рассматривать  обеденный  зал  как
место заседания, то наш стол являлся как бы столом президиума.
   Начались речи. Не знаю, было ли намечено какое-то ограничение во времени.
Все  выступали,  как  хотели,  высказывали  разные  точки  зрения  по  любым
вопросам, в  том  числе  о  необходимости  развивать  торговлю  с  советской
страной, но все очень сдержанно, во взвешенных выражениях. Потом должен  был
выступить я, что я и сделал. В своей  речи  я  хотел,  помнится,  обрисовать
политику СССР в деле мирного сосуществования с упором на выгоду торговли для
обеих сторон.  Сейчас  у  меня  остались  довольно  смутные  воспоминания  о
содержании и стиле моего выступления.
   Слева от меня за двумя или тремя столиками размещались  какие-то  молодые
люди в обычных для такого случая вечерних костюмах. Они ничем не выделялись.
Мне подумалось, что эти люди - отпрыски деловых семей.  Они  настроены  были
очень  агрессивно  по  отношению  к  политике  советского   государства   и,
следовательно, против меня как его представителя,  держали  себя  вызывающе,
подавали недоброжелательные реплики. Меня это возмутило. Я подумал, что  они
хотят организовать "кошачий концерт" в виде ресторанной демонстрации  против
СССР, и я решил  отреагировать  немедленно:  тут  же  прервал  свою  речь  и
обратился к ним. Но не уговаривал их не мешать выступлению, а сам перешел  в
наступление:
   "Думаю, что я понимаю вас  правильно.  Вы  выступаете  против  советского
государства, против социализма. Но я тут не проситель и не пришел  к  вам  с
протянутой рукой просить подаяния, а  представляю  великий  Советский  Союз,
государство рабочего класса, которое достигло определенных успехов.  Поэтому
мы и предлагаем вам торговлю на условиях взаимных интересов. Предлагаем мир.
Думаю, что такие предложения полезны всем странам  мира".  Сейчас  я  вольно
излагаю содержание моего выступления, говорю по памяти. Оно,  конечно,  было
опубликовано, так что весь разговор стал достоянием читателей. Молодые  люди
притихли, а другие стали шикать на них и потребовали, чтобы те держали  себя
прилично. Так я достиг своей цели, резко оборвав их, продемонстрировал  силу
нашего государства и свою непреклонность. Это произвело должное впечатление.
Далее меня слушали очень внимательно, хотя  ничего  нового,  никаких  особых
предложений я не внес. Они вытекали  из  проводимой  нами  политики  мирного
сосуществования, развития торговых и экономических связей со всеми странами,
в том числе с Соединенными Штатами Америки.
   Позднее меня известили, что Нельсон Рокфеллер желал бы  нанести  визит  в
гостиницу, в которой меня поместили. Я ответил, что охотно встречусь с  ним.
Я был уже знаком  с  ним  по  встрече  в  Женеве.  В  согласованный  час  он
приехал(4). Этот  живой,  подвижный  человек  одет  был  элегантно,  но  без
роскоши, именно так, как в то время  одевались  все  деловые  американцы.  Я
говорю об этом потому, что Рокфеллер - не просто  капиталист,  а  крупнейший
капиталист. Визит был кратким, без беседы:  мы  поздоровались  и  обменялись
несколькими фразами насчет того,  что  уже  встречались  ранее.  Он  сказал:
"Считал своим долгом нанести вам визит и  пожелать  всего  хорошего".  А  на
прощание он бросил фразу: "Не  исключаю  или  даже  надеюсь,  что  эта  наша
встреча - не последняя. Возможно, мы с вами будем иметь в дальнейшем деловые
свидания". Я ответил, что буду рад встретиться, особенно на  деловой  почве.
Его слова я расценил как намек и на то, что  он  не  теряет  надежды  занять
президентское место. Тогда мы встретились  бы  в  ином  качестве,  и  у  нас
появились  бы  другие  возможности   построения   отношений   между   нашими
государствами. Это, конечно, лишь мое толкование его слов, которое  вытекало
из его реплики.
   Мне показали Нью-Йорк. Я проехал по улицам, поднимался на  самый  высокий
небоскреб. Все туристы пользовались им ради обзора города. Не знаю,  сколько
в нем этажей, но, действительно, здание очень высокое.  Когда  мы  поднялись
наверх,  там  гулял  свежий  ветер.  Владелец,  не  то  управляющий   домом,
сопровождал нас и показывал окрестности(5). Это было  впечатляющее  зрелище.
Небоскребы  очень  верно  описаны  в  книге  Ильфа  и  Петрова  "Одноэтажная
Америка". Какое-то их количество имелось тогда и в других городах США.  Так,
в Сан-Франциско я тоже видел небоскребы, но в Вашингтоне они мне не попались
на глаза.
   Поступило  приглашение  от  господина  Гарримана(6)   навестить   его   в
собственном доме. Мне передали, что, если я  соглашусь  на  встречу,  хозяин
пригласит к себе друзей - бизнесменов, с которыми можно обменяться мнениями.
Мне это предложение очень понравилось, поскольку предстояла  именно  деловая
встреча, хотя и без заранее оговоренной повестки дня, и в назначенное  время
я прибыл к Гарриману. У нас к нему  сложилось  особое  отношение.  Во  время
второй мировой войны он  являлся  послом  США  в  Советском  Союзе.  Мы  его
рассматривали как  доверенное  лицо  президента  Рузвельта,  посол  проводил
политическую  линию,  которая  нам  импонировала:  он   считал   необходимым
укрепление военного союза против гитлеровской Германии, и все,  что  было  в
его  силах,  использовал  для  поддержки  СССР.  Главным  образом  поддержка
заключалась в обеспечении нас  материалами,  необходимыми  для  производства
оборонной техники, особенно металлами. Нужно отдать США  должное:  они  дали
нам очень многое. Я уже говорил  ранее  в  своих  воспоминаниях  и  повторяю
здесь, что в деле поддержки Советского Союза решающим тогда был вклад США.
   Но каждому мало-мальски мыслящему человеку должно быть ясно, что  это  не
было какой-то  любезностью  вследствие  уважения  к  нашему  строю  и  нашим
политическим взглядам, тем более к коммунизму в принципе. Нет, это  делалось
сугубо на коммерческой основе:  мы  вам  даем  сталь,  дюралюминий,  бензин,
тушенку и прочее, а вы своей кровью платите за это в борьбе  с  гитлеровской
Германией. Но обстоятельства наши были таковы, что не давали нам выбора.  Мы
стремились выжить,  поэтому  согласны  были  и  на  такие  условия,  да  еще
благодарили. Ленин предвидел, что социалистическая страна может использовать
противоречия между капиталистическими странами  в  своих  интересах.  И  вот
Сталин сумел убедить США оказать нам помощь.  В  этом  вопросе  я  абсолютно
согласен со Сталиным, который тоже очень высоко ценил помощь со стороны США:
неоднократно в беседах лично со мной или в узком кругу членов  Политбюро  он
говорил, что, если бы не Америка, не  ее  помощь,  мы  бы  не  справились  с
Гитлером,  потому  что  лишились  многих  заводов,  средств  и   материалов,
необходимых для ведения войны.
   Роль Гарримана была тогда большой. Он  понимал:  чем  больше  мы  получим
оружия, тем лучше будем воевать, тем больше обескровим  гитлеровскую  армию,
тем легче достанется победа Соединенным Штатам. Заплатив и нашей кровью, они
хотели прийти к победе над общим врагом и занять соответствующее положение в
мире. Его они и заняли после войны. Я слышал, что  Гарриман  был  у  нас  до
победы революции владельцем разработок марганцевых руд в Грузии(7). Со  слов
Сталина знаю, что когда мы заняли  финский  город  Петсамо,  возле  которого
имелись никелевые разработки, принадлежавшие какому-то канадскому  обществу,
то обнаружили, что их акционером являлся Гарриман(8).  После  войны  Петсамо
вошел в состав Советского Союза под названием Печенга. Как объяснял  Сталин,
так мы заимели общую границу с Норвегией, а главное, нас  привлекал  никель.
Исторически эта территория осваивалась когда-то и русскими людьми, там  жили
русские поселенцы(9). От них остались различные памятники.
   Кроме того, данный район имел большое  стратегическое  значение,  обладая
незамерзающими портами для гражданского и военно-морского флота. Помню,  как
Сталин высказывал мнение, что надо хоть и не полностью, но какую-то  все  же
компенсацию дать Гарриману. Не знаю, было ли  это  сделано.  Я  уже  говорил
ранее, что Сталин, даже высказываясь, никакого обмена мнениями  в  то  время
уже не терпел. Мог слушать нас, если  это  не  противоречило  его  пониманию
вещей,  но  не  нуждался  в  каких-либо  советах,  вел  себя  как  диктатор,
единолично решая все вопросы. Я это вспоминаю, чтобы подчеркнуть, каким было
отношение Сталина к Гарриману. Считаю его правильным,  потому  что  Гарриман
своей политической линией заслуживал этого. Посол ведь играл  большую  роль,
потому что контакты США с СССР  шли  прежде  всего  через  посла,  и  многое
зависело от того, как он докладывал и как излагал наши  пожелания.  Гарриман
относился с пониманием к интересам Советского Союза, хотя через  помощь  нам
проглядывали обеденные ложки интересов США.
   Когда я прибыл в дом Гарримана, то увидел группу бизнесменов, которых  он
пригласил по своему усмотрению. Их было человек 15  -  20.  Большая  комната
была вся  заполнена  присутствующими.  Собрались  люди  разного  возраста  и
внешнего вида, типичные капиталисты, но отнюдь не фигуры  со  свиноподобными
физиономиями, как изображали их на наших плакатах времен гражданской  войны.
Они вовсе не походили на  плакатных  буржуа.  Некоторые  были  одеты  вообще
довольно скромно, и их костюмы ничем  не  свидетельствовали,  что  владельцы
этих одеяний являются крупнейшими капиталистами. Гарриман познакомил меня со
всеми, каждого представил, рассказал,  чем  он  владеет  и  какую  продукцию
производит его фирма. Там собралось немало интересных для нас  людей.  Потом
подали вино. Какие были напитки, сейчас не помню, но  шампанское  стояло  на
подносах. Прием был не за столом: в большом зале люди сидели  или  ходили  и
беседовали друг с другом. Позднее и у нас ввели такой вид приема. Ведь когда
устраивается просто обед, то все сидят за столом, и тут  невозможны  широкие
контакты, потому что раз тебя посадили, то можно перебрасываться  фразами  с
соседями справа, слева или перед собой, а с другими поговорить нельзя. Когда
же люди имеют свободное передвижение, то поговорят, с кем хотят.
   Признаться, когда Гарриман предложил мне  такую  встречу  с  влиятельными
лицами, я питал некоторые надежды на возможность установить  деловые  связи.
Однако не сразу все делается. Как говорится, и Москва  не  сразу  строилась.
Начинать надо с малого. И когда я  стал  беседовать  с  присутствующими,  то
увидел, что нет никаких надежд на то, чтобы лед тронулся тут же: условия для
развития экономических связей еще не созрели. Помню, Гарриман представил мне
владельца химических предприятий, человека лет 50 - 60,  довольно  грузного.
Он хорошо говорил по-русски и, кажется,  был  евреем  по  национальности.  А
разговаривал он таким тоном, который не обещал никаких деловых контактов,  и
задал вопрос: "Ну что нам торговать с вами? Что вы могли бы  нам  продать?".
Это были не только его вопросы. Такую фразу я очень часто слышал, когда  был
в Америке, при встрече с деловыми людьми. Данный же  бизнесмен  сказал,  что
согласен за золото и сейчас продавать нам  товары.  Впрочем,  его  слова  не
соответствовали действительности,  потому  что  имелось  вето  конгресса  на
продажу социалистическим странам определенных видов товаров или сырья.
   Курили,  в  зале  плавал  табачный  дым.  Многие  подходили  ко   мне   и
перебрасывались фразами. Велось прощупывание: что это за человек? С  чем  он
приехал? Главным образом, думаю,  что  тут  был  нажим,  стремление  оказать
давление, создав впечатление  о  безысходности  ситуации.  Может  быть,  они
хотели выступить единым  фронтом  с  правительством,  чтобы  мы  приняли  их
условия, продиктованные нам? Условия были  не  только  экономические,  но  и
политические, такие, против которых мы ранее воевали и готовы были биться до
последнего. Таким образом, встреча у Гарримана ничего нам не дала. Не скажу,
что она меня разочаровала, но если я и питал какие-то  надежды,  то  они  не
оправдались. После данной встречи деловые люди уже ничем себя  не  проявили,
не оказывали  желательного  нам  нажима  на  правительство  и  не  создавали
общественного мнения в пользу развития экономических  связей  и  торговли  с
Советским Союзом.
   Настало  время  уходить.  Я   поблагодарил   Гарримана,   распрощался   с
присутствующими и уехал в гостиницу. Какое же на меня произвел впечатление в
целом Нью-Йорк? Видимо,  не  смогу  добавить  чего-либо  большего,  чем  уже
написано нашими писателями  и  журналистами,  которые  ездили  туда,  ходили
повсюду, заглядывали во все уголки города во все времена  года  и  все  часы
суток. Я ведь мало видел Нью-Йорк, как и другие города США. Официальное лицо
ограничено в своих действиях и возможностях. Сложилось впечатление, что  это
очень большой  и  шумный  город.  Поражали  световая  реклама,  насыщенность
автомобильным  движением,  сопровождаемым  отравленным,  испорченным  газами
воздухом, который душит  людей.  Как  во  всяком  капиталистическом  городе,
соседствуют  нищета,  трущобы  и  роскошь.  Закончилось  мое  пребывание   в
Нью-Йорке.
   Никаких особых антисоветских проявлений против меня и сопровождавших меня
лиц я там не видел и не чувствовал. Пешком в Нью-Йорке не ходил,  поэтому  и
проявить  неприязнь  к  нам  враждебным  элементам  было  трудно.  А  вот  в
Сан-Франциско я как-то встал рано утром, вышел "в неорганизованном  порядке"
из гостиницы и направился гулять по улице. Тут же за мной увязалась  охрана,
приставленная правительством. Она меня сопровождала, но  сопровождение  было
корректным. Я видел, что люди, охранявшие меня, ничем не выделялись в  толпе
и не были в полицейской форме, хотя имелись и полицейские. В Сан-Франциско я
тоже нигде  не  встречал  каких-то  выпадов,  выходок  враждебных  нам  сил,
которые, безусловно, были, есть и  будут,  пока  существуют  две  социальные
системы. Даже в  одной  системе  -  и  то  к  руководству  возникает  разное
отношение. Занимая высокое положение в Советском  Союзе,  я  получал  немало
писем, авторы которых довольно резко выражались в адрес политики, проводимой
правительством нашей страны. Это всегда  бывает.  Тем  более,  когда  налицо
такие контрастные страны и со столь контрастной политикой, как СССР  и  США,
антагонистические страны. Их государственные системы создают  антагонизм,  а
люди поддерживают его и развивают. Поэтому я, так сказать, "был готов". Если
не встречал выпадов, то это не значит, что там нет враждебных сил. Иначе был
бы слишком упрощенный подход, непонимание классового подхода.
   Программой было запланировано и посещение штата Айова. Когда  мы  прибыли
туда, прием  оказался  хороший,  были  проявлены  должное  внимание  к  нам,
вежливость, все церемонии, которые положены при приеме гостей. В Айове  было
намечено посещение фермы господина Гарста(10).  Я  очень  хотел  побывать  у
него, потому что был с ним знаком. Первый раз я встретился с ним в 1955 или,
может быть, 1954 г. в Крыму. Он приезжал в Советский  Союз  и  знакомился  с
нашими сельскохозяйственными предприятиями. Теперь он пожелал встретиться со
мной. Я остался очень доволен нашей встречей. Гарст  -  интересный  человек,
прекрасно знающий свое дело. Уже после визита  в  США  я  встречался  с  ним
несколько раз в СССР, когда он приезжал и  один,  и  с  супругой.  Я  всегда
принимал его, мы беседовали. Собственно говоря, говорил больше он, а  я  его
слушал,  поскольку  то  был  очень  интересный  собеседник,  хорошо  знающий
сельское хозяйство, не лектор и не докладчик, а конкретный деятель.  Он  сам
вел свое высокорентабельное, прибыльное хозяйство и поэтому  был  интересным
собеседником.
   Когда мы прибыли в Айову, мой помощник Андрей Степанович Шевченко  (ранее
агроном), уважаемый, скромный, знающий и любящий свое дело человек,  передал
мне, что установил  доверительные  отношения  с  Гарстом,  который  высказал
пожелание о встрече на ферме. При этом  он  выразил  такое  суждение:  люди,
принимающие Хрущева, да и сопровождающие его - городские, привыкшие вставать
поздно; они не знают, что такое восход солнца; а он - фермер, встает рано, с
солнышком. Вспомнив наши прежние беседы, он сделал вывод, что я, живя  ранее
в  сельской  местности  и  зная  крестьянский  труд,  тоже  смогу  поступить
по-Гарстовски. И через Шевченко он передал  предложение:  "Хорошо,  если  бы
господин Хрущев согласился и укатил ко мне на ферму рано утром". А  когда  я
появился в Айове, Гарст предложил  мне:  "Господин  Хрущев,  поедемте  одни,
остальные пусть спят, приедут попозже. Я смогу вам все спокойно  показать  и
рассказать". Тут я понял, что он совершенно не представлял себе  официальное
положение  государственного  гостя,  который  не  может  тайно  сбежать   из
гостиницы в неизвестном направлении. Это  было  совершенно  нереально.  Ведь
меня сопровождал Лодж и охраняла полиция, которая не имела  права  выпускать
меня из поля зрения. Поэтому согласиться  на  тайное  умыкание  вроде  того,
которое практиковалось в давние времена на Кавказе и в Средней  Азии,  я  не
мог. В моем положении гостя президента возникло бы сразу столько шума, когда
обнаружится, что гость сбежал!
   Через Шевченко я передал Гарсту, что раннее уединение нереально,  хотя  и
было бы для меня очень интересным. Когда его план отпал,  назначили  день  и
час выезда  на  ферму.  Там  Гарст  встретил  нас.  У  него  были  и  другие
приглашенные. Там я встретился с господином Стивенсоном(11), который  сейчас
уже умер. Стивенсон выдвигался на пост  президента  США  от  демократической
партии, но, к сожалению, не собрал  нужного  большинства  голосов.  В  таких
случаях говорят: провалился на выборах. Тем не менее  он  являлся  уважаемым
человеком. Я с ним встречался до своего приезда в США,  когда  тот  бывал  в
Советском Союзе. И во время прежней беседы я сделал вывод, что  Стивенсон  -
реально мыслящий человек, который хочет повернуть  политику  США  в  сторону
сближения с СССР и взаимопонимания, что он правильно понимает  необходимость
укрепления дружеских отношений со всеми странами мира, а в первую очередь  с
такой великой страной, как Советский Союз.
   Гарст познакомил меня с гостями, супругой и сыновьями. С его  супругой  я
тоже встречался ранее, когда чета Гарстов приезжала в Сочи, где  мы  провели
много часов в спокойной  обстановке,  хотя  и  не  на  поле,  а  на  веранде
государственной дачи у самого берега моря. Та беседа тоже была для  меня  не
только полезной, но и поучительной. Я внимательно  слушал  его  и  запоминал
сказанное, с тем чтобы перенести его опыт на нашу почву. Этот опыт полностью
переносим и полностью  повторяем,  тут  стоит  лишь  вопрос  о  материальных
средствах и соответствующих знаниях людей, занимающихся сельскохозяйственным
производством. Нужная же техника имелась у нас в полном наборе и достаточном
количестве. Вот  какое  впечатление  произвел  на  меня  этот  замечательный
фермер! Один сын Гарста был агрономом, о другом не могу ничего  сказать,  но
оба они милые люди. Мне понравилось, что агроном Гарст  не  только  способен
был давать указания, а  и  мог  сам  сесть  на  трактор,  выехать  на  поле,
произвести вспашку земли или уборку. Это  вообще  большое  достоинство  всех
агрономов и  зоотехников,  которых  готовят  в  США  в  сельскохозяйственных
колледжах.
   Началось знакомство  с  фермой.  Сопровождающих  лиц  было  очень  много,
включая журналистов. Как  говорят  у  нас:  видимо-невидимо.  И  я  вспомнил
образное выражение украинского крестьянина, егеря Прокопа. Когда  тот  хотел
подчеркнуть, что уток на болоте видимо-невидимо, то говорил: "Як гною"  (что
в переводе с украинского означает: "Как навоза"). Не знаю, сколько собралось
корреспондентов, но похоже, что огромная армия. Гарст начал  знакомить  меня
со своим хозяйством. Прежде всего мы  пошли  на  ферму,  где  откармливались
бычки.
   Поглядели на  откормочные  сооружения  -  большие  сараи,  что  для  меня
оказалось не ново. Подростком