сподин Мнадес  вздохнул  про  себя.  Император  вряд  ли  собирался
гадать, но он явно собирался объяснить свой  выбор  гаданием  и  тем  дать
понять придворным,  что  не  предпочитает,  как  и  прежде,  ни  одной  из
враждующих дворцовых группировок.
     - Все стареет, - проговорил император,  беспокойно  дергаясь.  -  Уже
третье восстание в этом году, и подумать когда -  в  Иров  день.  Все  это
началось при матери, - добавил он. - Почему происходят восстания, господин
Мнадес?
     - У Ирова дня странная репутация, - осторожно сказал министр.
     -  Вздор,  -  вздрогнул  государь,  -  вздор  и  суеверие.  Восстания
происходят оттого, что чиновники  прожорливы,  а  народ  голодает.  Может,
все-таки выдавать жителям Нижних Городов государственные запасы?
     Сердце господина Мнадеса затрепетало. Давно и безуспешно старался  он
убедить государя в необходимости реформы, после которой государство  будет
снабжать всех бедствующих подданных империи, безразлично, приписаны ли они
к деревне и цеху, или нет. Господин Мнадес настаивал, что такая реформа  -
единственный способ успокоить назревавшее недовольство  и  с  обычным  для
него великодушием предлагал взять на себя все обязанности по распределению
необходимого продовольствия. Господин Ишнайя возражал, что такая реформа -
верный  способ  узаконить  бездельников.  "Спрос  на  раздаваемые   запасы
мгновенно возрастет, а деревни  опустеют",  -  указывал  он.  Кроме  того,
господин Ишнайя полагал, что, если уж создавать подобное ведомство, то  уж
ставить во главе  такой  миллиардной  кормушки  надо  человека  безусловно
честного, - например, зятя господина Ишнайи.
     - Нет, - проговорил император, - такие выдачи нарушат традицию.  И  к
тому же это приведет к слишком большим  злоупотреблениям,  -  добавил  он,
пристально глядя своими большими карими глазами  на  первого  министра.  -
Распорядитесь, чтобы в Харайне перевели  из  государственных  припасов  на
счет желтого монастыря два рисовых миллиона. Пусть монахи раздают.
     После утренней аудиенции император отправился на охоту.
     Простонародье  рассказывало  о  государственных  заповедниках  всякие
басни: говорили, например, что так живет черепаха Шушу, которая раз вместо
яиц   сносит   гигантский   изумруд,   дарующий   владельцу   ясновидение,
справедливость  и  долгую  жизнь.  При  дворе  только  улыбались  народной
доверчивости:  образованные  люди  знали,  что  черепаха  Шушу  живет   за
Западными Горами. Но иные  звери  из  государева  парка  и  вправду  давно
перевелись в простых местах, - земли в империи было мало,  на  центральной
равнине прорезанные  канавками  поля  давно  вытеснили  болота  и  леса  с
живностью, описанной в хрониках первых династий.
     Император затравил двух оленей с кисточками на  ушах  и  вернулся  во
дворец за час до вечерней аудиенции в покойном состоянии духа.  Императору
было двадцать пять лет, он вступил на престол три года тому назад и еще не
разучился любить красивых женщин, хорошие стихи и дикую охоту. Политику он
ненавидел и окружающих  его  царедворцев  считал  законченными  негодяями.
Мнение это  проистекало  из  обязательного  изучения  "Наставлений  сыну",
написанных шесть веков тому назад, но до сих пор  заслуженно  остававшихся
лучшим руководством практической политологии. Кроме меткого  наблюдения  о
характере  царедворцев,  император  усвоил  и  практический  совет:  ссоры
царедворцев - залог их верности императору. Мнадес докладывал императору о
всех  проделках  партии  Ишнайи,  Ишнайя  докладывал  императору  о   всех
проделках партии Мнадеса, и личный секретарь императора, его молочный брат
Ишим, пользуясь услугами не большой, но преданной группы людей, докладывал
о мелких сговорах между обеими группировками.
     Отсутствие императора задержало вечернюю аудиенцию на полчаса.  Потом
еще на полчаса и еще.
     Потом ее  отменили  совсем.  Потом  сквозь  толпу  придворных  прошел
старший следователь столичной управы господин Нан. Его  встретил  молочный
брат императора, Ишим, и препроводил в личные покои государя.
     Через два часа Нан уже покидал столицу. Люди информированные  узнали,
что бог по имени Ир, в праздник  которого  и  произошли  волнения,  придал
большое значение случившемуся. Бог явился во сне  главному  первослужителю
Ира и потребовал от него примерного наказания виновных. Бог также  выразил
уверенность,  что  розыском   преступников   должен   заниматься   старший
следователь Восточной управы господин Нан.
     Что ж - Ир - один из тысячи отцов императора, и отцовскую  волю  чтут
выше всего.


     Следователь Нан  был  удивлен  и  встревожен,  когда  его  вызвали  к
императору. Следователь Нан было предположил, что речь пойдет об  инисской
контрабанде, или о партии чахарского шелка, с которой по его  запросу  был
снят арест, или о той скверной истории с человеком из  Аракки,  когда  Нан
получил сорок тысяч, но пожадничал и сказал господину Ишнайе, что  получил
только двадцать, - и что Ишнайя мог проведать, что Нан его надул.
     И когда ему сказали, что ему  дают  девятый  чин  и  посылают  искать
убийцу судьи в провинцию Харайн, он было  не  поверил.  А  когда  государь
сказал ему об истинной цели миссии,  о  которой  было  ничего  не  сказано
царедворцам, Нан ужаснулся. Он подумал, что предпочел бы оправдываться  по
делу о чахарском шелке или араккском купце. Ибо речь шла не об  еще  одном
народном волнении и не о смерти  провинциального  чиновника.  Речь  шла  о
событии, в истории империи небывалом: о  внезапном  исчезновении  Великого
Ира: пропаже или похищении.
     И хуже всего, что господин Нан знал об этом событии то, что ни в коем
случае  не  могло  быть  известно  чиновнику  ведомства  Справедливости  и
Спокойствия Нану Акаи, но что было очень хорошо известно сотруднику  Фонда
Ванвейлена Дэвиду Стрейтону.


     Возвращение "Ориона" стало, без сомнения,  крупнейшей  сенсацией  для
человечества, уже привыкавшего числить Галактику своей  собственностью,  а
скандальное поведение некоторых ее участников еще добавило масла в огонь.
     Прошло уже двадцать четыре года  с  тех  пор,  как  торговый  корабль
"Орион", удирая от  случившихся  рядом  пиратов,  отклонился  от  курса  и
разбился на территории империи. Точнее, на  территории  империи  разбились
грузовые отсеки.
     Груз в отсеках находился далеко не безобидный. Груз принадлежал,  как
стало ясно из последующего скандала, Агентству Галактического  Надзора,  и
направлялся на планету Эркон, где и подлежал передаче тамошним  борцам  за
демократию. АГН так никогда и не представило полный  перечень  груза,  но,
судя по всему, в набор средств для борьбы за демократию входило не  меньше
тонны плазменных гранат и ракетные установки типа "Фавилла".
     Словом, у экипажа были все основания избавиться от такого  груза  при
первых признаках неполадок на корабле.
     Итак, грузовые  отсеки  разбились  на  территории  империи  -  но  не
взорвались. Аварийная капсула пролетела еще три тысячи  миль,  и  командир
корабля, Клайд Ванвейлен, сумел посадить ее на одном из западных островов.
Острова некогда входили в ойкумену, но были покинуты по приказу императора
Аттаха. На  свидетелей  посадки  она  произвела  сильное  впечатление,  но
последующие  рассказы  о  ней  не  отличались  от  других   реалистических
повествований о духах предках.
     Земляне соорудили нечто водоплавающее, и, переплыв море,  устремились
к своему кораблю. Как лосось на нерест.
     Они выдавали себя за заморских  торговцев,  подбирали  обрывки  чужих
языков и все больше слышали об огромной стране на  северо-востоке.  Вскоре
они встретились и с людьми империи, из  той  разновидности,  что  в  горах
называли пестрыми дрофами. Пестрая дрофа  -  птица  лукавая  и  униженная,
наглая, питается мертвечиной, но сама никого не убивает. Это были  частные
торговцы,  на  свой  страх  и  риск  отправившиеся   за   благовониями   и
драгоценными камнями. Они нарушали закон - торговля за  пределами  империи
была  государственной  монополией.  Но  государство   редко   пользовалось
монополией уже потому, что не любило напоминаний о  реальности  заграницы.
Даже эти люди, несмотря на свое корыстолюбие и храбрость, глядели  на  все
вокруг них, как на действительность второго сорта.
     Землянам рассказывали о Вее много и  с  гордостью,  и  смеялись,  что
варвары  не  знают  простых  вещей:  что  для  всякого  путешествия  нужна
подорожная, и для всякого человека - документ, что у храмов крыши  низкие,
а здания с высокими шпилями - это управы,  и  что  вся  земля  принадлежит
императору, потому что  государственными  землями  он  владеет  как  глава
государства, а храмовыми - как главный бог империи.
     Земляне наконец сообразили, что им не то чтобы прямо  морочат  голову
или видят  в  них  безобидных  правительственных  шпионов.  Просто  слово,
сказанное чужеземцу, сродни заклинанию, и стоит не в  изъявительном,  а  в
сослагательном наклонении. Притом же и отвечали им на  общегосударственном
языке, который  лучше  приспособлен  для  абстрактных  понятий,  а  потому
соблазняет описывать должное вместо существующего.
     Время тоже принадлежало государству, поглощенное и  раздавленное  его
пространством. Слово "государство"  употреблялось  только  в  единственном
числе. У времени же было два лика.
     В одном времени история кончилась с тех пор, как две тысячи лет назад
император Иршахчан сделал так, что в империи "нет ни войн, ни мятежей,  ни
угнетенья, ни бедных, ни богатых; нет несчастных, увечных, калек и сирот".
     В другом времени случались войны  и  мятежи,  мор  и  голод,  империя
распадалась  и  возникала  вновь.  Это  были  события  плохие   и   потому
ненастоящие. Но Боги  исправляли  ошибки  и  восстанавливали  неизменность
мира, - и крестьянский бунтовщик Инан,  родившийся  из  золото  яйца,  или
кочевник-завоеватель Кадерра становились не просто новыми императорами,  а
новыми воплощениями бога Иршахчана.
     Истинна была лишь та история, которая соответствовала образцу. Земные
сподвижники Иршахчана превратились в служащих  небесных  управ;  чиновники
правили и на небе, и  на  земле.  "А  иначе  почему  небесного  правосудия
приходится ждать столетиями?" - заметил землянам один ушлый стряпчий.
     На территории  столь  любящей  порядок  империи  падение  корабля  не
осталось  незамеченным.  Однако  земляне  как  раз  явились  в  империю  в
ненастоящее время, из тех, что именуются в хрониках "состоянием, близким к
недовольству", и  для  описания  которых  употребляется  время  "прошедшее
сослагательное", время событий, которые были, но не должны были быть.
     Земляне уже имели опыт вмешательства в  историю  в  соседней  стране.
Клайд Ванвейлен побывал даже в королевских советниках, и его  деятельность
на этом посту стала, как говорят, предметом  закрытых  слушаний  в  весьма
суровых инстанциях.
     Первый раз землян спасло то, что наследник престола, отдавший  приказ
об их аресте, был убит при попытке государственного переворота.
     Через неделю его преемник, мятежник  и  астролог  Баршарг,  арестовал
нескольких членов экипажа и довольно быстро вытряс из них все существенные
подробности (у Баршарга были такие  методы,  что  от  них  бы  и  черепаха
заговорила человеческим языком). На следующий день Баршарг был убит.
     А еще через две недели  бывший  друг  Ванвейлена,  советник  Арфарра,
присланный наводить порядок в мятежной провинции, снова  отдал  приказ  об
аресте чужеземцев.  Ничего  такого  он  о  них  не  знал,  но  был  просто
добросовестным чиновником и полагал, что всякий иностранец может оказаться
шпионом, а стало быть, подлежит аресту.
     Земляне могли попытаться  убежать,  -  корабль  был  вполне  готов  к
взлету,  но  их  удерживало  маленькое  обстоятельство.   Прежние   власти
провинции -  зарезанный  наследник  престола  и  повешенный  на  городской
площади Баршарг, - вынесли из корабля весь груз и  схоронили  его  где-то,
оформив как мешки с рисом или там детали для виноградных  прессов.  Какими
взятками вернуть все это на корабль, земляне не представляли,  зато  очень
хорошо понимали, что их тайна продержится до первой ревизии или до первого
вороватого чиновника, который сопрет со склада  "детали  для  виноградного
пресса" мощностью в двадцати три килотонны в тротиловом эквиваленте.
     У них были высокие покровители, - но высокие покровители  на  Вее,  -
это просто люди, которые требуют высокую цену за предательство  тех,  кому
покровительствуют.
     Землян, по приказу Арфарры, взяли в  Иров  день  прямо  на  пристани,
посереди ликующего народа.
     Землян взяли с поличным, сиречь с баржей, груженной оружием.
     То есть Арфарра полагал, что баржа нагружена кожевенными  станками  и
рудными машинами, и что чужеземные купцы, по просьбе  своего  покровителя,
нарушают закон, покупая запрещенные отныне машины.  Арфарра  отдал  приказ
вскрыть контейнеры...
     И тут на пристани появился сын Ира.
     По правде говоря, что произошло дальше оставалось  неясным,  так  как
каждый из участников встречи рассказывал о ней по-разному. Ну то  есть  до
того по-разному, что никакого сходства. Как будто эти люди сидели в  шесть
часов вечера у телевизора и  смотрели  разные  программы,  а  потом  стали
выяснять, что именно они  смотрели  в  шесть  вечера.  В  частности,  одни
утверждали, что контейнеры были вскрыты и народу предстали мешки с  мукой.
Другие утверждали, что баржа отвязалась от причала и тут  же  на  середине
реки утонула. Что же касается  пленки,  имевшей  быть  в  амулете  на  шее
Ванвейлена, то она была засвечена.
     Было бы любопытно спросить у Арфарры, чиновника, который охотился  за
землянами, что именно видел он, но  это  было  совсем  уж  затруднительно:
через три года чиновника сослали в каменоломни, а по прибытии - удушили.
     Так что, по правде говоря, представления землян были  немного  точнее
одного  из  древнейших  упоминаний  об   Ире,   принадлежавшего   заезжему
путешественнику V века до основания империи: (отрывок  этот,  составлявший
часть  обширного  сочинения  "Достопамятные  обозрения  натуры  ближней  и
дальней" вошел сто двенадцатым свитком  в  "Книгу  творения  ойкумены",  и
больше ничего из "обозрений" не сохранилось, аминь).
     "Прибыл   в   Уннушинак   (так   тогда   назывался   Харайн).   Места
благодатнейшие. Просо и полба родят сам-восемьдесят. С этих мест, говорят,
в год можно собирать шесть сот мер золота, если не слишком усердствовать с
налогами. Видел также котловину, похожую на большую супницу,  диаметром  в
треть дневного перехода. Котловина эта примечательна тем, что на  западном
ее склоне растет сорт дынь, необыкновенной  величины  и  вкуса,  желтых  и
сетчатых, называемых "кургун". Нигде я не едал подобных дынь. Еще об  этой
котловине можно сказать следующее.
     Время от времени на юго-западном ее склоне один  из  камней  начинает
пропадать и течь туманом. Бывает это то весной, то осенью, то  раз  в  два
года, а то через пятнадцать лет. Из тумана образуется сфера. Полагаю,  что
тут  природное  явление,  вызванное  вихревым  растяжением  эфира,  сквозь
которое проглядывает первоначальная материя мироздания, потому что  растет
этот шар, не увеличиваясь в объеме, а на манер луны, как бы высветляясь из
полумесяца в сферу.
     Варвары, однако, построили там храм и почитают это явление как  бога.
В определенный день прибегает туда олень. Ему потом золотят рога, водят по
провинции и называют сыном Ира. Говорят, что раньше Ир вселялся в людей. Я
лично этому не верю. Ибо из-за этого оленя  исцеляются  люди  и  вырастает
урожай таков, что налоги можно безбоязненно повысить  еще  на  восемьдесят
мер золота. А в том, что олень этот понимает человеческую речь, я убедился
своими глазами. А от такой вещи, от которой животное  делается  человеком,
человек, несомненно, должен сделаться богом, что противно разуму и  потому
невозможно.
     Дальше по большой равнине есть еще десять таких котловин,  но  эта  -
самая крупная".
     Несомненно, что на землян встреча с сыном Ира  произвела  куда  более
глубокое впечатление, чем на старинного путешественника, восхитившегося  в
своем рассказе, прежде всего, дынями.
     Для  начала  они  вспомнили  изрядно   позабытые   ими   за   полгода
обстоятельства катастрофы и  теперь  усмотрели  в  последний  явный  божий
промысел.
     Тут же выяснилось, что  каждый  беседовал  с  богом  на  разные  темы
(причем не все признались, на какие), а запись  беседы  бесследно  стерта.
Между экипажем состоялась краткая богословская дискуссия на тему: может ли
озарение засветить фотопленку?
     Единственный христианин на корабле, агент АГН Сайлас Бредшо,  отнесся
к дискуссии без особого восторга и пробормотал что-то насчет того, что Бог
- везде, и вовсе не обязательно лететь двадцать тысяч лет, чтобы уверовать
в него.
     Впоследствии членов  экипажа  подвергали  глубокому  зондированию,  -
напрасно!  С  ними  действительно  говорили  о   разном,   -   словно   по
шестиканальному    телефону.    Имелось    шесть     разных     восприятий
действительности, - но действительность-то было одна? Или нет? Словно было
шесть разных снов, кончившихся одним и тем же - звоном будильника.
     В любом случае было несомненным, что  началом  массовой  фобии  стало
событие, о котором его участники даже не могли вспомнить.
     Главным возмутителем спокойствия явился бортинженер Хатчинсон.
     "Чудо - это нарушение законов природы, - говорил  он,  охотно  делясь
новоприобретенной верой с репортерами. - Оно может  происходить  внутри  и
вне души. На земле чудеса давно происходят лишь внутри души, и  их  нельзя
зарегистрировать. На Вее  же  чудеса  доступны  опытному  наблюдению.  Там
озарения может испытывать не только человек, но и приборы. Само физическое
единство  Веи  и  постоянство   ее   обычаев   обязано   непосредственному
вмешательству Бога в жизнь людей. Империю соединяют не социальные  законы,
а чувство материальности Бога, утерянное Землей. Тысячелетия  человечество
стремилось к звездам. Теперь я знаю, почему: чтобы у звезд наука потерпела
поражение от опыта."


     Девятое,  от  опыта,  доказательства  бытия  Божьего  стало  газетной
сенсацией первой величины.
     Руководители комиссии по космическим исследованиям при ООН  рвали  на
себе  волосы.  Штатные  психологи  комиссии,  как  могли,   оправдывались,
предоставляя  тесты,   свидетельствовавшие   об   абсолютной   психической
уравновешенности Рональда Хатчинсона как до, так и после полета. Тесты эти
попали на страницы газет, породив в  ККИ  новую  волну  выволочек  и  даже
отставок.
     Анри Лашевр, сам бывший космонавигатор, провозгласил  начало  научной
теологии. Лашевр открыто потребовал, чтобы Ватикан отрекся от  неотомизма,
продолжавшего быть официальной философской доктриной церкви,  ввиду  того,
что  свойственное  Фоме  Аквинскому   разделение   мира   на   познаваемое
существующее и непознаваемое сущее утратило смысл в свете новейших научных
данных.
     Стало ясно, - утверждал Лашевр, - что познание бытия  бога  из  бытия
мира возможно не только путем аналоги, но и путем  научного  знания.  Опыт
раскрывает не только внешние причины и поверхностные связи  явлений  -  он
способен познать конечные причины, доселе  считавшиеся  постигаемыми  лишь
разумом или откровением.
     Божественность  Вещного,  кощунственно  провозглашаемая   современной
неозападной цивилизацией, - считал Лашевр  -  лишь  предпоследняя  ступень
перед признание Вещности Божественного.
     Рамон Гонзалес, уроженец третьей  марсианской  колонии,  провозгласил
себя учеником Лашевра. Он утверждал,  что  на  Вее  надо  надо  не  только
доказательство  бытия  Божиего,  но  и  образец  социального   устройства,
основанного на принципе "быть",  а  не  на  принципе  "иметь".  Чудо  суть
основополагающий  социальный  инс