ать в леса и  заняться  вольным  промыслом,
мстя за себя и  восстанавливая  попранную  справедливость.  Здравый  смысл
вынудил нас объединиться в защите справедливости. В нашем новом  стане  мы
распределяли должности среди людей справедливых, не творящих бесчестий, не
обижающих невиновных, отбирающих лишь нечестно нажитое.
     Мы всегда оставались верными подданными императора и ждали,  пока  он
направит  в  Харайн  честного  чиновника,  который  отличит  виновного  от
невинного. Господин Нан соблюдал интересы народа  и  не  обижал  в  тюрьме
наших товарищей. Он покарал развратных чиновников и  вернул  их  имущество
народу, он не захотел приписать нам убийство городского судьи, потому  что
судил по совести, а не по взятке. Он ходил молиться в желтый  монастырь  и
не побоялся отправиться к горцам. А поймав меня, он меня отпустил,  потому
что заботился о народе, а не о карьере, и хотел, чтобы императору  служили
честные люди, а не негодяи.
     Кархтар остановился, оглядывая присутствующих. Командиры слушали  эту
речь не в  первый  раз:  Кархтар  знал,  что  не  всем  она  по  душе,  но
протестовать не  смеет  ни  один.  Кархтар  говорил  не  для  них,  а  для
инспектора. Инспектор стоял, ухваченный за локти двумя дюжими  парнями,  и
каждое слово Кархтара превращало этих двоих из стражи в  почетный  эскорт.
Инспектор  растерянно  улыбался.  Кархтар  внезапно  понял,  что  все  его
рассуждения последних двух дней -  такой  же  самообман,  как  рассуждения
последних десяти лет, и что сейчас он предает дело своей жизни  лишь  ради
того, чтоб увидеть растерянную улыбку на лице этого человека.
     - А чем вознаградит нас император... за  честную  службу?  -  с  едва
заметной иронией обратился к Нану Ханалай. Пальцы его  нервно  покручивали
конец повязки, закрывшей клейменый лоб.
     - Всем вам будет даровано прощение, - ответил  Нан,  -  и  исправлены
допущенные несправедливости. Поэтому те, кто  хочет,  вернется  к  прежней
жизни. Но многие из вас привыкли к вольным порядкам. Ваши люди  -  большею
частью простые крестьяне,  которые  умеют  воевать  и  умеют  обрабатывать
землю. У меня есть полномочия на организацию  новых  военных  поселений  у
Западных Гор; жители военных поселений сами себе чиновники, и те  из  вас,
кто привык к независимости, может стать из  главы  отряда  главой  военной
деревни.
     Ханалай одобрительно кивнул. Его обширный лагерь кормился не  столько
от грабежа, сколько  от  госхранилищ  соседних  деревень.  Он  должен  был
защищаться от горских набегов и давно уже защищал от этих набегов за  долю
в урожае соседние села. Инспектор ничего не перекраивал: он предлагал лишь
узаконить  сложившиеся  отношения  ко  взаимной  выгоде  правительства   и
разбойников.
     - Волею случая, - заговорил Кархтар, - нам представилась  возможность
доказать на деле нашу верность  императору.  Чью  же  сторону  мы  примем:
жестокого князя или честного  чиновника?  Будем  мы  драться  против  всей
вейской империи или против горсти варваров-горцев?
     Присутствующие  единогласно  предпочли  справедливого   чиновника   -
коварному варвару.
     Напряжение за столом разрядилось.  Советники  заулыбались,  принялись
потчевать друг друга и Нана.
     В углу искусно заиграли на цитре: мотив был тот же, на который поется
"Спор ихневмона и кота". Матерый мужик в кафтане рытого бархату, глядя  на
Ханалая, грохнул по столу кулаком и сказал:
     - Я говорил тебе, Ханалай, когда ты ел суслика в утренний  пост,  что
такой грех не доведет до добра! Помяни мое слово, -  кабы  не  этот  грех,
стал бы ты государем!
     Нан усмехнулся про себя. Щедро заимствуя из идеалов империи, эти люди
сами  себя  объявили  справедливыми  чиновниками  -  и   слишком   большая
реалистичность идеала погубила  их  до,  а  не  после  бунта.  Чем-чем,  а
идейными  борцами  разбойники  не  были.  Они  одинаково  искренне  винили
чиновников  и  в  своих  несчастиях,  и  в  своих  преступлениях,  но   их
агрессивность  уходила  корнями  в  их   конформизм;   почувствовав   себя
исключенными из социальной структуры, они принялись спешно ее воссоздавать
внутри своего лагеря, у них не хватало воображения представить  себе,  что
варвар может покорить империю и что они сами могут  ее  разрушить.  У  них
была сила, но не было идеи. Идея была у Кархтара, и поэтому  эти  взрослые
дети слушали с открытым  ртом  все  сказанное  им.  А  Кархтар  счел,  что
столичный инспектор поступил по совести, отпустив его  самого  и  приказав
убить, чтоб не трепался, воровского ворожея Тайгета...
     Ханалай приглушенным  голосом  уже  отдавал  распоряжения  командирам
отрядов. Нан выразил  желание  принять  участие  в  боевых  действиях,  но
Ханалай только покачал головой: вот убьют вас,  и  что  нам  останется  от
заслуженного помилования?
     Маленький отряд во главе с Наном и Кархтаром быстро доскакал до реки,
где в густых камышах их ждали лодки. Проезжая по лагерю, Нан вдруг  понял,
что именно показалось ему непонятным два  часа  назад:  разбойники  копали
волчьи ямы и ставили главные заграждения не со стороны  реки,  за  которой
виднелись костры правительственных войск, а со стороны горцев.
     Лодка бесшумно заскользила по  воде:  весла  на  всякий  случай  были
обернуты ветошью. Кархтар уселся на  корме,  рассеянно  перебирая  в  воде
пальцами и слушая, как непотревоженно кричат лягушки.
     - Неужели все так легко  согласились?  -  тихо  спросил  Нан,  садясь
рядом.
     - Я могу заставить их  согласиться  на  все,  что  считаю  нужным,  -
ответил Кархтар.
     "Ого"! - подумал Нан про себя.
     - А почему вы посчитали нужным поверить мне?
     - Стоит ли менять  существующее,  -  тихо  ответил  Кархтар,  -  чтоб
создать на его месте то же  самое?  Мне  не  нравятся  чиновники,  которые
делаются  грабителями,  -  неужели  мне  из-за  этого   должны   нравиться
грабители,  которые  норовят  стать   чиновниками,   едва   их   соберется
достаточное число? Я научил их называть себя борцами за справедливость - а
они от этого только перестали совеститься своих преступлений...
     - Вы пришли к аравану накануне арестов. О чем вы говорили?
     - Я пришел сказать ему, что больше так в  провинции  продолжаться  не
может. Что поступок наместника, самолично разоряющего деревни - это лучший
повод для восстания. Я сказал, - мои люди  поднимут  в  городе  восстание,
согласны ли вы их поддержать?
     - И он не согласился?
     - Я не знаю. Он взглянул на меня таким рачьим глазом, и  говорит:  "Я
согласен". Хорошо. Мы все обсудили и стали ужинать. На столе  стоял  такой
зеленый соус. Он полил мне этим соусом пирог, а себе не  полил.  Я  говорю
"Что это вы, господин араван, не хотите соуса?" А он "Я хочу, моя язва  не
хочет". Тут я вспомнил этот его рачий взгляд и говорю: "Ну  и  я  без  вас
этого соуса не стану есть". И сиганул в окошко.
     Кархтар помолчал.
     - А через час он отдал приказ об аресте, и меня искали убийцы, и  сам
он, наверное, стал ходить с самострелом. И я до сих пор  не  знаю,  он  ли
хотел меня отравить, или я струсил. Но я все-таки думаю, что в этом  соусе
был яд. Араван Нарай привык писать проекты, а дела испугался: чин в  нашем
мире портит лучших людей.
     - И однако, попав ко мне в руки, вы не  захотели  говорить  обо  всем
этом.
     - Араван Нарай ненавидел несправедливость искренне и глубоко.  И  его
действия в столице были правильны и бескорыстны, хотя им  воспользовались,
как орудием.
     Кархтар поплотнее закутался в плащ. Нан вспомнил, что,  по  сведениям
управы, этот человек болен эрвеньской лихорадкой.
     - А отец Сетакет? - тихонько спросил Нан. - Он  ведь  часто  бывал  у
аравана Нарая. Как вы относитесь к нему?
     Даже в лунном свете было видно, как перекосилось лицо Кархтара.
     - Отец Сетакет, - зашипел  он.  -  Это  еще  хуже  "длинных  хлебов"!
Уберите Айцара и оставьте народу его машины!  Научитесь  добывать  золотой
век из айцаровых маслобоек! Да разве из машин текло  молоко  и  масло  при
государе Иршахчане! Такую глупость только монах может выдумать.
     Лодка зашуршала в прибрежных камышах, гребцы сменили весла на  шесты,
и уже было видно, что на берегу ее ждут люди: Шаваш и десяток  охранников.
Кормчий, ловко пихнувшись  шестом,  развернул  лодку  кормой  к  берегу  и
уцепился за какую-то корягу. Нана подхватили под руки и вытащили из лодки.
Кархтар тоже  встал,  но  только  для  того,  чтоб  поклониться  Шавашу  и
попрощаться с инспектором.
     - Знаете, - неожиданно сказал он, не глядя на Нана. - Да же  если  вы
не сдержите своего слова - это не имеет значения. Для меня  вообще  ничего
теперь не имеет значения.


     - Умеет ли все это драться? - спросил Нан, когда лошади выбрались  на
широкую дорогу к новопостроенному лагерю.
     Шаваш пожал плечами.
     - Господин Айцар сделал все от него  зависящее,  но  от  нет  не  все
зависит.
     Шаваш  не  льстил  Айцару:  тот,  без  сомнения,  был  самой   лучшей
кандидатурой на роль верховного  командующего.  Не  потому,  что  он  умел
воевать, - Айцар никогда в глаза войска не  видел,  а  потому,  что  новую
армию провинции могли предоставить только деловые люди.
     Хромоножка Кирен выстроил неплохой лагерь и набрал толковых людей,  -
но тех-то, кто был особенно толков, и пришлось повесить, и  один  из  этих
толковых успел пожечь и покуражиться.
     Поэтому новое войско провинции Айцара ничем  не  напоминало  прежнее,
набранное в военных поселениях, где уже два века не держали в  руках  меч.
Денежные люди, из  числа  тех,  кто  подписывали  с  ним  известного  рода
договор, прислали Айцару более семи тысяч работников  из  числа  тех,  кто
заложился за богача, а во главе войска стали их частные стражи, и  главный
из них - господина Канасия, ведавший обороной рудников  Айцара.  Это  было
войско рабов, должников, и профессиональных охранников  богачей,  и,  надо
сказать, этих профессиональных охранников не всегда можно было отличить от
профессиональных бандитов.
     Айцар бессильно злился, вспоминая, как продавал горцам железо из этих
самых рудников: теперь этим-то железом горцы и были вооружены. Но то,  что
в обмен на железо Маанари предложил награбленные  им  запасы,  вышло  даже
кстати: Айцар постарался оповестить всех о  том,  что  горцы  в  этот  раз
грабят вчистую, и тут  же  заявил,  что,  не  дожидаясь  правительственной
помощи, раздаст разоренным деревням зерно из собственных за пасов.
     Шаваш,  который  большею  частью  был  возле  Айцара,  выполняя   его
поручения, рассказал обо всем Нану.
     - Почему Айцар не затопил поля? - спросил Нан.
     - Потому что решил поверить этому Кархтару, - усмехнулся Шаваш.  -  А
кони разбойников тоже предпочитают  твердую  землю.  Похоже,  -  продолжал
Шаваш, - вы зря тревожились на счет Харайнских мятежников. Неполученное на
экзаменах они предпочитают обрести  не  после,  а  до  бунта.  Меньше,  да
надежней.
     - Араван Нарай не сказал вам, Шаваш, что неделю назад к нему приходил
Кархтар и предложил ему руководить готовящимся восстанием?
     Шаваш привстал от удивления в стременах.
     - Нет. И что же происходило потом?
     Нан пересказал историю с зеленым соусом, и Шаваш заерзал  в  седле  и
зацокал языком.
     - После этого, - сказал Нан, - старику, конечно, не оставалось ничего
иного, как арестовать бунтовщиков для  предотвращения  восстания  и  убить
Кархтара, чтобы тот не болтал о сделанном предложении. Скорей всего, он  и
самострел-то с собою стал носить, опасаясь подосланных Кархтаром убийц.
     Но я думаю, он и без  этой  истории  с  соусом  не  согласился  бы  с
Кархтаром. Араван придерживался традиции во всем - как в идеях,  так  и  в
методах их воплощения.  Арест  бунтовщиков  казался  ему  надежней  бунта.
Араван Нарай смог бы  доказать,  что  восстание  было  предотвращено  лишь
благодаря его бдительности, а затевалось - из-за бесчинств наместника.  Со
списками подлежащих аресту он явился к городскому судье.  Он  рассчитывал,
что судья Шевашен, на дочь которого наместник позарился  весьма  некстати,
перейдет на его сторону.
     Либо араван недооценил преданности судьи  Шевашена  наместнику,  либо
сам судья не решил, на каком стуле сидеть выгод ней. Во всяком случае,  он
понял, что из показаний бунтовщиков, при желании, можно состряпать дело  и
против аравана.
     И вот в Малый Иров день судья просит у  аравана  двести  тысяч.  А  у
аравана таких денег нет, и вообще араван только теперь понимает,  с  каким
дерьмом он связался!
     Убийство судьи было весьма разумным в такой ситуации:  араван  понял,
что тот предал его, - а ведь в этом деле аравана с бунтовщиками  связывали
не улики, а позиция судьи.  Араван,  разумеется,  полагал,  что  никто  не
решится утверждать, будто стреляли не из  толпы.  Но  по  чьему  указу?  И
араван велел своему шпиону, письмоводителю Имии,  имеющему  доступ  в  дом
судьи, спрятать там  компрометирующие  наместника  бумаги.  Имия,  в  роли
привидения, которое постаралось, чтоб его заметила  вдова  -  не  доставал
бумаги из шкафа - он клал их туда... Араван уверял меня в том, что  бумаги
существуют, и послужили очевидной причиной смерти судьи, еще в нашу первую
встречу.
     Для правдоподобия он особенно не настаивал  на  том,  что  наместник,
совершив ради бумаг убийство, не сумел потом их раздобыть.  Но  уж  верно,
если бы мы не были столь усердны и не нашли документов о разорении  убежищ
в тот же вечер - араван и его шпион Имия озаботились бы этим.
     - Письмоводитель  Имия,  -  сказал  Шаваш,  -  потрудился  на  славу.
Во-первых, он раздобыл для страждущей вдовы гадалку. Гадалка  внушила  ей,
что на меня надо во всем положиться, ибо  судьба  моя  -  жениться  на  ее
дочке. Красивая дочка, - прибавил Шаваш, вздохнув. - Это ж надо - занимать
такой пост и оставить девочку без приданого!
     А во-вторых, - это Имия устроил тройное свидание в саду. Я  поругался
с человеком наместника, что само по  себе  было  для  аравана  выгодно,  и
окончательно завоевал доверие вдовы.
     - Да, - сказал Нан. - Араван Нарай убил городского судью,  а  Ир  тут
был ни при чем. Вероятно, он исчез сам. Ни горцы, ни один из  наших  троих
подозреваемых к тому непричастен, а больше - некому...
     Ответ Шаваша едва не заставил Нана вывалиться из седла.
     - Господин инспектор,  -  нерешительно  спросил  секретарь,  -  а  вы
уверены, что желтые монахи так безгрешны, как им полагается?


     Той же ночью  хорошо  организованное  и  разделенное  на  три  отряда
пятитысячное  разбойничье  войско  напало  на  горцев.  Один  из   отрядов
прорвался за первую линию рогаток и помчался по лагерю,  поджигая  все  на
своем пути и топча конями растерявшихся людей. Главной целью Ханалая  было
убить князя. Он, зная горцев, полагал,  что  без  предводителя  их  войско
рассыплется на части; но князя убить не удалось; горцы собрались за второй
линией заграждений, оскалившейся кольями,  и  начали,  при  щедром  лунном
свете, осыпать противника стрелами; по данному знаку разбойники  бросились
врассыпную к реке. Горцы скакали за ними. Но вейцы знали эти места  лучше:
они исчезали невидимыми путями, а горцы один за  другим  падали  в  волчьи
ямы, вырытые на приметных тропах; длинные  шесты  с  крюками  на  конце  -
разбойничье, непривычное ветхам  оружие,  высовывались  из  травы,  цепляя
лошадей, и неожиданно протянутые веревки сбрасывали  всадников  на  землю.
Горцы прижимали противника  к  реке,  но  потери  их  были  во  много  раз
серьезней. Наконец по  берегу  прокатился  условный  свист,  и  разбойники
запрыгали в лодки,  укрытые  в  камышах,  переправляясь  на  сторону,  где
расположился правительственный лагерь. Горцы не следовали за ними. Меньшая
часть людей Ханалая ушла и затаилась в лесу на западе  и  юге:  потери  их
были также незначительны.
     Когда как следует рассвело, около тысячи разбойников сели в  лодки  и
вновь стали переправляться на северный берег. Горцы осыпали  их  стрелами,
но деревянные щиты, поднятые  над  лодками,  были  надежной  защитой.  Как
только вейцы высадились, два конных  отряда  ветхов,  за  которыми  бежали
пешие дружинники, набросились на них, отрезая от лодок; вейцы бежали вдоль
реки. Воины Маанари вскочили в лодки и поплыли к противоположному  берегу,
пока всадники преследовали разбойников.
     Но на середине реки, по сигналу, раздавшемуся с берега, из воды стали
выныривать люди и вытаскивать из кормы  лодок  деревянные  затычки.  Лодки
наполнялись водой и тонули. В число многих боевых достоинств  ветхов,  как
правило, не входило умение плавать. Все, вскочившие в лодки, были заколоты
в воде или утонули. Между тем отступившие вчера к западу и югу  разбойники
и части правительственных войск,  переправившиеся  ночью  без  шума  через
реку, атаковали лагерь с тыла. На этот  раз  атака  была  удачной,  лагерь
захватили и сожгли.  В  сражении  ветхи  потеряли  больше  трети  людей  и
половину  военачальников;  погиб  и  сам  Маанари,  и  тогда  разбитые   и
расстроенные  войска  горцев  бросились  отступать.   Часть   разбойников,
захватив лагерь,  принялась  тащить  из  огня  все,  что  еще  можно  было
вытащить, грабя награбленное; но правительственные войска и большая  часть
отрядов  Ханалая  продолжали  наступление.  К  вечеру  войска  ветхов   не
существовало; оставались лишь беспорядочно  бегущие  на  запад,  спасающие
свою жизнь варвары, за которыми гналась тысяча всадников  Ханалая,  и  две
конных сотни господина Канасии.


     Господин  Айцар  и  столичный  инспектор  уединились   в   небольшой,
тщательно занавешенной веранде на втором  этаже  роскошного  дома  Айцара.
Снизу доносился звон  посуды  и  сдержанный  гул  голосов  -  это  главные
чиновники города собрались в дом, празднуя вчерашнюю решающую  победу  над
горцами. Вечерело. Столичный инспектор, слегка раздвинув занавески, глядел
на разноцветную толпу за воротами; и Нан, осунувшийся и усталый,  невольно
расправлял плечи, как расправляет плечи мужчина, чувствующий, что на  него
глядит беззаветно влюбленная, пускай и очень некрасивая девица.
     Господин Айцар  ломал  цветущие  ветки  коричника  и  вставлял  их  в
бронзовые кувшины. Потом расставил кувшины  и  бамбуковые  корзинки  перед
алтарем у западной стены, вынул из корзинок дары  богам  и  стал  зажигать
свечи.
     Господин Айцар мог бы быть доволен.  Его  враг,  араван  Нарай,  стал
пылью и прахом. Участие Айцара в разгроме горцев было  столь  значительно,
что намного перевешивало предательство племянника;  инспектор  из  столицы
был на стороне Айцара, и секретарь его, Шаваш, стлался перед Айцаром,  как
трава под копытами всадника. Правда, этот секретарь не преминул  заметить,
что инспектор осведомлен о торговле Айцара с  горцами,  но  замечание  это
сопровождалось  не  угрозой,  а  пустяковой  просьбой  посодействовать   в
обзаведении кой-каким скарбом.
     Айцар видел, что инспектор  доверял  ему  больше,  чем  то  требовала
принадлежность к одному и тому же политическому клану.  Инспектор  показал
ему свой доклад, где осторожно, но твердо утверждалось, что Харайн  обязан
своим спасением состоятельным людям, которые боялись, что горцы  разграбят
их имущество. "У человека с постоянным имуществом постоянно и сердце, и он
предан существующей власти" - было написано в докладе. А  наместники  что?
Спят и видят, как стать князьями.
     А после этого  инспектор  предложил  Айцару  устроить  ему  на  откуп
заброшенные чахарские рудники в другом конце ойкумены,  -  и  душа  Айцара
смутилась и  затосковала  по  дивной  руде.  Ведь  если  в  Харайне  будет
переворот, не видать ему, Айцару, чахарских рудников, как змеиных ног...
     Айцар так и не мог понять, что же могло  быть  написано  в  пропавшей
бумаге отца Лиида. Вообще то, что его люди расправились,  по  их  твердому
уверению, со Снетом, так и не найдя бумаги, - немного беспокоило Айцар