са. Если к этому времени вы  не  пришлете  мне
записку с объяснение о том, кого вы поставили следить за Ахсаем, я передам
дневник покойника Нараю.
     У ворот осуйского квартала  молодого  судью  нагнал  его  собственный
стражник:
     - Господин Нан! - зашептал он, -  я  следил  за  домом  того  негодяя
алхимика, как вы велели, учитывал входящих и исходящих, и знаете,  кого  я
там увидел?
     - Теннака, - сказал Нан.
     - А вот и не Теннака, а господина Иммани! - кто бы мог подумать,  что
Иммани тоже занимается алхимией!


     Через час после ухода Нана осуйский консул  был  во  дворце  Андарза.
Андарз, с замотанной шелком рукой, встретил его в дверях кабинета.
     - Вы с ума сошли, - напустился он на консула, - нам нельзя  видеться!
Вы знаете, что произошло у государя?
     - Нет.
     Андарз рассказал ему о сцене во дворце.
     Айр-Незим побледнел.  Только  сейчас  он  осознал  весь  ужас  своего
положения. Один, несомненный факт представился ему совершенно  ясно.  Если
бы Нан хотя бы отдаленно обвинил,  его,  осуйского  консула,  в  уголовном
убийстве, государь наверняка подписал бы указ.
     Айр-Незим сглотнул и сказал:
     - Господин Андарз! Два часа назад ко мне приходил этот чиновник, Нан,
и обвинил меня в том, что торговец Ахсай был убит по моему приказанию.  Он
вел себя очень любезно, но требовал сказать ему, откуда я знал о том,  что
этот чиновник ужинает в "Красной Тыкве". Я побоялся сказать ему правду, не
посоветовавшись с вами. Дело в  том,  что  о  местопребывании  Ахсая  меня
предупредил письменно ваш сын, господин Астак.
     И Айр-Незим подал Андарзу скомканную бумажку.
     Молодой господин Астак лежал в своей  спальне  на  пушистом  ковре  и
смотрел  на  черного  жука,  спешащего   по   "Книге   наказаний".   Когда
встревоженный жук добежал до  края  страницы,  молодой  господин  щепочкой
отпихнул его обратно. Так повторилось еще раз и  еще  раз.  Наконец  Астак
раздавил жука.
     В этот миг снаружи спальни послышались шаги, дверь распахнулась, и  в
спальню вбежал Андарз. Правая рука Андарза была замотана шелковой  лентой.
Андарз сунул клочок бумажки, бывший у  него  в  руках,  под  нос  сыну,  и
сказал:
     - Это ты писал?
     - Да.
     - Зачем?
     Астак усмехнулся.
     - Зачем?
     - Убивать таких людей, как Ахсай - сказал  Астак,  -  священный  долг
каждого честного человека! Если честный чиновник не  может  сам  истребить
негодяя, то он должен сделать так, чтоб негодяи истребляли друг друга.
     - Тебе никто не сказал, что красть чужие письма, - нехорошо?
     - Это лучше, - сказал Астак, чем кормить павлинов человечьим мясом.
     Юноша видимо наслаждался собой.
     - Где письмо? - заорал Андарз.
     - У советника Нарая, - сказал Астак.
     Глаза Андарза от гнева разлетелись в разные стороны.
     - Почему ты это сделал?
     Юноша улыбнулся. В этот момент он очень походил на свою убитую  мать,
- та же мертвенно-белая кожа и взлетающие кверху уголки бровей.
     - Ты сам знаешь.
     Андарз занес над сыном  замотанный  шелком  кулак.  Тот  взвизгнул  и
отскочил. Андарз повернулся и что было силы ударил кулаком  по  туалетному
столику с малахитовой крышкой. Столик крякнул и присел, - одна  ножка  его
подломилась, и многочисленные баночки и притирания  поехали  по  блестящей
крышке вниз. Андарз, с искаженным от боли лицом, повернулся к вбежавшим на
шум слугам:
     - Возьмите молодого господина под стражу, и обыщите его.
     Господин Андарз выбежал во внутренний дворик и остановился: у другого
конца опоясывавшей дворик галереи,  прямо  под  красным  чадящим  факелом,
стоял молодой чиновник, Нан, и с интересам прислушивался к переполоху.
     Андарз молча прошел в своей кабинет, и чиновник поспешно  побежал  за
ним.
     - Господин Андарз, - сказал Нан, когда они остались одни  -  я  нашел
человека, который убил Ахсая...
     - Спасибо, - сказал Андарз, - осуйский консул только что был у  меня.
Я нашел и письмо, и виновного.
     - Кто это?
     - Неважно, - сказал Андарз.
     - Я не мог бы посмотреть на письмо, - вкрадчиво спросил Нан.
     Нан не отрывал глаз от правой его руки, замотанной белым шелком.  Нан
уже знал, что случилось во дворце. Нан  знал,  что  государь  не  подписал
осуйского указа и что Нарай еще долго не осмелится лезть с этим  указом  к
государю. Нан также понимал, что, если бы он рассказал Андарзу  об  указе,
то палец Андарза, возможно, был бы  цел.  Но  Нан  ценил  проницательность
Андарза и понимал, что Андарз отделается пальцем там, где другой  потеряет
голову.
     Андарз нехорошо усмехнулся, и в этот миг в дверь кабинета  постучали.
Вошел секретарь Теннак с письмом на серебряном подносе. Андарз взял письмо
и стал читать. Теннак поглядел на Нана и вышел.
     - Я вижу, - сказал Нан, - что это не Теннак. Иммани и Дию я  встретил
внизу...
     - Господин Нан, - спросил Андарз, оторвавшись от  письма,  -  недавно
один человек сказал мне, что указы Нарая приносят гибель стране. А  теперь
я вижу, что самый гнусный из  этих  указов  написан  его  рукой.  Как  это
понимать?
     Молодой чиновник покраснел.
     - Я вчера спросил вас, о чем с вами говорил Нарай: вы  потешили  меня
историей зверька, именуемого "небесный огонек" и забыли сказать об Осуе?
     - Господин Андарз, сейчас речь  идет  не  об  указе,  а  о  лазоревом
письме. Его взял не тот, кого вы арестовали.
     - Вы хотите поссорить меня с моими секретарями? Хотите, чтобы одних я
арестовал, а другие сами перебежали к вашем начальнику Нараю?
     Нан побледнел.
     - Не выйдет! Достаточно того, что ему нечего больше опасаться!
     - Я требую ареста Иммани! - заорал Нан.
     Андарз хлопнул  в  ладоши.  В  двери  кабинета  образовался  огромный
Теннак.
     - Унеси это, - распорядился Андарз.
     Через пятнадцать минут во двор управы советника Нарая вошел  огромный
человек с мешком на загривке и известил:
     - Подарок господину Нараю от господина Андарза!
     Человек сгрузил мешок и удалился. Вот прошло немного времени, и  даже
несообразительные стражники заметили, что мешок  подпрыгивает  да  гукает,
развязали его и  достали,  к  своему  изумлению,  молодого  судью  десятой
управы, господина Нана, оплетенного веревкой, словно кувшин доброго  вина,
и с хорошей затычкой во рту.




                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ


                                    9

     Очнулся Шаваш не скоро, а очнувшись, обнаружил, что лежит  в  длинной
спальной корзине, и одеяло поверх него сшито из шелковой  нижней  юбки,  а
сверху, на ручке корзины, висит круглый талисман против  лихорадки.  Шаваш
выглянул из корзины и сразу увидел, что он - в комнатке Таси, а сама  Тася
занимается за занавеской с посетителем, и  этот  посетитель  удит  в  Тасе
своей удочкой.
     Шаваш нырнул обратно в корзину  и  стал  смотреть  сквозь  щелку.  По
правде говоря, он сразу заметил, что в удильщике многовато жирка, и удочка
у удильщика более длинна,  чем  прочна.  Вот  мужчина  подцепил  один  раз
удочкой рыбку, а второй раз - не смог, попыхтел-попыхтел и ушел.
     Когда тот ушел, Тася встала и  отдернула  занавеску,  и  тогда  Шаваш
заметил на окне хомячка Дуню: тот прихорашивался в бамбуковой клетке. Тася
заглянула в корзинку и сказала:
     - Ишь ты! Живой!
     - И давно я такой? - спросил Шаваш.
     - Вторую неделю, - сказала Тася, - удивительно, как ты не помер.
     Шаваш долго соображал, а потом спросил:
     - Откуда здесь Дуня? Я же его оставил в доме господина?
     - А чиновник, Нан, принес, - откликнулась Тася. - Откуда, ты думаешь,
эта корзинка? Хозяйка хотела тебя выкинуть, в тот же день,  а  тут  явился
этот чиновник. Дал на корзинку  и  лечение,  знахаря  привел.  Сказал:  "У
Андарза он сдохнет, у сестры ему будет лучше".  Вручил  хозяйке  деньги  и
пригрозил, если что, арестовать за нарушение святых  уз  между  сестрой  и
братом. Приходил здесь, сидел: один раз ты визжал, так мы  в  тебя  вместе
лекарство пихали.
     Шаваш  слабо  прикрыл  глаза.  Значит,  ему  не  почудилось:  молодой
чиновник и вправду сидел у постели.
     - Эй, - сказал Шаваш, - а когда я заболел, при мне была бумага: что с
ней стало?
     - А ничего, - сказала Тася, - я взяла  ее  и  сунула  в  коробку  для
притираний, ничего, никто не стащил.
     Шаваш помолчал.
     - А когда я кричал в бреду, - о чем я кричал?
     - Глупость всякую кричал, - сказала Тася. Отвела глаза и прибавила: -
Говорят, у Андарза эконома ограбили. А он будто бы отрицает.
     - А что, когда Нан был рядом, я тоже глупости кричал?
     - Нет, - сказала Тася, - при Нане ты глупостей не кричал.
     В это время дверь растворилась, и на пороге показался Нан, завитой  и
надушенный. В руке чиновника была корзинка. Из  корзинки  торчала  печеная
свиная ножка и несколько коробочек, из тех, в которые кладут сласти.
     - Проснулся, - сказал Нан.
     Снял с пояса кошелек, протянул Тасе розовую, и промолвил:
     - Иди-ка вниз и принеси ему бульона.
     Тася вышла, а чиновник остался стоять и кротко смотреть на мальчишку.
Шаваш хотел что-то сказать, но не смог. Ему было уютно и хорошо, как  жуку
в норке. Еще никто не покупал  ему  спальной  корзинки  и  одеяла.  Прошло
минуты две: Тася вернулась с бульоном.
     - Хорошая у тебя сестра, - сказал чиновник. Шаваш на это промолчал, и
чиновник, чуть улыбнувшись, добавил: - Живи у нее,  пока  не  встанешь  на
ноги. Лекарь тебе неделю запретил выходить на улицу.
     - А как же господин Андарз, - спросил Шаваш, - он не  гневается,  что
меня нет в доме?
     Нан страдальчески приподнял уголки бровей: Шаваш  вдруг  увидел,  что
молодой чиновник страшно устал, и - горюет.
     - Лежи здесь, - сказал чиновник.
     И ушел. Тася и Шаваш остались одни.
     - Странно, - сказал Шаваш, - чего это он обо мне заботится?
     - Ты не думай, Шаваш, что он на  тебя  положил  глаз,  -  проговорила
девица, - он не из таких, которые любят  мальчиков,  -  и,  застеснявшись,
поправила вышитый мешочек меж грудей.
     - А что, - сказал Шаваш, - сокол его лучше гоняется за дичью,  чем  у
утрешнего?
     - Ну никакого в тебе стыда нет, - всплеснула ручками Тася.


     Вечером к Шавашу зашла хозяйка и рассказала, между прочим, что воров,
ограбивших усадьбу эконома Андарза, замели, и что сделал это ни кто  иной,
как господин Нан. Он давно подозревал, что  десятник  пятой  управы  Ивень
замешан в разных подлых делах, учредил поиск, и что же?  В  поленнице  при
стене пятой управы нашли  разломанный  на  части  сундук!  Поначалу  Ивень
признался в вымогательствах и убийствах, но про сундук уверял, что  сундук
ему утром продали на дрова. Советник Нарай был разъярен, лично драл  Ивеня
и сухим и  соленым,  через  полчаса  Ивень  сознался  и  в  сундуке,  и  в
убийствах, и в грабежах, и если бы потребовали признаться, что  он  скушал
черепаху Шушу из государева сада, он бы и в этом охотно признался.  Эконом
Дия тоже признал в Ивене грабителя, хотя рожа у него  была,  говорят,  при
этом несколько  изумленная.  Хозяйка  сказала,  что  вчера  Ивеня  казнили
большой секирой, а товарищей его отправили в каменоломни.
     - Так что не понадобились твои четыре золотых, - сказала хозяйка, - и
очень хорошо, что не понадобились. Это ведь такие люди, они бы никогда  от
Таси не отстали. Страшные люди: брали доносы, написанные советнику  Нараю,
и вымогали деньги в свой карман.
     И пристально поглядела на Шаваша.
     - Да, - сказал мальчишка, - повезло Тасе.
     Весь этот день Тася была дома, а  на  следующее  утро  ушла,  наказав
Шавашу никуда не выходить. Шаваш спросил ее об Андарзе, - она, как и  Нан,
чуть не заплакала. "Что такое - изумился про себя  мальчишка,  -  ведь  не
могли моему хозяину за какие-то две недели отрубить голову?"
     Едва Тася ушла, Шаваш оделся и  поскакал  на  рынок,  где  и  услышал
новость: взбунтовались варвары-ласы и захватили провинцию Аракку.
     - Отчего взбунтовались-то?
     - Да вот: наместник провинции прибрал к рукам  всю  торговлю  и  стал
требовать от варваров непомерные цены. Торговавших помимо  него  бросал  в
тюрьму.  Варварам  приходилось  продавать  жен  и  детей  за  товары.  Они
взбунтовались, вымели провинцию, как амбар перед инспекцией.  А  наместник
сегодня прибежал в столицу.
     - А кто наместник?
     - А младший брат императорского наставника, господина Андарза.


     Шаваш вернулся в дом Андарза через ворота для слуг и увидел,  что  во
дворе стоит белый паланкин с  двумя  красными  фонарями,  -  провинившийся
наместник прибыл к брату.
     Шаваш бросился в сад, перелез с балкона на балкон, пробежал  навесной
галереей, на которую выходил кабинет Андарза, и запустил глаз в окно.
     Наместник, чья жадность стала причиной восстания,  сидел  на  пестром
диване, уронив голову на руки.  У  него  были  тонкие,  длинные  кисти,  с
узкими, накрашенными хной ладонями и тщательно вычищенными ногтями. На нем
был розовый кружевной кафтан, расшитый пчелами и  мотыльками,  и  замшевые
сапожки в три шва. Плечи его вздрагивали. Он плакал.
     Господин Андарз ходил перед братом из угла в угол. Губы его  дрожали,
а лицо побелело от гнева так, что черные брови выделялись на  нем,  словно
два жука в молоке. Шаваш еще не видел хозяина в такой ярости.
     - Мразь, - говорил господин Андарз, - мразь! Наместник жрет, а  народ
кровью блюет, да?
     - Но, - начал Хамавн.
     - Молчать, - заорал Андарз, - что я отвечу  государю?  Что  мой  брат
продавал варварам шелк втрое дороже  справедливой  цены?  Что  варвары,  к
сожалению, не так терпеливы, как  наши  крестьяне?  А  что  я  скажу  моим
друзьям с Золотого Берега? Что  пути  на  Золотой  Берег  через  провинцию
Аракку теперь  нет,  потому  что  в  Аракке  теперь  нет  ни  городов,  ни
пристаней, а есть только  варвары,  которые  пасут  стада  и  охотятся  за
караванами, а другого пути на Золотой Берег природа не выдумала?
     - Но, - проговорил наместник Хамавн и поднял голову.
     - Цыц, - закричал  Андарз  и  отвесил  наместнику  пощечину,  одну  и
другую.
     - А что скажет советник Нарай, -  продолжал  Андарз.  -  Он  приведет
варварских  послов,  которые  расскажут,  как  за  кусок  шелка  они  были
вынуждены продавать своих жен и  детей,  как  шелк  стоил  в  четыре  раза
дороже, чем это было два года назад; он скажет: благодаря жадности  одного
человека империя потеряла провинцию и кто знает, что потеряет  еще!  И  он
потешит государя рассказом о том, как  наместник  провинции,  забыв  честь
чиновника, бежал из осажденного города в платье разносчика и  с  корзинкой
на голове, бежал не от варваров, а от  ярости  народа,  который  предпочел
варваров его правлению!
     Бывший наместник поднял голову. Лицо его было  белее  кружев  на  его
кафтане. Глаза у него были заплаканные и красные, и он  вовсе  не  походил
человека, по милости которого империя потеряла провинцию.  Он  походил  на
мышь под дождем.
     - Рад, - сказал ядовито  Хамавн,  -  что  мой  брат  рассуждает,  как
советник Нарай. Похвальное единомыслие!
     Андарз затопал ногами.
     - Варвары взбунтовались из-за высоких цен, - продолжал Хамавн,  -  да
от этой сплетни за версту пахнет Нараем! Варвары жадны и драчливы, для них
и грош за штуку шелка будет высокой ценой! Да и какое им дело, что сколько
стоит? Они  добывают  деньги  грабежом,  а  потом  зарывают  их  в  землю!
Взбунтовались по причине высоких цен, скажите на милость! Да  разве  ласам
нужна причина, чтобы взбунтоваться? Они живут грабежом и пирами, и если  у
них в деревне неделю нет войны, так значит, что эту деревню  неделю  назад
как сожгли!
     Ласы напали на Аракку, не из-за высоких цен, а из-за  того,  что  при
мне провинция преисполнилась  богатства,  а  теперь  послы  их  явились  в
столицу, и Нарай посулил им: скажите, что вы взбунтовались из-за  жадности
наместника, и я устрою так, что государь станет платить вам дань!  Кто  же
предатель? Я или Нарай, который сговаривается с варварами?
     - Десять ишевиков за штуку шелка, - это какая цена? - спросил Андарз.
     - А откуда мне взять  другую?  -  зашипел  наместник.  -  Я  не  могу
продавать шелк дешевле, чем он обходится твоим друзьям. И не  говори,  что
ты не знаешь! Инспектору из столицы - давай! За краску - плати!  Городским
цехам - плати, а то донос напишут! Рабочим - тоже плати! Или я на  на  них
должен скаредничать? Продавать за границу по дешевой цене, а своим платить
так, чтоб они умирали в прядильнях? Так тогда дома поднимут бунт, и  опять
я выйду виноват.
     - Я, - сказал Андарз, -  завоевал  это  землю,  а  ты  проворонил  ее
варварам! Я дядю этого Аннара водил на поводке!
     - Ты, - сказал Хамавн, - завоевал не  Аракку.  Ты  завоевал  пустырь!
Когда ты  мне  его  оставил,  пепел  от  рисовых  амбаров  достигал  локтя
толщиной, матери ели детей от голода!  Забыл,  как  ты  взял  всех  мужчин
Хануны да и повесил по обе стороны  реки?  За  этакую-то  войну  столичная
чернь восхищалась тобой! Я завел в ней ремесло и торговлю, стал  торговать
с варварами. Пока Аракка была голодной плешью, варварам до нее и  дела  не
было. А когда по деревням понастроили каменные дома, варвары выкатили глаз
на чужое добро! Странное это дело, однако, что  о  "несправедливых  ценах"
они сообразили, - а хватило ли у них ума подумать, что если в прошлом году
они разорили треть провинции, то в этом году ценам придется быть выше?
     - Надо было разбить варваров, - усмехнулся Андарз.
     - Да, надо было разбить варваров, только без армии это сделать  очень
трудно. Я прислал государю  доклад:  "Прошу  позволения  сделать  армию  в
восемь тысяч  человек  для  обороны  провинции".  Нарай  написал  на  этом
докладе: "Варвары мирны. Этому человеку нужна армия, чтобы  отложиться  от
империи!"
     - У тебя был отряд Бар-Хадана, - сказал Андарз, - и я заплатил  этому
отряду!
     - Ага, - сказал наместник, - и как только  твой  проклятый  секретарь
привез золото, Бар-Хадан взял это золото и ушел в горы, потому что  понял,
что больше ничего от нас не получит.
     - У тебя было войско Росомахи.
     - Ага, - и я послал Росомаху навстречу этому  королю  Аннару,  и  они
поговорили и решили, что лучше им воевать с империей, чем друг с другом!
     Наместник горько засмеялся и махнул рукой.
     - Что я мог сделать? Запретить людям богатеть, так как чем  больше  у
них добра, тем больше у варваров алчности? Закрыть мастерские? Тут же все,
кому я подношу на благовония и развлечения, да и твои друзья  по  Золотому
Берегу разинули бы рот и съели меня. Нанять-таки армию? Тут  же  Нарай  бы
меня и  арестовал...  Кто  же  негодяй,  -  я,  из-за  которого  провинция
преисполнилась частного богатства, или Нарай, который, чтобы доказать, что
частное богатство ведет к гибели государства, отдал провинцию варварам,  а
меня отдаст палачу?
     - Ты что говоришь про любимца государя? - зашипел Андарз.
     Брат его истерически засмеялся.
     - Бывало при государыня Касие, что  разоряли  одного,  чтобы  угодить
другому! А кому угождает  Нарай?  Чиновники  в  ужасе,  старосты  в  цехах
поджали губы, народ вот-вот взбунтуется, о людях богатых я и не  говорю...
Так кому же угоден Нарай? Никому он  не  угоден,  кроме  одного  паршивого
щенка, которого мать его не успела доду...
     Наместник не договорил: Андарз схватил со стола поводок для  мангусты
и этим поводком ударил его по губам.
     - Думай, что говоришь, - сказал Андарз.
     Наместник откинулся на спинку кресла, вытер губы и сказал:
     - Мне уже все равно.
     Тут-то у двери зазвенела медная тарелочка. Вошел Иммани и,  кланяясь,
доложил:
     - Господин Андарз! Господин Хамавн! Его вечность желает видеть вас во
дворце! Прикажете подавать паланкины?
     Этим вечером Андарз вернулся с императорской аудиенции один: брат его
был арестован прямо в Зале Ста Полей и брошен в тюрьму, а  через  три  дня
казнен.