Да, - сказал  Ванвейлен,  поглядывая  на  расшитую  золотом  ферязь
божьего служителя, на пальцы, унизанные перстнями, - вы  исключительно  по
богословским причинам не любите ржаных корольков.
     - Шакун, -  сказал  монах,  -  великая  сила,  разлитая  в  мире.  Он
предшествует субъекту и объекту, действию и  состоянию.  Он  невидим,  как
свет, но делает видимым все остальное. Он различает вещи друг от  друга  и
придает им значение и форму. И нет ничего в мире, что  может  быть  чуждым
ему. Почему же золото, или чаша с каменьями, или  меч,  или  земля  должны
быть ему чужды? Что за бешеная гордость - говорить:  "Человек  -  образ  и
подобие божие, а в идолах и вещах божьего образа нет"?
     Помолчал и спросил у Ванвейлена:
     - А что, ваша вера похожа на веру ржаных корольков?
     - Почему вы так думаете?
     - А вам тоже не нравится все вокруг. Но вы глядите и не вмешиваетесь.


     По дороге в замок Ванвейлен пытался представить себе, что изменится в
здешнем мире, если корона окажется в руках  такого  человека,  как  Марбод
Кукушонок, и решил, что ничего не изменится.
     Наутро Ванвейлен сошел во двор храма: сеньоры собирались на охоту.
     - Вы не едете с нами? - окликнул его Марбод, как ни в чем ни бывало.
     - Нет, - сказал Ванвейлен, - я больше не буду ездить с вами, Марбод.
     Вместо охоты Ванвейлен отправился к сожженному храму:  там  крестьяне
повесили мертвого проповедника на дереве вверх ногами, а потом положили  в
кожаную лодку и пустили в море. Особенно они не горевали: "Он сам  сказал,
что его убьют, а на четвертый день он воскреснет".


     Два дня не происходило ничего, достойного упоминания.
     В третий день Шуют, благоприятный для начала путешествий,  все  гости
собирались покинуть замок, и поэтому накануне хозяин устроил пир для  всей
округи: приехало сорок три человека и больше двухсот челядинцев.
     Залу переодели, расстелили скатерти с золотыми кистями. Выросли  горы
мяса, разлились озера вина. Предки могли съесть барана зараз: как  отстать
от предков?
     Потом все соглашались, что  пир  кончился  очень  странно,  и  многие
говорили, что это чужестранцы его сглазили.
     Наверное, так  оно  и  было.  Конечно,  чужестранцы  молча  сидели  и
слушали, однако же колдун не рыцарь, чтобы говорить громко. Бывает, просто
взглянет, - а молоко уже прокисло...
     Говорили о Весеннем Совете, который созывал король в городе  Ламассе,
а потом как-то заговорили о самом  городе.  Дело  в  том,  что  люди  были
Ламассой не совсем довольны.
     - За год, - пожаловался хозяин, - от меня сбежало в Ламассу  двадцать
семь человек. И не кто-нибудь!  Лучший  шорник  сбежал,  кузнецы  сбежали,
шерстобиты. Король объявил, что всякая собака в стенах Ламассы свободна  -
вот они и бегут. А теперь что? Прикажете мне ехать в Ламассу и покупать  у
моего же  шорника  мое  же  добро?  -  обернулся  он  внезапно  к  Марбоду
Кукушонку.
     А на Марбоде Кукушонке,  надо  сказать,  опять  было  древнее  платье
королевских посланцев: длинный малиновый паллий с  жемчужным  оплечьем,  с
мешочком для печати у пояса, такой плойчатый, что даже меча не было  видно
в складках.
     Марбод помолчал и сказал:
     - Да, лавочников там много.
     - Надо на Весеннем Совете объяснить королю, - сказал Той Росомаха,  -
что ему нет выгоды разорять своих верных. А выгода от этого  только  храму
Шакуника: разве вы, сударь, продали бы давеча монахам кузнеца Луя, если бы
он не пытался уже дважды сбежать в Ламассу?
     Тут внесли новую перемену блюд и еще  переменили  факелы  на  стенах.
Сидели, надо сказать, так: по  правую  руку  от  хозяина  -  Лух  Медведь.
Дальше, со стороны Кукушонка сидели Духон Полосатый, заморский гость Клайд
Ванвейлен, монах-шакуник Адрамет, дальше - опять  заморский  гость  Сайлас
Бредшо, дальше Ичун Долгоглазый, Шомад Верещатик и Кадхун Черное Лицо.  По
левую руку тоже все сидели местные гости.
     И вот Шомад  Верещатик,  Лухов  побратим,  опять  спрашивает  Марбода
Кречета:
     - А ведь если кузнец в Ламассе  станет  свободным,  то  он  и  воином
станет? И получается, сударь, что ваша дружина  -  уже  и  не  дружина,  а
просто городское ополчение, а вы - так, издольщик при чужом войске.
     Марбод отвечает:
     - Я на удачу короля не жалуюсь.
     -  А  откуда  известно,  что  эта  удача  -  королевская?  -  говорит
Верещатик.  -  Рассказывают,  что  у  короля  теперь  не  только  торговцы
привозные, из храма Шакуника, но и колдуны оттуда же.
     Хозяйский сын, тоже королевский дружинник, сказал, однако:
     - Господин Арфарра, - не колдун, а полководец.
     - А зачем тогда,  -  возразил  ему  Верещатик,  -  он  обещал  королю
восстановить старый бронзовый храм о семидесяти колоннах,  каждая  колонна
которого извещает, кто и  где  дерется?  Как  раз  в  самом  подлом  вкусе
ворожба, чтобы войну заменить соглядатайством.
     Тут внесли третью перемену блюд.
     На пиру был человек по имени Таннах Желтоглазый, хороший  рассказчик.
Шомад Верещатик заметил его и спросил:
     - Сударь, а как же так вышло, что в позапрошлом году  вы  дрались  за
короля, а в этом - за герцога Нахии?
     Таннах ответил:
     - Потому что наши предки так не дрались, как король в это году!
     Тут все стали уговаривать Таннаха рассказать о том, как в  этом  году
воевали, потому что такие вещи каждый любит послушать  много  раз.  Таннах
стал рассказывать:
     - Советники короля собрались и решили, что земли по западному  берегу
Рябьей реки весьма плодородны и населены, и приобрести их - большая выгода
и честь. И вот, когда уже вырос новый урожай, дружины переправились  через
реку и оказались в области племени далянов. У вождя далянов  дочь  замужем
за графом Нахии, по прозвищу Пекари Рубчатое Ухо. Рубчатое Ухо поспешил на
помощь далянам, а королю послал учтивое письмо. В письме было сказано, что
герцогство пожаловано было его роду родом Кречетов,  а  король  -  потомок
вольноотпущенников, и что, стало быть, герцог не может быть  связан  узами
верности с нынешним королем  Варай  Аломом.  Дядя  короля  по  материнской
линии, Най Третий Енот, обрадовался, что, кроме далянов, придется  драться
еще и с герцогом, разорвал письмо и сказал: "Чем больше противников -  тем
больше славы". Но королевский  советник  Арфарра  покачал  головой:  "Надо
поссорить наших врагов и разбить их поодиночке". По совету Арфарры  король
написал герцогу ответное письмо и вымарал в  нем  несколько  строк.  Вождь
далянов узнал о письме и тоже захотел  его  прочесть.  Увидев  зачеркнутые
строки, он спросил: "А это что за исправления?"  Герцог  ответил  на  это:
"Так было". Вождь далянов промолчал, но про себя подумал, что герцог решил
скрыть от него правду о  сношениях  с  королем  и  потому-то  и  зачеркнул
строки. Они поссорились. Пекари Рубчатое Ухо увел свои  войска,  и  король
легко разгромил далянов. Меж тем герцог одумался и понял,  что  король  не
простит ему учтивого письма. Он заперся в своем замке  и  разослал  письма
друзьям. Марбод Кукушонок явился к нему с дружиной на помощь. Дядя короля,
Най Третий Енот, узнав об этом, заявил:  "Чем  больше  противников  -  тем
больше славы. Большая честь -  побить  сразу  и  Пекари,  и  Кречета".  Но
королевский советник Арфарра возразил: "Надо поссорить врагов и разбить их
поодиночке". По совету Арфарры король написал герцогу  письмо,  в  котором
напоминал, что старший сын  герцога,  Ахая  Полый  Рог  -  названный  брат
короля, и звал его к себе на  пир  перед  битвой.  Полый  Рог  обрадовался
случаю познакомиться  с  воинами  молодого  короля.  Король  и  Полый  Рог
веселились всю ночь и под утро легли спать в  одной  палатке.  Перед  сном
Полый Рог заметил: пьяный король сгреб со стола какие-то бумаги и сунул их
себе под подушку. Ночью Полый  Рог  неслышно  встал,  зажег  светильник  и
вытащил бумаги из-под короля. Это было письмо от  Марбода  Кукушонка.  Тот
писал королю, что не хочет сражаться против своего  законного  государя  и
ждет только случая, чтобы перекинуться.
     Сын герцога, вернувшись  в  замок,  обвинил  перед  всеми  Марбода  в
измене. Марбод Кукушонок возмутился и потребовал божьего суда -  поединка.
Противники сразились, Марбод, понятное дело, убил герцогского сына...
     Тут Шомад Верещатик сказал:
     - Мир совсем испортился. Марбод написал изменническое письмо, а божий
суд выиграл.
     Таннах огорчился:
     - Неужели я так плохо рассказываю? В том-то и дело, что никаких писем
Марбод не писал. А письмо написал королевский советник, и подучил  короля,
как сделать так, чтобы оно попало в руки сыну герцога.
     - Все оттого, - сказал старый Досон Ворчун, - что молодых людей  учат
читать и писать. Если бы сын герцога знал лишь то, что подобает рыцарю, то
и никакой беды бы не было.
     Таннах продолжал:
     - Советник сказал королю: "Герцогский сын вызовет  Марбода  на  божий
суд. Марбод суд выиграет, но, конечно, не сможет служить герцогу, ставшему
его кровником. Тогда он придет к вам и предложит свой меч. А вы  ответите:
"Из замка есть подземный ход, и он тебе известен. Проведи по нему  дружину
ночью, и перебей людей герцога". И как Арфарра сказал, так оно и вышло.
     Тут все посмотрели на Марбода Кукушонка, потому что хуже  этого  нет:
убить и предать того, кому служил. Хуже этого бывает,  только  когда  воин
выпьет из колодца, куда ведьмы ночью бросили дохлого кролика.
     Таннах тоже посмотрел и увидел, что тот берет свой плащ  королевского
инспектора и расправляет так, чтобы меч не путался в складках одежды.
     Таннах смутился и молвил:
     - Так оно и вышло, только в одном советник ошибся. Марбод о подземном
ходе отказался говорить, и  сказал,  что  негоже  брать  замок  бесчестным
путем. Король, конечно, встал на его сторону. И что же?  Арфарра  колдовал
три ночи; на четвертую сделался дождь и град, вся земля  бормотала.  Утром
пошли на приступ:  в  замке  нет  ни  одного  живого,  одни  развороченные
покойники, и листья с деревьев облетели...  Горожане  радовались,  а  люди
негодовали, потому что в этом штурме никто не  добыл  себе  ни  имени,  ни
славы, только мухи да стервятники поживились.
     Тут  внесли  четвертую  перемену  блюд.  Таннах  продолжил:  "Герцог,
однако, ушел за подмогой накануне штурма, и поскольку он  проиграл  битву,
очень многие стали на  его  сторону,  испугавшись  короля.  Герцог  разбил
лагерь у Рябьей Реки. Военачальники короля  стали  держать  совет:  каждый
радовался случаю отличиться на  глазах  короля.  Но  королевский  советник
Арфарра сказал: "Лагерь герцога - в речной пойме. Я  запружу  реку,  и  мы
переловим его воинов корзинами, как лещей". "Аломы воюют не  заступами,  а
мечами", - возразил дядя короля, Най Третий Енот. Но король послушался  не
его, а своего чародея. Арфарра дал в руки воинам  лопаты,  и  в  четвертую
ночь лагерь герцога был затоплен.  Арфарра  расставил  засады  в  укромных
местах и горных проходах,  и  благородных  воинов  ловили  корзинами,  как
лещей, и силками, как зайцев,  и  знамена  плавали  в  воде,  как  листья.
Герцога Нахии стащили с коня и привели в королевский шатер. Его  поставили
на колени перед королем, и герцог не знал, куда  девать  от  стыда  глаза,
потому что его платье было в грязи и тине. Най Третий Енот сказал  королю:
"Пощади его, ибо побежденный противник - верный  вассал  и  лучший  друг".
Королевский советник Арфарра возразил: "Следует мириться только с  сильным
врагом, но разбитого врага не оставляют в живых".
     А герцога в это время держали на коленях.  Король  решил  послушаться
дядиного совета и обратился к герцогу:  "Признаешь  ли  ты  себя  вассалом
короля?" - "Признаю", - ответил герцог. Тогда король сам  снял  с  герцога
веревки, посадил за стол и  устроил  большой  пир.  Советник  Арфарра  был
недоволен, и король, заметив это и страшась за судьбу  герцога,  велел  им
пить вино из одной чаши. Вот Арфарра налил  из  серебряного  чайника  вина
себе и герцогу и выпил с ним за дружбу. Но у чайника было двойное  дно,  и
себе Арфарра налил хорошее вино, а герцогу налил  яду,  тот  выпил  у  пал
замертво. Король рыдал от горя всю ночь - его пир был опозорен.
     - Да, - сказал хозяин, -  бывало  и  раньше,  чтобы  гостей  убивали,
спрятав воинов в двойных стенках шатра, но чтобы гостей убивали из чайника
с двойными стенками...
     - А как королевский советник хотел сгубить  Ная  Третьего  Енота  под
Кадумом, знаете? - спросил Росомаха.
     - Сделайте милость, расскажите, - отвечали ему.
     - Король держал совет, - продолжал  Таннах,  -  почему  так  медленно
растет Ламасса? "Потому что, - говорит Арфарра, - окрестные сеньоры  чинят
разбой над торговцами, а городские цеха притесняют  новых  ремесленников".
"Потому что, - возражает Най Третий Енот, - в семи переходах от столицы  -
вольный торговый город Кадум,  и  если  разрушить  город  и  ремесленников
переселить в Ламассу, то и торговли в ней станет больше".  Король  увидел,
что правду говорит Най Третий Енот, да и дружина  требовала  подарков.  Он
велел Арфарре взять Кадум.
     Третий Енот обрадовался, потому что стены Кадума были неприступны,  и
Арфарра провел бы под ними много времени. Но Арфарра сказал:  "Если  брать
город снаружи, на это надо много людей, а если брать город изнутри, - надо
гораздо меньше. Мой план таков: я наряжу часть дружинников  торговцами,  а
часть посажу в бочки, якобы с бузой. Они пройдут  за  городские  стены,  а
ночью перебьют стражу и откроют нам ворота". Тогда Най Третий Енот увидел,
что дело и вправду сулит выгоду, и  попросил  поручить  это  ему.  Арфарра
согласился. Все удивились, но королевский советник сказал,  "Этот  человек
мне все время мешает. Пускай его едет в Кадум.  В  Кадуме  его  дернут  на
базарной площади за бороду, он и зарубит обидчика. От Ная я  избавлюсь,  а
Кадум все равно возьму". Эти слова передали Наю, и он только улыбнулся.
     Арфарра сказал, что торговцы не ездят на боевых конях, и заставил Ная
и его людей пересесть на заморенных кляч.  А  потом  он  велел  ему  снять
боевой кафтан и надеть зеленый, суконный. Памятуя о  словах  Арфарры,  Най
все стерпел.
     Вот подъехал Най с людьми  и  бочками  к  заставе  перед  городом,  и
начальник заставы окликнул его: "Эй, торговец! Это  нечестно,  что  подлый
мужик едет на таком коне!" Най Третий Енот закусил  губу,  но  вспомнил  о
словах Арфарры и подарил начальнику коня.
     Вот проезжает Най через городские ворота, и начальник стражи окликает
его: "Эй, торговец! Ты, видать, немало обжулил народу,  что  собрал  такой
большой караван. А мои дети мерзнут с голоду!"  Най  Третий  Енот  закусил
губу, но вспомнил о словах Арфарры и дал золота простолюдину.
     Вот приехал Най на городскую площадь, а граф Кадума был в это время в
городе и пришел посмотреть на новоприбывший караван.  "Да  ты  как  стоишь
перед графом, мужлан!" - напустился на графа Ная граф Кадума. "Так  стоит,
- сказали в свите, - будто стоит втрое больше своего вергельда".  "А  коли
так, - сказал граф, - так пусть  он  мне  завтра  пошлину  заплатит  втрое
против обычной". "Я тебе  прямо  сейчас  заплачу",  -  ответил  граф  Най,
вытащил из сена меч и зарубил Кадума прямо на площади. Тут  пошла  веселая
торговля: люди Третьего Енота стали  отвешивать  покупателям  по  полфунта
хорошего удара, да отмерять по полвершка дубинного звона, а те платили  им
той же монетой. Горожане  испугались,  лишившись  графа  и  видя  доблесть
нападающих, да и королевское войско было уже у стен. Так Най  Третий  Енот
овладел Кадумом и поднес его королю. А Арфарра сказал, что тот не выполнил
уговора, и потому король не имеет права отдать Наю земли графа Кадума. И с
тех пор Най Третий Енот возненавидел Арфарру, ибо понял, что  тот  посылал
его на верную гибель.
     А отец Адрамет слушал и улыбался. Он тоже хорошо знал,  как  обстояли
дела, хотя и не воевал, потому  что  люди  Даттама  ходили  за  войском  и
скупали всю добычу, и он был среди них.
     - А ведь земли герцога  Нахии  тоже  остались  у  короля,  -  заметил
хозяин.
     - Завоеванная земля принадлежит королю, - возразил его сын.
     - Может, оно и так, - заметил Росомаха, - но только земля принадлежит
королю затем, чтобы он пожаловал ею тем, кто завоевал эту  землю,  а  если
король будет сидеть над своей землей, как ростовщик над кубышкой, так  кто
же будет за него воевать?
     А Таннах Желтоглазый сказал:
     - Земли остались королю, и он отдал их простолюдинам, которые на  них
сидели, а участники похода получили свою долю деньгами.  А  деньги  отдали
своим же бывшим рабам в Ламассе!
     Тут Лух Медведь поглядел на хозяйского сына. А у того, надо  сказать,
на кафтане по червленому бархату шли накладки  вроде  хвоста  ската  -  не
очень искусной работы и серебряные.
     - Да, - сказал Лух. - То ли король не доплатил своим  воинам,  то  ли
они переплатили ремесленникам.
     - Вы меня не так поняли, сударь, -  сказал  Таннах.  -  Я  сказал  не
"заплатили", а "отдали". И не оружейнику, а, скажем, красильщику, чтоб  он
себе на эти деньги завел новую красильню, а потом с красильни отдавал долю
с дохода. Это все Арфарра придумал  и  назвал  "планом  обогащения  народа
посредством ссуд и паев".
     Тут, однако, Кукушонок не выдержал и стал отгибать  у  плаща  роговые
застежки:
     - Мои деньги, - говорит, - все ушли на виры. А что осталось  -  отдам
вашей родне.
     - Я о вас, сударь не говорю, - возразил Таннах. -  Кречеты  -  совсем
другое дело. Кречеты - королевский род, и весь Мертвый город в  Ламассе  -
принадлежит, слава Лахут, роду Кречетов. Не во  всей  Ламассе  королевский
колдун распоряжается.
     Надобно сказать,  что  Таннах  не  знал,  что  старый  Зомин,  ленник
Кречетов, владевший Мертвым городом, три луны как умер.  И  что  по  новым
законам выморочный лен перешел к королю. Если бы он это заранее  знал,  то
ничего бы не произошло. Но когда ему указали на ошибку прилюдно, он взял и
уперся:
     - Что за чепуха! Пусть король пользуется землей,  владеют-то  ей  все
равно Кречеты. Как король, Варай Алом, конечно,  сеньор  Кречетов,  а  как
держатель Мертвого города - он теперь их вассал.
     Тут все обомлели, потому что, действительно, получалось,  что  король
теперь - вассал Кречетов.
     А хозяйский сын заметил:
     - Это по наущению Арфарры король не приносит вассальной клятвы.
     Тут языки у всех развязались, люди стали Арфарру поносить, как могли,
потому что было за что.
     Надо сказать,  что  всю  эту  ругань  чужеземцы  слушали,  прямо-таки
разинув рот... Но мы ее пересказывать не беремся, да  и  невозможно.  Ведь
даже о битве у Рачьей реки можно сложить песню, хотя бы и  хулительную.  А
как сложить песню о том, как  Арфарра-советник  учредил  при  дворе  новые
должности, насажал туда простолюдинов, а старых титулов хоть и не отменил,
но превратил в пустое место?
     Шардаш Кривой Сучок даже так разошелся, что заявил:
     - В конце концов, Кречеты не виноваты, что крестьяне молятся  ржаному
корольку, - однако понял, что сказал совсем не  то,  сконфузился  и  сунул
палец в рот.
     И вот, когда  все  наругались  и  перепились,  встал  Шодом  Опоссум,
хозяин, и сказал:
     - Я так думаю, что если король хочет иметь верных воинов, по  обычаю,
то и сам должен обычаи соблюдать. И уж если мы все тут  собрались,  и  те,
кто будет на Весеннем Совете, и те, кто не будет,  -  нам  надо  составить
грамоту, и сказать в  этой  грамоте:  если  король  не  принесет  Кречетам
вассальной клятвы - то и мы ему ничем не обязаны.
     И если король принесет вассальную клятву - это значит, что он уважает
обычаи королевства и свободу сеньоров, а если  нет  -  то  тогда  сеньорам
придется самим защищать свою свободу,  и,  клянусь  божьим  зобом,  мы  ее
защитим, ибо свобода - эта такая штука, которая  слаще,  чем  перепелка  в
шафранном соусе и девственница в брачную ночь!
     Все был