ь, хотя еще не  вполне
конкретно представляли себе глубину радости. А это стало потом радостью  для
всего прогрессивного человечества, которое прилагало свои усилия для  победы
над Гитлером. Я был удивлен ранними заморозками.  Рано,  очень  рано  начали
появляться льды на Волге. Было холодно, особенно ночью и по утрам.  Днем  же
пригревало солнце и становилось тепло. Наступление должно было  начаться  19
ноября, но потом для нашего фронта начало было перенесено на 20 ноября.  Так
потом и случилось. Вечером 7 ноября мы с Василевским приехали к Толбухину  и
узнали, что утром 7 ноября состоялось торжественное заседание в Москве и что
на нем выступил Сталин с докладом. Это нас приободрило. Мы  радовались,  что
жизнь в столице нормализуется, что столица чувствует  себя  уверенно  и  что
доклад был сделан именно Сталиным.
   Подготовка к наступлению шла полным  ходом.  Торопились,  сосредоточивали
войска, лучше овладевали техникой,  особенно  в  танковых  войсках.  Обучали
солдат практическим действиям, однако не в поле, а на картах, потому  что  в
поле выводить танки было невозможно. Вывести их - значит  привлечь  внимание
авиации противника и понести потери, а главное - преждевременно  насторожить
противника. Главным условием успеха была внезапность  нашего  удара.  Каждый
род войск, каждая воинская часть готовили себя, чтобы задача,  которая  была
поставлена, была бы решена как  можно  быстрее,  эффективнее  и  с  меньшими
потерями. Мы неоднократно выезжали в части вместе  с  Поповым.  Ездили  и  с
Еременко, несмотря на трудности, которые он с  больной  ногой  встречал  при
поездках. Мы отправились с ним даже в самое отдаленное  место,  51-ю  армию.
Командовал ею генерал Труфанов (35). Я потом  встречался  с  ним  уже  после
войны, когда  мы  с  Микояном  и  Булганиным  летали  на  Сахалин.  Труфанов
командовал там войсками.
   Приехав, мы опять же занимались разбором предстоящей  операции.  Труфанов
докладывал план того, как он будет действовать. Мы  проверяли,  какие  части
прибыли и в каком состоянии. Одним словом, разбирали  все  вопросы,  которые
связаны с успешным решением  задач,  поставленных  перед  фронтом.  Труфанов
должен был нанести удар в  юго-западном  направлении  и  прорвать  румынскую
линию обороны. Основные наши силы в 51-й  армии  -  механизированный  корпус
Вольского,  пехотные  дивизии  Труфанова  и  кавалерийский   корпус.   Этого
недостаточно, чтобы удержать противника в кольце после окружения,  если  тот
навалится на нас для прорыва на юг. Но  вполне  достаточно,  чтобы,  прорвав
оборону,  решить  основную  задачу:  выйти  механизированным   корпусом   на
Советский и там соединиться с войсками  Ватутина  -  войсками  Юго-Западного
фронта, которые должны были спуститься на юг по правому берегу Дона.
   Все было четко рассчитано. Сейчас уже не помню,  сколько  отводилось  нам
времени на артиллерийскую подготовку. Может быть, два часа,  может  быть,  и
меньше. Не помню также, сколько мы имели боекомплектов снарядов  для  этого,
но мы считали, что выделенного достаточно для  решения  задачи.  Отвлекающий
удар был организован на  участке  57-й  армии  Толбухина.  Здесь  наших  сил
имелось очень мало. Задача заключалась в том, чтобы сковать, а если удастся,
то и ввести противника в заблуждение. Главное,  чтобы  он  не  перебросил  с
этого участка войска на направление нашего главного удара. Решили, что  я  и
генерал Попов выезжаем в 51-ю армию, на участок главного удара,  а  Еременко
выедет к Толбухину: его армия была ближе других по отношению к штабу фронта.
Правда, она наносила вспомогательный удар. Начальник штаба Захаров выедет  в
28-ю армию, в Астрахань (36).  Там  тоже  намечалось  провести  демонстрацию
наступления, с тем чтобы сковать противника.
   Мы много тогда думали и беседовали с Василевским об этой операции. Он был
приятным собеседником. С ним можно было говорить по всем вопросам. Вдруг  за
день до начала операции позвонил Сталин. Мы  должны  были  ночью  19  ноября
выехать в пункты, каждый в свой, откуда будет начато наступление  каждой  из
групп войск. Сталин спросил меня: "Куда поедет  начальник  штаба  Захаров?".
"Мы решили, что он поедет в  Астрахань.  Это  спокойный  участок,  но  нужно
все-таки поехать к Герасименко, с тем чтобы на месте все проверить и  начать
успешно действовать. Я с Поповым выезжаю на участок главного удара,  в  51-ю
армию, к генералу Труфанову.  Еременко  выезжает  к  Толбухину,  на  участок
вспомогательного удара". Сталин не сделал никаких замечаний и только сказал:
"Вы предупредите генерала Захарова,  чтобы  он  там  не  дрался".  Мне  было
довольно странно услышать от Сталина такое замечание. Он так сказал впервые,
а больше я от него этого не слышал. Видимо, у него тогда наметился  какой-то
поворот. Он ведь всегда говорил, что надо "бить морду". "Что вы его слушали?
Морду  бы  ему  набить!".  Этот  мордобой  прививался  командному   составу.
Пользовались этой рекомендацией Сталина и Еременко, как я уже рассказывал, и
Захаров, и другие лица. Многие пользовались. И вдруг Сталин говорит: "Вы ему
скажите, чтобы он там не дрался".
   И я рассказал Василевскому, что, вот, Сталин так  сказал.  Мы  посмеялись
над этим, потому что Василевский тоже хорошо знал  позицию  Сталина  в  этом
вопросе. Сталин не любил, чтобы такое его  указание  рекламировали,  хотя  и
толкал всех, с кем соприкасался, на это.  Потом  мы  стали  думать,  как  же
сказать про это Захарову? Как  преподнести  ему  эту  пилюлю?  Я  предложил:
"Товарищ Василевский, давайте порекомендуем, чтобы это сказал  Еременко.  Не
вы и не я, а пусть Еременко. Еременко сам толкал его на такие действия и сам
этим пользовался, поэтому пусть  он  сам  и  скажет".  Захаров  был  большим
любимцем  у  Еременко.  Нужно  заметить,  что  как  военнослужащий   Захаров
заслуживал уважения. Я к нему тоже хорошо относился,  за  исключением  этого
недостатка, который знал за ним и который возмущал меня. И я сообщил  Андрею
Ивановичу: "Сталин позвонил и спросил, куда мы разъезжаемся. Он, наверное, и
с Вами разговаривал?". "Да, он со  мной  тоже  разговаривал".  -  "Не  знаю,
говорил ли он вам, мне же сказал еще и о том,  чтобы  предупредить  генерала
Захарова, чтобы Захаров не позволял себе драться, когда поедет в 28-ю армию,
а если позволит это себе, то будет наказан. Лучше  всего,  Андрей  Иванович,
именно вам сказать это Захарову и предупредить его".
   Еременко принял от меня такой совет очень настороженно. Говорил ли с  ним
Сталин и говорил ли об этом, не знаю. Может быть, и не говорил. Может  быть,
он только мне сказал это. Какие соображения были у Сталина, не знаю. Вечером
мы сошлись в землянке Еременко: он,  Захаров,  Василевский  и  я.  Вносились
последние уточнения в план. Докладывал Захаров. Все вопросы  обсудили,  надо
было разъезжаться. Ехать всем, особенно Захарову, было далеко. Я  смотрю  на
Еременко. Осталось только одно: чтобы Еременко сообщил условленное Захарову.
А он не говорит, у него язык не поворачивается. Я ему: "Ну, Андрей Иванович,
надо разъезжаться". - "Да, надо разъезжаться". Я: "Так мы поехали. По-моему,
все ясно?". "Да, все". Одним словом, тянет он. Я стал уже беспокоиться. "Ну,
Андрей Иванович, нам надо разъезжаться и следует сказать товарищу  Захарову,
как же?". "Да, да". И Еременко вдруг принял официальную позу и повернулся  к
Захарову. А они были большими приятелями. "Смотрите, товарищ генерал, вот вы
поедете в 28-ю армию, так не позволяйте себе бить  там  людям  морды.  Иначе
дело для вас плохо обернется". Тут  Захаров  немного  приподнял  голову,  но
глаза опустил: "Да что же я, уговаривать буду, что надо  наступать?".  Опять
Еременко: "Товарищ  генерал!".  Тогда  и  я  реплику  подал,  и  Василевский
поддержал, что, мол, товарищ Захаров, нужно вести себя сдержанно, иначе  это
может  обернуться  для  вас  неприятностью.  Он  пробурчал  в  ответ  что-то
невнятное. Трудно ему было такое замечание  пережить.  Я  понимал,  что  это
унижает человеческое достоинство и  достоинство  генерала,  но  вызвано  это
замечание было действиями, которые он себе позволял. А ведь такие действия и
унижают больше всего достоинство человека и достоинство воина.
   (1) То есть Калач-на-Дону (в отличие от Калача в Воронежской области).
   (2)  1-й  танковой  армией  генерал-майор  артиллерии   МОСКАЛЕНКО   К.С.
командовал в июле-августе 1942 года. Эту армию  сформировали  на  базе  38-й
армии, но спустя три недели вновь расформировали, чтобы на базе ее  полевого
управления  создать  управление  Юго-Восточного  фронта.  Вторично  1-я   ТА
возникла в январе 1943 г. как 1-я Гвардейская танковая армия, однако  уже  в
ином составе. МОСКАЛЕНКО же возглавил в  августе  1942  г.  1-ю  Гвардейскую
армию.
   (3) Генерал-полковник ВАСИЛЕВСКИЙ A.M. Он стоял во главе Генштаба с  июня
1942 года.
   (4) Эта смена командования произошла в августе 1942 года.
   (5) Он с октября 1942 г. командовал 33-й армией на Западном фронте.
   (6) 13-й механизированный  корпус  (командовал  генерал-майор  ТАНАСЧИШИН
Т.И.)
   (7) После  Великой  Отечественной  войны  генерал-полковник  ГОРДОВ  В.Н.
командовал войсками Приволжского военного округа,  потом  был  перемещен  на
другую должность, с понижением. Генерал-майор КУЛИК Г.И. служил в ПриВО  его
заместителем, в июне 1946 г. уволен в отставку.  В  1950  г.  они  оба  были
репрессированы. В 1957 г. КУЛИК посмертно был восстановлен в звании  Маршала
Советского Союза.
   (8) Речь идет об авиационном налете 23 августа 1942 года.
   (9) Первый секретарь Сталинградского обкома и горкома ВКП(б) ЧУЯНОВ А.С.
   (10) Генерал-лейтенант ГЕРАСИМЕНКО В.Ф. до сентября  1942  г.  командовал
войсками Сталинградского военного округа.
   (11) В  Севастополе  генерал-майор  КРЫЛОВ  Н.И.  был  начальником  штаба
Приморской армии, а  под  Сталинградом  в  сентябре  1942  г.  был  назначен
начальником штаба 62-й армии.
   (12) Нарком танковой промышленности МАЛЫШЕВ В.А.
   (13) Представителем, поскольку  ранее  являлся  председателем  Совнаркома
УССР.
   (14) Генерал-лейтенант (вскоре генерал-полковник)  авиации  НОВИКОВ  А.А.
стал в апреле 1942 г. заместителем наркома обороны СССР и  командующим  ВВС.
Генерал-полковник артиллерии ВОРОНОВ Н.Н. был с июля  1941  г.  заместителем
наркома обороны СССР и начальником артиллерии Красной Армии.
   (15) Эту должность он занимал в августе-октябре 1942 года.
   (16)  13-я  Гвардейская  стрелковая  дивизия  (командовал   генерал-майор
РОДИМЦЕВ А.И.).
   (17) Поселок на реке Червленная, юго-западнее Сталинграда.
   (18) Генерал-лейтенант ШУМИЛОВ М.С. командовал тогда 64-й армией.
   (19) Генерал-майор СЕРДЮК З.Т.
   (20) То есть 1-я гвардейская и 66-я армии.
   (21) Генерал-майор авиации ГОЛОВАНОВ А.Е.
   (22) В начале XVII  в.  автор  "Трактата  об  артиллерии"  Диего  Уффано,
понимавший "артиллерию" как "arte de tirar" (то есть "искусство  стрелять"),
ввел  в  обиход  выражение  "артиллерия  -  богиня  стрельбы".  В  XVIII  в.
выдающийся мастер  артиллерийского  вооружения  Ж.-Б.  Вакетт  де  Грибоваль
переиначил данное выражение на "артиллерия - богиня полей сражения". В  ходе
Наполеоновских войн оно стало ходячим. Выражение "артиллерия  -  бог  войны"
есть его модификация. В советской печати впервые появилось как будто  бы  со
времен Финляндской кампании 1939-1940 года.
   (23)  Генерал-лейтенант  (вскоре  генерал-полковник)  РОКОССОВСКИЙ   К.К.
командовал войсками этого фронта с сентября 1942-го по февраль 1943 года.
   (24) Генерал-майор (затем генерал-лейтенант)  авиации  СКРИПКО  Н.С.  был
заместителем командующего АДД с марта 1942 года.
   (25) Контр-адмирал РОГАЧЕВ Д.Д. командовал Волжской военной  флотилией  с
февраля 1942 по май 1943 года.
   (26) Генерал-лейтенант  ЗАХАРОВ  Г.Ф.  был  начальником  штаба  фронта  в
августе-октябре 1942 года.
   (27) Он еще до Великой  Отечественной  войны  окончил  "Выстрел"  (Высшие
стрелково-тактические курсы усовершенствования командного состава  РККА  им.
Коминтерна), Военную академию им. М.В.ФРУНЗЕ и Военную академию Генштаба.
   (28)  8-я   воздушная   армия   (командовал   ею   генерал-майор,   затем
генерал-лейтенант и генерал-полковник авиации ХРЮКИН Т.Т.  с  июля  1942  по
июль 1944г.).
   (29) Герой Советского Союза, генерал-майор авиации НАНЕЙШВИЛИ В.В.
   (30)   Генерал-лейтенант   ПОПОВ   М.М.   ранее    командовал    войсками
Ленинградского ВО, Северного фронта.  Ленинградского  фронта,  61-й  и  40-й
армиями.  В  должность  заместителя  командующего  войсками  Сталинградского
фронта вступил в октябре 1942 года.
   (31) Генерал-лейтенант ШАПКИН Т.Т. командовал 4-м кавалерийским корпусом.
   (32) То  есть  командующий  войсками  Воронежского,  затем  Юго-Западного
фронтов генерал-лейтенант (потом генерал-полковник и генерал армии)  ВАТУТИН
Н.Ф.
   (33)  4-й  механизированный  корпус  (командовал   генерал-майор,   затем
генерал-лейтенант танковых войск ВОЛЬСКИЙ В.Т.).
   (34) Генерал-майор Толбухин Ф.И. в те дни командовал именно 57-й армией.
   (35) Генерал-майор ТРУФАНОВ Н.И командовал ею в июле 1942 г., затем вновь
с октября 1942 по февраль 1943 года.  А  на  Дальнем  Востоке  он  служил  в
1950-1957 годах.
   (36) Там генерал-лейтенант ГЕРАСИМЕНКО  В.Ф.  командовал  28-й  армией  с
сентября 1942 до ноября 1943 г.



   СТАЛИНГРАДСКИЙ ПОВОРОТ

   Перед началом нашего контрнаступления настроение у нас  резко  поднялось.
Мы распрощались, пожелали друг другу успеха и разъехались. Я сел в машину  с
Поповым, Василевский поехал к Толбухину. Добрались  мы  к  рассвету.  Дороги
были хорошие, ровные. Степь. Путь был нам знаком, и мы  мчались  на  большой
скорости. Приехали к Труфанову (1). Все было готово, строго расписано,  люди
находились на местах, каждая часть получила свою  задачу.  Следовало  только
выждать время, которое намечено для начала операции, и  потом  начинать.  Мы
решили ограничиться  артиллерийской  подготовкой.  Авиацию  использовать  не
могли, потому что утром стояли густые туманы и летать  было  невозможно.  Мы
боялись, что авиация разбомбит наши же войска.
   Для нас было, конечно, большим уроном, что не смогли нанести  авиационный
удар по переднему краю противника. Это еще больше  дезорганизовало  бы  его,
создало панику в румынских войсках (2) и облегчило задачу прорыва  их  линии
обороны. Но  не  возникло  такой  возможности.  Однако  мы  считали,  что  и
артиллерией сможем способствовать прорыву линии обороны, потом тотчас введем
в прорыв танковые войска,  а  за  танками,  когда  они  развернутся,  пустим
кавалерию  -  бросим  кавалерийский  корпус  по  тылам   противника,   чтобы
дезорганизовать его тылы.
   Наступило 20 ноября. Мы с командующим  армией  сидели  на  его  командном
пункте. Все было подготовлено. Артиллерия, как говорится, на взводе; пехота,
механизированный корпус и  кавалерийский  корпус  заняли  позиции.  Вот  дан
сигнал ракетой, и артиллерия открыла огонь. У  меня  создалось  впечатление,
что земля загудела. Мы вели очень интенсивный огонь.  Но  не  помню  сейчас,
сколько у нас стояло орудий на один километр линии фронта. Позже, когда вели
бои под Киевом, мы поставили на главном направлении  более  300  стволов  на
километр. Потом и это количество было превзойдено. Тут и наполовину не было.
Но по тому времени считалось, что  много,  что  это  большая  артиллерийская
мощь. И действительно, противник был дезорганизован. Кончили артподготовку и
приказали  пехоте  занять  окопы  противника.  Пехота,   сейчас   же   начав
продвигаться, особого сопротивления со стороны румынских войск не встретила.
Румыны занимали там довольно выгодные позиции. Во-первых,  они  своевременно
окопались. Во-вторых, находились на возвышенности.  Небольшая,  но  все-таки
возвышенность, так что они лучше нас просматривали местность перед  передним
краем, нашим же войскам  нужно  было  преодолеть  подъем,  чтобы  занять  их
позиции. Выгода по рельефу была на стороне противника, и он имел возможность
выбора, когда возводил оборону.
   Наши войска ворвались в окопы и повели рукопашный бой. Противник отходил.
Мы приказали Вольскому (3) вводить механизированный корпус в прорыв. Ждем, а
танков все нет да нет. Мы стали уже волноваться.  Как  же?  Мы  ведь  теряем
время. Враг может сорганизоваться и  построить  новую  оборону  на  каком-то
удалении в тылу, оставив передний край. Мы предполагали, что у него  имеются
там заранее оборудованные позиции. А танков нет. Что  такое?  Уже  рассвело.
Солнце взошло.  Его  самого  не  видно,  потому  что  стоял  туман,  но  все
предвещало, что туман скоро рассеется. А механизированный  корпус  никак  не
может войти в прорыв! Мы с Поповым (4) решили: сядем на машину  и  поедем  к
Вольскому. Мы знали, где он находился. Проедем по его бригадам и  буквально,
как говорится, будем подталкивать их в  спину  или  в  другое  место,  чтобы
ускорить выступление.
   Когда мы  с  Поповым  приехали  в  расположение  танковых  войск,  то  их
организация произвела на меня неприятное впечатление, такой там  был  базар.
Все хорошо видно, в поле ни  кустика,  и  танки,  и  автомашины,  и  люди  в
открытую. Нам повезло, что  стояла  нелетная  погода  и  самолеты  врага  не
поднялись в воздух. Если бы авиация противника летала, то я не знаю, что  бы
она нам наделала в танковом корпусе, а уж о  кавалерии  и  говорить  нечего.
Конечно, противник не сорвал бы наше наступление и задача все равно была  бы
решена, но урон он  нанес  бы  нам  немалый.  Там  была  просто  Сорочинская
ярмарка, базар какой-то. Ведь коня и обоз не зароешь в землю, все  в  чистом
поле. Картина была, я  бы  сказал,  ужасная.  Вольский  все  еще  возился  с
командирами бригад, ставя им задачу. Мы начали его торопить - пора  кончать,
задачи следовало поставить раньше.
   Разъехались   мы   по   частям,   стали   выталкивать    в    наступление
механизированный корпус. Я тогда считал, что это недосмотр Вольского, что он
не подготовил своих командиров бригад. Позже я понял, что там, видимо,  дело
заключалось в другом, комбриги были проинструктированы,  и  каждый  командир
получил свою задачу вовремя.
   Такое потом наблюдалось не только у Вольского, а и  у  других  командиров
танковых войск. Они нарочно медлили, выжидая, когда пехота  расчистит  путь,
чтобы им не подставлять танки под огонь и не терять их при  прорыве.  Ждали,
чтобы был развернут прорыв и легче было бы войти в него танковым войскам.  К
сожалению, такие рассуждения я потом слышал часто, да и не только слышал,  а
и сталкивался с ними у многих танкистов. Не буду  называть  фамилии.  Сейчас
эти люди занимают довольно высокое положение. Они прекрасно воевали и хорошо
закончили войну. Но за многими мною замечался этот грех.  Наконец,  Вольский
сдвинулся. А мы все ездили по полю, по его базару. Солнце стало  пробиваться
сквозь серость, туман рассеивался и поднимался. Смотрю, летают два  самолета
над передним краем противника и  бомбят  его.  Я  говорю:  "Смотри,  товарищ
Попов, что же это такое? Чьи это самолеты?  Вроде  как  наши.  Да  ведь  там
сейчас нет противника, он выбит, как  же  так?  Может  быть,  это  противник
бомбит наши войска?" Мне было непонятно, Попову тоже.  Конечно,  в  общем  и
целом мы радовались. Хорошее было настроение, что наша  берет!  Мы  передний
край прорвали, пошла в дело пехота. Но  нас  беспокоили  эти  два  самолета.
Потом, смотрим, эти самолеты поворачивают в нашем  направлении  и  летят  на
бреющем полете над этим базаром, над танками и лошадьми. А все открыто,  как
на ладони. Вот самолеты заметили наш виллис и летят прямо на него. Вроде  бы
Ваши самолеты? Попов: "Давайте-ка выскочим, разбежимся и заляжем. А то  черт
его знает, что получится". Выскочили из виллиса, он в одну сторону,  а  я  в
другую. Самолеты прострочили по нам из пулеметов. Попов потом  говорил,  что
очередь близко легла от него. Около меня  тоже,  но  не  в  непосредственной
близости