзенхауэра. Из таких вот
фактов складывалось хорошее отношение Сталина к Эйзенхауэру. Поэтому  Сталин
и пригласил Эйзенхауэра на Парад Победы и выразил наше признание его  заслуг
награждением его высшим военным орденом СССР - "Победы". Это  очень  высокая
награда. Правда, тем же орденом был награжден фельдмаршал Монтгомери.  Но  в
данном случае налицо формальное  выполнение  нашего  долга  по  отношению  к
союзнику, потому  что  англичане  тоже  награждали  наше  начальство  своими
орденами. Здесь имела  место  лишь  официальная  взаимность,  а  Эйзенхауэра
Сталин выделял особо. Потом я не раз встречался с Эйзенхауэром, но об этом я
расскажу в другом месте.
   Сейчас хочу высказать свои соображения на тему, были ли созданы условия в
СССР для того,  чтобы  все  отдать  нашей  Красной  Армии,  дабы  она  могла
противостоять врагу. Следовательно, вопрос конкретно  стоит  так:  могла  ли
Красная  Армия  противостоять  гитлеровской  армии  и,  как  тогда  говорили
Ворошилов и Сталин, не уступить ни пяди земли врагу?  Могла  ли  бить  врага
только на его территории? Был такой лозунг.  Весь  мир  чувствовал  ложность
этого лозунга, необеспеченность СССР реальной силой. Но могли ли мы  сделать
его реальностью? Безусловно, могли.  Другое  дело,  что,  помимо  экономики,
очень остро зависело это, особенно в начальный  период  войны,  от  проблемы
военных кадров. Мы бы легче справились с фашистами, если бы в 30-е  годы  не
были уничтожены наши военные кадры. Кадровый состав командиров Красной Армии
был истреблен в очень большой степени.
   У меня нет  точных  количественных  данных,  сколько  офицеров  различных
званий было уничтожено. Но если посмотреть на высший  командный  состав,  то
видно, что почти весь он  -  от  командующих  войсками  военных  округов  до
командиров дивизий - был истреблен. А ведь это были люди,  которые  обладали
хорошими знаниями, многие из них окончили военные академии, а некоторые -  и
по две академии: общевойсковую и специальную. Средний командный состав  имел
среднее военное образование. Но самое ценное в этих кадрах было то, что  они
прошли Гражданскую и другие войны, обладали  важным  опытом.  Они  не  имели
нужных знаний раньше,  когда  участвовали  в  Гражданской  войне,  но  после
окончания Гражданской войны получили  теоретические  и  специальные  военные
знания и накопили большой опыт командования соединениями, а до  того  прошли
солдатскую и офицерскую школу Первой мировой войны, в  Красной  Армии  стали
командирами разных степеней и рангов, участвовали в военных  играх,  военных
маневрах. Все у нас было сделано, что только можно  было  сделать,  с  этими
кадрами, чтобы научить и  должным  образом  натренировать  этих  людей.  Они
вполне соответствовали своему назначению и готовы были выполнить  свой  долг
перед Родиной.
   К сожалению, эти люди были  истреблены,  после  чего  были  выдвинуты  на
командные должности люди, не обладавшие ни знаниями, ни опытом. Поэтому  они
во время войны уже на поле брани проходили стажировку и  обучались  вождению
войск. А это совсем не то, что в мирных условиях. Правда, тут созревание шло
быстрее, но обходилось народу дороже. Когда разыгрывается на  карте  та  или
другая операция,  подсчитывают:  столько-то  тысяч  людей  погибло;  но  тут
условные потери. На фронте же погибали не условно,  а  безусловно.  Если  бы
сохранились кадры, которые прошли должную школу еще до войны, то мы  понесли
бы значительно меньшие потери. Это каждому понятно, и это обязательно  нужно
учитывать при анализе событий начального периода войны. К  сожалению,  никто
не приподнимал этой завесы. Люди,  которые  были  уничтожены  в  30-е  годы,
считались "врагами народа". Вот почему их гибель не ставилась в вину тем, по
чьей вине эти люди были загублены; наоборот, их уничтожение даже возводилось
в заслугу.
   Ну, ладно, тогда все мы были  обмануты,  все  верили,  что  прозорливость
"отца и вождя советского народа великого Сталина" спасла нас от  врагов.  Но
потом-то, на XX съезде КПСС все эти вопросы  были  подняты  и  неопровержимо
освещены. Неопровержимые факты могут быть предоставлены в распоряжение всем,
кто захочет произвести глубокий анализ свершившегося. Однако  еще  и  сейчас
остались  люди,  которые  буквально  дрожат  перед  загаженными   кальсонами
Сталина,  по-прежнему  становятся  перед  ним  во  фронт  и   считают,   что
исторически тогда были неизбежные потери и что они говорят о  величии  того,
кто не остановился перед потерями, а вывел нашу страну туда-то и туда-то, на
такой-то рубеж, добился того-то и того-то. Я  даже  не  знаю,  как  называть
людей,  которые  так  рассуждают.  А  если  бы  не   было   тех   потерь   и
злоупотребления властью? Разве было бы хуже? Вспомним, что говорил  Ленин  о
Сталине. Что Сталин нетерпим, поэтому  нужно  его  отстранить  от  партийной
власти. Если бы это было сделано, то война за спасение СССР стоила бы нам во
много раз меньше, чем стоила  при  "отце  родном,  величайшем  и  гениальном
вожде".
   Подготовка к  ведению  войны  -  это  не  только  занятия  на  местности,
проведение операций на картах, тренировка и муштровка людей, хотя без  этого
нельзя подготовиться к  войне.  Если  не  создать  необходимых  материальных
условий, не создать экономического фундамента, то  никакая  война  не  может
быть  выиграна.  Главное  -  это   вопросы   материального   обеспечения   и
производства вооружения:  авиация,  артиллерия,  танки,  стрелковое  оружие,
инженерные средства, другое оружие - все то, что нужно для разгрома врага  и
отражения его нападения. Некоторые средства нужно иметь  на  всякий  случай:
химическое и бактериологическое оружие.  К  счастью.  Вторая  мировая  война
прошла  без  применения  таких  средств  (9),  но  в  Первой  мировой  войне
использовались газы. Если бы у нас  не  имелось  заранее  таких  средств,  а
противник применил бы их,  то  для  наших  армий  создалось  бы  бедственное
положение. Следовательно, это  оружие,  необходимое  в  прошлом,  необходимо
готовить,  увы,  и  в  настоящем,  и  даже  на  будущее,   пока   существуют
противоположные общественные системы. В какой-то степени мы просто вынуждены
накапливать такие средства войны и держать их про запас.
   Итак, я высказался  относительно  репрессированных  военных.  Мне  трудно
перечислить их всех, хочу остановиться лишь на  некоторых  из  них.  Возьмем
Гамарника, заместителя наркома обороны СССР. Это  был  большой  политический
деятель   и   очень   хороший   организатор,   человек,   который   принимал
непосредственное участие в создании Красной Армии. Его роль как  заместителя
наркома обороны тоже была весьма велика.
   Скажут, что Гамарник не был казнен. Знаю, Гамарник сам застрелился. Но он
предвидел, что будет казнен. К нему  пришли,  чтобы  его  арестовать,  и  он
застрелился. Палачи пришли тянуть его на плаху, и он решил, что лучше  будет
покончить жизнь самоубийством. Это был честнейший человек.
   Егоров - крупнейший военачальник. Еще в Гражданскую войну  он  командовал
Юго-Западным фронтом. Тухачевский в возрасте 27 лет руководил рядом фронтов.
Какие операции поручал лично Ленин  проводить  Тухачевскому?  Кронштадтская,
против Антонова, против Колчака, против Деникина, против белополяков.  Когда
его казнили, сколько всякого ничтожного лепета  произносилось  в  его  адрес
теми людьми, которые недоросли не только до его пупа, но и до его коленок. А
они лягали его.
   Если в Гражданскую войну какая-то операция проводилась под  командованием
Тухачевского,  то  потом  персонально   валили   все   неудачи   именно   на
Тухачевского. Однако после тех операций, которые, как считали  эти  критики,
были провалены в результате того, что Тухачевский оказался "не  на  высоте",
другие, даже более сложные операции, связанные с вопросом и жизни, и  смерти
Советской страны, Ленин неизменно поручал  Тухачевскому.  Он  его  ценил,  и
ценил правильно. Я с Тухачевским встречался, хотя знал его не столь  близко,
но и не очень далеко. Когда я работал секретарем  Московского  городского  и
областного комитетов партии, мы с ним перезванивались и встречались,  причем
не только на пленумах: я с ним не раз выезжал в поле, где он показывал мне в
деле некоторые военные новинки. Я говорю о новинках, которые имеют отношение
к вооружению Красной Армии и ее инженерному оборудованию.  У  меня  осталась
самая добрая память о Тухачевском.
   Теперь - Якир. Якир был раньше студентом, не имевшим до 1917 г.  никакого
военного образования. Он не был на мировой войне,  а  во  время  Гражд