залось, что  яшмовый  араван
ушел от Ханалая, ожидая более выгодных условий. На самом деле он  ушел  от
Ханалая, ожидая другого: он понимал, что  Фрасак,  услышав  о  переговорах
между ним и Ханалаем, непременно попытается его арестовать, что этот арест
вызовет восстание, и что  человек,  чей  арест  вызвал  восстание,  станет
безраздельным духовным владыкой Харайна!
     И вот арестованного ввозят во дворик, и я любуюсь на  его  затылок  с
надвратной башенки и рассчитываю преподнести ему самую большую в его жизни
неожиданность, когда вдруг на галерею  напротив  меня  выскакивает  араван
Фрасак и летит вниз головой в  фонтан,  вполне  мертвый,  а  за  ним  этак
неторопливо выходит наместник Ханалай и  начинает  распинаться  по  поводу
негодяя, который вздумал учинить такой арест. Ханалай был тоже не дурак  -
он сообразил, что лучше возглавить грядущее возмущение  по  поводу  ареста
яшмового аравана, чем пасть его жертвой! Но Ханалай еще получит свое.
     Арфарра сидел молча.
     - Не будьте  слепы,  господин  Арфарра!  Лагерь  Ханалая  состоит  из
грабежа и убийства, а слава о милосердии яшмового  аравана  все  растет  и
растет! Что он сделал, этот милосердный?  Запретил  сжечь  пару  городков?
Помилуйте, - жить бок о бок с такой грязью, да еще  иметь  славу  святого!
Ханалай дважды глупец.  Я  знаю,  что  произойдет,  когда  Ханалай  займет
столицу: он отрубит голову сначала вам, потом Киссуру,  а  государю  -  не
успеет. Ведь Ханалай не знает, что его  пророк  воистину  может  совершать
чудеса! И вот, когда над головою государя будет занесен топор, с неба  или
еще откуда упадет молния о шести ножках, - и прямо на  голову  Ханалаю!  А
государь вернется в свой  дворец  и  назначит  первым  министром  яшмового
аравана!
     - Прощайте, чахарский князь, - сказал Арфарра, поднялся  и  вышел  из
комнаты. Вслед за ним гуськом засеменили два чиновника.
     Шаваш остался лежать и глядеть в потолок. Между потолком и ним лениво
колыхались зеленые круги: круги спускались все ниже и  ниже,  крутились  и
раскачивались, хотели вобрать в  себя  Шаваша.  Шаваш  думал  о  том,  что
Арфарра даже и не пытался добиться от него союза.
     Пришел лекарь, раскрыл больного, стал мазать вздувшееся красное  мясо
на ногах и на животе.
     - Я выживу, - спросил Шаваш.
     - Нет, - ответил лекарь.
     Оставив Шаваша, Арфарра прошел в свой кабинет и заперся там  надолго,
шелестя бумагами. Никого к нему не пускали:  только  вечером  пришел  один
человек и принес письмо.
     Арфарра  развернул  письмо:  это  была  просьба  о  тайной   встрече,
посланная ни кем иным, как яшмовым араваном.  Переговоры  эти  велись  уже
вторую неделю. Арфарра подозревал в них ловушку.
     Арфарра глядел на бумагу. Итак, люди со звезд не убрались из ойкумены
восвояси...  они  ходили  меж  людей  империи,  как  оборотни,   смотрели,
думали... Арфарра представил себе, что они думали.
     Двадцать пять лет  назад  Арфарра  имел  дело  с  Ванвейленом  и  его
товарищами. Кто они такие, он не знал, - но  он  не  мог  ошибиться  в  их
смешной и наивной любви к самостоятельности и свободе. Двадцать  пять  лет
назад Арфарра обманул Ванвейлена, использовал его, как пешку:  что  мешает
предположить, что Ханалай  точно  так  же  использовал  и  обманул  своего
чужеземца?
     Расспросить еще Шаваша? С этим человеком  говорить  было  бесполезно.
Можно был б спросить: "То у  вас  получается,  что  люди  со  звезд  хотят
разъять ойкумену на части, то у вас получается, что яшмовый  араван  хочет
быть первым министром?" Ну и что? Шаваш  возразит:  это  правительство  их
хочет разрубить страну на части,  а  яшмовый  араван  хочет  стать  первым
министром. Ибо, поистине, источник всей истории в том,  что  правительству
выгодно одно, а агенту правительства выгодно другое. Может, Шаваш и  прав.
Притом яшмовый араван приваживает государя: Шаваш этого не может знать,  а
он, Арфарра, знает. Какой стыд! Во всей ойкумене  один  чужеземец  пожалел
императора! Или...
     Арфарра вертел письмо в руках. Если  душа  и  государство  чужеземцев
устроены так, как полагает этот сумасшедший чиновник, то  это  -  ловушка.
Если же они устроены так, как полагал все эти четверть века Арфарра  -  то
эта встреча, возможно, изменит судьбы ойкумены.
     Поздно ночью Арфарра выехал с несколькими  спутникам  из  осажденного
города. Ночь была нежна и прохладна, луны осторожно крались  в  небе,  как
два белых барсука, след в след, и конникам в боевых доспехах было удобно и
нежарко. Через час достигли  разрушенного  храма  Фрасарха,  -  на  берегу
ручья, за храмом, стоял домик для еды с маленькой острой крышей.
     Арфарра, пригнувшись, вошел в домик: на столике, накрытом для  троих,
стояла миска с  пирожками  и  горела  масляная  плошка,  на  стене  висело
несколько  сухих  молитвенных  венков.  За  столиком,  пригнувшись,  сидел
человек и ел сладкий пирожок с маслом и сахаром. Человек поспешно встал  и
сделал  восьмичленный  поклон.  Арфарра  ответил  тем  же.   Человек   был
толстенький, похожий  на  персик:  глазки  его,  распустившиеся  при  виде
Арфарры, зашныряли по сторонам. Арфарра узнал по приметам господина Ханду.
     - А что же... гм, - Арфарра запнулся, - что же пророк?
     - Я не знаю, - сказал с досадой Ханда, - придет  ли  он,  но  если  и
придет, то только после полуночи.
     Они сели.
     - Разумные люди, - сказал Ханда, - сожалеют, что наместник  осмелился
на бунт. Вот - он выставлял вас негодяем, говорил, что богатство подданных
- залог богатства  государства.  Велел  людям  объявлять  свои  имущества.
Богатые люди послушались его, а теперь что? Он  издал  указ,  по  которому
каждый, не отдавший имущества на борьбу с врагами народа, сам враг народа!
     Арфарра глядел  в  ночное  окошко.  В  комнате  было  три  окошка,  -
счастливое число.
     - Увы, - говорил меж тем Ханда от имени богатых людей, - мы были  как
поленья, заключившие союз с огнем, и господин Айцар был  как  царь  мышей,
который привел  кошку  в  мышиную  норку,  чтобы  та  расправилась  с  его
недругами...
     Так они говорили некоторое время, и обсудили все приемлемым  образом,
и Ханда наконец сказал, улыбаясь: "Наши условия  -  ваши  условия.  Мы  бы
хотели, однако, чтобы вы не казнили  никого,  кроме  тех,  на  которых  мы
укажем."
     Наконец во дворе всхрапнула лошадь, что-то свистнуло, зашуршали шаги.
"Это,  верно,  пророк"  -  сказал  Ханда.  Арфарра  обернулся   к   двери.
"Интересно, похож ли он повадками на Ванвейлена", - подумал Арфарра.
     Дверь разошлась в стороны: на пороге стоял Ханалай.
     И если вы хотите узнать, что произошло  дальше  -  читайте  следующую
главу.



                                    20

     Ханалай, нагнувшись, неспешно вошел в комнату.
     - Ба, - сказал Ханалай, подцепив лапой блюдо с пирожками, - разве это
угощение? Поистине, гость, кто бы он ни был, - дорога к  небу.  Как  можно
плохо принимать гостя?
     В дверь, поскрипывая сапожками, входили люди. Иные, подходя к  столу,
развязывали узлы с провизией, другие вставали с секирами и мечами у  стен.
Арфарра понял, что его дружинники в сенях уже  перебиты,  и  что  Ханда  с
самого начала заманивал его в ловушку.
     - Я, - сказал Ханалай, - невежественный человек, а  мои  советники  -
мудрые люди. Я говорю им: "Пока Арфарра в столице -  ее  никак  не  взять.
Если Арфарры не станет, - через сколько времени мы возьмем  столицу?"  Мои
советники мудрые люди, но они начинают спорить. Одни  говорят  "через  два
дня", другие - "через четыре". Я растерялся и решил позвать вас,  господин
Арфарра, чтобы вы сами ответили на этот вопрос.
     - Что ж, - сказал Арфарра, -  вы,  может  быть,  возьмете  столицу  и
завтра. А послезавтра ваше войско разграбит ее и  разбежится,  потому  что
все эти люди пришли сюда в надежде иметь выгоду в грабеже  и  вернуться  в
свои деревни. Если вы попытаетесь воспрепятствовать грабежам, вас  сметут,
как сухой лист. А потом вы останетесь на развалинах Небесного Города,  без
войска и с репутацией святотатца. И тогда люди более умные, из тех, что не
спешат называться государями и министрами, откажут вам в подчинении,  -  и
кто-то из них, инисский правитель, или чахарский князь, через двадцать лет
станет хозяином ойкумены, населенной, впрочем, покойниками,  оборотнями  и
людоедами.
     - Тю, - сказал Ханалай, - а ведь я  мог  бы,  пожалуй,  подарить  вам
голову этого изменника Ханды, и заключить с вами мир: останусь ли я первым
министром?
     По  знаку  Ханалая  перед  Арфаррой  поставили  походную   тушечницу,
расправили бумагу.
     - Я действительно  хотел  бы  заключить  мир,  -  сказал  Ханалай.  -
Позовите сюда Киссура, и мы договоримся.
     Арфарра вздохнул и сказал:
     - Я конечно не  позову  Киссура.  Двух  кабанов  не  жарят  на  одном
вертеле.
     - Ладно, - сказал Ханалай, - но уж одного-то кабана я изжарю  в  свое
удовольствие.
     Арфарру  показали  всему  разбойничьему  городку:  это  заняло  много
времени, и стража дважды сменялась, следя,  чтобы  пленника  не  убили  до
смерти. Потом провели по дорожкам сада через все семь  ворот  в  залу  Ста
Полей, малую залу в загородном дворце.
     На сверкающем троне сидел государь Варназд, и одна нога его опиралась
на синий квадрат, называемый небо, а  другая,  -  на  коричневый  квадрат,
называемый земля, так что было ясно, что тот, кто стоит на троне, попирает
ногами небо и землю. Государь Варназд был без  маски,  и  все  видели  его
бледное и испуганное лицо. У ног государя,  на  янтарных  ступенях,  сидел
яшмовый  араван.  Слева  стоял,  улыбаясь,  Чареника.  Ханалай,  в  полном
вооружении, сидел на помосте  справа.  Его  разодетые  командиры  натянуто
улыбались.
     - Государь! - сказал Ханалай, - я, простой  крестьянин,  увидел,  что
все беды в государстве произошли из-за  несогласия  его  частей  и  козней
колдуна и  самозванца,  проникшего  во  дворец,  и  я  поклялся  устранить
несогласие и положить ойкумену к вашим ногам. И четыре месяца  назад  боги
позволили мне, простолюдину, освободить моего государя из  рук  колдуна  и
самозванца, называющего себя Арфаррой, а нынче они отдали мне  лже-Арфарру
в руки: вот он перед вами! Сегодня вы подпишете указ о его казни!
     Двое дружинников Ханалая подхватили старика  и  швырнули  к  ступеням
трона. Государь закрыл лицо руками. Арфарра поднял голову и, не отрываясь,
глядел на человека у янтарных ступеней, пытаясь отыскать  его  сходство  с
Клайдом Ванвейленом. Пророк опустил глаза и молчал.
     Государь нерешительно повернулся к Чаренике и сказал:
     - Я бы хотел провести расследование, прежде чем подписать такой указ.
Бывает, что казнь невинного губит государство.
     Чареника усмехнулся и ответил:
     - Министр Ханалай говорит правду, как бы ни обстояли  вещи  на  самом
деле. Если этот человек попался в плен, - стало быть,  он  -  неудачник  и
самозванец.
     - Я не подпишу такого указа, - громко сказал государь.
     - Я вижу, - вскричал Ханалай, - этот чернокнижник до сих пор  морочит
государя! Уж не считаете ли вы его настоящим Арфаррой?  Но  я  вырву  вашу
душу из когтей беса! Клянусь, и получаса  не  пройдет,  как  этот  человек
признается, что он самозванец и колдун.
     По знаку Ханалая с Арфарры содрали рубаху. Старик понял,  что  мучить
его будут прямо на глазах молодого государя.
     - Такие сцены, - сказал Арфарра, - не для глаз  государя.  Нельзя  ли
где-нибудь в другом месте?
     Ханалай молча осклабился. Арфарру повалили ничком,  -  один  стражник
сел на ноги, а двое других принялись бить его расщепленными палками.
     - Ну что, - спросил Ханалай через некоторое время, -  признаешь,  что
ты самозванец и чернокнижник?
     Арфарра  молчал.  Один  из  стражников  намотал  волосы  на  палку  и
приподнял его голову, чтобы убедиться, что старик не потерял сознания.
     -  Я,  невежественный  человек,  -  сказал  Ханалай,  -  слыхал,  что
чернокнижники  зашивают  себе  под  мышки  особые  грамоты,  и  оттого  не
чувствуют боли. Я думаю, если мы поищем с ножом у него подмышками, то  эта
тварь наконец раскается.
     Арфарру подняли и стали привязывать к столбу, выламывая руки.
     - Не надо, - закричал государь, - не надо, я подпишу все, что угодно!
     Ханалай усмехнулся. Арфарру отвязали от столба  и  даже  накинули  на
плечи плащ. Государь подписал указ о самозванстве Арфарры и о  немедленной
казни самозванца, негодяя и  друга  лжи,  и  еще  кое-что,  о  чем  просил
Ханалай. Яшмовый араван так и не оторвал взгляда от янтарных ступеней.
     Ночью Арфарра очнулся в камере. Тюремщик напоил его горячим  бульоном
и  сказал,  что  яшмовый  араван  посоветовал  беречь  Арфарру  на  случай
возможной перемены судьбы:  кто  знает,  на  кого  можно  выменять  такого
пленника! Но Ханалай возразил, что святой  отец  мало  смыслит  в  мирских
делах, и велел распять самозваного Арфарру завтра. Потом  тюремщик  сел  в
угол, - узник лежал, не шевелясь, в каменной  проруби  на  гнилой  соломе.
Рубаха на спине слиплась от крови. Арфарра ждал: неужели не придет яшмовый
араван? Прошел час, другой... Арфарра понял, что нет,  не  придет,  и  что
яшмовый араван такая же игрушка в руках Ханалая, как и сам государь.
     Близилась середина ночи. Арфарра  попытался  перевернуться,  охнул  и
горько заплакал. Все было, как четверть века назад, - только еще страшней.
В двухстах шагах, - думал Арфарра, - спит человек,  вероятно,  соплеменник
Ванвейлена! Было ужасно, - умирать в двухстах шагах от  тайны  и  даже  не
знать, какова она из  себя.  Было  ужасно  видеть,  что  это  из-за  тебя,
четверть века назад, и тайна пропала,  и  сломалась  судьба  страны.  Было
ужасно знать, что это из-за тебя судьба страны сломалась  два  года  назад
опять, на этот раз непоправимо. И уже  совсем  ужасно  было  при  этом,  -
четверть века пользоваться  народной  любовью  и  существовать  в  десятке
самозванцев. "Завтра меня казнят" - подумал Арфарра в  отчаянии,  -  "и  я
никогда ничего не узнаю."
     Скрипнули засовы, - в камеру вошел  Ханалай.  Он  шуганул  стражника,
укрепил над изголовьем масляный фонарь и сказал:
     - Я, - простой человек. Я увидел, что  господин  Арфарра  мешает  мне
освободить столицу, и спросил  у  своих  советников:  "Почему  бы  нам  не
пригласить его на переговоры и не схватить?" Мои  советники  мудрые  люди,
они возмутились: "Как можно! Арфарру не поймаешь на такую уловку..."
     Ханалай рассмеялся:
     - Почему вы явились туда?
     - Чугунный котел - и тот нет-нет да и треснет, - ответил Арфарра.
     Ханалай покачал головой.
     - Я невежественный человек, - сказал Ханалай. Я подумал так, как  вы,
- но мои советники - мудрые люди.  Они  качают  головами  и  говорят,  что
что-то тут не то: надо взять и пытать этого человека, пока  он  не  скажет
истинной причины.
     Арфарра тихо закрыл глаза. Ханалай встал, отодвинул травяную  тряпку,
накинутую поверх пленника,  и  задумчиво  потыкал  пальцем  ему  в  спину.
Арфарра закусил губу от боли. Ханалай вздохнул, подтянул одеяло на место и
вытер палец.
     - А ну их к бесу, - сказал Ханалай, - моих  мудрых  советников.  Сами
курицу зарезать  не  могут,  а  такие  приказы  подписывают,  что  мясника
стошнит. Я так полагаю, что это большая ошибка пытать  человека,  если  не
знаешь заранее, в чем он должен признаться.
     Арфарра молчал.
     - Мои советники, - продолжал Ханалай, - говорят мне, что не пройдет и
недели после вашей казни, как столица падет. Хочу  спросить  ваше  мнение:
так ли это?
     - Да, - ответил Арфарра.
     - Еще мои советники сказали, что если вы  напишете  людям  в  столице
указ о том, что Небо покарало вас за непослушание государю  и  его  верным
слугам, и что перед смертью вы поняли весь ужас своих грехов и  призываете
жителей столицы раскаяться, - то тогда столица сдастся через  два  дня,  и
при этом будет больше порядка и меньше убийства. Так ли это?
     - Да, - ответил Арфарра.
     - И еще они сказали, что вы подпишете такой  указ,  если  я  пообещаю
просто отрубить вам голову, не мучить. Так ли это?
     - Нет, - ответил Арфарра.
     Ханалай огорчился и обеспокоился.
     - Но ведь вы, - чиновник и верноподданный. Неужели собственная  честь
вам дороже, чем порядок и благополучие тысяч и тысяч? Как вы можете думать
об одном лишь себе?
     - Убирайтесь, - сказал Арфарра.
     Ханалай покачался-покачался на своем чурбанчике, завернулся  в  плащ,
подхватил масляный фонарь и пошел к двери. У двери он обернулся:
     - Скажите, господин Арфарра, - произнес Ханалай, - если бы я два года
назад не взбунтовался, арестовали бы вы меня или нет?
     Арфарра поднял голову. Простонародный выговор вдруг куда-то исчез  из
речи Ханалая, равно как и ссылки на мудрых советников.
     - Нет, - сказал Арфарра, - не арестовал бы.
     - Да, - сказал Ханалай, - я и сам  давно  понял,  что  не  арестовали
бы... Знаете, господин Арфарра, я чрезвычайно сожалею о своем восстании.
     Да, через неделю после вашей казни я возьму  столицу:  а  через  день
после того, как  я  возьму  столицу,  мои  люди  упьются,  как  свиньи,  и
разбегутся с награбленным... Вы правы! Моя слава сыграла  со  мной  дурную
шутку: я был хорошим разбойником, но я так и  не  смог  навести  в  войске
порядок, и мне пришлось убить всех, кто мог навести порядок за  счет  моей
смерти.
     Моя главная ошибка была в том,  что  я  взял  себе  в  мудрецы  этого
самозванца, яшмового аравана. Никакой он не пророк, потому  что  пророк  -
это тот, кто делает черное белым, а белое -  черным.  А  этот  человек  не
умеет превращать черное в белое, и  наоборот,  а  только  говорит,  что  -
черное, а что - белое. А теперь он вообще молчит и сидит,  как  камень,  у
меня на шее, а слава его растет, потому что он сидит и молчит. И я не могу
казнить его, потому что все мои солдаты возопят, и не могу  отравить  его,
потому что тогда скажут, что с его смертью ушла  моя  удача.  И  я  больше
всего на свете хотел бы прийти к согласию с вами: но я не  могу  прийти  к
согласию с  одним  Арфаррой,  если  у  меня  в  совете  уже  сидит  другой
Арфарра...
     Ханалай замолчал. В камере было темно  и  сыро,  и  от  этой  сырости
громко потрескивал фитиль в масляном фонаре. Тень Ханалая  протянулась  по
всему полу, и на стенах плясали красноватые сполохи.
     - Я чрезвычайно сожалею, - повторил Ханалай, - что не могу  прийти  к
согласию с вами, господин Арфарра.
     - Я также чрезвычайно сожалею об этом, господин Ханалай.
     Разбойник помолчал, повернулся и вышел.
     На следующее утро Арфарру провели по улицам лагеря  к  большим  белым
воротам, в  верхней  части  которых  Ханалай  имел  обыкновение  распинать
преступников. С него сорвали почти всю одежду. Собралось множество народу.
Государь Варназд плакал, закрываясь рукавом.
     Ханалай приказал прибить Арфарру за руки к верхним балкам, прямо  под
фигурами переплетенных деревянных змей, постоял немного и ушел. Потом ушли
его военачальники. Часа через три дорога  у  ворот  опустела.  Стоял  лишь
десяток стражников, у стены, закрыв лицо, сидел яшмовый араван.  Время  от
времени  в  ворота  проезжали  всадник  или  телега,  один  воз,   доверху
нагруженный сеном, чуть не задел ног Арфарры.
     Сначала Арфарре были видны с  высоты  холмы,  и  взгорки,  обнаженные
деревья и цветущие вишни, и дальняя голубая река, изогнувшаяся на  солнце.
Потом они покрылись каким-то неровным сиянием, стали дрожать и распадаться
на капли. Арфарре стало трудно видеть эти реки и холмы как реки  и  холмы,
словно  расскочилась  цепочка,  связывавшая  мир  и  его   глаза.   Солнце
закрутилось и заплясало, в небе появилась большая белая птица. Одно  крыло
у птицы было с красной полосой, другое -  с  синей  полосой.  Она  летела,
тяжело махая крыльями. Это была та самая птица, на которой  четверть  века
назад прилетел Ванвейлен.