о изобилия  свернулось  клубком  у
ног власти, как будто важный сановник - как раз  герой  волшебной  сказки,
который принес себе из-за гор чудесный персик, в плоде которого - баран; в
баране - корова; в корове - чин; в чине - достаток; в достатке -  счастье.
Здесь павлины ходили с распущенными хвостами, похожими на искусной  работы
ушанские веера; здесь ластились к  чиновнику  барасинги  с  кисточками  на
ушках, давно истребленные алчными добытчиками.  И  плоды,  как  в  Золотом
веке, спели в любое время - в теплицах.
     Но худощавый юноша в запыленных сапожках на высоких каблуках был чужд
и игрушечной роскоши сада, и изощренному вольнодумству отца.
     - А правда, - внезапно спросил он, - что вы лично схватили  Азвета  и
его разбойную шайку?
     Нан улыбнулся.
     - Истории с драками и убийствами вовсе не так занимательны,  как  это
кажется мальчикам в столичных школах. И боюсь, что шайку  Азвета  схватить
куда легче, чем князя Маанари с  его  варварами.  Что  вы  скажете  о  его
лагере?
     - Лагерь Маанари не уступает нашему, - сказал мальчик. - Каждый  воин
Маанари вооружен коротким копьем, мечом и щитом, и несет с  собой  длинный
кол, и когда приходит на стоянку, втыкает кол в положенном раз и  навсегда
месте. Где бы ни случилось расположиться, каждый воин знает, где  воткнуть
кол и разбить палатку. Этот способ  называется  "способ  четырех  углов  и
восьми стен", и его использовали государь  Аттах  и  государь  Вадунна,  а
шесть лет назад - господин Андарз. Преимущество  его  в  том,  что  каждый
солдат знает свое место, и лагерь вырастает  в  любой  дождь  и  сумятицу.
Недостаток его  в  том,  что  он  не  применяется  к  особенностям  данной
местности.
     Мальчик остановился и стал чертить на дорожке.
     - Чтобы получить тактическое преимущество над  Маанари,  -  продолжал
мальчик, - я устроил лагерь  сверху  его  и  использовал  способ  Золотого
Государя. Если открыть шлюзы Черепаший  и  Бирен,  мы  затопим  Маанари  в
четыре с половиной часа. Я сам рассчитал напор воды: полководцу необходимо
знать гидравлику. А при северо-восточном ветре сильнее  четырех  узлов  мы
можем применить способ огненной  атаки.  Для  этого  я  приготовил  десять
брандеров и сковал их цепями.
     - Стало быть, - спросил Нан, - варвары - серьезная угроза?
     - Варвары хороши в открытом бою и не умеют брать города.  Нам  нечего
опасаться, кроме предательства.
     "А ведь если б не  этот  хромоножка,  варвары  разорили  бы  половину
Харайна!" - подумал Нан. Если б ему еще забыть  половину  прочитанного!  И
как этот  мальчишка  уживается  со  своим  отцом,  благо  сыновняя  любовь
свойственна больше варварам и простолюдинам?
     Юноша с лицом, тонким как луковая кожица, и с варварским кинжалом  за
поясом  стоял  на  садовой  дорожке  и  глядел  на  столичного  чиновника,
самолично арестовавшего грабителя Азвета - Великий  Вей,  чего  только  не
рассказывали об этом в лицее!  Он  ожидал,  что  инспектор  похвалит  его,
или...
     Но Нан ничего не сказал мальчику, а если б сказал,  многое  бы  могло
быть иначе.


     Господин  наместник  выглядел  еще  изящней  и  благородней,  чем  на
кинопленке, и даже черные круги под глазами напоминали не столько о ночных
забавах, сколько о нездоровых с детства почках.
     Полдень миновал, но одежда наместника была утренней и  свободной.  Он
был совсем один в резной, запеленутой  шелком  беседке,  если  не  считать
мальчика с неопределенно-блудливым выражением лица, который  сидел  у  его
изголовья и пощипывал лютню.
     Наместник слегка поворачивал  руку,  любуясь  перстнем  с  золотистым
гелиодором, - подарком столичною чиновника.
     Кирен зачарованно уставился на перстень: а правда ли, такие  камни  -
самый лучший оберег, а откладывает их вместо яиц раз в триста лет черепаха
Шушу, далеко в северных горах?
     Наместник засмеялся, снял с пальца перстень и сказал:
     - Это работа ламасских мастеров пятой династии, потому что только они
умели делать вот такие завитки. А уж  после,  на  Западе,  завитки  делали
двойные. Правда, перстень страшно испортили,  кто-то  вынул  из-под  камня
хорошую блесну и поставил плохую, и такую несправедливость  могли  учинить
только в начале нынешней династии, когда государев дворец горел два месяца
со всеми лучшими ювелирами.  Но  я,  пожалуй,  прикажу  поставить  хорошую
блесну, и это будет такой красавец, что за него не жалко отдать полжизни.
     Нан слегка побледнел. Новую блесну  поставили  не  в  начале  прошлой
династии. Новую блесну приладил Келли в начале этого дня. И блесна, может,
была не так уж и  хороша,  но  зато  обладала  одним  полезным  свойством,
благодаря которому Келли,  в  монастыре,  мог  беспрепятственно  выслушать
мнение наместника  о  художественных  достоинствах  блесны.  Это  было  бы
печально, если б наместник в первый же день отдал перстень в переделку.
     Наместник осведомился, будет ли высокий столичный гость пить чай  или
вино. Нан выбрал чай. Вашхог едва заметно усмехнулся, и услал  услужливого
лютниста за чайником для гостя. Нан заметил, как передернулось лицо Кирена
при виде  маленького  женственного  прислужника,  и  с  каким  неприкрытым
осуждением юноша уставился  на  запотевший  кувшин  и  толстобокие  винные
чашки. Несмотря на дневной час, наместник был уже  слегка  пьян.  Отпуская
сына, он поглядел ему вслед с нежностью, которую в любом другом  состоянии
при столичном инспекторе полагалось бы не обнаруживать.
     Пятеро слуг внесли подносы с чаем и прочей снедью:  закуски,  салаты,
слезящийся агатовый срез пузанка, вынесенные из  ледника  далекие  морские
рыбки, два подноса со всевозможными сластями и печеньем. Потом  расставили
по столикам новые вазы с ветвями и плодами, время которых еще не наступило
или уже прошло, и неслышно удалились.
     Нан глубоко поклонился и принес извинения по поводу своего секретаря:
что делать, бестактность влюбленных... Ведь и  Ишмик  тоже  готов  творить
глупости ради некоей девицы Ниты, арестованной в Иров день.
     - Какие глупости? - спросил наместник.
     - Ну, он даже выпросил у вас бумагу об ее освобождении...
     Худощавое лицо наместника внезапно побелело от гнева,  так,  что  Нан
счел возможным справиться о здоровье хозяина. "Будет  Ишмику  взбучка",  -
подумал он.
     - Голова ужасно болит, - рассеянно ответил наместник.
     Нан  выразил  свое  соболезнование.  Господин   Вашхог,   несомненно,
опечален гибелью столь близкого  друга,  как  господин  Шевашен,  и  полон
желания покарать его убийцу.
     Насколько удалось установить Нану, судья непременно бы доказал  связь
мятежников с араваном Нараем, если  б  не  внезапная  смерть  и  не  бунт,
позволивший арестованным ускользнуть.  У  господина  Нана  есть  основания
полагать, что во время бунта могли быть  похищены  и  некоторые  листы  из
протоколов допросов, компрометирующие аравана; если бы,  скажем,  господин
Бахадн  мог  это  подтвердить,  улики  против  аравана  обрели  бы  особую
несокрушимость; кроме того, один монах видел аравана в час Козы: инспектор
думает, что в это-то время араван и избавился от оружия.  Конечно,  желтый
монах  откажется  свидетельствовать  в  суде,  но  монах  видел  и  других
чиновников, выходивших в это время  из  гостевого  дома;  он,  правда,  не
уверен в именах, но если бы разыскать такого чиновника, который покидал  в
ту ночь свою комнату  и  видел  господина  аравана...  Господин  наместник
что-то хочет сказать?
     В продолжение всей речи Нана господин наместник лежал, откинувшись на
подушки и глядел на инспектора своими круглыми, красивыми, немного пьяными
глазами. Но тут его лицо внезапно побелело, зрачки растерянно разъехались,
и глаза на миг приняли бессмысленное и баранье выражение, Нан часто  ловил
такой взгляд у  людей,  являвшихся  в  управу  с  уверенностью  в  высоком
покровительстве,  когда  стража  начинала  крутить  им  руки  и  вязать  к
потолочной балке.
     Но тут зрачки Вашхога вновь сбежались в одну точку.
     Наместник махнул рукой в сторону управы и сказал:
     - Ну, наверное, любой из моих гостей мог заметить господина  аравана.
И даже, может быть, проследить за ним? Тот же господин Бахадн, например?
     - Вы могли б это выяснить не хуже меня, - поклонился Нан.
     Наместник засмеялся.
     - Вы необыкновенно проницательны, господин  инспектор.  Логика  ваших
построений...  э-э...   безупречна.   Господин   первый   министр   будет,
несомненно, доволен. Или - нет? - Голос наместника вдруг стал визгливым: -
Или - господин первый министр мной недоволен?
     Нан поклонился.
     - Господин первый министр восхищен вашими решительными действиями  по
защите от горцев. То, что князь Маанари готов отныне  драться  на  стороне
империи - перевешивает любые, - Нан подчеркнул слово "любые", - допущенные
вами  оплошности.  У  меня  есть  полномочия,   данные   императором,   на
организацию военных  поселений.  Я  полагаю,  это  совпадает  с  желаниями
Маанари?
     - О да. Вполне.
     - Если бы вы могли на днях устроить мою с ним встречу, я был бы очень
признателен.
     Наместник кивнул, странно заблестев глазами:
     - Несомненно, я постараюсь на днях устроить вашу с ним встречу.
     - Что за человек князь Маанари? Это правда, что он хорошо  осведомлен
об обычаях империи и даже образован?
     - Вполне правда, - засмеялся  наместник.  -  Его  воины  не  брезгуют
кушать печень убитых врагов. Но сам он говорит на великолепном  вейском  и
чуть ли не бывал в столице. Это-то его и сгубило.
     - Что значит сгубило?
     - Быть свободным князем горцев и стать чиновником вейской империи! Вы
не находите, что это безумие?
     - Несколько необычный для вашего ранга взгляд на  систему  управления
Веей.
     - Что таить! Я не  такой  старательный  чиновник,  как  вы,  господин
Нан... или как господин араван. Господин араван и вправду думает, что если
приказ о севе риса послать в срок и с хорошим исполнителем, то рису  сразу
и вызреет вдвое больше. Но что, кроме природы,  заставляет  расти  рис,  и
кто, кроме крестьянина, знает, как за ним лучше ухаживать? Я,  по  крайней
мере, понимаю, что мы шлем приказ не потому, что без этого не  произрастет
риса, а потому что  куда  как  приятно  ощущать  себя  опорой  мироздания!
Чиновник - третий лишний в постели Неба и Земли. Эти двое любят друг друга
и рожают детей, а чиновник... чиновник любит сам себя.
     - Значит, - спросил Нан, - когда я ловлю убийц и воров,  я  -  третий
лишний и делаю ненужное?
     - Вредное, господин инспектор, вредное. Если  стащить  с  возу  кусок
холста -  это  преступление,  то  что  же  такое  налоги?  Вот  вы  ловите
фальшивомонетчиков, а кто выпускает фальшивых  денег  больше  государства?
Ведь "рисовых денег" - бог знает во сколько раз больше, чем обеспечивающих
их продуктов, и не в приписках  тут  дело.  Любители  спасать  систему,  -
засмеялся наместник, - должны сказать спасибо черному  рынку...  запретить
его - это все равно что остановить помпы на тонущей барже.
     Нан, осторожно кашлянув, сказал:
     -  Исчислять  в  переводе   на   рис   все   государственные   запасы
действительно опасно. Да еще исходя из такой зыбкой меры,  как  количество
труда. Деньги не должны быть долговыми обязательствами государства. Но как
устранить эту нелепость?
     Наместник рассмеялся.
     - Ах,  господин  инспектор,   вы   рассуждаете   прямо   как   эти...
Кархтаровы... Две тысячи лет существует абсурд, и, по  их  мнению,  только
потому, что никто не догадался его исправить.  Но  из  нелепости  мира  не
следует ничего, кроме нее самой.  А  реформаторов  и  мятежников,  которые
норовят исправить нелепый мир нелепыми переменами, ожидает нелепая смерть.
     Человек ведь ужасно  ограничен  в  своем  бунте.  Разорить  поле  или
деревню несложно, но разрушить мироздание и государство не легче,  чем  их
сотворить.
     Что я могу? Убить, поджечь, сломать, изуродовать...  Могу  послать  в
горы десять тысяч воинов, и они привезут с собой сотни  голов  ветхов  или
анжаков... Но землетрясение за один миг погубит племя,  с  которым  десять
тысяч воинов дралось несколько месяцев!  О  каком  же  могуществе  могу  я
думать? Каким  богохульством  могу  превзойти  я  богов,  жалкая  фантазия
которых создала такого вот червяка, как я!
     - Есть люди, - сказал инспектор,  -  которые  действительно  обладают
силой бога.
     - Кто? Император?
     - Нет, - сын Ира.
     Наместник секунду молчал, а потом громко расхохотался:
     - Неумная сделка! Провести всю  жизнь  на  хлебе  и  воде,  не  знать
женщин, - с тем, чтоб,  возможно,  когда-нибудь,  сотворить  чудо  лечения
лихорадки у вшивого деревенского мальчишки.
     В дверь беседки постучали: молодой господин Кирен осмелился  прервать
разговор старших сообщением  о  том,  что  господина  Нана  срочно  просят
явиться в судебную управу. Юноша  был  все  так  же  грустен  и  стал  еще
грустнее, взглянув на чайный столик. Он явно заметил, что гость пил чай, а
хозяин - вино, и причем за двоих.
     На  центральной  тропке,  выложенной  лишским  мрамором   с   нежными
фиолетовыми прожилками, там, где она изгибалась у  пруда,  стоял  господин
Айцар, неожиданно решивший навестить племянника, и не отрываясь смотрел на
птичку-изюмовку. Изюмовка пыталась утвердиться лапками на огромном  цветке
золотоволосой феи и вытащить из его середки лакомый кусок: водяного червя.
Но лапки ее соскальзывали, изюмовка била крыльями и взлетала в  воздух,  а
надорванные золотые лепестки, медленно покачиваясь, расплывались по  воде;
червяк  оставался  нетронутым  в  чашечке  и  даже  не  был  осведомлен  о
намерениях птички.
     Кирен  почтительно  поцеловал  руку  своего  двоюродного  деда,   тот
потрепал его по голове и велел идти, сказав, что сам проводит гостя.
     - Я задержу вас ненадолго, - сказал Айцар, глядя не  на  Нана,  а  на
удаляющегося мальчика. - Мой племянник не просто поддерживает отношения  с
горцами. Не было никаких разногласий между вождями горцев и вообще никаких
двух вождей горцев не было. Есть  только  князь  Маанари,  возглавивший  и
подчинивший все кланы племени ветхов, и уже год назад, когда  Маанари  был
еще просто самым сильным из  военных  вождей,  Вашхог  вел  с  ним  тайные
переговоры.
     Айцар вынул из рукава бумагу.
     - Вот список командиров войска, которые лично преданы  Вашхогу  и  по
первому его слову уничтожат других сотников и тысячников.
     - Доказательства? - быстро спросил Нан.
     - Доказательства можно получить, арестовав людей из списка,  а  также
слуг Вашхога, особенно двоих; Ижмика и Шеву.
     - А как вы себе представляете эту картину:  десяток  моих  стражников
прибывают в военный лагерь и арестовывают командиров тысячных отрядов?
     -  В  списке  восемь  имен  -  это  из  четырнадцати  военачальников.
Оставшиеся шестеро верны империи. Пять из них ничего не знали о  заговоре,
один предпочел только что довериться мне.  Кроме  того,  в  городе  сейчас
находится триста человек из числа тех, что охраняют мои рудники, и с  ними
их командир - господин Канасия. Вы могли бы воспользоваться  его  помощью.
Он  единственный  профессиональный  военный,   который   сейчас   способен
возглавить наше войско.
     Нан прищурился. Изюмовка  наконец  нашла  точку  равновесия  и  ловко
ткнула клювом в самую  середку  кувшинки.  Жирный  белый  червяк  отчаянно
мотнулся в ее клюве, птичка взъерошила перья, задрала голову и  заглотнула
его.
     Так! Он, Нан, будет марать кровью пол в управе  и  сам  мараться,  по
мудрому указанию господина Айцара...
     Господин наместник вполне мог убить судью  -  и  еще  бы  порадовался
творимому кощунству. Он,  вероятно,  дорого  бы  дал,  чтоб  ощутить  себя
сверхчеловеком, даже если расплатой  будет  сумасшествие  или  смерть.  Но
трудиться для достижения цели... Если  бы  господин  наместник  год  назад
завел шашни с горцами, то араван Нарай донес бы об этом еще до  того,  как
от князя вернулся первый гонец.
     О заговоре Айцару доложили только что,  а  Канасия  был  вы  зван  за
десять дней? Учитесь, господа, как руками столичного инспектора  назначить
домашнего командира главой государственного войска и арестовать  неугодных
военачальников. А ведь еще утром  Айцар  колебался,  стоит  ли  жертвовать
недееспособным племянником. Что же такое случилось за пять  часов?  Уж  не
связано ли это как-то с запиской у Снета?
     Господин  Нан  заверил  господина  Айцара,  что   меры,   быстрые   и
осторожные, будут приняты сегодня же ночью. Вечером он ждет в своей управе
управляющего Митака и господина Канасию. Впрочем, большой отряд  привлечет
к себе лишнее внимание. Пусть господин Канасия отберет своих лучших  людей
- но не более сорока человек.
     Нан откланялся и спешно покинул усадьбу наместника.



                                    4

     Среди прочих  имен,  называвшихся  на  допросах  братьев  длинного  и
пышного хлебов, мелькало имя некоего Тайгета. Тайгет поселился  в  Харайне
три  года  назад,  переехав,  конечно,  из  столицы.  А  откуда   ж   еще?
Пространство  ойкумены,  как  и  подобает  идеальному  пространству,  было
неоднородно. Время в центре и на окраинах текло по-разному.  Столица  была
изобильней товаром и святостью; и все, исходящее из нее, стоило дороже.
     Тайгет мятежником  не  был  и  никаких  проповедей  не  разводил.  Он
зарабатывал на жизнь,  торгуя  сонными  порошками,  привораживал  крупного
начальника к мелкому, поставлял ворам отмыкающие двери  зелья  и  гадал  о
благоприятных для грабежа днях, а, может, не брезговал и  более  насущными
советами за долю в добытом.
     Среди "пышных хлебов", где идеи бунта и мятежа  всходили  на  дрожжах
суеверий, Тайгет  обрел  клиентуру  обильней,  хотя  и  бедней  воровской.
"Пышные хлебы" считали его человеком сторонним, но молчаливым и покупали у
него, как у профессионала, предсказание или талисман  точно  так  же,  как
покупали у кузнеца надежное оружие.
     К одному из протоколов было приложено и  изделие  Тайгета:  снятый  с
бунтовской  шеи  талисман  "семь  шишечек".  Шаваш  присмотрелся  к  "семи
шишечкам" и понял, что перед ним необычайно  искусная  подделка  -  вместо
редкого, привозимого из пустыни пестрого дерева, талисман был  выточен  из
обыкновенного клена, обработанного каким-то сложным  алхимическим  зельем.
Шаваш был убежден, что мало кто в Вее умеет варить подобное зелье:  одного
же умельца он знавал еще в юные годы и не раз получал от него кусок  хлеба
за исполненное поручение. Правда, тогда этого умельца звали Лума, и жил он
в столице, но перечень оказываемых им услуг был тот же.  Три  года  назад,
накануне ареста банды Хворого Уха, Лума бежал из столицы.
     Среди ловушек,  расставленных  Шавашем,  Тайгет  занял  не  последнее
место.
     Разговор  Шаваша  и  Тайгета  был  весьма  короток.  Провидец   узнал
столичного следователя,  которого  помнил  еще  босоногим  мальчишкой,  но
радушно приветствовал гостя. Шаваш справился о Кархтаре,  Тайгет  отвечал,
что с бунтовщиками не водится.
     - А с грабителями?
     Тайгет был сама оскорбленная невинность.
     Тогда Шаваш по памяти перечислил, в каких именно делах, по  признанию
Хворого Уха, Тайгет был наводчиком и идейным руководителем, и  какую  долю
он с этого имел. Признания и в самом деле значились в  протоколах:  Хворое
Ухо давал их под пыткой, пытаясь уйти от ответственности; и под пыткой  же
взял обратно: очень нужно было судейским  портить  отчетность  непойманным
бандитом.
     - Так что, - заключил Шаваш перечисление, -  ты  теперь  должен  быть
человек богатый и трех тысяч, обещанных за Кархтара, тебе не надо.
     Тайгет вздохнул. Да разве ж эти три тысячи достанутся ему?  Стражники
же их и поделят, а ему, Тайгету, только дулю покажут: мол, нишкни, хорошие
люди со смутьянами не водятся. Меткое наблюдение Тайгета о  нравах  управы
не был