сударем. Проходя мимо пруда,
Дох спрыгнул в воду и, один, поволок на место каменного государя  с  лицом
мангусты.
     - Ну, силища, - восхитился главарь.
     Расак,  вспыхнув,  вскочил  с  его  колен  и  побежал  к  незнакомцу,
назвавшемуся Дохом. В руках его мелькнула тонкая бечевка, укрепленная  меж
двух костяных палочек, - Расак накинул эту бечевку  на  шею  незнакомца  и
стал его душить. Незнакомец выпустил статую  и  ушел  с  головой  в  пруд.
Варназд бросился на помощь товарищу: его подхватили под локти.
     В следующую секунду руки  незнакомца  взметнулись  из  пруда,  словно
выныривающий баклан, сомкнулись стальной хваткой на  шее  Расака,  и  тот,
кувыркаясь, полетел в воду. Незнакомец одним прыжком  вскочил  на  бортик,
сдернул с шеи удавку, сунул ее в рот, разорвал зубами и  выплюнул  в  лицо
выскочившему из воды Расаку. Расак засопел и вытащил  из  сапога  короткий
меч с рукоятью цвета морковки.
     Безоружный его противник отпрыгнул назад,  -  и  тут  ему  под  носок
попала одна из императорских рыбок, выплеснувшаяся из-за драки  на  траву.
Незнакомец взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие,  и  упал  глазами
вверх. Расак прыгнул ему на грудь и занес меч. Государь страшно  закричал.
Незнакомец левой рукой перехватил руку Расака, а ногою ударил его в грудь.
Меч выдернуло из  руки  Расака,  словно  гвоздь  из  гнилой  доски.  Расак
пролетел в воздухе и  шваркнулся  о  ножку  стола.  Ножка  подломилась,  и
кушанья всех четырех сортов и пяти видов посыпались наземь. Незнакомец Дох
подпрыгнул спиною и вскочил на ноги. Служанка истошно орала. По  саду  уже
бежали парчовые куртки. Потасовка улеглась. Главный в  компании,  Харрада,
щурясь, тыкал пальцем в государя и Доха:
     - Эти  двое  утопили  в  пруду  государеву  статую...  Мы  хотели  им
помешать.
     - Документы!
     Государь похолодел. Он вспомнил, что  документы  как-то  всегда  брал
Нан, и что документов  нет.  Он  представил  себе,  совершенно  отчетливо:
утренний прием. Зала Ста Полей. Один писец шепчет  другому  писцу:  "Вчера
государь  буянил  в  городе,  переодетый,  утопил  статую  предка;   рядом
случилось  пятеро  юношей  -  они-то  и  отправились  в   каменоломни   за
святотатство".
     - У меня нет документов, - сказал Варназд.
     Дох,  новый  знакомый,   молча   протянул   свои.   Стражник   весело
ухмыльнулся. Государя и Доха подхватили  под  локти.  Харрада,  главный  в
компании, упер руки в серебряный пояс и  попросил  показать  ему  документ
Доха. Стражник с поклоном передал лопух.
     - Да, тут действительно, кажется, описка, - промолвил главарь,  -  но
ее можно исправить.
     Он вынул из рукава, не считая, пачку розовых, вложил в лопух и вернул
обратно.  Стражник  закрыл  и  раскрыл  лопух.  Деньги  исчезли.  Стражник
почтительно возвратил лопух  Харраде,  ярыжки  повернулись  и  вышли.  Дох
потянулся за своей книжечкой. Харрада засмеялся.
     - Как тебя зовут на самом деле, - спросил он Доха.
     Юноша молчал.
     - Сколько ты заплатил за этот лопух?
     - Десять розовых.
     Харрада расхохотался:
     - Друг мой! Тебя надули, такая работа не стоит и трех!
     Государю  стало  горько.  Два  часа  они  с  Дохом  говорили,   и   о
"наставлениях Веспшанки", и о "море поучений" и о  стихах  Ашонны...  А  о
своей беде - или преступлении -  Дох,  стало  быть,  не  сказал?  Или  он,
Варназд, не так спрашивал? Меж тем Харрада обнял Доха, подошел к  столику,
с которого служанка еще не убрала чашечек  из-под  бобов,  и  ударом  ноги
опрокинул столик на землю.
     - Великий государь Иршахчан! Если он такой великий - чего  он  кормит
тебя бобами? Садись ко мне - я накормлю тебя мясом!
     Так государь Варназд и юноша, который, как читатели  уже  догадались,
был тот самый Киссур, что утек из городской тюрьмы, подсели к  веселящейся
компании. Стол был, как говорится, лес мяса, пруд вина. Прибежали девочки,
плясали на руках. Потом опять пили. Варназд  чувствовал  себя  счастливым.
"Интересно, арестовали уже Нана или  нет?"  -  подумал  он,  и  с  досадой
вспомнил, что покинул дворец раньше, чем Ишим принес перебеленный указ  на
подпись. А без подписи арестовать не посмеют, на все этим чиновникам нужна
бумажка.
     - А почему стражники меня отпустили, - спросил новый знакомый, - если
распознали подделку?
     - Бедные люди эти стражники, - сказал главарь Харрада, - им казна уже
третий год не платит, - денег нет.
     - А на что ж они живут? - изумился государь.
     - А честные люди сложились и платят, - ответил Харрада.
     - Вы воры? - спросил государь.
     - Друг мой, - наставительно произнес Харрада, - зачем  обижать  людей
кривыми именами? Положим, у кого-то отняли имущество. Если отнял чиновник,
это называется конфискацией, а если отнял простой человек, это  называется
воровством. А какая разница?
     Новый знакомый вмешался в разговор:
     - Разница в том, что следует за  чем.  Кража  -  это  когда  отбирают
чужое. А конфискация - это когда отбирают украденное.
     - Друг мой Дох, -  захохотал  Харрада,  -  ты  пришел  к  определению
справедливого вора, ибо  первыми  воруют  чиновники  и  стяжатели,  а  мы,
действительно, грабим лишь награбленное.
     Часа через три компания покинула харчевню и пошла берегом канала. Уже
темнело. Над водою вставал золоторогий месяц,  по  воде  плыли  льдинки  и
рыбьи кости. У  далекого  островка  в  дельте  реки,  впадающей  в  канал,
разгружалась баржа.
     - Вот, - поднял руку Харрада, - показывая на баржу, - истинные воры.
     - А что там, - спросил государь.
     - Загородная усадьба первого министра Ишнайи, - ответил Харрада.
     - Это та, где раньше был храм Шакуников? - спросил юноша, назвавшийся
Дохом. Глаза его засверкали, как  два  раскаленных  пятака,  и  он  так  и
вытянул шею, вглядываясь за реку.
     - А ты что знаешь об  этой  усадьбе?  -  подозрительно  уставился  на
незнакомца Харрада.
     - Я слыхал, что главный колдун шакуников, Даттам,  время  от  времени
вылазит из своей могилы на этом острове, и уже загрыз  несколько  глупцов,
совавшихся к  нему  с  неуместными  вопросами.  На  могиле  колдуна  вырос
страшный тополь, но как только чиновники приходят рубить запретное дерево,
оно оборачивается репейником или терном.
     - Глупые выдумки,  -  живо  перебил  его  один  из  воров,  -  колдун
действительно бродит на острове по ночам, а что касается  тополя  над  его
могилой, - это самое обыкновенное дерево: просто министру из  гордости  не
хочется  его  рубить,  и  при  каждом  земельном  обходе  он   приказывает
чиновником, чтобы тополь внесли в ведомость как репей или там сливу.
     - Он обманывает государя, - возмутился государь.
     А незнакомец усмехнулся и сказал:
     - Если бы  первый  министр  обманывал  государя  только  касательного
какого-то старого тополя,  мне  бы  не  пришлось  покупать  лопух  за  три
розовых.
     С реки дул резкий и наглый ветер, сердце  государя  ныло  от  желания
посмотреть на дерево тополь: дерева этого  он  никогда  не  видел,  и  оно
представлялось ему каким-то дивным чудовищем.
     - Если первый министр тебе насолил, - сказал  Харрада,  -  почему  бы
тебе не отплатить ему той же монетой? Усадьба, судя по спущенным  значкам,
сегодня пуста: наверняка там найдется хорошая добыча. Или ты боишься?
     - Я ничего не боюсь, - сказал незнакомец, - пошли.
     Отыскали чужую лодку и поплыли втроем:  государь,  новый  знакомый  и
главарь Харрада.
     Тополь посереди храмовых развалин оказался унылым деревом с округлыми
листьями и серебристой корой, изъеденной страшными трещинами рака.
     - Господин Даттам!
     Государь обернулся: это звал новый знакомый.
     - Ты что, с ума сошел, - звать покойника? - зашипел Харрада.
     Сразу за развалинами начиналась небольшая рощица, а за  ней  -  стена
желтого кирпича. Харрада выбрал одно из строений, примыкавших к ограде,  и
принялся за  дело.  Через  час  он  совершенно  бесшумно  вынул  несколько
кирпичей, а потом  вытащил  из  рукава  матерчатую  змею,  просунул  ее  в
отверстие и тихо зашипел. "Если там кто-то есть, - объяснил Харрада, -  он
увидит змею и завопит". Но никто не завопил, и не прошло и двух минут, как
государь вслед за Харрадой влез в какой-то темный склад. Вдоль  стен  были
навалены тюки с казенными печатями, и у дальнего конца склада, от  потолка
до пола, качались две гигантские чаши весов.  Государь  надорвал  один  из
тюков: там был шелк с рисунком из золотой и серебряной листвы.
     У министра была своя фабричка, производившая шелка на шесть миллионов
в год, а казенные печати стояли на тюках затем, чтобы провозить  эти  тюки
беспошлинно. И хотя государь об этом не знал, он прекрасно  понял,  что  в
частный дом министра тюки с казенной печатью честным  образом  попасть  не
могут.
     Харрада сказал, что добыча вполне успешная, и что он знает лавку, где
ткань возьмут за полцены. Каждый из юношей взял по мешку и потащил к дыре.
Государю было необыкновенно хорошо. Он представил себе,  как  он  приносит
этот мешок во  дворец,  и  как  первый  министр  растерянно  кается  перед
мешком... "А Харрада... С Харрадой я буду ходить каждый  день,  и  он  мне
будет показывать, кто из сановников меня обворовывает..."
     Государь сбросил тюк на траву и прыгнул следом.
     - Вот они, голубчики, - заорал сверху чей-то голос, и в тот же миг на
голову государя накинули мешок.
     И кто хочет узнать, что случилось дальше, -  пусть  читает  следующую
главу.



                                    2

     В это самое время господин Нан в синем кафтане  без  знаков  различия
шел по улице Синих Теней. Три часа назад ему сказали:  "Государь  уехал  в
бирюзовую рощу. Государь  не  хочет  вас  видеть".  "Ничего  не  понимаю",
подумал Нан, "почему меня не арестовали? Государю сказали обо мне какую-то
гадость, вероятно, подлинную, вероятно, господин Ишнайя". Впрочем, гадость
- это лишь предлог. Истинная же причина  в  том,  что  государь  устал  от
опеки. Ибо Нан ни мгновенья не сомневался, что государь пошел в город.
     Движимый непонятным любопытством, Нан отправился в приемную господина
Андарза, министра полиции, своего непосредственного начальника, и просидел
там часа два. Трое  чиновников  нечаянно  толкнули  его,  а  секретарь,  к
которому он подошел, так виртуозно надавил пером, что тушь  брызнула  Нану
на ворот. В эту самую минуту растворились двери,  и  из  них  появился,  к
величайшему изумлению Нана, господин  Андарз,  почтительно  поддерживавший
своего злейшего врага,  господина  Мнадеса,  главного  управителя  дворца.
Андарз увидел Нана, схватил его за забрызганный ворот и закричал, что  Нан
позорит богов  сыскного  ведомства,  являясь  в  таком  виде  в  приемную.
Выпустил ворот и  пропал.  Из  этого  Нан  заключил,  что  донос  на  него
составляли не в канцелярии дурака Ишнайи, а в канцелярии умницы Андарза, и
это было совсем плохо, потому что мало кому удавалось сорваться  с  крючка
доносов, материал для которых собирали люди Андарза. Нан понял, что Андарз
дорылся до заговора господина  Айцара.  Он  подумал:  "Государю,  наверно,
сказали, что я взял сто золотых связок за то, чтобы замять дело о заговоре
богача против империи, а Мнадесу, наверно, сказали, что я  взял  за  такое
дело двести золотых связок, а так как Мнадесу я отдал только четверть этих
денег, Мнадес возмутился и отступился от меня."
     Нан попытался разыскать Шаваша - но вместо Шаваша лежала записка, что
он, мол, в префектуре. Нан пошел в префектуру, но Шаваша там не было.  Нан
пошел к своему  непосредственному  начальнику,  господину  Андарзу,  но  в
кабинете Андарз его не принял, а выйдя из кабинета, выбранил за  пятно  на
воротнике. Нан подумал, что карьера его погибла -  а  если  искать  сейчас
государя с сыщиками, то погибнет, вероятно, не только карьера, но и  самое
Нан.
     Господин Нан облачился в синий суконный кафтан, дошел до  перекрестка
с храмом Иршахчана, прошел по набережной и шагнул в харчевню с  фонарем  в
форме виноградной кисти у входа и круглой лепешкой над воротами.  Господин
Нан не забыл взгляда, который кинул на него государь, когда Нан  увел  его
от  харчевни.  Нан  был  очень  обрадован  этим  взглядом.  Харчевню   эту
облюбовала компания молодого Харрады, сына первого  министра.  Нану  очень
хотелось, чтобы государь навестил харчевню и  встретился  с  Харрадой,  по
собственному желанию и против воли Нана. Нан полагал, что  сумеет  сделать
так, что встреча эта кончится очень скверно для Харрады и  для  его  отца.
Теперь Нан не был так в этом уверен.
     В харчевне, в саду, трое ярыжек волокли  из  воды  государя-мангусту.
Нан посидел за столиком, поболтал со слугой. Он узнал, что  мангусту  сшиб
молодой Расак, друг Харрады, и что была большая драка с двумя бродягами: у
одного лопух липовый, другой вообще без лопуха.  С  двумя?  И  как  это  -
липовый?
     Нан недовольно покрутил головой. Стало быть, государь уже нашел  себе
в компанию какого-то бандита, да еще из тех, кто заступается  за  каменных
болванов, потому что  вряд  ли  это  государь  отстаивал  честь  небесного
предка. Ничего себе, однако, сила - этого истукана и пятерым не поднять!
     Нан вышел из харчевни и  пошел  к  реке.  Голова  у  него  кружилась.
Молодой Харрада и государь ушли в обнимку:  хуже  этого  ничего  не  могло
быть. Сегодня - подумал Нан, - кто-то где-то сорвет шапку с прохожего. Или
повесит дохлого козла на воротах управы. Потом...  Потом  ночные  пирушки.
Пьяные драки. Первые убитые. Ограбленные  лавки.  Ярыжки,  которые  боятся
ночью арестовывать грабителей и убийц, из опасения,  что  один  из  них  -
государь. Радостные сплетни в  народе  -  как  приятно,  что  справедливый
государь и справедливый вор - одно и то же лицо!
     Ознакомиться с жизнью народа!
     Половина  Харунов-ар-Рашидов  империи   кончала   самой   гнусной   и
безнаказанной уголовщиной.
     Господин Нан дошел до берега канала и стал глядеть далекий  остров  в
полумиле от берега, остров, где,  как  он  знал  совершенно  точно,  юноши
превращались в свиней. Золотистая, как  дыня,  луна  уже  зрела  на  небе,
далекие  звезды  раскачивались  над  верхушками  деревьев.   Вдалеке,   на
набережной, выбирал из лодки рваные сети запоздавший рыбак. Нан подошел  к
рыбаку и дал ему розовую, и тот перевез его к острову.
     Рыбака, нанятого Наном, звали Абана Шипастый, и  был  Абана  Шипастый
одним из лучших карманников при шайке Свиного Зуба. И предавшийся  мрачным
размышлениям Нан, выйдя из лодки, даже не заметил, что его кошелек  и  его
кривой нож с талисманом  вида  "рогатый  дракон",  с  тремя  кисточками  и
серебряным крючком для ловли демонов, - переменил владельца.


     Шаваш вернулся в управу в третью дневную стражу.  Красота!  Гранитные
пеликаны на створках ворот, стояли так высоко, что, казалось,  заглядывали
в небеса, двор за воротами был усыпан опавшими  лепестками  вишен,  солнце
плавилось на золоченых шпилях. Во дворе толклись  просители  и  доносчики.
Один толстяк жарко шептал соседу:
     - Сам видел - прорицатель эту, видишь ли, "жену" взял и эдак легонько
тряхнул, и тут же кожа с нее сползла, как промасленная  бумага,  а  из-под
кожи - лезет, извивается - и в кувшин! Нынче, друг  мой,  оборотней  очень
много. В спокойные времена нечисти нет, есть одни боги. А сейчас пройди по
рынку, так почитай, каждый третий будет с барсучьим хвостом...
     Шаваш  углядел  среди  маленьких  просителей  человека  с   корзинкой
замечательных персиков. Это его немного насмешило, - он понял, что человек
больше ничего не принес. Шаваш очень любил персики, - он почему-то  принял
человека,  обещал  поспособствовать,  проводил  до  порога  и  заперся   в
кабинете. Голова, болевшая с утра, немного прошла. Шаваш ел персик, глядел
в полуденный сад и думал  о  разнообразных  взаимоотношениях  оборотней  и
населения.
     Потом Шаваш поднял глаза и едва не подавился персиком:  по  саду,  ко
внутренним  дверям  управы,  шел  желтый  монах.  Шаваш  узнал  одного  из
харайнских монахов, по имени отец Сетакет.
     Через десять минут Шаваш принимал вместо отсутствующего Нана  желтого
монаха.  Шаваш  громко  удивлялся  событию  чрезвычайно  редкому,  хотя  и
незапрещенному  -  действительно,  желтый  монах  пришел  в  управу!  Надо
сказать, что изумление Шаваша было мнимым.  Он  отлично  знал,  что  вчера
столичные желтые монахи вернулись  из  Харайна  пешком  в  свой  монастырь
(иначе, чем пешком, они не ходили), что  их  сопровождал  этот  харайнский
монах, что в миру, судя по документам, монаха  звали  Хибинна,  и  был  он
родом из провинции Чахар,  из  деревеньки  Саманнички.  По  непредвиденной
случайности Шаваш, бывшая столичная шельма, обладая изрядными знакомствами
в мире скорее преступном, нежели добродетельном,  помнил  некоего  Хибинну
Чахарца, по прозванию Шиш  Масляный.  Шиша  зарезали  в  пьяной  драке,  а
документы его - очень хорошие документы - его любовница пустила на рынок.
     Монах сказал, что хочет дождаться господина Нана, Шаваш прижал руки к
груди и сказал, что Нан во дворце и что он, Шаваш, будет рад его заменить.
Монах задергался, засмущался, а потом вдруг сказал, что хотел бы вернуться
в мир, что он получил на это благословение отца-настоятеля и теперь  хочет
получить еще и документы.
     - По-моему, - нерешительно наклонил голову Шаваш, - прецедентов  нет.
Я не слыхал, чтобы желтым монахам позволено было возвращаться в мир.
     - Я не слыхал, чтобы это было запрещено, - возразил отец Сетакет.
     "Странная логика" - отметил Шаваш. Или это ловушка, или...  В  голове
его мгновенно сложился план. "Я  его  отпущу.  Он  станет  мирянином.  Как
только он станет мирянином, станет возможно его арестовать.  Я  выдам  ему
документ, а потом подложу девицу или подсуну  ворованное.  После  этого  я
возьму его и сделаю с  ним  все,  что  полагаю  должным.  Подозрения  мои,
вероятно, чистый вздор... Что за время - ни за так пропадет человек".
     Они немного поговорили. Шаваш стал заполнять бумаги, потом  извинился
и вышел. Отец Сетакет подоткнул полы  желтого  балахона,  расположился  на
кресле поудобнее и стал ждать.
     Человека, пришедшего к Шавашу, на самом деле  звали  Свен  Бьернссон.
Уроженец одной из первых земных  колоний  на  планете  Кассина,  выпускник
Третьего Технологического на Гере, нашумевший  своими  работами  на  стыке
топологии  и  физики,  ("поверхности  Бьернссона"  существенно   прояснили
топологический механизм гиперпространственного перехода),  -  Бьернссон  в
свое  время  одним  из  первых  ознакомился  с   результатами   экспедиции
Ванвейлена в этот отсталый мир в дальнем уголке галактики и поднял крик  о
необходимости  исследования  и  изучения  таинственного  объекта,  который
невежественные туземцы почитают под именем Желтого Ира. Миром  за  стенами
монастыря Бьернссон до недавних пор не интересовался  совершенно.  Да  вот
хотя бы - есть все-таки в этой безумной стране частная  собственность  или
нет - даже и на такой фундаментальный вопрос Бьернссон  не  мог  ответить.
Хотел вот спросить Стрейтона...
     Интересуясь только Желтым Иром, Бьернссон не очень разобрался в  том,
что делал Нан в провинции, едва заметил разгром варваров, смерть аравана и
смерть наместника - словом, все, о чем рассказано в предыдущей  книге.  Он
усвоил только одно: что его коллега, Лоуренс,  устрашившись  исследований,
отдававших чертовщиной, мистикой и девятым - от  опыта  -  доказательством
бытия Божия, сделал следующее: взял  кота,  -  ах,  как  хорошо  Бьернссон
теперь помнил этого проклятого, серого с  проседью  кота,  пустил  кота  в
алтарь, где покоилась, в виде шара, божественная субстанция. После  этого,
по непроверенным сведениям,  божественная  субстанция  для  удобства  кота
приняла облик мыши, и кот ее сожрал. Засим Лоуренс запихал кота в портфель
и полетел в далекий остров в северном океане, а по