,  надо
купить его у варваров... Дай мне  два  миллиона  золотых  государей,  и  я
привезу зерна на всю летнюю кампанию.
     Рехетта сказал:
     - Хорошо.
     Думается мне, что Даттам был глуп, а Рехетта - благороден.
     Почему Рехетта был благороден? Потому что  поставил  интересы  народа
выше собственных. Ибо деньги для зерна надо было изъять тайно от Бажара  и
других: станут говорить, что Рехетта  утаил  золото...  А  зерно  привезет
Даттам - станут говорить: Даттам накормил народ.
     Почему же Даттам был глуп? Потому что ему все казалось, что восстание
- это предприятие, и что кто накормит народ хлебом, тот и получит  прибыль
властью. Разве, однако, законы войны - законы хозяйства?
     Воистину восстание: время, когда отмирают силлогизмы  и  господствуют
чары! И народ не отличает правду от насмешки над правдой. Поднимаются люди
во имя изобилия вещей и радости  жизни  -  а  меж  тем,  поглядишь,  какое
равнодушие к вещам и жизням...


     По приезде Даттама к варварам выяснилось, что варвары  совершенно  не
понимают  дел  империи.  Послов  правительства  они  называли   "вассалами
императора", а послов мятежников "вассалами Небесного Кузнеца".
     Король Шадаур Алом  раскрыл  Даттаму  врата  гостеприимства,  подарил
рабов  и  меха,  а  молодой  сын  его  стал  побратимом   Даттама.   Послы
правительства  встревожились  и  прибавили  денег  королю.   Даттам   тоже
встревожился  и  дал  королю  еще  больше   денег.   Послы   правительства
посовещались и подарили королю черноногого коня стоимостью  в  две  тысячи
золотых. Король этого и добивался. Золото он раздал дружине и  двинулся  в
поход на инуваков, вторгшихся в его край с северо-востока.
     Даттам спросил, может ли король продать ему зерно. Тот удивился:
     - Откуда у меня запасы зерна? Я - господин свободных людей,  а  оброк
платят только рабы... Рабов, кстати, могу продать...
     Даттам удивился:
     - Если у вас нет запасов, что же вы делаете, если в стране неурожай?
     - Я иду войной на соседей, - отвечал король, - и вообще сдается  мне,
что свободному человеку не подобает добывать трудом то, что  можно  добыть
разбоем.


     Тогда Даттам решил купить зерно у владельцев  поместий  и  поехал  по
стране варваров. Надо сказать, что завоеватели ее тоже  в  некотором  роде
были колдунами: села превратили в поместья, каналы во рвы, города - в леса
и топи. С тех пор у аломов все наоборот. Земля тоже общая, но  не  с  тем,
чтоб была справедливость, а с тем, чтоб хранить боеспособность.  Торговцев
презирают - но не потому, что те  алчны  и  вороваты,  а  потому,  что  не
склонны к вооруженному грабежу. Церемоний и мер  не  знают,  счет  времени
спутан. Золото считают богом и зарывают его в землю.  Живут  очень  бедно,
потому что в древности, когда раздавали священные вещи, варвары  опоздали:
злаки и треножники уже разобрали, остался только меч и конь.
     Так близки к звериной природе, что многие в бою, вопреки своей  воле,
обращаются в рысей и волков. Однако, надо  сказать,  что  когда  две  рыси
дерутся,  они  дерутся  по  правилам:  сначала  шипят,  бранятся,   брюшко
показывают, потом сходятся в поединке. А звери миролюбивые, как зимородок,
дерутся насмерть и без правил.
     А у варваров, если кто побежден в поединке, становится лучшим  другом
победившего. Даттам приобрел очень много друзей, но все равно считал,  что
лучший способ борьбы - не поединок,  а  резня,  ибо  в  глубине  души  был
миролюбив.
     Господа, охотясь, разоряют поля, а воюя -  все  остальное.  Крестьяне
поэтому запасов не делают.  Все  выращенное  сверх  необходимого  идет  не
государству, а на корм  скоту  и  господам.  На  пирах  едят  сверх  меры,
предусмотрительность и бережливость считается позором, как знание грамоты.
Так что оказалось, что зерна на продажу нет ни у короля, ни у господ, ни у
крестьян.
     Король подарил Даттаму поместье, к нему многие  пристали  в  дружину.
Одевался и вел себя Даттам, как варвар. Говорил: "Как свободный человек".


     Про золотые глаза Даттама все говорили: "большой шакун".
     Дело в том, что у варваров, как и в  империи  почитали  Шакуника,  но
почитали неправильно, вертелись и пели, как в бою. Это слово, "шакун",  на
вейский даже не переведешь, как, скажем, слово "сущее" - на аломский.
     Шакун - это вроде силы,  мощи  и  судьбы.  Сущее  без  существующего,
субстанция без акциденции, чистая значимость и чистая  форма.  Растекается
по мирозданию, как масло по гадательному ковшу, но как бы задерживается  в
складках бытия, удачливых людях и чудесных предметах. Большой шакун, - это
и плодовитая корова, и урожайный год, и удачливый воин. Большой шакун -  в
мечах и конях, которыми король одаряет своих  верных.  Король  как  бы  не
средоточие закона, а средоточие удачи.
     Даттам принес в жертву Шакунику сто баранов: догадался, что его после
этого будут очень почитать. А самому богу сказал так:
     - Мне надоели  боги-чиновники,  боги-неудачники,  боги-сумасшедшие  и
боги-трансцендентные. Я нашел тебя, и я  буду  владеть  тобой,  как  своей
волей и собственностью.


     Несколько раз Даттам встречался  с  монахами-шакуниками  из  империи.
Дело в том, что служителям бога, почитаемого по обе стороны границы,  было
как-то легче ходить из империи к варварам.  А  так  как  храм  был  весьма
склонен к наживанию денег,  то  поговаривали,  что  монахи  ходят  туда  и
обратно с контрабандой.
     Однажды разыскавший Даттама монах-шакуник передал Даттаму  письма  от
Бажара и Рехетты. Рехетта писал: "Весной поля остались пустыми.  Крестьяне
разучились сеять рис и  не  научились  воевать.  Правительственные  войска
стоят на границах и ждут,  пока  бунтовщики  сдадутся  сами.  Если  ты  не
вернешься с зерном, - восстание обречено".
     Бажар писал: "Рехетта  хочет  задержать  вас  у  варваров  под  любым
предлогом. Он оттер всех, кто начинал с  ним  восстание,  и  окружил  себя
бывшими чиновниками. Не имея убеждений и заслуг перед народом, они зависят
лишь от милости Рехетты. Принялись за прежнее:  понуждают  крестьян  сеять
рис и платить налоги, а не сражаться за свободу. Возвращайтесь  немедленно
- нам нужны вы, оружие и кони".
     Письма  были  запечатаны,  однако  монах  спросил,  когда  Даттам  их
дочитал:
     - Что вы собираетесь везти: оружие или зерно?
     Даттам помолчал и ответил:
     - Вернусь, как закуплю зерно. Но, увы, это очень трудно.
     - Сколько вам нужно?
     - Десять тысяч иршахчановых горстей.
     - Если вы  согласны  заплатить  десять  ишевиков  за  горсть,  можете
возвращаться завтра. Храм привезет рис прямо в Анхель.
     - Храмовые земли, - возразил Даттам, - совсем рядом с  освобожденными
районами. Стоит нам пойти на юг - и зерно  достанется  нам  даром.  Четыре
ишевика.
     - А что скажут  в  столице,  если  узнают,  что  храм  продает  зерно
бунтовщикам? Большой риск - большая цена.
     Сошлись, однако, на восьми ишевиках.



                  ПОВЕСТЬ О ЗОЛОТОМ ГОСУДАРЕ. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

     Меж тем в ойкумене случилось вот что: весной Бажар захватил земли  на
левом Орхе. Велел выпороть реку и разрушить дамбы. Реку пороли, пока  вода
не стала кровью. Тогда воду спустили через сети и поймали в  них  зеленого
червя в шестьсот локтей. Бажар сказал:
     - Проклятая тварь! Ты сожрал тысячи, а теперь боишься плетки!
     Червя зарубили и сварили: хватило на трехтысячный  отряд.  Мясо  было
необыкновенно нежным, и многие у Бажара хвастались, что они съели  бога  и
сами стали богами.


     Надобно сказать, что этот червь  был  племянником  одной  из  любимых
наложниц Небесного Государя, ясноликой Ди.
     Через неделю Великий Государь  устроил  праздник  в  яшмовых  покоях:
ткали дворцы из дыма, катались на радужной змее.  Государь,  расшалившись,
ухватил ясноликую за ножку. Та внезапно заплакала.
     - Ах, - сказала она, - государь! Вы наслаждаетесь  музыкой  и  вином,
забыли о делах управления, а меж тем Небесный Кузнец Мереник покушается на
ваш трон. Он подкупил всех при дворе, они молчат. Епарх Орха подал  доклад
- доклад сгноили, его самого на земле зажарили и съели...
     Государь встревожился и приказал произвести  расследование.  Мереника
схватили, оборвали печать  с  пояса,  швырнули  к  государеву  трону.  Тот
заплакал:
     - Увы мне, государь! Полтора года, как  я  изгнан  из  своих  храмов!
Обманщики и колдуны, прикрывшись моим именем, сеют смуту в мире  людей.  А
один из них назвал меня  неудачником  и  сумасшедшим!  Я  слал  доклад  за
докладом  -  но  чиновники  нынче  нерадивы,  никто  не  осмеливался   вас
тревожить.
     Государь призвал к себе Парчового Старца Бужву. Тот рассмотрел дело и
доложил:
     "Экзарх  Варнарайна,  наследник  Падашна,  пренебрегал   законами   и
бесчинствовал.  Чиновники  его   действовали   несвоевременно,   одевались
вызывающе, нарушали церемонии и ели кости народа. Увы! Они заслужили кару.
     О трех руководителях восстания доложу следующее:
     Рехетта, сын Небесного Кузнеца, пытался унять  бесчинства,  но  разве
проехать смертному верхом  на  урагане!  В  поисках  спасения  прибегал  к
недозволенному, стремясь выпрямить ветви, затронул корень.  Однако  добрая
его природа еще может взять верх над злом. Племянник его, Даттам,  разумом
гнусен, в богов не верит, волшебной силой не обладает,  а  только  морочит
народ. Бажар - негодяй и святотатец. Расправляется не только с земными, но
и с небесными чиновниками".
     Зашатались деревья, свились тучи, государь, заплакав, молвил:
     - Суд Неба медленен, но неотвратим, - и велел Парчовому Бужве принять
меры.


     Даттам вернулся в Анхель в конце весны, привел с собой отряд  аломов.
Рабов - не рабов, а так, странных людей: они вроде как заключили договор с
богом драться за Даттама и после смерти его не жить. Варвары  смотрели  на
мир вокруг и дивились: "Ежели Анхель так хорош, - то каков же должен  быть
Небесный Город?"
     В Анхеле в это время пророк истребил пустоцвет, укрепил  корни,  стер
следы расточительства. Чиновники - честны, торговцев - нет. Заложен  храм:
в ширину - двести локтей пророка  Рехетты,  в  высоту  -  двадцать  ростов
пророка...
     Одна девочка из деревни собирала хворост, заснула.  Вдруг  с  неба  -
скок большая тушечница на медной ножке. Поклонилась, доложила:
     - Я - сам Именет со стола Парчового Старца, отнеси меня пророку.
     С тех пор, как пророк стал пользоваться этой тушечницей, все указы на
столбах были оборваны: крестьяне срывали и ели их на счастье.
     В одном из своих путешествий на небо пророк победил Дракона-Хранителя
Небес и превратил его в белую лошадь с черной гривой. На  этой  лошади  он
везде появлялся перед народом, и часто самые восторженные  видели,  как  у
лошади вырастают крылья и она распластывается над толпой.
     Крестьяне  также  повсюду  нападали   на   продовольственные   отрады
повстанцев, утверждая, что это грабители, выдающие себя за повстанцев. Что
же до самих повстанцев, то им нет нужды конфисковывать зерно,  потому  что
стоит Рехетте нарисовать мешок, и этот мешок  можно  будет  развязывать  и
печь из его содержимого лепешки для всей армии.
     Много народу было  казнено,  но  каждому  истраченному  человеку  был
заведен строгий учет. А гравировальный станок Даттама - работал.  Людей  в
цехе стало мало, а повстанцам требовалось очень много печатей.
     Также нашли волшебный камень: в полночь, в центральной зале,  Рехетта
видел в нем прошлое и будущее. Утром камень выносили на площадь, и  пророк
толковал усмотренное. На площади камень свойства менял: люди видели в  нем
не мир, а себя; каялись прелюбодеи, исповедовались преступники...
     Пророк погрузнел, устал. Старые одежды  наместника  ему  стали  малы.
Один из чиновников подал ему доклад: пророк-де, не пророк, а сам  Мереник,
а других богов нет. Едино имущество - едино стадо - един и бог.  Предлагал
обесчестить другие храмы. Пророк, однако, его повесил.
     Услышав от Даттама о сделке, Рехетта сказал:
     - Воистину торговля - кладезь обмана. Изобилие или нехватка  -  разве
изменится от этого количество труда, вложенного в производство одной  меры
риса? Все товары исчисляют в переводе на рис - а шакуники продают  рис  за
золото! И не государственный,  а  храмовый,  предназначенный  для  даровых
раздач.
     Даттам засмеялся:
     - Бросьте, дядя, мы купили ворованное зерно за награбленные деньги.


     Вечером Рехетта созвал совет в бывшей управе наместника. Стены  залы,
как  при  древних  государях,  были  покрыты  тростником,  окна   затянуты
промасленной бумагой, а не стеклами.  Посереди  залы  -  старый  мраморный
стол, бронзовые треножники, мереников лик; при отдельном столике: бумага с
кистями, секретарь, тушечница простая-простая:  медный  Именет  на  гнутой
ножке. Даттам по уговору с Рехеттой ничего не сказал о купленном  рисе,  а
только доложил:
     - Варвары не придут на помощь правительству.
     - Но и к нам на помощь не придут, - уточнил Мехвер.
     Мехвер был силач: так велик, что на все тело ума не  хватает.  Раньше
он  был  инспектором  при  военных   поселениях,   а   теперь   командовал
пятитысячным отрядом и всюду держал сторону Бажара.
     Даттам помолчал и сказал:
     - Король Алом - не придет. Но король - не государь, и  королевство  -
не государство. У меня  там  есть  друзья  с  пятитысячными  армиями,  они
придут, если я позову.
     - Странно было бы, - заметил Бажар, - тем, кто  не  признает  частной
собственности, звать на помощь частные войска. Ведь это войска должников и
рабов!
     Мехвер поддержал его:
     - Варвары будут грабить народ, невозможно звать их на помощь.
     На самом деле Мехвер и Бажар  думали  не  о  народе,  а  о  том,  что
союзники - личные друзья Даттама.
     Потом стали составлять воззвание. В это время многие жители бежали из
захваченной бунтовщиками столицы провинции. Чтобы бороться с этим,  Даттам
предложил восстановить деление по  шестидворкам  и  предупредить,  что  за
побег одного несут ответственность остальные. Это предложение было принято
единогласно. Также  написали  о  необходимости  бороться  против  воров  и
разбойников. Надо сказать, что к этому времени слово "вор" употреблялось у
правительства и повстанцев как  местоимение  "вы",  и  ничего  особенного,
кроме противной стороны, не обозначало.
     Рехетта стал подписывать воззвание. Вдруг Мехвер своей лапой -  хвать
у него тушечницу, и кричит:
     - Пусть первым подпишет Бажар.
     Рехетта усмехнулся, протянул прибор. Потом помолчал и говорит:
     - Мы опоздали с воззваниями! Как восстановить древние  порядки,  если
народ испорчен до мозга костей и изменил путям  неба?  Ему  неведом  голос
справедливости, ему ведом лишь шепот зависти. В Варнарайне  взяточники  не
давали людям наживаться, - зависть заговорила в полный  голос  и  толкнула
людей на бунт. А в соседних провинциях бунтовать некому - те, у кого  есть
имущество, не хотят им делиться, а те, у  кого  имущества  нет,  не  прочь
завладеть чужим, но не хотят ничего делать общим.
     Бажар стал смеяться:
     - При чем тут народ! Ваша личная стража ходит в бархатном тряпье!  Вы
тыкаете пальцем в баб на улицах! Нет женщины в городе, с которой бы вы  не
переблудили! Вы не раздаете народу и  десятой  доли  того,  что  забираете
себе! Куда вы подевали половину казны наместника? Отправили в горы  вместе
с Даттамом... Новые чиновники бьют народ палками, чтобы люди сеяли рис!
     Тут секретарь выронил тушечницу,  и  один  из  телохранителей  Бажара
отшвырнул ее носком сапога. А пророк спокойно сказал:
     - Новые чиновники приводят народ в  чувство,  потому  что  войскам  и
народу нечего есть. Войскам и народу нечего есть потому,  что  вы,  Бажар,
разрушили дамбы на Левом Орхе. А дамбы вы разрушили потому, что  продались
правительству.
     - Это ты продался властям, - закричал Мехвер. -  Ты  не  назвал  себя
императором, чтобы легче было примириться с этими подонками из столицы!
     Телохранители Бажара обнажили клинки. Чиновники  Рехетты  попятились,
понимая, что сейчас их зарежут. Тогда Даттам свистнул: в окнах разорвалась
промасленная бумага, и в зал начали прыгать варвары его свиты.
     Телохранители Бажара окаменели, ведь варвары Даттама были  не  совсем
людьми, и так близки к животной природе, что  в  пылу  битвы  помимо  воли
превращались в медведей и рысей.
     - Ладно, - молвил Бажар. - Не хотел я с тобой ссориться, Рехетта, это
как-то случайно  вышло.  Но  уж  коли  стряслась  такая  беда,  нам  лучше
расстаться.
     Ночью войска Бажара выступили на юг, в направлении столицы империи.
     В суматохе тушечница пропала. Решили: кто-то из охранников  позарился
на талисман. Но, как помнит слушатель, тушечница эта была не кто иной, как
сам Именет. Предстал перед Парчовым Старцем, скакнул ножкой, доложил:
     - Бунтовщики поссорились... И лишь благодаря мне.
     Увы! И на небе чиновники преувеличивают свои заслуги!


     Вечером Даттам свиделся  с  Рехеттой  наедине.  Тот  сидел  в  кресле
обрюзгший и поседевший, как больная сова.
     Надобно сказать, что слухе о блуде пророка были совершенным  вздором.
Просто бабы сами научились: надо взять пыль  из  следа  пророка,  сжечь  в
курильнице, и тогда ночью его подобие придет и совокупится.
     - Ну, и что теперь будет? - спросил Даттам.
     - У всякого восстания  -  три  этапа,  -  сказал  пророк.  -  Сначала
голодные следуют за теми, кто убивает сытых. Потом они  следуют  за  теми,
кто голодает вместе с ними. Потом они следуют за теми, кто накормит  их...
Ты был прав - чье зерно, того и власть... Если  бы  у  правительства  была
хоть капля здравого смысла, - они бы выиграли бой, обещав нам  помилование
и раздав зерно...
     Даттам подумал: "Здравого смысла в Варнарайне давно нет, и богов нет,
остались одни колдуны". Но спросил:
     - И ты бы помилование принял?
     - Я разрешу это сделать другим... Это касается и тебя,  -  слышишь...
Меня хоть и называют воплощением государя Амара, однако  я  не  хочу,  как
твои варвары, забирать с собой людей в могилу.


     А через неделю случилось вот что: почти вся провинция  была  в  руках
кузнецов;  те  чиновники,  что  не  были  истреблены  толпой,  повсеместно
раскаивались и переходили на их  сторону.  Не  могли  взять  только  город
Шемавер в сорока иршахчановых шагах от  Анхеля.  Осаждал  город  бунтовщик
Нейен, а оборонял - чиновник по  имени  Баршарг,  кстати,  из  варварского
рода, который совершенно почти иссяк при государе Иршахчане за  недостаток
почтительности.
     Баршарг сражался доблестно. Он осыпал  бунтовщиков  камнями.  По  его
приказу рабочие смешивали серу с асфальтом, смолой и оливковым  маслом,  а
затем поджигали и выливали эту смесь на осаждающий, которых как бы  осыпал
огненный  дождь.   Чтобы   обезопасить   себя   от   зелья,   применяемого
бунтовщиками, он внимательно следил за подкопами и тут же  рыл  контрмины.
Однажды, когда мина и контрмина встретились, под землей началось сражение,
и Баршаргу удалось  захватить  в  плен  двух  мастеровых,  знавших  секрет
огненного зелья: одного мастерового Баршарг замучил безо всякого толку,  а
второй не выдержал пыток и все рассказал.
     Нейен предлагал Баршаргу перейти на сторону повстанцев и  командовать
десятитысячным отрядом, но тот ответил: "Я потомок Белых Кречетов, и мечом
не торгую". И предложил через гонца:  "Сойдемся  в  поединке  у  городских
ворот. Кто кого убьет  -  тому  и  владеть  городом".  Нейен  рассердился,
обрезал гонцу уши и послал обратно со словами: "Мы не варвары, чтоб решать
судьбы ойкумены поединками".
     Тем временем лазутчики донесли: правительство собрало наконец войско,
солдаты поднимаются на лодках к Шемаверу. Узнав об этом,  Рехетта  кликнул
своих "маленьких человечков", позвал тысячников  и  затворился  с  ними  в
кабинете.
     В этот день Даттам отправился в городской