ерное, где-то спал или играл с шариком.
     Наместник Рехетта начал разговор с упрека:
     -  Вы  поторопились  разделить   государственные   земли,   даже   не
посоветовавшись с нами!
     Баршарг ответил:
     - У людей не должно быть  пути  назад.  Если  бедняк  захватил  земли
империи, а богач нарушил ее законы - ни один из них не изменит нам.
     Баршарг смял бумагу с государевым указом и оглядел членов совета.
     - Господа! Мы все в прошлом не очень-то любили друг друга, но  теперь
наша единственная возможность уцелеть - это быть заодно, как пять  пальцев
в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня Касия не признает ни  бывшего
повстанца во главе провинции, ни нынешнего посада Небесных Кузнецов.
     Господин  настоятель!   Начальники   цехов   не   потерпят   храмовых
мастерских, а дворцовые чиновники не потерпят знаний храма!
     Господин Арфарра! Новый первый министр  никогда  не  забудет,  что  в
своем  докладе  государю  вы  назвали  его  проказой,   поразившей   кости
государства!
     Господин Даттам! Вы самый богатый человек империи! Надо ли напоминать
вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти жирком  только  для  того,
чтоб затем ловчее отобрать отобранное?
     Араван замолчал и оглядел собравшихся.
     Некогда огромные зеленые глаза Рехетты совершенно утонули  в  красных
шелушащихся веках, двойной подбородок  заплыл  кружевами.  Скосив  глазки,
бывший пророк глядел в  витражные  раздвинутые  двери.  За  витражами  шла
вокруг третьего  этажа  управы  мраморная  галерея,  полукругом  охватывая
внешний двор. Там, в центре двора, стоял жертвенник со статуей  Иршахчана,
и плечи государя были вровень с галереей. Мальчишка-скоморох,  взобравшись
по уступам, дергал государя с головой мангусты  за  каменные  кисточки  на
ушах. Снизу бойко гоготали всадники из стражи аравана  Баршарга:  карнавал
сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.
     Настоятель храма сидел неподвижно, спиной к раскрытым витражам, и  не
обращал внимания на хохот телохранителей. "Ничего, -  подумал  Баршарг,  -
теперь у меня найдется управа на храм и его огненное зелье."
     Арфарра, тощий и бледный, полузакрыл глаза, и на лбу у него выступили
крошечные капельки крови, как всегда, когда он волновался.
     Господин Даттам тоже сидел не шевелясь, и,  верно,  в  последний  раз
подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить дворцовую  свору,
сколько проиграет, - потеряв кое-какие торговые связи.
     Араван сожалел, что  не  смог  переговорить  с  этими  двумя  раньше.
Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди  со  звезд
могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои убеждения.
     В конце концов,  ничто,  кроме  здравого  смысла,  не  мешало  словам
человека со  звезд  быть  правдой.  Араван  Баршарг  не  имел  пока  права
поступить так, как если бы слова были правдой - но надеяться-то он на  это
мог.
     - Законы империи, - продолжал  араван,  -  натравливали  бедняков  на
богачей, чтоб богачи не отобрали власть у  чиновников.  Теперь  бедняка  и
богача должна объединить ненависть к прежним законам. Принципы  управления
заставляли местных чиновников шпионить друг за другом. Теперь у нас  общий
враг - чиновник столицы. Между нами и империей не  может  быть  мира.  Это
все.
     Араван сел. Секретарь в углу доскрипел пером  и  замер.  Порыв  ветра
донес заливистый хохот  стражников,  и  запах  жареного  жертвенного  мяса
смешался с ароматом "мира и спокойствия". Настоятель недовольно потянул за
кисточку,   створки   витража   схлопнулись   и   засияли   заколдованными
хрустальными цветами. С высоких  мраморных  стен  на  аравана  укоризненно
глянули мудрые чиновники. Чиновники в малахитовых кафтанах  мерили  зерно,
которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали  взамен  без
меры справедливость и спокойствие.  Всякий  горазд  сменять  кувшин  -  на
кафтан, но только чиновник  умеет  сменять  кувшин  -  на  справедливость.
Улыбающиеся крестьяне водили хороводы средь праземовых  и  яшмовых  полей.
Золотое зеркальное солнце, ощетинившись  лучами,  катилось  по  потолку  с
улыбкой Иршахчана.
     Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к  Даттаму  и  тихо
зашептал ему что-то  на  ухо.  До  аравана  долетело:  "Требует,  чтоб  вы
вышли... сию же минуту".  Глаза  Даттама  бешено  сузились,  и  он  что-то
прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
     Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не  встал,  а
только выудил из рукава платочек и  промокнул  широкий  лоб.  Зеленые  его
глазки забегали по сторонам и наконец уперлись в жертвенник  судье  Бужве.
Отдуваясь, Рехетта заговорил:
     - Здесь много было сказано  о  выгоде  и  мало  -  о  справедливости.
Двенадцать лет назад мы поднялись,  чтобы  уничтожить  слово  "выгода".  Я
старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану перед судьей Бужвой,  он
накажет меня, если я не успею сделать то, что начал двенадцать лет  назад.
Два месяца назад экзарх Харсома велел схватить  моего  секретаря.  Харсома
решил, что мой секретарь - шпион государыни  Касии,  что  это  он  передал
инспектору из  столицы  документы  о  моей  якобы  провокаторской  роли  в
восстании. Харсома ошибался. Документы были  переданы  по  моему  приказу.
Харсома думал устроиться так,  чтобы  каждый  был  злобен  и  корыстен,  а
государство процветало. Этого никогда не выйдет! По крайней мере,  до  тех
пор, пока люди способны быть людьми, а значит - поступать бескорыстно, как
велят законы Иршахчана  и  указы  государыни  Касии.  Я  -  за  то,  чтобы
примириться с законным правительством.
     Рехетта умолк.
     - Я - только бедный монах, -  сказал  настоятель-шакуник.  -  Не  мое
дело, - судить о законах ойкумены, мое дело судить о Небе и Храме.  Голова
храма - в Варнарайне, члены его - по всей империи. Нам жалуются  отовсюду:
в столичном храме Шакуника - стражники на постое, медные рудники  Шукки  -
окружены войсками. Зачем мясо, если не на чем жарить,  зачем  товар,  если
негде продавать? Что мы будем делать с храмовыми мастерскими,  если  рынок
империи для нас будет закрыт? Я - за  то,  чтобы  примириться  с  законной
государыней.
     Арфарра был краток:
     - Господин Баршарг! В справедливом государстве не  должно  быть  трех
родов преступников, как-то:  взяточников,  землевладельцев,  и  торговцев.
Оставив в живых богачей,  вы  лишили  себя  уважения  народа,  попытавшись
отделиться от империи, вы посягнули на целостность государства!
     Араван Баршарг, скрестив руки, рассеянно глядел  на  стену,  где  над
нефритовыми кустами  и  бирюзовыми  полями  вставало  золотое  солнце.  От
выпуклого ока Иршахчана ничего не могло укрыться.  Если  приглядеться,  то
было видно, как, забавно растянувшись и  вверх  ногами,  желтые  стражники
проходят  за  спиной  Баршарга  в  плоскую  галерею  наверху  и   неслышно
натягивают арбалеты.
     Араван перевел глаза на Даттама. Храмовый торговец  сидел  совершенно
белый, и глаза его были безумны.
     - Отзовите вашего сына из  войска,  -  сказал  Даттам,  -  и  подайте
просьбу об отставке. Вы избавите провинцию от  ужасов  войны,  которую  не
выиграете.
     Баршарг поглядел ему в глаза. Он вспомнил: ночью, пока он  допрашивал
чужеземца, приезжал человек  в  капюшоне,  сказал:  "От  Даттама",  просил
встречи. Ему отказали. Баршарг понял: "Приезжал сам Даттам, и решил, что я
не прощу ему смерти брата". Секретарь услужливо подоткнул ближе тушечницу,
Баршарг взялся за протянутое перо и, сощурившись,  глянул  в  золотой  лик
Иршахчана.
     Двери распахнулись, и в  залу  вбежал  человек  в  шелковой  храмовой
куртке.
     - Господа члены совета! - громко закричал он.
     Перевернутые арбалетчики растерялись и расплылись.
     Баршарг вскочил на стол, оттолкнулся и прыгнул прямо в  заколдованные
цветы на витраже. Крашеное стекло со звоном  посыпалось  вниз,  и  Баршарг
вывалился на широкий, устланный мрамором балкон.  Ослепительно  ударило  в
глаза солнце, заплескались шитые значки и знамена верного войска Баршарга,
пальцы на мгновение пронзила острая боль от осколков стекла...
     Внизу, в колодце двора, "парчовые куртки" повскакивали с мест, увидев
своего командира. Баршарг перекинулся через узорную решетку, полетел вниз,
цепляясь за виноградные плети, перекувырнулся и вскочил на ноги.
     - Измена, - хрипло закричал Баршарг, подхватывая брошенный ему меч, -
рубите членов совета!
     Тут, однако, рогатая стрела с желтой полосой попала в  спину,  араван
хотел крикнуть еще, подавился словами и упал ничком  на  мраморные  плиты,
прямо у подножия гигантского жертвенника государю с головой мангусты.


     - Кто вас сюда пустил?! - орал Даттам.
     Ванвейлен, кланяясь, ответил так:
     - Мои товарищи схвачены по приказанию господина Баршарга и исчезли  в
его управе.
     Даттам,  не  слыша  ничего,  глядел  в  разбитые  витражи.  Вдруг  он
встрепенулся:
     - В его управе? Быстро, быстро.
     И он  поволок  за  собой  из  зала  растерявшегося  Ванвейлена.  Тому
показалось, будто торговец сошел с ума.


     Есть сказка: когда злой Аш замыслил мятеж против Иршахчана в Небесной
Управе, он наделал деревянных кукол, привязал  их  к  нитям  из  солнечных
лучей и намотал нити на свои пальцы. Все  чиновники  управы  перепугались,
увидев воинов, но тут молния  испепелила  Аша,  золотое  кольцо  упало  на
землю, и деревянные куклы праздно замерли.
     Араван Баршарг лежал ничком  на  каменных  плитах,  и  его  стражники
застыли, как деревянные куклы.
     Господин Арфарра шагнул вниз со ступеней управы.
     - Араван Баршарг, - сказал он, - отрешен  от  должности  десять  дней
назад. Указом государыни Касии я назначен на его  место.  Слава  законному
государю!
     Молодой сотник выскочил вперед: коротким движением  выбросил  меч  из
ножен.
     - Слава законному государю! Слава государыне Касии!  -  закричал  он.
Желтые куртки  подхватили  крик:  сначала  неуверенно,  потом  стройнее  и
стройнее. Солнце выскочило из-за туч, золотые нити лучей оплели  мраморную
статую Иршахчана. Золотое кольцо вернулось к законному владельцу.
     Арфарра махнул рукой молодому  сотнику  и  взбежал  вместо  с  ним  в
главную залу. Ванвейлена в ней уже не было.
     - Где чужеземец? - закричал Арфарра.
     Секретарь наместника Рехетты вынырнул откуда-то слева:
     - Он явился, видите ли, с жалобой, что преступник  Баршарг  арестовал
товарищей, увидел, что произошло, и побежал в араванову управу.
     - Слышали? - повернулся араван Арфарра к молодому сотнику. Догнать  и
арестовать.
     Сотник сказал несмело:
     - Мне неизвестно, кто такие эти чужеземцы, но...
     - Зато мне известно, - перебил Арфарра.
     Секретарь Рехетты плотоядно сощурился.
     Сотник бросился из зала.  Это  был  его  миг.  Первый  приказ  нового
аравана: завтра он будет темником, послезавтра - начальником стражи...


     Бредшо отставил тушечницу  и  стал  править  написанное.  В  коридоре
послышались шаги, заверещали запоры. Бредшо откинулся, улыбаясь, к  стене.
На пороге возник взъерошенный Ванвейлен.  Он  молча  подхватил  исписанные
Бредшо листки, глянул  в  них,  сунул  себе  в  карман  и  так  же  молча,
осклабясь, ударил Бредшо по щеке. Бредшо вскочил.
     - Где остальное? - заорал Ванвейлен по-английски.
     - В сейфе, наверно. В кабинете аравана.
     Ванвейлен схватил его за  руку  и  напористо  поволок  наверх.  Двери
кабинета были распахнуты, ящики стола вывернуты наружу, в  камине  полыхал
огонь. Даттам сидел в кресле, уронив голову в руки, и смотрел, как курочат
сейф.  Золоченая  крышка  наконец  подалась,  Даттам  бросился   выгребать
содержимое. На пол вылетел  лазер,  из  которого  давеча  стрелял  араван.
Даттам лихорадочно просматривал бумаги.
     Ванвейлен невозмутимо нагнулся и положил лазер за пазуху. Даттам даже
не оглянулся. Он наконец нашел то, что  искал,  и  со  вздохом  облегчения
сунул письмо в камин.  Ванвейлен  вытряхнул  туда  же  листки,  исписанные
Бредшо.
     "Так вот зачем ты побежал в араванову управу", - думал он,  глядя  на
разбросанные бумаги.
     И тут из глубины сейфа  Даттам  вытащил  еще  и  кожаный  мешок,  при
взгляде на который Ванвейлен буквально  окаменел:  из  неплотно  стянутого
мешка высовывался кончик кожаного чека с красной каймой. Ого-го! Если  все
чеки в мешке с красной каймой, так это сколько же этот мешочек стоит?
     Даттам быстро запихал мешок в седельную сумку, бывшую у него в руках.
     - А что с араваном Баршаргом? - громко спросил Бредшо.
     - Убит. Государственный преступник Баршарг убит, - ответил  Даттам  и
истерически засмеялся.
     В дверном проеме показался Стависски. Он щурился и потирал занемевшие
от веревок руки.
     - Да, - сказал Стависски по-английски, - а нас уверяли, что в империи
никогда ничего не происходит.
     - А что, собственно, произошло? - зло возразил Ванвейлен. - Очередной
переворот. Одна акула скушала другую. Смею вас уверить -  это  не  нанесло
ущерба экологическому равновесию. Этот строй не способен  развиваться,  он
способен только гнить.
     - Быстро, быстро, - торопил Даттам.
     На дворе уже была ночь.
     В распахнутых воротах управы стоял  отряд  стражников  с  обнаженными
мечами. Молодой сотник выехал вперед и спешился.
     - В чем дело? - грозно спросил Даттам.
     Сотник  переливисто  свистнул.  Стража  вбросила  мечи  в   ножны   и
расступилась, пропуская Даттама и его спутников.
     Даттам молча скакал  по  ночным  улицам,  разукрашенным  праздничными
фонарями. На площади правосудия  перед  главной  управой  он  спешился.  С
полукруглой  галереи  третьего  этажа,  окруженный  факелами  и  значками,
наместник Рехетта читал народу указ государыни.
     "...Богачи наживались, а народ нищал, - и все оттого, что  у  кормила
правления были поставлены неспособные и продажные чиновники. Нынче древние
законы восстановлены во всей нерушимости,  зависть  и  злоба  исчезают  из
империи, земля даст обильные урожаи, бескорыстие порождает согласие, и  по
всей земле нет ни "твоего" ни "моего"."
     - А вы, Даттам, - громко сказал  Ванвейлен,  -  нас  уверяли,  что  в
империи давно уже не трогают богачей.
     - Это все словоблудие, - резко ответил  Даттам.  -  Сведут  счеты  со
взяточниками из партии Баршарга, - и все.
     Ванвейлен внимательно поглядел на белые трясущиеся губы миллионера  и
не стал ему возражать.


     Араван Арфарра сидел посреди разгромленного кабинета, задумчиво глядя
на пустую полку с духами-хранителями. Была уже полночь. Молодой  десятник,
почтительно склонившись, оправдывался в том, что не арестовал чужеземцев:
     - Секретарь господина наместника  умолчал,  что  чужеземец  явился  в
управу вместе с  господином  Даттамом.  Я  отправил  людей  проследить  за
чужеземцами. Арестовать их никогда не  поздно,  но  арест  их  в  тот  миг
поставил бы в неудобное положение господина Даттама и  навлек  бы  на  вас
недовольство храма. Я решил,  что  то,  что  приятно  наместнику  -  будет
неприятно вам.
     Арфарра усмехнулся.  Фигуры  меняются,  правила  -  нет.  Новое  лицо
становится араваном, принцип вражды  аравана  и  наместника  нерушим,  как
принцип наименьшего действия.
     Знающий законы природы  не  пытается  придать  телам  новый  вес  или
превратить золото в серебро: знающий не переделывает законы, а  пользуется
ими.
     Всю ночь новый араван отдавал приказы, разбирал бумаги и беседовал  с
подчиненными. К народу он не вышел:  только  приказал  раздавать  еду,  да
выпустить арестованных за слова в пользу государыни Касии.
     Всю ночь окна кабинета стояли  открытыми,  чтобы  выветрить  траурные
благовония, и, несмотря на жаровню с углями, на рассвете  аравана  охватил
легкий озноб.
     Белый шелк был содран со стен и сожжен под окнами во дворе, - Арфарре
вовсе не хотелось, чтоб стража утаила запретную ткань от огня и  сбыла  ее
потом на свадебные наряды в Нижнем городе.
     Арфарра, зябко  кутаясь,  подошел  к  полке  с  духами-хранителями  и
поглядел  в  глаза  новому  Парчовому  Старцу:  прежнего   разбил   давеча
преступник Баршарг, допрашивая чужеземца.  Преступление  варвара,  который
разбивает  старого  идола,  дабы  оправдаться  перед  новым.  Преступление
бессмысленное, не против каменных поделок, - против символов  и  имущества
государства.
     По исполнении неотложного было время подумать: что за причины были  у
Баршарга для столь тщательного и быстрого ареста чужеземцев?  Арфарра  еще
раз    перечел    официальную    запись.    Основания:     бродяжничество,
негосударственное колдовство, черные  амулеты.  Доказательства:  показания
соляного вора. Чушь! Предлог!  Притом  предлог  для  того,  кто  обычно  в
предлогах не нуждается.
     В верхнем кабинете, там, где стояло шакуниково зеркало, Арфарра нашел
имена  чужеземцев  на  обороте  звездной  карты  и  там  же  -   донесение
управляющего Миуса.
     Араван Арфарра понимал, почему его предшественник приказал арестовать
чужеземцев: хотел скомпрометировать  Даттама,  притащившего  с  собой  эту
гадость в империю. Вероятно, экзарх показал ему отчет Неревена, а Неревен,
в свою очередь, наверняка написал о чужеземцах то, что думал о них  сперва
сам Арфарра: ну, и звезды Баршаргу, как всегда, поддакнули.
     А Арфарра трижды менял свое мнение.  Услышав  впервые  о  корабле  со
звериной мордой, он вспомнил о кораблях, приплывших из Южных морей  десять
веков назад.
     Это были даже не  завоеватели  -  а  грабители.  Морские  разбойники,
изгнанные большею частью с родины за преступления; народы  моря  не  имели
ничего против самой империи - они восхищались  ею,  но  они  разорили  ее,
превратив приморские области в пустыню. Они даже не собирались  в  большие
войска,  которые  можно  одолеть;  они  были  неистребимы,  как  воры  или
партизаны. Единственное, на что  хватало  их  сообразительности,  так  это
производить налеты, тщательно планируя их, как коммерческое предприятие.
     Поэтому-то Арфарра приказал арестовать корабль со звериной мордой без
колебаний, как сажают в карантин разносчика  чумы,  хотя  понимал,  что  в
королевстве этим арестом не преминут воспользоваться все его противники.
     Потом,  ближе  сошедшись  с  Ванвейленом,  Арфарра,  решил,   подобно
Даттаму, что люди эти - не военные дикари, а жители городка вроде  Кадума.
Наивное и слепое восхищение  народовластием,  простодушная  уверенность  в
том, что там, где не господствует толпа, человек не может быть  свободным,
полное отсутствие исторических знаний и забавное, характерное для молодого
городка противопоставление народовластия и империи. Как будто они не могут
прекрасно сосуществовать, как будто Кадум или Ламасса не служили, сохранив
все почти демократические вольности, Золотому Государю, как будто  империя
не оставляла таким городам все  их  обычаи:  обычай  магистров  устраивать
народу празднества, и снабжать зерном народ во время голода, и строить  за
свой счет корабли;  и  городские  народные  собрания  оставались,  на  тот
случай, если богачи захотят от обычая уклониться.
     Но когда Ванвейлен сказал:  "У  меня  в  стране,  во  всяком  случае,
интересы богатых и бедных совпадают", -  Арфарре  стало  страшно.  Да!  Их
родина не была обычным племенным полисом: один  рыжий,  другой  белокурый,
третий сморщенный, серенький.
     Их  родина  не  была  государством:  они  слишком  почитали   частную
собственность. Но все на свете повторяется, и их страна тоже - уже была.
     Тринадцать веков назад города прибрежных Розовых  Гор  были  обычными
муниципиями, где народ радовался демократии, получал  бесплатный  хлеб  от
добровольно жертвующих имущество богачей, и  отнюдь  не  спешил  расширять
круг граждан, участвующих в дележке.
     В одном из прибрежных  городков,  Ланухе,  богачи  оказались  слишком
сильны, чтобы согласиться на бесплатные раздачи,