ть. Вот и выходит: меняем вареное на
сырое.
     Человек засмеялся.
     - А государство как - успешно торгует? - спросил он.
     Хайша встрял в разговор.
     - А государство не торгует, а о подданных заботится, - сказал  он.  -
Государево сердце ведь не выносит, чтоб человек  из-за  скаредности  своей
без соли оставался. Стало быть, каждому положено треть шая  в  год.  Стало
быть, каждый должен сдать десять шурров риса или десять  рисовых  бумажек.
Опять же - тридцать ишевиков - это цена соли "для стола". А если  бы  рыбу
солить, - то справедливая цена повыше будет.
     - Да чего вы человека пугаете, - сказала жена Клисы. - Он,  может,  к
нам пристать хочет. Рассудите: в Варнарайне соли нет, границу  закрыли,  а
мы-то остались. Так что мы  теперь  будем  нарушать  справедливую  цену  в
другую сторону.
     - А я не буду, - спокойно сказал Хайша и растянулся на траве. - Зачем
мне соль? У меня теперь - земля.
     И Хайша стал в который раз рассказывать,  что  случилось  две  недели
назад в его приграничной деревушке на берегу Лоха.
     Клиса довольно крякнул, будто в первый раз слышал эту историю,  и  от
избытка  чувств  прижался  к  синему  кафтану.  Знахарь   слушал   рассказ
завороженно. Рука Клисы скользнула  за  камлотовый  воротник  к  шнурку  с
путеводным  камешком.  "Ну,  мил  человек,  не  оборачивайся,  -  мысленно
взмолился он, - а то ты так хорошо улыбаешься!" Человек не обернулся.
     Хайша вытащил из-за пазухи мешочек и сказал:
     - Арбузы буду сажать. Большие, полосатые. У меня из рода в род арбузы
сажали. А потом вышел указ, что рис - основное, а арбуз -  второстепенное.
Вот - семена от отца сохранились. Может, прорастут?
     Все промолчали. Потрескивал костер, плескалась в  озере  вода.  Синий
кафтан глядел на Хайшу зачарованно.
     - А говорят, - осторожно сказал Клиса, - господин Баршарг -  истинный
потомок Небесных Государей.
     - Так, - уверенно поддакнула  жена.  -  Помните,  как  упал  небесный
кувшин? Я так сразу и сказала: взрастет справедливость, и нам достанется.
     Синий кафтан встрепенулся:
     - Какой кувшин?
     - Не кувшин, а корчага Суюнь, - недовольно ответил Клиса, -  длинная,
как кипарис, серебряная, совсем как в лосском храме, только без ручек.
     Незнакомец хмыкнул недоверчиво.
     - И куда ж она подевалась... вместе со справедливостью?
     - А мы ее прикопали, - ответил Клиса. - Вот  на  том  самом  месте  и
прикопали. - И Клиса махнул рукой вниз. - Ты думаешь,  это  там  берег  по
весне подмыло? А то хлопот от властей не оберешься. Взыщут  сначала  ручки
от корчаги, а потом - остальные недоимки.
     Колдун-незнакомец сунулся в горшок с кашей, но тот был пуст.
     - И неужто, - равнодушно спросил колдун, с сожалением проводя пальцем
по закопченному узору на крышке, - власти так и не дознались?
     - Кабы дознались, - фыркнул Клиса, - так я б не с тобой разговаривал,
а в общие искупления кайлом государя славил.
     Незнакомец помолчал.
     - А что ж ты мне все рассказываешь?
     - А  на  тебе,  милый  человек,  написано,  что  ты  сам  от  властей
хоронишься, даром что в посадском кафтане.
     - А то, - добавил Хайша, - ты бы не с нами толковал, а  с  рыбками  в
озере.
     Сверху   гнусно   закричал   селезень.   Клиса   поднял   голову:   с
наблюдательной сосны катился Нушка-тетерев.
     - Лодки, лодки! Солдаты возвращаются, - кричал  он,  и  махал  то  на
лагерные укрепления, то на озеро.
     Клиса бросился затаптывать костер. Остальные побежали к воде. Человек
в синем кафтане встрепенулся, нырнул в кусты, и  тут  же  оттуда  деловито
выбежал и зашустрил в траве барсук.
     -  Мне  бы  так,  -  завистливо  подумал  Клиса,  провожая   взглядом
полосатого оборотня.
     Лодка выгребла на  середину  озера,  и  Клиса  вытащил  из-за  пазухи
путеводный клубочек.
     - Теперь ты нам будешь помогать, - ласково сказал он камешку.
     В клубочке что-то пискнуло и крякнуло.
     - Брось меня, - сказал камень, чуть растягивая гласные, - а то съем.
     Клиса в  ужасе  выпустил  варварский  амулет.  Тот  плеснул  шелковым
шнурком и ушел на дно.


     Днем в Козьем-Гребне вновь ставили палисады, а на следующее утро туда
явился араван Баршарг.
     Оползень  под  звездным  кораблем  никто  не  тревожил.  Обрыв  зарос
волчаником и цепкой рогушкой, сверху навесилась ежевика.
     Командир  отряда  показал  аравану  недавний  костер  на   берегу   и
оплетенный подлаз, не закопанный в спешке:
     - Контрабандисты, - сказал он. - Соль хоронили. Уже ищем.
     Араван, не отвечая, разглядывал ежевичник над оползнем.  Он  протянул
руку и снял с острого шипа лоскуток плотной камлотовой ткани.
     - Не найдете, - получите сто соленых розог, - рассеянно протянул он и
подцепил чуть подальше еще одну синюю нитку.
     - Странно, а мне  говорили,  что  Небесные  Кузнецы  контрабандой  не
занимаются. И вообще, что Козий-Гребень - вотчина водяных и  щекотушек,  и
кузнецы туда - ни ногой.
     Араван поехал  в  посад  Небесных  Кузнецов.  Поверх  белых  челюстей
частоколов виднелись черепичные крыши, улица перед каждым домом была чисто
выметена, вдоль забора тянулись  аккуратные  клумбы  с  цветами.  Воистину
посад: ни село, ни город.
     Араван спешился у огромного вяза, встроенного в забор, провел пальцем
по коре. Изнутри забрехала собака. Двенадцать лет назад при штурме  посада
с этого вяза детская рука пустила в него дротик. Мальчишка попал  в  коня.
Сбоку выскочил мужик и замахнулся копьем, с которого до самой земли свисал
узкий  шелковый  значок  Небесного  Кузнеца.   Двадцатисемилетний   араван
отпрыгнул было в сторону, но тут кто-то с  земли  вцепился  ему  зубами  в
сапог. От удара расселись кольчужные  кольца,  копейный  значок  обмотался
вокруг шеи, в  правом  боку  стало  тепло  и  мокро.  Потом  из-за  пазухи
зарубленных и повешенных  вытаскивали  кусочки  шелкового  ковра  с  одной
жемчужиной. Сам Небесный Кузнец Рехетта раздавал  их  с  порога  столичной
управы, разрезая узорчатые ковры. Одни объясняли: затем, чтоб от  всего  у
всех было поровну, другие объясняли: каждый кусочек колдует так же хорошо,
как сам Рехетта.
     Араван не доверял домам, опрятным, как осиные гнезда. Каждый дом -  в
крепких кольях, как военный лагерь. Лагерь  людей,  воевавших  за  пророка
Рехетту, нынешнего  наместника.  Всякий  наместник  -  противник  аравана.
Недаром Даттам провел тут два дня. Не ради  двоюродной  сестры,  чушь  все
это: триста человек  пехоты  ушли  с  Даттамом  из  посада,  и,  помнится,
двенадцать лет  назад  эти  люди  не  боялись  ни  стрелы,  ни  копья,  ни
колдовства.
     Араван позвал посадского старосту, как звал он старост всех деревень,
через которые проезжал, и спросил:
     - Как относитесь к совету пяти и совету ста?
     "Сейчас он ответит - "так же, как господин Рехетта", и окажется,  что
в Варнарайне - все-таки не одна армия".
     - Значитца, мы тут решили так, - сказал староста. - Пять  опекунов  -
это  хорошо,  и  сто  богатых  лиц  в  совете  будут  смотреть  за  своими
собственными интересами. Но так как не все жители  провинции  так  богаты,
как этого бы хотелось, мы просим об организации третьего  совета,  который
будет состоять из представителей общин провинции.
     Араван едва не свалился с табурета.
     Через час Баршаргу донесли: староста не сам  додумался  до  "третьего
совета". Подсказали  ее  посадские  гости,  прибывшие  накануне  вместе  с
Даттамом и Арфаррой из страны аломов. Тот, который советовал, уже уехал  в
Анхель, а другой остался у зятя старосты, кузнеца Сорая.
     - Варвары! Сорай ругался-ругался: дал он ему кафтан,  так  в  тот  же
день изодрал... Совсем новый кафтан, одной ткани на две розовых... А зовут
Сайлас Бредшо.
     Сайласа Бредшо, однако, в посаде не было: дикий человек опять с  утра
поехал рыбу ловить.
     "Вот, стало быть, на что намекала Ингаль, сойдясь с черепахой в  доме
тройного зерна", - подумал Баршарг.
     Даттам оставил  аравану  небольшой  отряд  храмовых  ленников,  и  от
этих-то людей  Баршарг  и  услышал  впервые  обо  всем,  что  произошло  в
королевстве.
     - Так, - переспросил бесцветным  голосом  Баршарг,  -  значит,  этого
Кукушонка заманили и убили двое королевских советников:  Арфарра  и  Клайд
Ванвейлен?
     - Да, -  ответил  человек  по  имени  Белый  Эльсил,  целуя  Баршаргу
сапожки, - и сказать вам по правде, господин, вы так похожи на моего друга
Марбода, как старое яблоко похоже на молодое.


     Отдав соответствующие распоряжения, Баршарг поспешил в столицу.  Если
ехать быстро, можно еще нагнать Даттама.
     Мысли спутались в его голове, как шерсть одичавшей собаки. Корабль из
западной земли! Солнечный луч, которым перерубили колонны в  храме,  а  до
этого - меч Марбода Кукушонка! И подумать  только  -  Даттам  привез  этих
людей с собой! Знает ли он, кто они такие?
     И что произошло там, в королевстве? Арфарра  вертел  Ванвейленом  или
Ванвейлен - Арфаррой?
     Не потому ли  так  странно  повел  себя  Арфарра?  В  самом  деле,  -
казалось, был готов обмануть экзарха, верно  служить  королю  Алому,  -  и
вдруг, - на тебе! Не человек ли со звезд дергал тут за  ниточки?  Человеку
со звезд не нравилось, что варвары отдельно от Варнарайна, а теперь ему не
нравится, что Варнарайн отделен от империи...  Почему?  Потому  что  когда
сюда явится его государство, ему не надо будет зачерпывать  каждую  страну
ложечкой, все влезет в один большой половник...
     Да! Там он помогал Арфарре там творить идеальное государство,  а  тут
советует всякому сброду вроде  этого  Хайши  Малого  Кувшина,  у  которого
карман паутиной заткало, а язык о зубы стерт, -  советует  всякому  сброду
опять требовать свое с Больших Людей!


     Баршарг ехал так быстро, что, поспев  к  переправе,  увидел,  как  на
другом берегу Орха из лодки высаживаются пятеро, - один из  них  в  черном
плаще и на карем жеребце, которого Даттам купил в свое время  за  двадцать
тысяч.
     - Даттам, - закричал он, - Даттам! Подождите!
     Баршарг, как был, с конем, кинулся с обрыва в воду.
     Человек на другом берегу реки терпеливо ждал.
     Конь Баршарга переплыл реку за десять минут, и мокрый араван  вылетел
на берег. И замер.
     Это был  не  Даттам.  Это  был  человек,  чей  портрет  он  видел  на
документах в заколдованном корабле. Приметы этого человека  Баршарг  лично
записал на листке, и отдал листок городскому судье:  и  теперь  человек  с
этими приметами значился  на  каждом  судебном  столбе  виновником  гибели
некого Ормуша Забавника, прирезанного  в  пьяной  драке.  Но  разве  будет
кто-нибудь останавливать за какого-то Ормуша человека в свите Даттама!
     - Простите, - сказал Баршарг, - я обознался. Вы... я знаю, кто вы. Вы
тот чужеземец, который  посоветовал  давеча  кузнецам  править  с  помощью
представителей от общин...
     - Да, - изумленно ответил Ванвейлен.
     "Что я  несу,  -  отчаянно  заметалось  в  голове  Баршарга.  Это  же
лазутчик! Небесный шпион! Негодяй!"
     - Почему? - спросил Баршарг. - Почему вы это предложили?
     - Потому что государством должен править народ, - сказал Ванвейлен.
     - Народ, - почти вскрикнул Баршарг, - вы видели мой народ? Вы знаете,
что первое, что он  потребовал  после  смерти  экзарха,  -  это  разделить
попавшие в частную собственность земли? Вы слышали, что мой народ жжет  по
деревням богачей, и что только мое войско в силах предотвратить самосуд? И
этим людям вы хотите дать право голоса? И вы думаете, они  проголосуют  за
что-нибудь, кроме возвращения в империю?
     - Простите, - проговорил тихо, словно оправдываясь, Ванвейлен, - я не
имел права давать советы.
     Он был разительно непохож на свой мертвый, лишенный рисунков корабль.
     За спиною Баршарга выбирались на берег его воины, удивленные странным
поведением военачальника, да и Даттамовы спутники  подтягивались  поближе.
Баршарг вдруг вспомнил, что среди его воинов есть бывшие  вассалы  Марбода
Кукушонка, и что как бы кто-нибудь из них не бросился на чужеземца...
     - Даттам далеко? - спросил араван.
     - Боюсь, он уже в поместье, - ответил Ванвейлен,  не  сводя  глаз  со
странного командира, - мы сделали крюк, чтобы полюбоваться храмом Иссы.
     Баршарг решительно повернул коня, и - вдруг наклонился к Ванвейлену.
     - Будьте осторожны, господин Ванвейлен, - вдруг  прошептал  он,  -  я
слыхал, что Даттам зарится на ваше золото, и вряд ли он  выпустит  вас  из
своих рук.


     Сайлас Бредшо съездил в соседнюю деревню, купил там у  рыбаков  целый
короб лещей и вернулся в Козью-Заводь.
     В резном камушке, который сперли контрабандисты, много чего было: был
передатчик, был и детектор. Бредшо уже вчера вычислил, что если копать  до
аварийного люка, лучше всего копать в ежевичнике - метра три. И еще  вчера
показалось, что корабль вроде цел.
     Бредшо копал скоро, скинув серую куртку: на него так вчера  поглядели
из-за кафтана, что сегодня он сбежал в одежде батрака. Страх  его  прошел:
Иршахчан со своей круговой порукой перехитрил самого себя,  корабля  никто
не нашел, а лагерь был разбит много-много левее. Время от  времени  Бредшо
выпрямлялся, чтобы утереть пот.  День  был  в  самом  разгаре.  Плясали  в
восходящем солнце  хвосты  на  боевых  веерах  аравана  Баршарга,  визжала
реквизированная  свинья,  страшно  ухали  барабаны  и  катилось  по   небу
огромное, как колесо истории, солнце.
     "Если, - думал Бредшо, - перевести действия Баршарга  на  английский,
это вышло  бы  вот  что:  провозгласил  независимость  Варнарайна,  раздал
государственные земли в частное  пользование  и  хочет  установить  в  нем
республику. Это, однако, опасное дело - заниматься переводами с  вейского.
К черту! Улететь, доложиться - и пусть специалисты переводят. Опять же они
могут с переводом опоздать: история не всегда на сносях".
     Бредшо повернулся спиной к далекому лагерю и продолжал копать. Он был
уже по плечи в земле, когда кто-то сверху сказал:
     - Да, если бы ты так свое поле копал, то верно бы его не упустил!
     Бредшо поднял глаза: на краю ямы стояли трое в желтых куртках, и двое
из них натянули луки, а третий, с драной губой, подцепил и поволок к  себе
куртку с деньгами, с оружием.
     - Хватит тебе, Хайша,  народ  обкрадывать,  придется  тебе  на  народ
поработать, - продолжал Драная Губа.
     Бредшо  замер:  его  принимали  за  вчерашнего  контрабандиста!   Его
выволокли из ямы, скрутили руки, для назидания съездили соляного  вора  по
морде.
     - Я не контрабандист, - сказал Бредшо.
     Драная Губа уселся перед ним на корточки  и  стал  потрошить  одежду,
умело и сноровисто, как хозяйка чистит рыбу.
     - Ага, - сказал стражник, - не контрабандист. Вот  у  меня  донесение
есть, от Туша Большого Кувшина: приемный мой  отец,  Хайша  Малый  Кувшин,
поехал брать соль в  Козью-Заводь.  Вот  у  меня  перед  глазами  человек,
который копает в Козьей-Заводи укрывище, лопату с собой принес...  Но  он,
видите ли, не контрабандист. Так чего же ты тут копаешь, мил человек?
     Тут Драная Губа замолк, потому что вытащил из куртки отличный  кинжал
с серебряной насечкой, с двумя рубинами в рукоятке, а потом  мошну,  шитую
золотой  гладью,  с  золотыми  государями  и  желтыми   бумажками.   Сыщик
пересчитал деньги, оглядел  драную  куртку,  положил  кошелек  в  рукав  и
спросил:
     - Убил кого, аль ограбил? - Еще раз вытащил кошелек:  -  А  работа-то
храмовая, - сказал.
     Другой стражник сказал:
     - Похоже, что он тут не для мешка готовил место, а  для  человека.  -
Поглядел безумными глазами на золото и прибавил: - Прямо как  для  себя  и
готовил!
     - Так ты что тут делаешь? -  спросил,  не  обращая,  внимания  Драная
Губа.
     Бредшо облизнул губы и ответил:
     - Что храму надо, то и делаю.
     - Храму?! - сотник  беспокойно  завертел  головой.  Страшные  времена
наступали в Харайне, и ходили такие слухи,  что  чиновников  теперь  будут
назначать не из столицы, а из храма.
     Бредшо прикрыл глаза и зевнул. Руки,  скрученные  за  спиной,  совсем
онемели.
     - Господин Арфарра и господин Даттам оставили меня в посаде  Небесных
Кузнецов, и будьте уверены, вам  не  поздоровиться  от  моей  пропажи  или
ареста.  Кошелек,  однако,  можете  забрать  себе:  за  хорошую  службу  и
молчание.
     - Складно врешь, - сказал Драная Губа. - Ладно, убирайся быстрей... -
И потянул кожаный ремень у запястий.
     - Ну что, поймали вора? - раздался еще один голос, и на поляну  вышли
человек в парчовой куртке и еще один стражник.
     - Ах, чтоб тебе! - дохнул на ухо Бредшо  ярыжка.  -  Вечно  принесет,
когда не надо!
     Драная Губа сказал:
     - Так точно, поймали! - И тихо шепнул: -  Смотри,  Малый  кувшин.  Не
скажешь про кошелек - пособлю. Скажешь - придется и за убийство отвечать.
     Через полчаса Бредшо, привязанный к шесту и с кляпом во рту, чтоб  не
кричал всякого, ехал в лодке  в  столицу  -  на  опознание.  Сзади,  но  в
пределах слышимости, стражники тихо обсуждали:
     - Надо было его быстрее кончить, пока Большой не пришел.
     - Ну да, а если он и вправду храмовый?


     Бирюзовое Поместье главного миллионера страны, Даттама, располагалось
в ста с лишним иршахчановых шагах от посада  Белых  Кузнецов  и  в  сорока
шагах от столицы провинции, Анхеля. Усадьба и окрестные земли принадлежали
храму: храм - владел,  Даттам  -  заведовал.  То  есть  храму,  по  описи,
принадлежала не усадьба, а озеро, с которого податей  не  возьмешь:  и  не
мастерские, а амбары на берегу озера. Прямо как в сказке: глядит маленький
Хуш и видит - Озеро, ныряет - а это Дворец.
     Все было обставлено с вызывающей, невиданной пока землянами  роскошью
и окружено крепкой каменной стеной: Дом  понемногу  превращался  в  замок.
Стена защищала, однако, не столько от неприятеля, сколько от постановления
об аресте, и не столько от постановления об аресте, сколько  от  народного
гнева. Стена шла по берегу озера, а на другом берегу шли склады, красильни
и несколько длинных красных  амбаров  с  прорубленными  окнами:  шерстяная
фабрика.
     Работа кипела. Завод шипел и вздрагивал, как мягкое  звериное  брюхо.
Умирала в реке отравленная анилином рыба, и  свалявшаяся  пена  билась  по
краям отмелей. В цехах плавала шерстяная  пыль,  разъедая  руки  ткачей  и
лишая их мужской силы, и близ шипящих  чанов  с  мездряным  клеем  бабы  с
распаренными глазами шлихтовали нити основы, а Даттам, запершись с молодым
изобретателем, обсуждал небывалую штучку, - проект станка,  который  будет
работать не от силы человека, а от силы пара, наподобие старинной игрушки,
известной еще со времен пятой династии.
     Здесь  находилось  одно  из  последних  звеньев  затеянной   Даттамом
производственной цепи. Первой было королевство, где только и  могли  пасти
овец и лам, - в империи всякая попытка согнать крестьян с земли, превратив
ее в пастбище, неминуемо окончилась  бы  одним  из  страшных  крестьянских
бунтов,  за  которым  последовали  бы  оргвыводу  сверху  (раз   крестьяне
бунтовали, значит их обидели!), да и населены варварские горы  были  не  в
пример реже. А затем  -  империя,  где  искусные  ремесленники  превращали
привезенную шерсть в разноцветные ткани. И - центр  всей  этой  цепочки  -
Даттам, Даттам, без которого гигантское колесо фортуны - шерсть - деньги -
шерсть соскочило бы с оси и завертелось впустую. Глупые  сеньоры  в  диких
горах Варнарайна не знали бы, что делать с  таким  количеством  шерсти,  а
ремесленники империи не знали бы, откуда взять сырье.
     Над  красным  заводом  висело  знамя:  лама,  а  на  ламе  тюк  с  ее
собственной шерстью. По утрам туда собирались люди в одеждах  монастырских
послушников.
     Надо сказать, что ремесло ткача всегда было причастно чародейству,  а
Даттам и вовсе распускал слухи, что  Заводы  -  заколдованное  место,  что
постороннему