ки было
одно государство, а по другую - другое,  а  на  острове  между  ними  было
третье. Так получилось, что на кожаную монету, на которую по одну  сторону
реки обязаны были менять на овцу,  по  другую  сторону  реки  нельзя  было
обменять даже на клок овечьей шерсти, и бумага, которая вечером, при одной
династии, означала фруктовое дерево, утром, при другой династии,  означала
разорение владельца. И вообще каждая  новая  власть  не  заботилась  ни  о
ремесленниках, ни  о  земледельцах,  а  заботилась  только  о  том,  чтобы
нарисовать побольше кожаных и  бумажных  денег.  Тогда  между  люди  стали
менять между собой товары на золото и шкурки, а на  бумагу  меняли  только
тогда, когда к ним в дом приходили люди с оружием. И с тех  пор  повелось,
что в те времена, когда товар пересекает несколько границ, расчеты ведутся
в золоте, а когда он не  пересекает  границ,  расчеты  ведутся  в  бумаге.
Государь Иршахчан сказал: "Бумажные деньги означают,  что  городом  правит
государь, золотые деньги означают что городом правят деньги".
     - Гм, - сказал Шаваш, - значит, бумажные деньги, - это  как  долговая
расписка? Государь выдает мне розовую, а я могу прийти в казну и попросить
ее поменять на рис и на золото?
     - Можно сказать и так, - согласился бывший писец.
     - А если я приду в казну, а там нет ни золота, ни риса?
     - Тогда, - сказал писец, деньги начинают дешеветь, а  вслед  за  этим
дешевеет человеческая  жизнь,  и  наступают  такие  времена,  что  человек
ложится спать при одном государе, а просыпается при другом.
     - А ведь деньги дешевеют, - сказал Шаваш.
     Писец вздохнул и стал сосать через  соломинку  вино.  Шаваш  попросил
принести новый кувшинчик и сказал:
     - А почему тогда не бывает частных денег?
     - Чего? - удивился писец.
     - Частных денег, - повторил Шаваш.  -  Предположим,  частный  человек
соберет у себя зерно или золото и станет  выдавать  обязательства:  данная
бумага  стоит  столько-то  в  золоте,  обещаю  обменять  на  золото,  буде
потребуется. Это ведь тоже будут деньги.
     - А откуда я знаю, - сказал писец, - что он меня не обманет?
     - А откуда ты знаешь, что государь тебя не обманет, - возразил Шаваш.
     - Ничего из частных денег хорошего  не  бывает,  -  сказал  писец.  -
Знаешь дело о подмененном государе?
     - Знаю, - сказал Шаваш.
     Дело о подмененном государе было нехорошее  дело:  десять  лет  назад
государю Инану, старшему брату  ныне  царствующего  Варназда,  исполнилось
шестнадцать лет, и он потребовал, чтобы мать-регентша передала ему венец и
печать.
     Государыня  была   опечалена   сыновней   непочтительностью,   начали
расследование, и что же! Оказалось,  что  настоящий  государь  Инан  давно
мертв, а вместе него на троне сидит оборотень-барсук, и все это  произошло
через колдовство наставника государя, колдуна  Даттама,  настоятеля  храма
Шакуника. Подлые монахи,  желая  извести  государыню,  учинили  следующее:
Зашили за  ворот  платья  государыни  лягушачью  косточку,  колдовали  над
восковой  фигурой,  -  фу,  какая  мерзость!  Пойманные  же,   отпирались:
"Колдовства-де не бывает!"  Это  были  страшные  люди:  из  железа  варили
золото, из хлопка - шелк,  покупали  дешево,  продавали  дорого,  стали  в
ойкумене крупнейшим банком,  предвидели  будущее,  -  а  вот  той  простой
истины, что накопленное добро, если не подарить  его  государю  и  бедным,
ведет прямо к гибели, - не знали.
     - Так что, - сказал Шаваш, - храм выпускал частные деньги?
     - И какие деньги, - вздохнул ярыжка.  В  иных  провинциях,  кроме  их
денег, никаких других не хотели брать! А потом вот - покусились на  такое!
Разорили людей!
     - Значит, - сказал Шаваш, - теперь частных денег нет?
     - Разве что в Осуе.
     - А откуда взялась Осуя?
     Бывший писец высосал первый кувшинчик и пододвинул к себе второй. Ему
нравилось учить мальчика. Хотя, - разве это мальчик? И двенадцати  нет,  а
уже - пущен в отход мироздания. О, времена!
     И писец начал рассказывать историю города Осуи: расскажем ее и мы.
     - Осуя - это был город в провинции Истарна, на самом берегу моря. Лет
семьдесят лет назад на провинцию напали варвары. Варвары не умели  считать
до ста и брать городских стен, и Осуи не взяли, тем более  что  у  них  не
было кораблей, а Осую снабжали  с  моря.  Осуя  вообще  расположена  очень
неудобно, - с одного конца море, а с другого - горы, оберегающие  жителей,
но препятствующие земледелию. Поэтому город издавна занимался торговлей  и
другими вредными занятиям, скоро стал служить посредником между империей и
варварами, покупал по низкой цене, продавал по высокой.
     Через десять лет наместник  Осуи,  проворовавшись,  задумал  передать
город варварам. Варварский король пришел к Осуе и стал  в  горах  лагерем.
Горожане узнали про измену и повесили наместника  на  городской  стене,  а
заодно и взбунтовались против империи. После этого они  послали  к  королю
депутацию с хартией в семьдесят статей. Город обещал платить королю те  же
налоги, что раньше платил в империи, а взамен  требовал  самоуправления  и
права свободной торговли  по  всему  королевству,  и  чтобы  провинившихся
горожан судил не король, а городские присяжные. Король согласился.
     Через десять лет его преемник пошел на Осую  войной,  чтобы  отобрать
все эти права. Горожане решили защищаться, но в городской казне не было ни
гроша, потому что налогов у них почти не было. Такова уж была их политика,
что казна была пуста, а горожане - богаты. Тогда они решили сделать  заем:
самые богатые граждане ссудили государству семьдесят тысяч ишевиков. Город
выиграл войну. Через два года на город напала империя:  и  опять  пришлось
брать у богатых людей в долг. Когда война  кончилась,  стали  думать:  как
отдать долг? Ведь в казне ни гроша. Тогда кредиторы города  соединились  в
банк, "Истинный банк Осуи", и  этот  банк  получил  на  откуп  пошлины,  и
серебряные общественные рудники, и все, из чего можно извлечь доход.  И  с
этого времени, сколько был ни происходило в городе переворотов  и  столько
бы раз партия Империи не изгоняла партию Варваров, Истинного  Банка  никто
не  трогал,  потому  что  тот  обеспечил  городу  невиданное  процветание.
Истинный банк бьет очень хорошую монету, и если говорить как  есть,  то  в
наше  время  это  единственная   полновесная   монета,   но   чаще   всего
рассчитывается  частными  деньгами:  именными   векселями   и   кредитными
билетами.
     - А чем же они торгуют, - спросил Шаваш, - откуда такое богатство?
     - Ну, во-первых, - сказал писец, у них есть серебряные  копи,  и  еще
они ловят на севере рыбу кита, и продают его жир. Во-вторых, лет  тридцать
они заключили договор с варварским королем, чтобы тот  напал  на  империю.
Когда он, с помощью Осуи, взял город  Шадду,  издавна  славившийся  своими
коврами, то варвары не убили всех, как обычно, а вывели  людей  за  стены,
отделили десять тысяч искусных ткачей  и  перевезли  их  в  Осую:  правда,
половина перемерла по дороге. А через  пять  лет  они  таким  же  способом
добыли для себя секрет Найских гобеленов. Еще у богатых семей есть острова
на юге, где рабы выращивают сахарный тростник. Но на самом деле  богатство
Осуи не от производства, а от торговли и как раз от этих частных денег.
     - Да вот смотри, - сообразил вдруг писец, - ведь куртка  твоя  -  это
варварская шерсть! Гуляла эта овца за Голубыми  горами,  а  красили  ее  в
Осуе. Где ты ее взял?
     - Нехорошо лежала, - сказал Шаваш.
     - Словом, - возвратился писец к  рассказу,  -  хотя  у  них  и  очень
хорошая монета, кредитных билетов и векселей у них в двадцать раз  больше,
чем монеты. Так что главное их имущество - это доверие к банку, потому что
стоит только предъявить все эти билеты к оплате, и банк лопнет.
     - Гм, - сказал Шаваш, - а что же, там не бывает переворотов и реформ?
Вдруг кто-то отменит их билеты?
     - Наоборот, - сказал писец, - перевороты там бывают  довольно  часто,
как во всех странах с народным  правлением.  Ведь  там  есть  и  чернь,  и
банкиры, и знатные дома, происходящие от  чиновников  империи,  и  знатные
дома, происходящие от варваров, каждый год партия империи изгоняет  партию
варваров, и наоборот. А то чернь кого-нибудь повесит, или два знатных дома
не поделят невесту. И даже когда ничего этого  не  происходит,  все  равно
каждый год они избирают нового городского главу: а тот, вне зависимости от
того, чьей он принадлежит партии, начинает изгонять своих противников.  Но
на Истинном Банке это  никак  не  сказывается.  Во-первых,  его  никто  не
трогает.  Во-вторых,  Банк  принял  закон,  что  векселя   изгнанников   и
повешенных все равно принимаются к  оплате.  А  в-третьих,  сила  торговых
людей - давно ушла за пределы города. Ну и что, что кого-то там изгнали? У
него конторы при всех варварских дворах. Он едет в одну из контор и  ведет
оттуда дела через своих представителей, или  плюнет  на  Осую,  заберет  у
короля какой-нибудь город в уплату долга, и начнет там княжить.
     - Странно устроен мир, - сказал Шаваш, - когда в  империи  появляется
бумага вместо денег, все тоскуют, а Осуя из-за этого богатеет.
     - У них за векселями стоит товар, - сказал писец, а у нас что? Съедят
они нас, как вошь человека.
     - Почему съедят? - встревожился Шаваш.
     - Кровопийцы - вот  и  съедят.  Ты  подумай:  мы  производим,  а  они
сбывают! Продают дорого, покупают дешево. Нашей же кровью  платят  за  наш
шелк! А поедет чиновник продавать сам, - так князья его по дороге ограбят,
а король кинет в тюрьму, по навету осуйцев: "Он-де шпион империи".  Сгноят
ткани, или скупят их за гроши, а чиновник  по  возвращении  опять  идет  в
тюрьму: "Продал за гроши, значит, имел взятку!"
     - Значит, - спросил Шаваш, - осуйцы  получают  выгоду,  торгуя  между
империей и варварами?
     - Да.
     - А у варваров они получают товар,  имея  привилегии  и  беспошлинную
торговлю?
     - Точно так.
     - А где же они получают товар в империи?
     - Гм, - сказал писец, - это забавный вопрос.  Действительно,  где  же
они получают товар в империи?
     И скорчил рожу.
     - Да, - сказал писец, - я думаю, что это дело сильно тревожит  высших
сановников. Лет десять назад, при  государыне  Касие,  я  слыхал,  в  Осуе
победила партия империи. И они предлагали подчиниться государю на  тех  же
условиях, на каких они подчинились королю, то есть уважать их  банк  и  их
самоуправление, а взамен просили права беспошлинной торговли. И дело  было
уже почти сделано: но чиновники, направленные в Осую для принятия присяги,
чем-то  раздразнили  народ.  Чернь  взбунтовалась,  правителей   повесили,
изгнанников вернули, а чиновников выгнали из города без штанов.
     Шаваш вздохнул.
     - А что же случилось с чиновниками, которые упустили такой город?
     - А что с ними случится? - возразил стряпчий, - вон, первый среди них
был господин Нарай!
     Шаваш угощал стряпчего еще некоторое время, пока тот  не  облокотился
головой о столик и не заснул. Шаваш встал и пошел к выходу из харчевни.  У
выхода хозяин чистил медную корзинку на рыбьем боге.
     - А слыхал ли ты, - спросил он у Шаваша, - что  сегодня  случилось  в
Десятой Управе? Господин Андарз угрожал мечом тамошнему  судье,  если  тот
дотронется до письма его  жены!  Вот  что  значит  любовь!  Неужели  такой
человек умрет спокойной смертью?


     Воротившись в свое дупло, Шаваш вынул Дуню из клетки  и  насыпал  ему
семечек, а потом вытащил из щели дуба пакет, доставшийся  от  мертвеца,  и
стал изучать содержимое.  Сомнений  не  было,  -  он  держал  в  руках  не
документы и не деньги, а банкноты Осуйского Банка, с несколькими подписями
на корешке и с квадратной красной печатью.
     Билетов было тридцать штук, и на каждом стояла дивная сумма: двадцать
тысяч, а на белом корешке каждого билета было написано: "ГОСУДАРСТВО  ЕСТЬ
ОБЩЕСТВО, УПОТРЕБЛЯЮЩЕЕ ДЕНЬГИ". Невиданные слова!
     Шаваш положил пакет обратно в дупло, а Дуню -  за  пазуху,  поцеловал
его в мордочку и спросил:
     - Как ты думаешь, Дуня, в чем больше скандала: угрожать  мечом  судье
или иметь шестьсот тысяч незаконных денег? Мне кажется, что угрожать мечом
судье хуже. Тогда почему господин Андарз так беспокоился об этих деньгах?
     На это Дуня ничего не ответил.



                                    2

     Выйдя из дупла, Шаваш перебрался по мосту через реку и оказался в той
части города, где он обыкновенно не промышлял. Здесь не было ни  притонов,
ни шаек: одни дворцы  и  управы.  Высокие  каменные  стены  были  украшены
резьбой и рисунками, подобными окнам в иной  мир,  над  стенами  виднелись
верхушки  садовых  деревьев  и   репчатые   луковки   павильонов.   Канавы
попрятались в трубы под мостовой, и над улицами плыл запах хорошей пищи  и
диковинных садовых ароматов. Шаваш глядел на эти дома удивленно  и  жадно,
как варвар, отправленный  послом  в  осажденный  город,  глядит  вокруг  и
удивляется, что такая красота есть на  свете,  и  прикидывает,  где  лучше
ломать стену и тащить добычу. "Если на небе и есть рай, - подумал Шаваш, -
то наверное, он находится прямехонько над Верхним Городом".
     Шаваш дошел до  Синей  Улицы  и  стал  смотреть:  перед  ним,  словно
занавес,  подвешенный  к  небесам,  взметнулись  стена  дворца  государева
наставника. В стене было четверо разноцветных ворот: синие, желтые,  белые
и красные. Сквозь синие  ворота  ходила  прислуга.  Сквозь  желтые  ворота
ходили первых четырех чиновники. Сквозь белые ворота  ходили  чиновники  с
пятого по восьмой ранг. Сквозь красные ворота  ходили  чиновники  девятого
ранга. А когда своего наставника посещал сам государь, он не  ходил  через
ворота. Ради него ломали  стену,  походившую  на  занавес,  подвешенный  к
небесам.
     Слева от белых ворот копошился народ: в доме  господина  Андарза  был
праздник: его брат, господин Хамавн, наместник Аракки,  одержал  очередную
победу над варварами. Чернь сбежалась к уличным столам  в  ожидании  своей
доли.  Господин  Андарз,  государев  наставник,  был  уважаем  народом  за
великодушие и щедрость. Вернувшись с победой из Аракки, он заплатил в  тот
год налоги всех  городских  цехов,  а  за  пятьдесят  тысяч  горожан  внес
квартирную плату. Каждую неделю в его доме раздавали хлеб и мясо, а раз  в
месяц господин Андарз звал домой трех нищих самого гнусного вида, усаживал
их на серебряную скамеечку и лично мыл ноги.
     Пока Шаваш  смотрел,  меж  толпы  появился  паланкин,  сопровождаемый
четырьмя  слугами.  Слуги  несли  в  руках  желтое  знамя  и  перевернутые
деревянные  алебарды.  Распахнулись  красные  ворота,  -  паланкин  внесли
внутрь. Перед глазами Шаваша мелькнули фонтаны, розовые колонны утопающего
в зелени дома, и  Андарз,  идущий  по  дорожке  навстречу  гостю.  Человек
высадился из паланкина, словно драгоценный кувшин. Он был одет  в  строгий
кафтан без знаков различия. Голову его украшала красная рогатая  шапка,  -
знак траура.
     - Осуйский посланник, - сказал кто-то за спиной Шаваша.
     - Удивительное дело, - добавили - вчера арестовали всех менял в Синей
слободе, а Осуйских купцов пускают через красные ворота.
     - А что это он в трауре?
     - А племянник у него позавчера умер, - забасил стоящий впереди Шаваша
человек, видимо, грузчик в Осуйском квартале. - Этот племянник  год  назад
уплыл к Белым варварам, и пришло  известие,  что  его  корабль  утонул.  А
племянник, оказывается, выплыл, месяц  назад  явился  в  столицу:  весь  в
болячках, ухо драное, - вот болячки вздулись,  и  он  помер.  Нежный  дядя
ругался: лучше бы, говорит, ко мне корабль вернулся, чем этот оболтус!
     - Страсть к стяжанию, - сказал кто-то, - губит тела и души. Море боги
сделали для рыб, а не для людей, нечего по морю-то плавать.
     - А еще кто-нибудь спасся?
     - Еще один человек спасся, хозяин корабля - Ахсай.
     - А ведь этого Ахсая вчера ночью убили: эк их всех!
     Кто-то кинул в посланника редькой, но не попал.
     Тут ворота закрылись, скрыв от толпы фонтаны и флигеля, и паланкин  с
желтым знаменем и зеленым кругом, на котором черные точки  складывались  в
уже знакомую Шавашу надпись:  "Государство  есть  общество,  употребляющее
деньги".
     Стемнело. На вершине стены зажгли масляные плошки. Шаваш обошел стену
кругом, взобрался на орех, и спрыгнул в дивный ночной сад, полный неясными
шорохами и дальними вскриками гостей.
     Шаваш забился под куст и стал смотреть.
     Красные факелы отражались в черной, как оникс, воде прудов,  и  белые
лебеди, разбуженные музыкой и шумом, плавали за лодками, в которых  сидели
нарядные люди, и яства на столе были такие редкие, что даже поглядеть,  не
то  что  съесть  боязно.  Веселье  разгоралось  все  сильней  и   сильней:
засвистели флейты, чиновники стали  хватать  девиц  и  крутить  их  вокруг
головы, юбки девиц разлетались так, что видны были их белые бедра. Один из
чиновников упал, а девица на него села.
     - Гасите факелы, - закричал кто-то.
     Шаваш испугался, что все дело кончится общей свалкой,  как  у  них  в
деревне.
     Но тут Шаваш заметил, как господин Андарз, в длинном шелковом платье,
покинув пирующих, засеменил в сопровождении спутницы к  мраморному  гроту,
увитому струящимися по воздуху  лентами  и  зеленью.  Мгновение,  -  Шаваш
скользнул, как белка, меж кустов, меж известковой стены и плетей ипомеи, и
оказался в темном гроте раньше ничего не заметившего Андарза.
     Господин Андарз и его спутница вошли в грот. Императорский  наставник
укрепил фонарь в форме персикового цветка, бывший  с  ним,  на  серебряной
подставке, а девица села на край розового ложа и  принялась  стаскивать  с
себя юбку.
     - Ой, - вдруг сказала девица, - тут кто-то есть.
     - Да кто тут может быть, - сказал Андарз.
     - Опять эти ваши выдумки, - капризно сказала девица.
     Андарз,  усмехнувшись,  взял   фонарь   и   наклонился   над   ложем:
действительно, под  розовым  одеялом,  обшитом  кружевами,  лежало  что-то
некрупное. Лежало и дышало.
     - Тьфу, - сказал Андарз, - эти ручные лисицы.
     Девица сняла одеяло.
     На шелковом матрасике, расшитом  цветами  и  травами,  свернувшись  в
клубочек, спал грязный уличный мальчишка.
     - Ах, - сказала девица.
     - Голубчик, - сказал императорский наставник, - ты что тут делаешь?
     Мальчишка что-то пробурчал во  сне  и  перевернулся  на  другой  бок.
Господин Андарз взял со стола ведерко с холодной водой, в котором  плавала
ароматная дыня, которую они с девицей намеревались съесть немного  погодя,
вынул дыню и положил ее на поднос, а воду выплеснул  прямо  на  мальчишку.
Мальчишка взвизгнул, проснулся и  подскочил,  намереваясь  удрать,  но  не
тут-то было: государев наставник крепко ухватил его за волосы.
     - Ой, господин, пустите, я больше не буду! - верещал мальчишка.
     Одной рукой Андарз держал сорванца, а другой поднес  к  нему  фонарь.
Мальчишка был тощий и маленький: у него были большие испуганные золотистые
глаза, хорошенькие пепельные волосы и хитрая, как у хорька, мордашка.
     - Нахал, - сказала девица, - какой нахал!
     - Ты кто такой? - спросил государев наставник.
     - Шаваш, - жалобно сказал мальчишка.
     - Из какой же ты шайки? - продолжал допрос чиновник.
     - Из никакой, - ответил мальчишка, - я Шаваш, который сам по себе.
     - Так невозможно, - сказала девица, - чтобы не быть в шайке. Иначе бы
тебя давно съели.
     Шаваш оглядел кружевной  грот,  и  взгляд  его,  пропутешествовав  по
рисункам на стенах, остановился на дыне. Ноздри мальчишки расширились:  он
с наслаждением вдохнул чудный запах и сказал:
     - Если так невозможно, то я хотел бы быть в вашей шайке.
     Чиновник расхохотался.
     - Да ты знаешь, кто я такой? - спросил он мальчишку.
     - Вы, господин, наверно, из очень достойной шайки.
     Андарз рассмеялся еще веселей. Ночное п