Если Вы доверяете, то я сделаю  все,  что  в
моих силах, и охотно вернусь  в  Москву  в  качестве  секретаря  Московского
комитета партии". "Нет, не только, вы будете здесь еще и секретарем ЦК".
   Этот разговор состоялся как раз перед 70-летием Сталина.  И  он  добавил:
"Вы приезжайте ко дню моего рождения". Я и приехал к этому декабрьскому дню.
Сдал дела на Украине, перебрался в Москву. Тут меня избрали секретарем МК, я
начал работать no-новой. Быстро увидел, что мой приезд в Москву противоречил
предположениям Берии и Маленкова. У меня сложилось  тогда  впечатление,  что
Сталин (он этого не  сказал  мне),  вызывая  меня  в  Москву,  хотел  как-то
повлиять на расстановку сил в столице и понизить роль Берии и Маленкова. Мне
даже иногда казалось, что Сталин сам  боится  Берии,  рад  был  бы  от  него
избавиться, но не знает, как это получше сделать. Перевод же меня  в  Москву
как бы противопоставлял нас, связывая Берии руки. Сталин, как мне  казалось,
хорошо ко мне относился и доверял мне. Хотя он  часто  критиковал  меня,  но
зато и поддерживал, и я это ценил.

   Примечания
   (1) ЗЕМЛЯЧКА Р. С. (1876 - 1947) - член РСДРП с 1898 г., активный деятель
большевистского  движения,  занимала  с  20-х  годов  ряд  постов  в  высших
советских и партийных контрольных органах.  В  1937  г.  являлась  одним  из
руководителей  Комиссии  советского  контроля.  С  1939  г.  -   заместитель
председателя Комиссии партийного  контроля  и  (до  1943  г.  )  заместитель
председателя Совнаркома СССР.
   (2) Имеется в виду постановление пленума ЦК ВКП(б), состоявшегося 11, 14,
18  и  20  января  1938  г.,  "Об  ошибках  парторганизаций  при  исключении
коммунистов из партии, о формально-бюрократическом  отношении  к  апелляциям
исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков". После этого
ЦК  ВКП(б)  принял  в  марте   1938   г.   постановление   "О   рассмотрении
парторганизациями апелляций исключенных из ВКП(б)".
   (3) ЯКОВЛЕВ Я. А. (1896 - 1938) заведовал этим отделом с 1934  г.  вплоть
до того, как был репрессирован.
   (4) КОБУЛОВ А. З. (1906 - 1955)  -  генерал-лейтенант  с  1945  г.,  зам.
начальника отдела "С" НКВД СССР, 1-й зам. начальника ГУЛАГа с 1951 г.
   (5) КОБУЛОВ Б. З. (1904  -  1953)  -  чекист  с  1922  г.,  зам.  наркома
внутренних дел Грузии с 1938 г., зам. наркома госбезопасности СССР с 1941 г.
и в 1943 - 1945 гг., 1-й зам.  министра  внутренних  дел  СССР  с  1953  г.,
расстрелян как государственный преступник.



   ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА

   Вспоминая сегодня, 1 июня 1971 года, те дни, вынужден честно заявить, что
мы получили после смерти Сталина тяжелое наследство. Страна  была  разорена.
Руководство ею, сложившееся при Сталине, было, если  так  можно  выразиться,
нехорошим. Собрались в кучу разношерстные люди. Тут и неспособный к новациям
Молотов, и опасный для  всех  Берия,  и  перекати-поле  Маленков,  и  слепой
исполнитель  сталинской  воли  Каганович.  В  лагерях  сидело  10  миллионов
человек. Тюрьмы были переполнены. Имелась даже особая тюрьма для  партийного
актива,  которую  создал  по  специальному  заданию  Сталина   Маленков.   В
международной обстановке не виделось просвета,  шла  вовсю  холодная  война.
Нагрузка  на  советский  народ  от  примата   военного   производства   была
неимоверной. Во время похорон Сталина и после  них  Берия  проявлял  ко  мне
большое внимание, выказывал свое уважение. Я этим был удивлен. Он  вовсе  не
порывал  демонстративно  дружеских  связей  с  Маленковым,  но  вдруг  начал
устанавливать дружеские отношения  и  со  мной.  Если,  бывало,  они  вдвоем
соберутся пройтись по Кремлю, то и  меня  приглашают.  Одним  словом,  стали
демонстрировать мою близость к ним. Я,  конечно,  не  противился,  хотя  мое
негативное мнение о Берии не изменилось, а, наоборот, укрепилось еще больше.
   Существовала договоренность: составлять повестку дня заседаний Президиума
ЦК вдвоем - Маленкову и Хрущеву. Маленков председательствовал на заседаниях,
а я только принимал участие в составлении повестки дня. Берия же все  больше
набирал силу, быстро росла его наглость. Вся его провокаторская хитроумность
была пущена им тогда в ход. Тогда же произошло  первое  столкновение  других
членов Президиума ЦК с Берией  и  Маленковым.  Президиум  уже  изменился  по
составу. Мы вернулись к более узкому кругу  членов,  а  Бюро,  которое  было
создано  Сталиным  на  пленуме   сразу   после   XIX   съезда   партии,   мы
ликвидировали(1).
   Берия и Маленков внесли предложение отменить принятое при Сталине решение
о строительстве социализма  в  Германской  Демократической  Республике.  Они
зачитали соответствующий документ, но не дали его нам в руки, хотя  у  Берии
имелся письменный текст. Он и зачитал его от  себя  и  от  имени  Маленкова.
Первым взял слово Молотов. Он решительно выступил против такого  предложения
и хорошо аргументировал свои возражения. Я радовался, что Молотов  выступает
так смело и обоснованно. Он говорил, что мы не можем пойти на это;  что  тут
будет сдача позиций; что отказаться от построения социализма в ГДР - значит,
дезориентировать  партийные  силы  Восточной,  да  и  не  только  Восточной,
Германии, утратить перспективу; что это капитуляция  перед  американцами.  Я
полностью был согласен с Молотовым и тотчас тоже попросил  слова,  поддержав
Молотова. После меня выступил Булганин, который сидел рядом со  мной.  Потом
выступили остальные члены Президиума. И Первухин,  и  Сабуров,  и  Каганович
высказались против предложения Берии -  Маленкова  относительно  ГДР.  Тогда
Берия с Маленковым отозвали свой  документ.  Мы  даже  не  голосовали  и  не
заносили в протокол результаты обсуждения. Вроде бы вопроса такого не  было.
Тут была уловка.
   Разошлись мы после заседания, но на душе осталась горечь.  Как  можно  по
такому важному вопросу выходить с подобным предложением? Я считал, что это -
антикоммунистическая позиция. Мы понимали,  конечно,  что  Берия  использует
Маленкова, а Маленков,  как  теленок,  пошел  вместе  с  ним  в  этом  деле.
Кончилось заседание, и вышли мы из зала втроем - Маленков,  Берия  и  я.  Но
ничего не обсуждали. В тот же день я увиделся с Молотовым, и он сказал  мне:
"Я очень доволен, что вы заняли  такую  позицию.  Я  этого,  признаться,  не
ожидал, потому что видел вас всегда втроем и считал, что вы занимаете единую
позицию  с  Маленковым  и  Берией,  думал,   что   Хрущев   уже,   наверное,
заавансировался по  этому  вопросу.  Твердая,  резкая  позиция,  которую  вы
заняли, мне очень понравилась". И тут же предложил  мне  перейти  с  ним  на
"ты". Я, в свою очередь, сказал, что тоже доволен, что  Вячеслав  Михайлович
занял такую правильную позицию.
   А спустя некоторое время звонит мне Булганин: "Тебе еще не  звонили?".  Я
сразу все понял без дальнейших разъяснений:  "Нет,  не  звонили.  Мне  и  не
позвонят". "А мне уже позвонили". "И что ты ответил?". "Они сказали, чтобы я
подумал еще раз: хочу ли я занимать пост министра обороны?". "А  кто  именно
тебе звонил?". "Сначала один, потом другой. Оба  позвонили".  "Нет,  мне  не
позвонили, потому что знают, что их звонок может им навредить". После  этого
со стороны Берии отношение ко мне  внешне  вроде  бы  не  изменилось.  Но  я
понимал, что тут лишь уловка, "азиатчина". В этот термин мы вкладывали такой
смысл, что человек думает одно, а говорит  совсем  другое.  Я  понимал,  что
Берия проводит двуличную политику, играет со мной, успокаивает меня,  а  сам
ждет  момента  расправиться  со  мною  в  первую  очередь,  когда   наступит
подходящее время.
   На одном из заседаний он внес  такое  предложение:  "Поскольку  у  многих
заключенных или сосланных кончаются сроки заключения или ссылки и они должны
возвращаться по месту прежнего жительства, предлагаю принять решение, с  тем
чтобы никто из них  не  имел  права  возвращаться  без  разрешения  министра
внутренних дел и оставался жить в районах, предуказанных  министерством".  Я
возмутился  и  выступил  против,  сказав:  "Категорически  возражаю,  это  -
произвол. Произвол уже был раньше допущен.
   Этих   людей   арестовывала   госбезопасность,   следствие   вела    тоже
госбезопасность и судила госбезопасность. "Тройки", которые были  созданы  в
госбезопасности, творили, что хотели. Ни следователя, ни прокурора, ни суда,
ничего не было, просто тащили людей и убивали. Теперь люди,  которые  отбыли
срок своего наказания даже  по  приговору  "троек",  опять  лишаются  всего,
остаются преступниками, и  им  указывается  место  жительства  Министерством
внутренних дел. Это недопустимо". Все другие меня  поддержали.  Берия  опять
ловко отозвал свое предложение. Протокол подписывал Маленков, и вопрос вновь
не был запротоколирован.
   Тут прозвучал уже более серьезный сигнал со стороны Берии.  Потом  он  же
вносит, казалось бы,  либеральное  предложение:  изменить  такое-то  решение
(назывались время и его номер), которое предусматривало аресты  и  осуждение
арестованных "тройками" на срок до 20 лет тюрьмы или ссылки. Берия предложил
уменьшить срок до 10 лет. Казалось, милое предложение. Но я правильно  понял
Берию и сказал: "Категорически против этого, потому  что  надо  пересмотреть
всю систему арестов,  суда  и  следственной  практики.  Она  произвольна.  А
вопрос, на 20 или на 10 лет осудить, особого значения не имеет,  потому  что
можно сначала осудить на 10 лет, а потом еще на 10 лет, и  еще  раз  на  10.
Такое уже было. К нам поступают документы,  гласящие,  что  подобные  методы
практикуются. Поэтому я категорически против". И Берия  опять  отозвал  свое
предложение.
   Так я активно выступил против Берии по двум вопросам. По первому  вопросу
поддержал выступление Молотова, по второму все другие поддержали меня. Таким
образом, у меня не осталось сомнений, что Берия  теперь  правильно  понимает
меня и уже намечает свои "меры", потому что он не может смириться с тем, что
кто-то стоит на его пути. Такие  сложились  условия  работы.  Что  же  потом
предложил Берия, эта бестия? Как-то мы ходили, гуляли, и он  стал  развивать
такую мысль: "Все мы ходим под Богом, как говорили в старое время,  стареем,
все может случиться с каждым из нас, а у нас остаются семьи. Надо подумать и
о старости, и о своих семьях. Я предложил бы  построить  персональные  дачи,
которые должны быть переданы государством  в  собственность  тем,  кому  они
построены". Для меня был уже не удивителен такой,  не  коммунистический  ход
мышления. Он полностью вязался с образом Берии. И, к тому же, я был убежден,
что все это говорилось в провокаторских целях. А он  продолжает:  "Предлагаю
строить дачи не под Москвой, а в  Сухуми.  О,  какой  это  город!".  И  стал
говорить, какой это чудесный город. "Но предлагаю строить  в  Сухуми  не  на
окраинах. Зачем идти за город?  Надо  освободить  в  центре  города  большой
участок, посадить там сад, развести персики". И стал хвалить,  какие  растут
там персики, какой виноград. Потом развивал свои мысли дальше.
   У него все было продумано:  какой  нужен  обслуживающий  персонал,  какой
штат. Все ставилось им на широкую, барскую  ногу.  "Проект  и  строительство
будет вести Министерство внутренних  дел.  В  первую  голову,  считаю,  надо
построить  для  Егора  (то  есть  для  Маленкова),  потом  тебе,   Молотову,
Ворошилову, а затем и другим". Я молча  слушаю  его,  пока  не  противоречу.
Потом говорю: "Подумать надо". Кончили  разговор,  и  мы  оба  с  Маленковым
поехали на дачу. Ехали в машине втроем. Подъехали к повороту  с  Рублевского
шоссе. Там мы с Маленковым должны ехать дальше налево, а Берия - прямо. И  я
сел с Маленковым в одну машину. Говорю ему: "Как ты на это смотришь? Это  же
чистейшая провокация". "Ну, почему ты так относишься к его словам?". "Я  его
вижу насквозь, это провокатор. Разве  можно  так  делать?  Давай  сейчас  не
противоречить, пусть он этим занимается и думает, что его замысел  никто  не
понимает".
   И Берия начал развивать свою идею. Поручил составить  проекты.  Когда  их
закончили, пригласил нас, показал проекты и предложил начать  строительство.
Докладывал нам по этим вопросам известный  строитель.  Сейчас  этот  товарищ
работает начальником строительства предприятий атомной энергии. Я  его  знал
еще до войны и по событиям в войне. Берия считал его близким себе лицом, ибо
он работал у Берии и выполнял то, что тот ему говорил. После новой встречи я
сказал Маленкову: "Пойми, у Берии есть дача. Он нам говорит, что  себе  тоже
там выстроит, но он не будет себе строить. А вот тебе построит, и это  будет
сделано для твоей дискредитации".  "Нет,  нет,  ну  что  ты!".  А  для  меня
существенным был  факт,  что  Берия  предлагал  построить  собственные  дачи
обязательно в Сухуми. В проекте уже было намечено место, где будет возведена
дача Маленкова. По плану предвиделось выселение большого  количества  людей,
проживавших там. Министр, который нам докладывал, говорил, что надо выселить
огромное их количество и что такая стройка - для людей сущее бедствие. Шутка
ли сказать, там их собственность, сколько поколений там прожило, и вдруг  их
выселяют?
   Берия же объяснял, что место выбрано таким  образом,  чтобы  Маленков  из
своей дачи мог видеть Черное море и за Турцией  наблюдать.  Он  даже  шутил:
"Турецкий берег будет на горизонте, очень красиво". А когда все разошлись  и
мы опять  остались  наедине  с  Маленковым,  я  говорю  ему:  "Ты  разве  не
понимаешь, чего хочет Берия?  Он  хочет  сделать  погром,  выбросить  людей,
разломать их очаги и выстроить там  тебе  дворец.  Все  это  будет  обнесено
забором. Начнется клокотание негодования в городе. Всех будет  интересовать,
для кого это строят? И когда все будет  закончено,  ты  приезжаешь,  и  люди
видят, что в машине сидит. Председатель Совета Министров СССР; весь  погром,
все выселение людей сделаны для  тебя.  Возмущение  проявится  не  только  в
Сухуми, оно перебросится в другие места. А это и нужно Берии. Ты  сам  тогда
попросишь об отставке". Маленков призадумался.
   Поговорил Берия о дачах и с Молотовым. Я не ожидал такого от Молотова, но
Молотов вдруг согласился. Он сказал только, что ему  пусть  построят  не  на
Кавказе, а под Москвой. Я был удивлен. Я-то думал, что  Молотов  вспыхнет  и
начнет возражать. Не знаю, как это получилось.  И  так  как  никто  пока  не
высказался активно против, машина  заработала.  Подготовили  проекты,  Берия
просмотрел их. После работы мы заезжали к Берии, и он показывал  мне  проект
моей дачи. "Эй, слушай, какой хороший дом, смотри, какой". Я ему:  "Да,  мне
очень нравится". "Возьми проект домой". Привез я проект домой и, признаться,
не знал, куда его деть. Нина Петровна, жена, говорит мне: "Что это у тебя?".
Я признался ей. Жена  возмутилась:  "Это  безобразие!".  Я  не  смог  ничего
объяснить  Нине  Петровне  и  сказал  только:  "Давай,  уберем  его,   потом
поговорим".
   Итак, дело завертелось. Берия форсировал строительство, но до его  ареста
так ничего и не было сделано по существу. Когда же его арестовали, мы тотчас
все отменили. А проект дачи долгое время валялся где-то  у  меня.  Тогда  же
Берия  развил  бешеную  деятельность  по  вмешательству  в  жизнь  партийных
организаций.  Он  сфабриковал  документ  о  положении   дел   в   украинском
руководстве. Первый  удар  из  числа  им  задуманных  он  решил  нанести  по
украинской парторганизации. Я полагал, что он развивал это дело с тем, чтобы
втянуть  туда  и  мою  персону.  Он  собирал  нужные  ему  материалы   через
Министерство внутренних  дел  УССР  и  начал  втягивать  в  подготовку  дела
начальников  областных  управлений  МВД.  Начальником  УВД  во  Львове   был
Строкач(2). Ныне он уже умер. Это был честный коммунист и  хороший  военный.
До войны он был  полковником,  командовал  погранвойсками.  Во  время  войны
работал начальником штаба украинских партизан  и  всегда  докладывал  мне  о
положении вещей на  оккупированной  врагом  территории.  Я  видел,  что  это
честный и порядочный человек.
   После войны он был назначен уполномоченным МВД по Львовской области,  где
действовали бандеровцы.
   Позднее мы узнали, что когда к  нему  обратился  министр  внутренних  дел
Украины и  потребовал  от  него  компрометирующих  материалов  на  партийных
работников, то Строкач сказал, что это  не  его  дело,  а  секретаря  обкома
партии, пусть обращаются туда. Тогда Строкачу позвонил Берия и  сказал,  что
если он станет умничать, то будет превращен в лагерную пыль. Но в 1953 г. мы
сначала ничего не знали, хотя чувствовали, что идет наступление  на  партию,
ее подчиняют Министерству внутренних дел. Записку Берии о руководящих кадрах
Украины мы обсуждали в ЦК КПСС. В результате было принято решение освободить
Мельникова от  обязанностей  секретаря  ЦК  КПУ,  а  на  его  место  избрать
Кириченко(3). Идея Берии состояла в том,  что  местные,  национальные  кадры
якобы не допускаются к руководству, что их не выдвигают, и предложил  ввести
в состав Президиума ЦК КПУ Корнейчука. Так и было сделано на пленуме. Но мне
рассказали товарищи уже после того, как Берия был  арестован,  как  проходил
тот  пленум.  Корнейчук  неправильно  понял,  почему  его  кандидатура  была
выдвинута, и начал говорить всякие словеса в  пользу  Берии.  Не  сообразил,
ради чего Берия так старается.
   Следующая записка Берии касалась прибалтов, потом Белоруссии. И  все  той
же направленности. В его предложениях далеко не все  было  неправильным.  ЦК
КПСС и сам к тому времени взял курс на выдвижение национальных кадров. И  мы
приняли решение, что в республиках пост первого секретаря ЦК должен занимать
местный человек, а не присланный  из  Москвы  русский.  Вообще  же  у  Берии
имелась антирусская направленность. Он проповедовал,  что  на  местах  царит
засилье русских, что надо их осадить. Так все и поняли и начали  громить  не
только русские, но и те национальные кадры, которые не  боролись  с  русским
"засильем". Это произошло  во  многих  партийных  организациях  национальных
республик.
   Я не раз говорил Маленкову: "Неужели ты не видишь, куда клонится дело? Мы
идем к катастрофе. Берия подобрал для нас ножи". Маленков мне:  "Ну,  а  что
делать? Я вижу, но как поступить?". Я ему: "Надо сопротивляться, хотя  бы  в
такой форме: ты видишь, что  вопросы,  которые  ставит  Берия,  часто  носят
антипартийную направленность.  Надо  не  принимать  их,  а  возражать".  "Ты
хочешь, чтобы я остался один?  Но  я  не  хочу".  "Почему  ты  думаешь,  что
останешься один, если начнешь возражать? Ты и я  -  уже  двое.  Булганин,  я
уверен, мыслит так же, потому что я не один раз обменивался с ним  мнениями.
Другие тоже пойдут с  нами,  если  мы  будем  возражать  аргументировано,  с
партийных позиций. Ты же сам не даешь возможности никому слова сказать.  Как
только Берия внесет  предложение,  ты  сейчас  же  спешишь  поддержать  его,
заявляя: верно, правильное предложение, я за, кто против? И сразу голосуешь.
А ты дай возможность высказаться другим, попридержи себя, не  выскакивай,  и
увидишь, что не один человек думает иначе. Я убежден, что многие не согласны
по ряду вопросов с Берией".
   И я предложил: "Мы ведь составляем повестку дня. Давай,  поставим  острые
вопросы, которые, с нашей  точки  зрения,  неправильно  вносятся  Берией,  и
станем возражать ему. Я убежден, что мы тем самым мобилизуем  других  членов
Президиума,  и  решения  Берии  не  будут  приняты".   Маленков   наконец-то
согласился. Я был, честно говоря,  и  удивлен,  и  обрадован.  Составили  мы
очередную повестку дня заседания Президиума ЦК. Сейчас не помню, какие тогда
вопросы стояли, прошло много лет. На заседании мы аргументированно выступили
"против" по всем вопросам. Другие нас  тоже  поддержали,  и  идеи  Берии  не
прошли. Так получилось подряд на нескольких заседаниях. Только  после  этого
Маленков обрел надежду, что, оказывается, с  Берией  можно  бороться  сугубо
па