ти,  и  в  короле  сейчас
тоже спорили две души; одна сожалела, что Марбод остался в живых, а другая
сожалела, что король запятнал свою честь чародейством.
     - Марбод Кукушонок, - сказал Арфарра-советник, -  это  язва  на  теле
королевства. Завтра Кречеты могут выбирать: или отказаться  от  Кукушонка,
или отказаться от прав на Мертвый Город, или остаться вне закона.
     Плечо короля ныло и пахло травяным настоем, и если бы не щит  Хаммара
Кобчика...
     - Марбод Кукушонок, - сказал  король,  -  швырнул  в  меня  настоящей
секирой, а я хотел убить его колдовством. Где была моя честь!
     - Короли, - насмешливо сказал советник, - заботятся о своей чести,  а
государи - заботятся о государстве. И честь ваша, конечно, требует,  чтобы
о сегодняшнем поединке и завтрашнем суде не пели плохой песни, а  интересы
государства требуют, чтоб государей не стреляли, как перепелок на охоте.
     Узлы и круги! Ползли по стенам разноцветные узлы и круги; никакие это
не боги, а те узлы и удавки, которыми вяжут души и лихорадки. Ибо о  богах
неизвестно,  существуют  они  или  нет,  а  колдуны  существуют  точно,  и
предвидят будущее, и советник предвидел и связал хрустальным шаром - самым
простым из узлов...
     Король сощурился:
     - А знаете, о чем сегодня говорил с моей матерью господин  Даттам?  О
том, что экзарх Варнарайна, Харсома, сватается к моей сестре.
     Советник чуть вздрогнул. Кому неизвестно, что экзарх  Харсома,  после
пятнадцати лет дружбы,  велел  сжечь  советника  с  домом  и  домочадцами?
Советник натянуто улыбнулся и сказал:
     - Воля государя - закон.
     - Что значит, - закон?
     -  Когда  воля  государя  является  законом,  государство  становится
всемогущим.
     - Ах,  советник,  советник!  Вы  всегда  твердите  приятные  вещи,  и
позавчера вы принесли мне этот кодекс Золотого Государя, где сказано,  что
во всемогущем государстве нет ни бедных, склонных к  бунтам,  ни  богатых,
склонных к своеволию.
     Но вчера вы говорили в городской ратуше, и  сказали,  что  всемогущее
государство, - это то, которое охраняет  имущество  людей  и  их  свободу.
Согласитесь, что это не очень-то похоже на кодекс Золотого Государя! И как
же это вы хотите сделать меня всемогущим, если вы отнимаете у меня даже ту
власть, которую я имею досыта?
     - В ратуше я говорил с народом. Народу надо лгать.
     - А кто мне поручится, что вы лжете народу, а не  своему  королю?  А,
советник?
     Король схватил Арфарру за плечи. Плечи у советника были  узкие,  даже
несмотря на кольчугу, - у  покойной  жены  были  такие  плечи.  Интересно,
правду ли говорят, будто советник ничего  не  может  поделать  в  женщине?
Слабак... Вошь... Пятнадцатилетний мальчишка рассечет тебя  от  уха  и  до
копчика... Но - колдун...
     - Ничего у тебя не получится, - сказал Варай Алом,  -  душа  у  моего
народа другая. И земли здесь другие. Каналов на них нет, как в империи.  А
нет каналов - нет и  чиновников.  Здесь  все  развалилось  еще  до  нашего
завоевания... Не из-за одних же государей?
     - Да, - сказал Арфарра, - из-за одних государей. У имен есть  залоги,
как у глаголов. Государь - активный залог, государство - пассивный.  Каков
государь, таково и государство.  Оно  воскресает  с  сильным  государем  и
умирает  со  слабым.  Ишевик,  Золотой  Государь,  был  последним  великим
государем прошлой династии. Он был сильным государем, и  государство  было
сильным. А потом на троне  сменяли  друг  друга  малолетние  и  слабые,  и
государство стало малолетним и слабым. Сильное государство защищает  жизнь
и имущество среднего человека. В слабом государстве средний человек отдает
жизнь и имущество сильному.  Одни  делают  это,  чтоб  избегнуть  насилия,
другие - чтоб безнаказанно его творить. Средний человек не ценит  свободу,
он защищает ее только тогда, когда это выгодно.  Он  низок  в  бедности  и
благороден в достатке. Государство должно защищать  его,  чтобы  позволить
ему быть благородным.
     Голос Арфарры был монотонен, словно советник не  рассуждал,  а  читал
заклинания, и душа короля волновалась и стыла, как  от  близости  мертвых,
хотя из слов Арфарры нельзя было сложить  песню,  как  из  путешествия  во
владения Золотого мертвеца...
     -  Смуты  военные  и  финансовые  сотрясали  империю,  и  императоры,
назначая чиновников, впали в две ошибки. Из-за нужд обороны  они  поручили
одному чиновнику все обязанности: и ведение войны, и суд, и сбор налогов.
     Сильный император воюет сам, слабый император получает войну другому.
Сильный  император  рассредоточивает  власть  между  многими  чиновниками.
Слабый император отдает  власть  в  руки  одного  чиновника.  При  сильном
императоре чиновники шпионят друг за другом, - это  называется  разделение
властей. При слабом  императоре  чиновники  враждуют  с  императором,  это
называется - разрушение государства.  При  сильном  императоре  чиновников
каждые четыре года перемещают с места  на  место,  при  слабом  императоре
чиновники передают свои должности детям.
     В те годы из-за расстройства финансов правительство перестало платить
жалованье деньгами, а стало  выдавать  его  натурой.  Получалось,  что  не
государство  платило  чиновнику,  а  чиновник  содержал  государство;   из
исполнителя закона чиновник стал собственником  закона  и  хотел  передать
собственность по наследству. Когда в государство явились аломы, они пришли
не уничтожить, а спасти.  Два  брата,  Ятун  и  Амар,  помогли  последнему
государю прошлой династии справиться с бунтовщиками и ворами. И сын Амара,
Иршахчан, был сильным государем и воскресил империю, а сыну Ятуна было два
года, когда он взошел на трон, и четырнадцать, когда он умер, а после него
власть захватила его тетка, алчная и слабая. Никто не отменял  государства
в  Варнарайне  -   оно   расточилось   частным   путем.   Короли   осыпали
распоясавшихся чиновников подарками и землями, чтобы те чувствовали личную
государеву милость и платили личной верностью. Они забыли, что государь ко
всем подданным должен относиться одинаково. Чтобы привязать их к себе, они
стали освобождать в обмен на клятву в личной верности поместья от налога и
королевского суда, потому что  сборщики  налогов  и  в  самом  деле  стали
грабителями.  Каждый  держатель  поместья  до  сих  пор  просит  у  короля
подтверждения милостей, и он даже не подозревает, что в утверждении  может
быть и отказано.
     Слова Арфарры - узлы и круги, и по  стенам  -  узлы  и  круги,  и  из
курильниц... Вздор! Образ бога  -  зверь,  а  не  квадрат,  и  у  Золотого
Государя - морда мангусты.
     - Душно!
     Король распахнул окно и глянул вниз.
     Там въезжал во двор Хаммар Кобчик, и с ним  -  десятилетний  мальчик,
сын Киссура Ятуна, племянник Кукушонка. Значит, Марбода не  арестовали,  и
род Кречетов отдал за него в заложники,  по  закону,  одного  из  родичей.
Челядь  Кречетов  задиралась  с  королевскими  слугами:  наверняка  сейчас
кого-то покалечат.
     О, предки и первый Алом, найденный в ивовой золотой корзинке!  Почему
пощадил ты этот род, не расточил расточивших власть...
     Люди внизу кричали, размахивали головнями. Узлы им были  ни  к  чему;
какая разница, двойной или тройной узел рубить мечом?
     Хитрил советник, хитрил! Забыл он сказать, что земли раздавали не  из
милости, а за военную службу, что это честь - погибнуть на глазах  короля,
и позор - пережить господина, что  лишь  безумие  верных  спасло  королей,
когда великий государь Иршахчан полез в Горный  Варнарайн,  восстанавливая
государство.
     Советник подошел к окну, зябко кутаясь в синий бархатный плащ,  шитый
золотыми листьями, поглядел вниз и улыбнулся.
     - Ваши верные, - сказал он. - Королевская опора. Защищают  короля  от
чужих верных. Взгляните - со всех сторон рвы с водой, и десять  сторожевых
башен, и тысячи стрел целятся в подступы... Но что это?  Почему  у  замка,
словно у преисподней, тройное кольцо стен?  Почему  превращены  в  бойницы
окна  дворца?  Чтобы  защищаться  от   собственных   верных,   когда   они
взбунтуются! А разве,  бунтуя,  они  требуют  свободы?  Нет,  им  довольно
своеволия! За триста лет непокорства они не догадались испросить  законов,
гарантирующих их права! О нет, они бунтовали так: если король  не  вел  их
слишком долго на противника и если король хотел  их  вести  на  противника
слишком сильного.
     Государь!
     Прекратив самоуправство, вы восстановите право, прекратив  своеволие,
возродите свободу.
     Король вглядывался в лунную ночь.
     Люди с хохлатыми  алебардами  прохаживались  по  стенам,  разделявшим
двор. На одной из стен сохранился кусок сада, - непременной принадлежности
вейских управ. Соснам в саду  было  уже  двести  лет,  в  каменном  пруду,
некогда именуемом "Серединным  океаном",  квакали  лягушки,  и  под  самой
стеной, там, где когда-то первый человек провинции сеял  жареное  зерно  в
первую борозду провинции, начинались огороды замковых слуг.
     Король отвернулся от окна и увидел, что Арфарра совсем продрог.
     - А каков, вы говорили, советник, парк в Небесном Городе?
     - Восемь тысяч государевых шагов.
     - У потомков Амара  сады  -  больше  моих  поместий,  -  скривившись,
проговорил Варай Алом. - А империя опять прогнила, иначе бы не вышвыривала
таких слуг, как вы. Оскорбление государя!
     Король захлопнул окно так, что  с  рамы  полетела  золотая  чешуя,  и
закричал:
     - Я не хочу быть государем Варнарайна!  Я  стану  государем  Великого
Света! В мире может быть только один государь! И мои воины, с которыми  вы
хотите меня поссорить, не помешают мне, а помогут! А править - править мне
поможете вы, потому что вы правы:  нет  смысла  завоевать  империю,  чтобы
раздать ее в лен. - Король внезапно остановился  и  засмеялся:  -  Клянусь
божьим зобом! В эту ночь придется выбирать не только Кречетам, но  и  вам,
советник! Где гороскоп, который вы мне  обещали?  Вы  уж  месяц,  как  его
составили, а все молчите о лучшем дне для следующей войны.
     Советник сидел неподвижно, только на лбу выступили капельки  крови  -
это с ним бывало от чрезмерного волнения.
     - Гороскоп не окончен, - оправдываясь, проговорил он.
     - Берегитесь, советник, - сказал король. -  Это  женские  басни,  что
чародеи предсказывают будущее. Они делают его. Если  вы  хотите,  чтобы  я
завтра покончил с Марбодом, вы должны забыть, что вы - подданный  империи,
вы должны помнить, что вы - слуга короля.


     Как известно, в мире  живут  два  клана  людей:  живые  и  покойники.
Покойникам полагается спать днем, когда солнце выходит из-под земли. Живым
же - ночью, когда солнце заплывает под землю. Этой ночью,  однако,  многие
живые спали плохо или не спали вовсе.
     К замку Белых Кречетов пришла городская  чернь  и  сожгла  перед  ним
чучело Кукушонка. Киссур Ятун, однако, не велел их  гнать,  а  надел  свою
лучшую одежду, оседлал любимого коня, завернулся сверху суконной епанчой и
поехал с тремя людьми искать какого-нибудь места, где встречаются  боги  и
люди.
     И действительно, нашли через час постороннего: сидит мужик на  берегу
реки, недалеко от Арфарровой дамбы,  ловит  рыбу  и  свистит  в  желудевую
свистульку, а на ногах у него, что называется, башмаки без подошвы  и  без
голенища, а куртка - внучка накидки и правнучка плаща.
     Стали спрашивать о роде и  племени,  -  действительно,  ни  роду,  ни
племени - посторонний.
     Тут  Киссур  и  знатные  господа  отняли  у  постороннего   желудевую
свистульку, сели с ним рядом на берегу в шитых  плащах  и  рассказали  обо
всем. Киссур хотел вести его к старой женщине,  чтобы  гадать,  кинул  ему
соболий кафтан. Тут бродяга развязал веревочку на своей куртке,  а  куртка
держалась только веревочкой и развалилась. Киссур  ужаснулся  про  себя  и
спросил:
     - Что у тебя с левой рукой?
     Посторонний говорит:
     - А раздавило, когда строили Арфарре дамбу.  Лекарь  сказал:  либо  я
тебе руку отниму, либо ты весь сдохнешь.
     Тут Киссур Ятун лег на землю и стал  плакать,  потому  что  бог  ему,
значит, велит отречься от Марбода, как постороннему этому - от руки.
     Спутники же его очень удивлялись, чего это Киссур Ятун  разговаривает
со старым пнем у реки, пока Киссур им все не пересказал.


     Даттам так рано прогнал храмовую плясунью, что девица обиделась:
     - В прошлом году, - сказала она, - только моя пляска исцелила засуху.
Много ли равных мне даже в империи?
     - В империи, - усмехнулся Даттам, - засуху  умеет  прекращать  каждый
брюхоногий чиновник.
     Подарил, впрочем, красавице хрустальный ларчик.
     Даттам лежал и думал о том, что Марбод и Арфарра обманули его. Марбод
просился на церемонию, чтобы полюбоваться на свою проделку с  кречетом.  А
Арфарра это, вероятно, знал. И Арфарра выманил у Даттама бумагу  о  городе
Ларре и выставил Даттама на  посмешище,  а  сам  прекрасно  знал,  что  из
присутствия Кукушонка на церемонии выйдет только лишний скандал.  И  после
этого Арфарра еще утверждает, что заботится о торговцах!
     Да, прилюдно он с Арфаррой пока не ссорился. Однако, если  предъявить
королю на утверждение договоры, заключенные Даттамом по пути в Ламассу,  -
скандал будет неминуем, дик и страшен. Еще он думал о купцах  с  Западного
Берега.


     А король Варай Алом лежал и думал о  великой  стране,  где  государев
дворец доходит до неба,  в  государевых  парках  бродят  золотые  павлины,
чиновники ездят на медных лошадях и деревянных быках, а с неба  не  сходят
благоприятные знамения. Подле Серединного Океана живет  черепаха  Шушу,  и
Дерево Справедливости покрывается золотыми плодами, когда на  него  глядит
государь.
     Король - не государь. От его взгляда не цветут деревья.  Что  в  том,
чтоб застроить Ламассу, как хочет Арфарра? Мало ли в королевстве  городов?
Они так же непокорны и наглы, как сеньоры,  и  вдобавок  лишены  рыцарской
чести. В Горном Варнарайне нельзя стать государем, потому что в мире может
быть только один государь!
     Наконец король заснул, и ему приснилось,  как  он  бросает  под  ноги
советнику голову нынешнего государя и голову наследника престола,  экзарха
Варнарайна, предавшего своего вассала Арфарру. Арфарра радостно улыбался -
во сне было ясно, что советник  необычайно  мстителен,  как  и  полагается
благородному человеку.


     Неревена напоили настойкой, растерли и закутали. Он, однако,  не  мог
заснуть от боли и страха. Он лежал и думал о печальном  мире  за  толстыми
стенами, мире, в котором земля по ночам покрывается ледяной чешуей, а его,
Неревена, жизнь стоит вдвое меньше жизни горожанина и  в  шестнадцать  раз
меньше жизни Марбода Кукушонка.
     Он думал о том, что в его отсутствие тюфяк и укладку кто-то потрошил.
Ничего, разумеется, не нашел, но сдвинул волоски, уложенные между  клубков
и коклюшек.
     Неревена, храмового послушника, сам экзарх Варнарайна послал в страну
ложных имен следить за королевским  советником.  Взглянул  своими  мягкими
глазами в глаза Неревена, махнул нешитым рукавом, шепнул: "Все для  общего
блага!" - приворожил, как всегда умел привораживать, и послал.


     А  королевский  советник  не  спал,  как  обычно,   потому   что   со
студенческих лет привык ночами читать и наблюдать за звездами,  а  во  рту
держать камешек, чтобы почувствовать зубами, когда  засыпаешь.  Наука  эта
весьма его занимала, хотя он считал ее совершенной химерой и полагал,  что
множество предсказаний не совершилось бы, не будь они предсказаны.
     И сейчас гороскопа на его столе не было, а были чертежи дамбы.
     Закричала далекая сова, вздрогнули зеркала. Стало одиноко и  страшно.
Советник встал и, нагнувшись, прошел в темный  чулан,  где  поскуливал  на
тюфячке Неревен. Стал  осторожно  гладить  мальчика  по  голове;  в  конце
концов, ближе никого не было, мангусту убили...
     Неревен повернулся: два человека пожалели его сегодня  -  советник  и
чужеземец.
     - А про людей из-за моря рассказывают, - сказал Неревен,  -  что  они
накрываются ушами, как лопухом, и ноги могут отстегивать.
     - И про Горный Варнарайн то же рассказывают, - сказал учитель.  -  Ты
приехал, однако, и увидел, что люди с виду такие  же,  однако  общество  -
одноногое, одноглазое и накрывается -  лопухом.  Народ  всегда  прав.  Все
басни истинны - но не прямо, как язык богов, а в переносном смысле.
     - А эти купцы, - сказал Неревен, - они глупые.  Зачем  этот  торговец
вступился за меня, если не умел драться? Что они за люди?
     - Не знаю, - сказал  Арфарра.  -  Триста  лет  назад  было  такое  на
западной окраине моря. Явился  корабль  с  торговыми  людьми  и  отплыл  с
товаром. А вскоре эти люди увидели, что империя слаба, и  разорили  своими
набегами всю провинцию. Ведь пиратство прибыльней торговли, а дикие народы
ужасно склонны к прибыли.
     - А-а, - сказал Неревен, - вы думаете, что эти люди приведут за собой
пиратов? Поэтому и приказали их арестовать?
     - И пиратов, - сказал  Арфарра,  -  и  неизвестные  болезни.  Так  уж
повелось, что в мир приходит гораздо больше дурного, чем хорошего, и как я
осмелюсь видеть в этих людях хорошее, если Марбод Кукушонок лазит  с  ними
за волшебным мечом, а Даттам видит в них собратьев по плутням?
     - Учитель, а вы правда наколдовали так, что меч Марбода разлетелся на
части?
     - И как это было?
     - О, это было чудесно, - ответил  Неревен,  -  морды  на  эфесе  меча
торговца вздыбились и закричали, а клинок перешибло светом...
     Арфарра улыбнулся.  Неревен  был  вот  уже  третий  человек,  который
рассказывал  ему  эту  историю.  Было  просто   удивительно,   как   много
несуществующего  видят  люди,  особенно   если   возбуждены...   Перешибло
светом... Арфарра-советник, автор двух трактатов об оптике,  двадцати  лет
попавший за них императорскую академию,  лучше  других  знал,  отчего  это
невозможно. Поджечь паклю? Запросто. Перешибить клинок? Исключено.
     - Нет, - сказал Арфарра, - это был не я, но рассказывать об  этом  ты
будешь именно так.
     Арфарра  еще  долго  сидел  за  чертежами  дамбы  и  новым   разделом
уголовного уложения. Разрубленный клинок не шел у  него  из  головы,  и  в
советнике  понемногу  просыпалось  любопытство  ученого,   почти   начисто
уничтоженное заботами политика,  пустившего  многие  из  сделанных  храмом
открытий на мелкое государственное колдовство.
     Как бы посмотреть  на  этот  клинок?  Любопытно,  что  именно  с  ним
случилось: говорят, старые ламасские  мечи  действительно  вот  так  могут
внезапно сломаться, - усталость в металле, напряжения между слоями...  Это
могло бы быть любопытно для тех, кто делает новое оружие...
     Но Марбод унес рукоять с собой, а другой обломок куда-то утащили  его
дружинники...
     Советник Арфарра положил про себя разыскать клинок,  если  у  шпионов
его будет к тому возможность. Впрочем, - подумал он, - завтра суд,  и  что
случилось с клинком, вероятно, выяснится на суде.



                                    7

     С утра король послал людей к Золотой Вершине. Судя по следам, ночью к
отвесным скалам подскакали семнадцать всадников  и  пропали.  Возвращались
другим путем, а другого пути нет. Хаммар Кобчик, понизив голос, сказал:
     - У Золотого Государя на скале, однако, пропала печать с пояса.
     О, Шакуник! Как же - пропала, когда выскользнула и осталась - там!
     Еще нашли  следы  заморского  торговца,  Бредшо.  Он,  действительно,
непонятно с чего, бродил в Мертвом Городе, а потом бежал  тысячу  шагов  к
храму Виноградного Лу, хотя никак не  мог  услышать  с  такого  расстояния
крики, если только у него не были заколдованы уши.
     В час, когда сохнет роса, король с  советниками  сошел  в  серединную
залу: золотой гранат, набитый зернами людей, и сел творить суд.  Совершили
возлияния; знамения были для правосудия благоприятны.
     Самоличный суд всегда  был  одной  из  главных  обяза