олько упрощенно мыслите. Ханалай - это  не
один человек, это  целая  организация.  На  его  место  встанут  другие  -
Чареника, Ханда...
     - Тю, - удивился Киссур, - вы меня неправильно поняли. Одного Ханалая
я вам и сам безо всякого чуда убить смогу. Я и имел в виду  выполоть  весь
лагерь, чтобы там на пять верст  не  осталось  целого  колоса.  Вот  тогда
ближние бунтовщики пропадут, а дальние смутятся.
     Мэнни, казалось, потерял дар речи. Это был  человек  старый  и  видом
напоминавший хомяка. У него было самое удивительное  украшение  изо  всех,
когда-либо виденных Киссуром. Он не носил колец ни в ушах, ни  в  носу,  а
зато на глазах носил два дешевых черепаховых кольца со вставленными в  них
стеклами.
     - Как, - сказал  он,  -  вы,  господин  Киссур,  -  предлагаете  нам,
цивилизованным  людям,  устроить  массовое  убийство?  Вы  понимаете,  что
говорите? Это же - женщины,  дети,  там  десятки  тысяч  людей,  таких  же
крестьян, как в вашем войске...
     - Не женщины, - возразил Киссур, - а так, постельные женки. А  насчет
крестьян вы правы. Значит, такая  их  судьба,  что  они  пошли  в  воры  и
мятежники.
     Сбоку нервно хихикнул Ванвейлен.
     - Господин министр, - сказал он, - я не скрою от вас,  что  на  наших
самолетах действительно есть очень мощное оружие. Но если бы я,  в  минуту
умопомрачения, отдал приказание его использовать, то это было бы последним
днем существования моей компании. Газетчики  втоптали  бы  меня  в  грязь,
демонстранты бы  разгромили  мои  офисы,  конкуренты,  пылающие  праведным
негодованием, призвали бы бойкотировать  мою  продукцию,  и  в  довершение
всего я предстал бы перед судом, как военный преступник, а мой доход пошел
бы на миллионные компенсации родственникам погибших.
     Киссур встал и грохнул кулаком по черному столу, отчего  ножки  стола
нехорошо крякнули.
     - Ах вы шакалы, - сказал Киссур. - Готовы  продавать  нам  луки,  при
условии, что спускать тетиву будем мы?  Лично  уничтожить  двадцать  тысяч
бунтовщиков, - ваша совесть не допускает, а смотреть, как  убивают  десять
тысяч, и еще десять  тысяч,  и  еще  десять  тысяч,  -  это  ваша  совесть
допускает? Да как такая совесть называется?
     - Такая совесть, - усмехнулся Ванвейлен, - называется арбитражный суд
ООН.
     - Мерзавцы вы, - сказал Киссур.
     - Человек, - сказал Мэнни на своем  неприятном  вейском,  -  свободен
совершать любые действия, кроме тех, которые наносят прямой и непоправимый
ущерб жизни и здоровью другого человека. И люди цивилизованные друг  друга
не убивают. И если бы вы лично, и Ханалай, и прочие,  последовали  примеру
цивилизованных людей, то вы бы жили так же мирно, как и мы,  -  и  вам  не
нужно было бы называть нас шакалами и мерзавцами...
     В это мгновение первый министр одним прыжком перемахнул  через  стол,
схватил Мэнни за широкую ботву галстука, и выдернул  его  из  кресла,  как
свеклу из грядки.
     - Господин министр, - проговорил Мэнни, не теряя присутствия духа,  -
если один человек называет другого человека забиякой, а другой, в качестве
опровержения, лупцует его по морде, - это никуда не годное опровержение...
     - Мать твоя Баршаргова коза, - сказал Киссур, пихнул свеклу обратно в
кресло, повернулся и побежал прочь из  проклятого  места.  Он  хотел  было
хлопнуть дверью, - но та предусмотрительно убралась в сторону, а сразу  за
его спиной стала съезжаться сама. Киссур пробежал по коридору, у  которого
пол и стены обросли каким-то белым пухом с окошечками, и выскочил во двор.
Во дворе всюду валялся крученый бетон и какие-то балки, среди грязи  росли
редкие и чахлые пучки травы, а чуть подальше был каменный пруд.
     Киссур перескочил через бортик и прыгнул в этот пруд. Землю покрывал,
пополам с грязцой, мокрый снежок, но  вода  в  пруду  оказалось  не  такая
холодная, как хотелось бы Киссуру. На поверхности  воды  плавали  радужные
разводы, и у Киссура сразу страшно защипало в глазах. Тут он заметил сизые
отверстия труб и сообразил, что этой водой чужеземцы полощут  кишки  своим
машинам, а для себя, скорее всего, построили пруд где-нибудь  под  крышей,
чистый и светлый, подобный парному молоку.
     Киссур поплавал в пруду некоторое время, а потом вылез на  бережок  и
пошел куда-нибудь под куст обсохнуть.
     Куста он не нашел, а минут через пять вышел к складам на летное поле.
У большого навеса сидели  несколько  стальных  птиц,  а  под  навесом  его
дружинники расположились кружком вместе с чужеземцами.
     Люди веселились.
     Стол из опрокинутого железного листа был весь уставлен  едой.  Киссур
тут же заметил, что чужеземцы хранят еду  не  в  котлах  и  сосудах,  а  в
круглых одноразовых горшочках с  бумажными  картинками.  Несколько  пустых
горшочков уже валялось на земле. Люди ели и шутили вместе, - бог знает, на
каком языке, - вероятно, на языке еды. Центром общего внимания был Сушеный
Финик: он ухал, как филин, и токовал, как тетерев, а  потом  вдруг  сцепил
руки у губ и завыл, мастерски подражаю шуму садящегося самолета. Чужеземцы
засмеялись, а дружинники повалились от хохота навзничь.
     Киссур подошел к людям: все обернулись и  уважительно  уставились  на
него. Сушеный Финик подставил ему ящик, на котором сидел, и спросил:
     - Почему ты синий? Ты ел?
     Тут Киссур вспомнил, что не ел с самого утра, переломил булку и  стал
жевать.
     - Великий Вей, - сказал кто-то на  хорошем  вейском,  -  где  это  вы
вымокли? Вы что, свалились в водосборник? Это же техническая вода.
     Киссур взглянул на свою руку и увидел на ней синие разводы.
     - Они что там, умники, - сказал другой голос, - забыли вас накормить?
Попробуйте вот это.
     Киссур оглянулся и узнал пилота, Редса.
     Редс взял длинную банку с яркой этикеткой, всадил в нее ножик и  стал
открывать банку. Зуб ножика из-за спешки  отлетел.  Чужеземец  засуетился.
Киссур взял банку у него из рук, крякнул и своротил у банки все донце.
     - Вот это сила, - сказал чужеземец, выгребая из банки розовое мясо.
     Киссур молча ел.
     - Ну, и что вы решили, - спросил тот,  первый,  который  говорил  про
водосборник.
     Киссур поглядел на него и ничего не сказал. Тот  побледнел  и  умолк.
Киссур вдруг отбросил банку и схватил его за шиворот:
     - Я видел тебя в дни бунта в столице! Это ты мне отдал документы  про
Чаренику! Ты землянин или человек?
     Человек завертел головой, как цыпленок.
     - Меня зовут Исан, и я из народа аколь, но я уже год среди землян.
     Это был тот самый маленький начальник  стражи,  что  исчез  вместе  с
Наном. Киссур, изумившись, отлип от воротника.
     - Ты умеешь летать?
     Маленький варвар пожал плечами.
     - Не думаю, - сказал он, - чтобы меня допустили к экзаменам, но здесь
хозяйничает Ванвейлен, и мне дают потыкать в кнопки.
     - Значит, - сказал задумчиво Киссур, - ты ушел из  столицы  вместе  с
Наном.
     - Не я один, - сказал маленький варвар, - нас было четверо, не считая
ребенка, денег и оружия, но одного человека вскоре  убили.  Нан  пришел  в
Харайн, и мы думали, что он собирается бунтовать вместе с Ханалаем, но  он
кое о чем переговорил с яшмовым араваном,  который  тоже  из  этой  породы
людей со звезд, и мы жили хуже лягушек, пока за нами не прилетела крылатая
бочка.
     - Значит, - сказал Киссур, - Нан не был доволен мятежом Ханалая?
     Маленький варвар опустил глаза:
     - Я бы не хотел говорить плохих слов про господина Нана,  но  он  был
скорее рад, чем огорчен. Он сказал, что всякий, кто сейчас начнет  спасать
государство, будет как человек, попавший в болото: чем больше  дрыгаешься,
тем быстрее тонешь. И разумный человек должен  подождать,  пока  все,  кто
спасают государство, утонут или вымажутся в грязи, а народ устанет воевать
и захочет только одного: объединиться вокруг  человека,  при  котором  был
мир.
     - Ты как будто с этим не согласен?
     - Думаю, - сказал маленький варвар, -  что  чиновник  должен  спасать
государство не только тогда, когда ему это выгодно.
     После этого Киссур бродил по острову, пока солнце не стало  клониться
к западу. Он еще раз выкупался в холодом, но чистом море, а потом вернулся
и сел у шасси самолета. Вдалеке за стальным куполом красная машина  грызла
землю.
     Киссур подумал и вынул из ножен меч.
     Еще вчера Киссур взмахнул этим мечом: и в  стороне  обращенной  вниз,
отразилась нижняя половина мира, а в стороне, обращенной вверх, отразилась
верхняя половина мира, а по лезвию этого меча  шла  дорога  на  тот  свет.
Теперь в мече отразились только белые грязные  ноги  самолета.  Мироздание
рухнуло. Дорога в иной мир больше не пролегала по острию меча, и убить  им
можно было только одного человека,  а  настоящим  оружием  убийства  стали
стальные птицы и разноцветные кнопки.
     Кто-то накинул ему на плечи теплую куртку. Киссур обернулся: это  был
Сушеный Финик. Киссур сделал знак рукой, - Сушеный Финик сел рядом и  тоже
прислонился к шасси самолета.
     - Я гляжу, ты нашел с ними общий язык, - сказал Киссур. -  Они  очень
смеялись, когда ты завопил, как их самолет.
     - Да, - сказал Сушеный Финик, -  они  смеялись,  когда  я  вопил  как
самолет и ухал как филин, но я не думаю, что они плакали ли бы, если  б  я
спел им песню о бое в Рачьем Ущелье. Я не думаю, что они бы вообще  поняли
мои песни, даже те из них, которые говорят по-вейски.
     - Спой мне о Рачьем Ущелье, - сказал Киссур.
     - Я сломал свою лютню, когда ты убил свою собаку, -  ответил  Сушеный
Финик.
     Они помолчали. Красное солнце садилось в воду, и по  бетонной  полосе
дул резкий, холодный ветер. Это было очень тоскливое место на  самом  краю
мира.
     - Ты не знаешь, они о чем-нибудь договорились?
     - Они сидели еще четыре часа, - ответил Сушеный Финик, - и  по-моему,
они все это время только трепали языками. В жизни не видел людей,  которые
так много треплют языком! Потом они пошли и кое-что рассказали нам.
     Они рассказали, что Нан и яшмовый араван летят в лагерь Ханалая.  Нан
заберет государя, чтобы тот  отдал  все  приказания,  какие  им  нужно;  а
яшмовый араван, кажется, хочет остаться и проповедовать мир и согласие.
     И Сушеный Финик скорчил невероятную рожу, показывая, что он думает  о
шансах яшмового аравана на успех. Они замолчали и стали глядеть на красный
закат.
     - Ты им все правильно  сказал,  -  произнес  Сушеный  Финик.  -  Надо
выполоть Ханалая, как сорняк, и тогда в ойкумене  наступит  мир.  Война  с
мечом и копьем, конечно, лучше мира, но  лучше  уж  мир,  чем  война  этим
чужеземным оружием.
     Шум двигателей заставил его  умолкнуть.  Один  из  дальних  самолетов
качнулся и выехал на бетонную полосу.  С  края  полосы  замахали  флажком.
Самолет побежал по дорожке с быстротой страуса, подобрал  ноги  и  ушел  в
небо.
     - Ладно, - сказал  Киссур  и  поднялся  на  ноги,  -  я  тут  кое-что
придумал, - пошли.
     И если вы хотите  узнать,  что  именно  придумал  Киссур,  -  читайте
следующую главу.



                                    21

     Государь Варназд не удивился, когда ночью его  разбудил  шепот  Нана:
первый министр теперь часто навещал государя. Покойник приходил и  садился
в изголовье. На рассвете он таял. Варназд рассказывал все,  что  случилось
за день, и спрашивал совета назавтра. Тот горько  плакал,  что  не  уберег
государя, и давал советы.
     Поэтому  Варназд  не   удивился,   когда   Нан   разбудил   его,   но
воспротивился, когда Нан шепотом велел ему собираться.
     - Зачем? - возразил Варназд,  -  вы  уже  столько  раз  помогали  мне
бежать; а наутро я опять просыпался в этой спальне.
     - Вставайте, - вмешался еще один  человек,  и  Варназд,  вглядевшись,
промолвил с упреком:
     - Яшмовый араван! И вы тоже умерли? То-то сегодня утром охранники так
странно о вас шептались!
     - Государь опять плачет ночью? -  раздался  насмешливый  голос,  и  в
проеме двери показалась круглая, как репа, морда стражника.
     - Ого! - промолвил стражник изумленно и потянулся к ножнам.
     В руках Нана негромко чавкнуло, охранник  сложился  пополам,  упал  и
утих. "Хороший сон", - подумал Варназд.
     Кое-как покойный министр уговорил государя одеться. Они  выскользнули
в сад и побежали на ровную лужайку за павильоном Сумеречных Врат.  Варназд
продрог от росы и холода.  Небо  заволокло  тяжелыми,  как  коровье  вымя,
тучами, деревья от  холода  и  ветра  стучали  ветвями,  и  над  деревьями
качалась, словно на паутинке, синенькая звезда. Вдалеке  послышался  топот
всадников. Нан затолкал Варназда в кусты. На лужайку выехал  ночной  дозор
повстанцев. До государя донесся обрывок разговора:
     - Что  с  того,  что  стреляли?  В  беса  надо  стрелять  серебряными
шариками, тогда он рассыпается с визгом и вонью.
     - Все равно, - возразил другой дозорный - если Арфарру унес  бес,  то
зачем он прихватил с собой яшмового аравана?
     И  дозорные  проехали  дальше.  Прошло  немного  времени,  -  Варназд
поглядел на небо и  увидел,  что  синенькая  звезда,  которая  висела  над
лужайкой, спускается все ниже и ниже, и это не  звезда,  а  скорее  птица.
Крылья птицы не шевелились. Одно крыло было с красным огоньком,  другое  с
синим огоньком. Это была, без сомнения, родня тем каменным птицам  в  Зале
Ста Полей, что умеют танцевать и славить государя. Варназду испугался, его
стала бить крупная дрожь. Нан подхватил его на руки,  как  ребенка.  Птица
села. Нутро ее распахнулось. Покойный министр подсадил в нутро государя  и
влез сам. Яшмовый араван, к изумлению Варназда, остался по ту сторону.
     - Не покидайте меня, - попросил Варназд.
     Нан за спиной его вспыхнул и закусил губу.
     - Я должен остаться, - сказал Бьернссон.
     - А можно я останусь с вами?
     Один из пилотов начал ругаться.
     В это время  ночной  дозор,  обсуждавший  пропажу  яшмового  аравана,
повернул назад и увидел впереди за абрикосовыми  деревьями  синий  свет  и
услышали монотонное урчание.
     - Вперед! - завопил командир дозора.
     Мятежники выскочили на полянку. Раздался испуганный вопль, и  гудящая
стрела переломилась об обшивку самолета.
     - Дураки, - орал старший, - это бес! Стреляйте серебряными шариками!
     - Стойте, - вскричал Варназд,  -  вы  не  смеете  стрелять  в  своего
государя, - и полез обратно из кабины.
     Два серебряных шарика хряснули, один за другим, об обшивку.
     - Братцы, - вопил обрадованно старший  дозорный,  -  серебро  его  не
берет! Это не бес, а простое железо!
     Бьернссон отскочил от самолета и упал в густую траву.
     - Взлетайте, - закричал он. Проворный десантник схватил  государя  за
шкирку и втянул его обратно. Другой человек выскочил наружу с автоматом  в
руках и  прошелся  очередью  по  дозору.  Подхватил  Бьернссона  подмышки,
швырнул его в кабину и прыгнул сам. Самолет завыл и взлетел.
     - Сидите и не нойте, - сказал десантник Бьернссону. - Вас  бы  завтра
убили. Бьернссон повернулся к Нану, поглядел ему в лицо так, словно видел,
что у него написано  на  обратной  стороне  глаз,  и  сказал  со  странной
улыбкой:
     - А я думаю, меня убили бы сегодня. И вовсе не Ханалай.
     У Нана по спине пробежал холодок.
     - Что вы хотите сказать? - спросил Нан каким-то не своим голосом.  Но
в этот момент внимание их было отвлечено новым обстоятельством.
     - Это что такое, - сказал  пилот,  указывая  на  экран.  -  Еще  один
самолет! Действительно, им навстречу, к лагерю  Ханалая,  летел  еще  один
"К-307". Пилот надел наушники.
     - Борт семьсот два вызывает борт семьсот восемь. Как слышите. Прием.
     Треск в наушниках, потом голос:
     - Слышим отлично.
     - Что вы здесь делаете? Вам что, топлива  не  жалко?  После  короткой
паузы в разговор вмешался новый голос, на вейском:
     - За топливо плачу я. Я хотел убедиться, что все благополучно.  Вдруг
вам понадобится помощь моя и дружинников?
     "Киссур!" - сообразил про себя пилот. "Господи, это с кем он летит, с
маленьким Исаном? Как бы они не угробили машину."
     - Благодарю за заботу, - подавив смешок, ответил пилот,  раньше,  чем
Нан успел вмешаться. - У нас все благополучно.
     - Государь с вами?
     - Да.
     - А этот... проповедник? Остался внизу?
     - Нет, сидит здесь и дуется.
     - Это совсем хорошо.
     - Исан, - сказал пилот, - вы не боитесь, что эта  прогулка  обойдется
вам слишком дорого? Вы летаете на  самолете  не  лучше,  чем  я  скачу  на
лошади.
     - Я не знал, что вы умеете ездить на лошади.
     - А я никогда и не пробовал, - съязвил Редс и повернулся к Нану:
     - Господин Нан! Прикажите ему возвращаться!
     - Может не приказывать, - донесся  ответ.  -  С  сегодняшнего  дня  я
больше не служу господину Нану.
     - Это что за шуточки? - заорал пилот.
     - Это не шуточки. Я служу в войсках империи. И я подчиняюсь  приказам
Киссура.
     Тут только до Редса начало доходить.
     - Черт побери, - сказал он, - а если Киссур прикажет  вам  уничтожить
мятежников?
     Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура:
     - Именно это я ему и приказал.
     Нан схватился за голову.
     - Сядьте, - закричал  Бьернссон,  -  сядьте,  тогда  они  не  посмеют
бомбить лагерь.
     - У нас топлива в обрез, - сказал пилот.
     - Мы не можем его сбить? - спросил Нан.
     - Чем? - огрызнулся пилот. - Они вооружены, а мы нет.
     Второй самолет пропал в ночи, - но на экране было видно, как  плотная
черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла вниз.
     Государь сидел, вертя головой.  Сон  уже  кончился,  но  явь  еще  не
начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки Арфарры. Самолет
тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно обнял его  и  укрыл  плащом,
как наседка укрывает крылом  взъерошенного  цыпленка.  Бьернссон  даже  не
обернулся на плачущего государя.
     - Поверните самолет, - сказал вдруг Бьернссон пилоту, - я хочу видеть
все.
     - У нас топлива только на обратную дорогу, - повторил пилот.
     Когда  они  подлетели  к  Чахарским  горам,   позади   них   вставало
безобразное красное зарево, и на его  фоне  можно  было  различить  силуэт
штурмовика.
     На рассвете, когда лагерь Ханалая уже  кончил  гореть,  а  топлива  в
баках  осталось  совсем  мало,  Исан  посадил  машину  на   луг   у   стен
близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший.
     Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный бочонок
вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его  подломились,  а  левое
белое крыло пропахало в луге маленькую канавку и завернулось  от  этого  в
сторону. Киссуру тоже ободрало бок от такой посадки.
     Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем,  что  творилось  над
лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он  станцевал  от
радости при виде Киссура, но весьма прохладно отнесся к Исану, потому  что
люди племени аколь в свое время сделали много зла народу  аломов.  Тем  не
менее он заверил Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все  не
успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал:
     - Пусть только чужие  государства  попробуют  арестовывать  подданных
империи за то, что было сделано для блага империи.
     Исан сказал:
     - Это лучше, чем ничего, но я предпочел  бы  избежать  обстоятельств,
при которых мне пришлось бы предъявлять эту бумагу.
     Еще Киссур подписал Исану дарственную на  два  огромных  поместья  из
числа своих собственных, близ столицы, и на третье, - в Инисских болотах.
     - Там нефть, - застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не  очень
понял объяснения.
     После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь  бунтовщиков,
исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди был доволен  поручением.
Киссур взял пять человек и отправился в столицу. Переправляясь через Левую
Реку, Киссур заметил серебристый самолет. Тот покачал сердито  крыльями  и