ои права.  Когда  мы  наступали  на  Ростов,
земля была уже замерзшей, скованной. Было холодно, хотя  по  южным  условиям
еще пока не наступила стойкая  зима.  Температура  там  колеблется  довольно
часто, случаются большие оттепели и зимой. Но в  1941  г.  зима  была  очень
ранняя, морозная и снежная. Мы получили распоряжение перенести штаб фронта в
Воронеж. Расположились в Воронеже.  Потом  получили  приказ,  что  к  нашему
фронту прирезали  и  территорию  севернее,  так  наш  фронт  расширился:  мы
получили район Ельца. А потом, после ликвидации Брянского  фронта,  получили
новый приказ: что наш фронт доходит правым флангом чуть ли не до Каширы.
   После успешной операции по освобождению Ростова у  нас  зародилась  мысль
провести еще одну операцию: освободить Ливны (это уже  севернее).  Противник
занял Ливны, но силы там у него были небольшие и  не  существовало  сплошной
линии  фронта,  немецкие  группировки   были   расположены   очагами.   Если
сосредоточить свои силы в кулак,  то  можно  устроить  немцам  неприятность,
выбить их из Ливен и расстроить оборону,  приготовленную  ими  для  зимовки.
Начали мы готовиться. Тоже стянули, что могли,  как  говорится,  с  бору  по
сосенке, все, что было возможно, потому что каких-то  подкреплений  получить
ниоткуда не сумели. За счет внутренних ресурсов сколотили оперативную группу
войск и  подготовились  проводить  операцию.  Командовать  группой  поручили
генералу (1) Федору Яковлевичу Костенко.  Он  потом  погиб  при  Харьковской
операции.  Очень  хороший  был  человек  и  хороший  генерал.  Этот  генерал
получился из солдата Первой мировой войны, родом он из крестьян, украинец по
национальности, но происходил из Мартыновки (2) на притоке  Дона.  Когда  мы
наступали из Сталинграда на Ростов и освобождали эту станицу, то его уже  не
было в живых.
   Начали проводить Елецкую  операцию  (3).  Она  была  успешной,  мы  сразу
захватили много пленных.  Когда  наши  войска  подступили  к  Ливнам,  немцы
оставались восточное них. Боясь окружения, они дали команду на отвод  войск.
Отходившие навалились на нас с востока. Перевес был  на  стороне  немцев,  и
Костенко стал просить помощи. А мы говорили ему еще до начала операции,  что
резервов у нас нет никаких, и поэтому рассчитывали на внезапность удара и на
панику у противника. Подбодрили мы Костенко и сказали,  чтобы  он  отбивался
теми силами, которые у него имеются.  В  целом  операция  прошла  успешно  и
противник был разбит. Но так, как мы хотели, все  же  не  вышло:  мы  хотели
полностью уничтожить противника, а он частью сил прорвался на  запад.  Потом
часто шутили у Сталина, что Костенко выступил в этой операции, как  персонаж
известного анекдота. Я слышал такой анекдот -  охотник  говорит:  "Я  сейчас
пойду и поймаю медведя", пошел; прошло какое-то время, а охотника  все  нет;
потом он кричит, что медведя  поймал.  Ему  говорят,  чтобы  привел  его.  А
охотник отвечает, что Медведь не идет.  "Так  ты  сам  иди".  -  "Да  он  не
пускает". Костенко тоже поймал медведя, но полностью разбить его не смог.
   И все же это была уже вторая победа на  нашем  Юго-Западном  направлении.
Конечно, мелкая победа. Но на фоне  прежнего  отступления  Красной  Армии  и
такая маленькая победа была для нас дорога, и мы  радовались  ей.  Я  думаю,
меня  правильно  поймут.  Может  быть,  этот  эпизод   в   истории   Великой
Отечественной войны и не будет особо отмечен. Однако я  о  нем  рассказываю,
потому что, знаете ли, плоды первых побед - это самое вкусное блюдо.  Первый
пирожок - он самый вкусный и значительно вкуснее последнего,  когда  человек
уже привыкнет к его вкусу, а может  быть,  даже  насытится.  Вот  почему  мы
глубоко переживали происходившее и поздравляли Костенко с победой.
   Такой была в конце 1941 г. вторая наша  победа  после  Ростова.  Конечно,
освобождение Ростова - более значительное событие. Кто не знает в  Советском
Союзе или даже за границей этот знаменитый город на Дону! Елец не Ростов. Но
обстановка,  которая  сложилась  той  зимой,  победа   восточное   Ливен   и
освобождение Ельца стали для нас большим праздником. В  той  операции  много
немцев было убито, а часть их взята в плен. Я приехал тогда к Костенко. Меня
интересовали немецкие  пленные:  что  за  люди?  Их  состав  по  социальному
положению? Их моральная устойчивость? Хотелось также посмотреть на  пленных,
которые испытали удары наших войск и наш русский мороз.
   Эти гитлеровские солдаты производили жалкое впечатление, в том  числе  их
одежда и обувь. Все у них было холодное, шинели - довольно легкие,  головные
уборы тоже. Поэтому они были укутаны, кто во что. Я встретил  среди  пленных
одного  внешне  особенно  безобразного  человека.   Его   фотографию   потом
опубликовали в "Огоньке". Его физиономия  выделялась  своей  безобразностью.
Опубликовали  мы  фото  потому,  что  немцы  размножали   и   распространяли
фотографии некоторых красноармейцев. Пугали европейцев. Мол, вот  эти  хотят
владеть миром, хотят  господствовать.  И  часто  показывали  наших  людей  с
неприглядной  внешностью.  Тут  наши   журналисты,   считаю,   тоже   хорошо
использовали фотографию этого немца.
   Стал я спрашивать, кто из пленных откуда и чем занимался до  войны?  Один
немец, лет так 35, может быть, чуть больше, огромного роста, а по физиономии
простой человек, говорит: "Я литейщик". Я ему: "Ну, как же вам не стыдно? Вы
литейщик, рабочий и пошли против Советского Союза,  против  Страны  Советов,
против рабочего  класса.  Где  же  у  вас  пролетарская  солидарность?".  Он
довольно нервно, но откровенно и не сдерживаясь,  с  раздражением  отвечает:
"Черт его знает! Не разберешь, кто что высказывает и за кого воевать...  Вот
вы заявляете, что тут - Страна Советов, страна рабочего класса  и  трудового
крестьянства. И у  нас  тоже  говорят  вроде  этого.  А  мы  воюем  и  кровь
проливаем". Сказал это с таким надрывом...
   Решили мы с командующим войсками фронта маршалом  Тимошенко  выехать  под
Ливны и на месте познакомиться с руководством этого города и с военными,  их
освободившими. Мы уже чувствовали по донесениям разведки, что  противник,  в
свою очередь, замышляет операцию против  Ливен.  Мы  тоже  готовили  ударную
группировку в районе Ливен, но наша подготовка запаздывала. Мы считали,  что
противник может нас упредить и на день-два раньше ворваться в Ливны. Поэтому
мы поехали туда  поговорить  с  партийными  и  советскими  руководителями  и
предупредить их, чтобы они при отступлении ничего  не  разрушали,  буквально
ничего:  ни  мостов,  ни  дорог,  ни  коммуникационных  сооружений,  ибо  мы
полагали, что вернемся в Ливны не больше чем  через  день-два,  у  нас  была
полная уверенность в своих силах.
   Приехали мы  туда,  провели  такую  беседу  и  уехали.  И  действительно,
противник через день захватил Ливны. Мы, как и обещали руководителям города,
снова ударили, и немцы опять выскочили из Ливен, как пробки. Мы с  Тимошенко
опять  туда  приехали,  вторично   встретились   с   местными   работниками.
Действительно, они не произвели  никаких  разрушений.  Да  и  немцы  больших
разрушений при своем отходе не учинили. Не знаю, почему.  Некогда  им  было,
видимо. А может быть, тоже были уверены, что вскоре вернутся  в  Ливны?  Все
это совпало по времени с подготовкой и проведением  нашего  контрнаступления
на Московском  направлении.  Мы  не  были  тогда  информированы,  что  такое
контрнаступление состоится. Оно держалось в тайне.
   Когда мы подключили в полосу нашего фронта Елец и линию обороны  севернее
Ельца до Тулы, то мы уже зимою получили в состав  Юго-Западного  направления
заново сформированную 10-ю армию.  Командовал  этой  армией  генерал  Попов,
молодой, энергичный и способный человек (4). Я с ним и  позже  встречался  и
относился к нему с большим уважением. Это  интересный,  культурный  человек.
Единственный его недостаток, о котором я  сожалел,  но  ничем  не  смог  ему
помочь, - большая склонность к выпивке.  Больше,  чем  можно  было  бы  себе
позволить на войне. К сожалению, это было  несчастьем  не  только  его;  оно
поражало и других. А в общем-то я с уважением относился к нему тогда,  да  и
сейчас вспоминаю с уважением этого генерала и его хорошую работу.
   С приходом 10-й армии (сначала ею командовал  Голиков  (5))  мы  получили
известие, что там готовится наступление, и  нам  сообщили  в  этой  связи  о
направлении действий нашего правого фланга, где как раз и стояла 10-я армия.
Там же находился кавалерийский корпус Белова и другие соединения. 10-я армия
должна была наступать на Мценск. Удар 10-й армии и корпуса Белова (6) совпал
по времени с наступлением немцев  на  Тулу.  Но  Тулу  противнику  взять  не
удалось. В некоторых мемуарах их авторы объясняют это тем, что  туляки  сами
сорганизовались и отстояли свой город.  Это  не  совсем  верно.  Да,  туляки
героически защищали свой  город.  Но  главным  образом  сказалось  то,  что,
во-первых, то было последнее усилие уже ослабевшего под Москвой  противника;
во-вторых, тулякам помог удар нашего фронта. Вскоре противнику стало уже  не
до  Тулы,  лишь  бы  унести  свои  животы.  Враг  покатился  на  запад.   Мы
преследовали немцев до Мценска, однако Мценск захватить не сумели.
   Затем у нас 10-ю армию забрали вместе с упомянутым участком Юго-Западного
направления, и мы уже не имели возможности знать в деталях, как  развивались
бои  на  этом  направлении  при  отступлении  немцев  от  Москвы.  Это  было
знаменитое наступление Красной Армии и крупнейшее поражение немецких  войск.
Они были отброшены на большую глубину, потеряли много техники и живой  силы.
Но подробностей битвы под Москвой мы уже не знали. 10-я армия вошла в состав
войск соседнего. Западного фронта.
   На этом операции 1941 г. были на нашем направлении  закончены.  Противник
перешел к обороне, а мы не имели сил для того, чтобы продолжать наступление,
ограничились пока достигнутым и строили оборону,  надеясь  на  то,  что  нам
будут подброшены резервы, с тем чтобы мы могли опять перейти в  наступление.
Вскоре после завершенного  удачно  контрнаступления  под  Москвой,  которому
Юго-Западный фронт помогал своим правым флангом, я был вызван в  Москву  для
беседы со Сталиным. Здесь я увидел уже "другого" Сталина. Не того,  которого
встречал в начале войны, когда прилетал в Москву раза два или три. Сейчас он
выпрямился и ходил, как солдат, хотя  и  в  это  время,  по-моему,  еще  все
распоряжения и приказы издавались Ставкой без упоминания фамилии Сталина,  а
просто  от  имени  Верховного  Главкома:  распоряжения  Главкома,   указания
Главкома и т.  п.,  Сталин  как  бы  отсутствовал.  Это  было,  конечно,  не
случайно,  потому  что  Сталин  ничего  случайно  не  делал.  Он  все  делал
продуманно, соизмерял все свои шаги, и хорошие, и плохие.
   Я решил тогда съездить за город и узнать, до какой линии  дошли  немцы  у
Москвы.  Мне  порекомендовали   проехать   в   направлении   Солнечногорска.
Солнечногорск был ранее взят противником, а лежит  он  километрах  в  50  от
Москвы. Поехал туда. Недалеко от Москвы увидел следы боев. Когда же  приехал
в Солнечногорск, там красноармейцы вскрывали могилы убитых немецких  солдат.
Это было делать не трудно, потому что  трупы  зарывались  в  мерзлую  землю,
неглубоко, и земля не успела уплотниться, а кое-где в спешке немцы  хоронили
погибших в снегу. Смотреть было, конечно, неприятно, но и удовольствие  тоже
доставляло. У  видевшего  страдания  нашего  народа  трупы  врагов  вызывали
чувство какого-то удовлетворения. Вот, мол, вы хотели нас похоронить, а сами
отыскали себе могилу под Москвой. Если уж человек  втянут  в  войну,  то  он
выполняет свой долг воина, состоящий в наказании  противника  и  уничтожении
его, особенно когда враг вторгается на твою территорию, идет разрушить  твой
дом, убить тебя и твоих  близких.  О  сугубо  человеческих  качествах  вроде
жалости трудно рассуждать и трудно  рассчитывать,  чтобы  они  проявились  в
таких условиях. Думаю, что подобное настроение человека естественно. Я видел
на лицах красноармейцев удовлетворение: вот первый  результат  наших  побед,
результат усилий народа и Красной Армии - разгром и уничтожение больших  сил
противника.
   Вернулся я к себе на фронт.  В  это  время  штаб  фронта  располагался  в
Воронеже. Противник иной раз наведывался туда разведывательными  самолетами,
летая высоко над городом, проводил рекогносцировку.  Особенных  бомбежек  не
помню.  Правда,  другой  раз  он  бросал  бомбы,  но  это   не   производило
впечатления. Видимо, противник не хотел  бесцельно  тратить  боеприпасы.  Он
перешел зимой к обороне и производил пока разведку, а  активных  действий  с
воздуха не предпринимал. Мы в  ту  пору  тоже  строили  оборону,  укрепляли,
пополняли и вооружали войска. Впрочем, мы задумали провести некоторые мелкие
операции, например, в районе города Тим. Тогда Тим был в руках противника, и
мы пытались его вернуть. Было предпринято несколько таких попыток, но они не
принесли результатов, и мы были вынуждены прекратить эти бои.
   Вскоре у нас зародилась идея провести наступательную  операцию  в  районе
Барвенково (7). Наш штаб и разведка работали  над  тем,  чтобы  узнать  силы
противника, их расположение и взвесить наши возможности,  определить,  какие
нужны силы для операции. Одним словом, начали разработку операции. Когда она
была разработана, понадобилось доложить  Москве  -  Сталину  и  Генеральному
штабу, чтобы получить "благословение", а главное - нужное количество войск и
средств. Нас с командующим вызвали в Москву, Сталин  нас  выслушал.  Сделали
доклад   Тимошенко   и   начальник   штаба   фронта   Бодин.   Мы   получили
"благословение", но,  к  сожалению,  обеспечение,  которое  мы  просили  для
наступления, получили  далеко  не  полностью.  Операция  была  утверждена  к
проведению, однако неполным составом  войск  по  сравнению  с  тем,  который
требовался по расчетам нашего штаба. Наметили операцию на январь 1942  года.
Для ее проведения мы перенесли оперативный  штаб  поближе  к  линии  фронта,
чтобы  иметь  лучшую  связь  с  войсками.  Расположились  в   большом   селе
Сватово-Лучко. Я знал это село, потому что в 1919 г. Красная Армия  отбивала
это село у белых, и я тогда побывал в нем. Богатое село, хорошее, крепкое.
   Для  проведения  операции  нам  дали,  как  помнится,  три  кавалерийских
корпуса. Одним корпусом (8) командовал генерал  Бычковский,  человек  уже  в
летах и с опытом. Он воевал в кавалерии  еще  в  Гражданскую  войну.  Другим
корпусом (9) командовал Гречко, позже он стал министром  обороны  СССР.  Это
был самый молодой из  корпусных  командиров  в  то  время.  Третий  командир
корпуса (10) тоже был человек в летах. Я  его  фамилию  сейчас  забыл,  хотя
раньше хорошо его знал. Перед операцией мы выслушали их. Говорили о задачах,
поставленных  Тимошенко  перед  каждым  кавкорпусом.  Закончилось  это,  как
полагалось тогда, обедом. Тогда на меня произвел лучшее впечатление  генерал
Гречко. Он только что принял корпус, а до этого  командовал  отдельной  34-й
кавалерийской дивизией, и  я  знал  его  в  этом  качестве,  поэтому  охотно
согласился на назначение его командиром корпуса. Других командиров я еще  не
узнал. Но неблагоприятное  впечатление  произвел  на  меня  Бычковский.  Он,
видимо,  воин  был  действительно  боевой,  но  мне  показался  недостаточно
современным, довольно-таки примитивным и отсталым человеком. Это проявлялось
и в боях, и в повседневном поведении, и во взаимоотношениях с  партийными  и
советскими органами. Там, где располагался его  корпус,  на  него  постоянно
обижались. Он даже позволил  себе,  например,  поместить  лошадей  в  школе.
Наверное, своих, командирских лошадей, потому что не мог же он  весь  корпус
разместить в школе. Был подан плохой пример. На него очень жаловались  тогда
местные организации, на территории которых он допустил такую глупость.
   Началась операция. Был взломан передний край противника, двинулась вперед
наша кавалерия. Я сейчас точно не помню, какой состав группировки был  тогда
создан. Имелись ли у нас танки? Видимо, были, но твердо я  сейчас  не  помню
(11). Главной  пробивной  и  подвижной  силой  оказалась  кавалерия.  И  мы,
достаточно быстро продвинувшись вперед, заняли Лозовую, затем  пошли  дальше
на северо-запад и юго-запад, на довольно большую глубину. К сожалению,  свои
фланги противник удержал. На  левом  фланге  нашей  наступавшей  группировки
немцы удержались в районе Славянска. Свой левый фланг, у Балаклеи, они  тоже
удержали. Таким образом, получилась вдававшаяся в позиции противника дуга  с
небольшим разводом концов при значительной ее глубине  на  запад.  Мы  тогда
радовались, что получили  такие  возможности,  и  надеялись  эту  дугу,  как
говорится, разогнуть, чтобы расширить плацдарм. У нас  появилась  заманчивая
идея к весне 1942 г. освободить Харьков. Но  операция  была  приостановлена,
потому что мы уже выдохлись и не могли дальше наступать. Мы захватили  также
большие  трофеи,  однако  несерьезного  значения.  Много  было  медицинского
инструмента. Потом мы захватили офицерские склады  с  деликатесами,  винами,
коньяком, всяческими консервами. Из вооружения и  боевой  техники,  кажется,
ничего особенно дельного не приобрели.
   Тогда мы много шутили над кавалеристами  Гречко,  которые  захватили  эти
склады и добрались до шампанского. Случилось ли так на  самом  деле  или  же
кто-то выдумал, не берусь судить. Но тогда  нам  всем  очень  нравилась  эта
шутка. Потом  я  ее  рассказал  Сталину,  и  он  любил  повторять  ее.  Дело
заключалось в следующем. Когда красноармейцы захватили винный склад и  стали
пробовать, они не знали, что это - шампанское. Да и вообще многие не  знали,
что такое шампанское. В том корпусе служило  много  украинцев.  Они  пьют  и
разговаривают между собой: "Да шо цэ такэ? Шосту бутылку пью, шыпыть,  а  не
бэрэ". Этот анекдот о настроении наших бойцов, о хорошем их духе.
   Перешли  мы  к  обороне,  прекратив  наступательную   операцию.   Штабные
работники - Бодин, Баграмян и другие - стали подсчитывать итоги и  примерять
наши  возможности  для  дальнейшего  наступления,  с  тем  чтобы  освободить
Харьков. Был намечен такой план: главный удар нанести противнику  весною  на
дуге, которую мы создали южнее Харькова,  а  вспомогательный  удар  меньшими
силами  -  севернее  Харькова,  и  таким  образом,  взяв  Харьков  в  клещи,
освободить его. Когда планировали, мы были уверены, что эта операция  у  нас
получится, что мы решим задачу и  откроем  весенне-летние  военные  действия
таким эффектным результатом, как освобождение  крупнейшего  промышленного  и
политического центра Украины. Мы понимали,  что  проведению  такой  операции
грозит опасность,  так  как  противник  имеет,  с  одной  стороны,  довольно
глубокие на нашем фронте вклинения, достаточно беспокоящие, потому  что  они
могут быть использованы для ударов во фланг  нашим  наступающим  войскам.  С
другой  стороны,  имелась  вражеская  группировка,  которая   находилась   у
Славянска.  Немцы  очень  упорно  держались  за   эти   пункты.   Нами   там
предпринимались неоднократные усилия освободить центр узла  обороны  -  село
Маяки  или  же  прощупать   противника,   но   все   попытки,   оканчивались
безрезультатно: мы теряли войска, но не могли продвинуться  и  ликвидировать
немецкие укрепления. Там какая-то речонка впадала в Северский Донец (12), на
южном ее берегу имелся  выступ,  где  сосредоточились  силы  противника.  Мы
опасались этого их участка.
   Помню операцию, которую проводил Малиновский по захвату села  Маяки.  Там
стояла  9-я  армия,  как  раз  на  стыке  Южного  и  Юго-Западного  фронтов.
Командовал этой армией Харитонов. Он потом во время войны, как мне говорили,
умер (13). Неплохой  был  генерал  и  неплохой  человек.  Когда  подготовили
наступление, я сказал Тимошенк