у уверена, что ни о чем другом, как о музыке,  вы  гово-
рить с ним не станете.
   - Синьора, кажется, чрезвычайно осторожна, - снова заговорил барон, -
а между тем, по-видимому, она была очень дружна в Вене с молодым бароном
фон Тренком.
   - Я, сударь, почти не знаю его, - ответила Консуэло с отлично  разыг-
ранным равнодушием.
   - Но если благодаря какой-нибудь непредвиденной случайности  сам  ко-
роль спросил бы вас о том, что думаете вы о  предательстве  этого  Трен-
ка?.. - пытливо глядя на нее, спросил барон.
   - Я бы ответила ему, господин барон, что не  верю  ни  в  чье  преда-
тельство, ибо вообще не могу понять, как можно предавать,  -  промолвила
Консуэло, спокойно и скромно парируя его инквизиторский взгляд.
   - Вот прекрасные слова, синьора! И в них проявилась прекрасная  душа!
- вырвалось у барона, чье лицо сразу прояснилось.
   Тут он... говорил о другом и очаровал собеседников изяществом и силою
своего ума. В течение всего ужина, когда он обращался к Консуэло, лицо у
него становилось добрым, доверчивым, чего она не замечала раньше.


   CII

   Когда кончали десерт, призрак, закутанный во все белое,  с  опущенным
на лицо покрывалом, явился гостям и произнес: "Следуйте за мной". Консу-
эло, вынужденная при репетировании этой новой сцены  еще  раз  исполнить
роль маркграфини, встала первая и в сопровождении прочих  гостей  подня-
лась по большой лестнице замка. Призрак, шедший впереди,  открыл  вверху
лестницы большую дверь, и все очутились в темной  старинной  галерее,  в
конце которой мерцал слабый свет. Пришлось идти по этой галерее под зву-
ки медленной торжественной и  таинственной  музыки,  исполняемой  словно
обитателями незримого мира.
   - Господин граф, ей-богу, ни в чем нам не  отказывает!  -  воскликнул
Порпора восторженным тоном, в котором сквозила ирония. - Мы слышали  се-
годня музыку турецкую, флотскую, музыку дикарей, китайскую,  лилипутскую
и вообще всякого рода диковинную музыку, но эта так превзошла их, что ее
действительно можно назвать музыкой с того света!
   - И вы еще не все слышали! - воскликнул граф, в восторге  от  компли-
мента.
   - От вашего сиятельства всего можно ожидать -  сказал  барон  так  же
иронически, как и профессор. - Но после этого,  по  правде  сказать,  не
знаю, что же еще вы можете нам показать.
   В конце галереи призрак ударил по инструменту, напоминавшему  восточ-
ный там-там, послышался какой-то заунывный звук, после чего  приподнялся
большой занавес и открылся вид на зрительный зал, разукрашенный и  иллю-
минированный так, как ему надлежало быть на следующий день. Не стану его
описывать, хотя тут и было бы уместно сказать:
   "Сколько фестонов, сколько висюлек!"
   Занавес поднялся. Сцена изображала ни более, ни менее как Олимп.  Бо-
гини оспаривали одна у другой сердце Париса, и  состязание  между  тремя
главными из них составляло  все  содержание  пьесы.  Она  была  написана
по-итальянски, что заставило Порпору шепотом сказать Консуэло:
   - Язык дикарей, китайский, лилипутский - ничто не  сравнится  с  этой
галиматьей.
   И стихи и музыка были сфабрикованы графом. Актеры  и  актрисы  стоили
своих ролей. После получаса метафорических изречений и  поз,  выражающих
сожаление по поводу отсутствия богини, самой очаровательной и самой  мо-
гущественной из всех, но не удостоившей  принять  участие  в  состязании
красоты, Парис наконец решается отдать первенство Венере, а та, взяв яб-
локо и спустившись по ступенькам со сцены, кладет его у ног маркграфини,
признавая себя недостойной обладать им и принося извинения  в  том,  что
осмелилась в присутствии ее сиятельства даже домогаться  победы.  Венеру
должна была изображать Консуэло, а так как это была  главная  роль  и  в
конце надо было спеть очень эффектную каватину, то граф Годиц,  не  имея
возможности поручить ее на репетиции какой-либо из своих  корифеек,  ре-
шился сам провести ее - отчасти, чтобы не провалить репетиции, а  отчас-
ти, чтобы Консуэло вникла в дух, тонкость и красоту роли. Он был до того
комичен, изображая всерьез Венеру, и так  напыщенно  распевал  пошлости,
понадерганные из дрянных модных опер и, по его мнению, переделанные им в
партитуру, что никто не мог удержаться от смеха. Но он был слишком  зах-
вачен муштровкой своей труппы, слишком воодушевлен восхитительной  выра-
зительностью своей игры, чтобы заметить веселое  настроение  слушателей.
Ему неистово аплодировали, а Порпора, дирижировавший оркестром,  затыкая
себе втихомолку время от времени уши, объявил, что все чудесно - и  либ-
ретто, и партитура, и голоса, и музыканты, а превыше  всего  -  временно
исполнявший роль Венеры.
   Решили, что Консуэло в тот же вечер и на  следующее  утро  просмотрит
вместе с учителем этот шедевр. Он был не длинен и не труден  для  изуче-
ния, и оба были уверены, что на следующий вечер окажутся на той же высо-
те, что пьеса и труппа. Затем прошли в бальный зал, который не  был  еще
готов, так как танцы назначены были только  через  день,  а  празднества
должны были продолжаться целых два дня и состоять из  непрерывного  ряда
разнообразных увеселений.
   Пробило десять часов вечера. Стояла ясная погода, ярко светила  луна.
Прусские офицеры настаивали на том, чтобы в ту же ночь перебраться через
границу, ссылаясь на высочайший приказ, не позволявший им ночевать в чу-
жой стране. И графу пришлось уступить; отдав приказание седлать лошадей,
он увел своих гостей распить прощальный кубок - то есть  выпить  кофе  и
отведать прекрасных настоек в изящном будуаре, куда  Консуэло  не  сочла
удобным с ними идти. Она простилась со  всеми  и,  тихонько  посоветовав
Порпоре быть осторожнее, чем за ужином, направилась в свою комнату,  на-
ходившуюся в другой части замка.
   Но вскоре она заблудилась в закоулках этого большого лабиринта и очу-
тилась в какой-то молельне, где сквозной ветер задул ее свечу. Боясь еще
больше запутаться и провалиться в какую-нибудь западню  с  "сюрпризами",
которыми изобиловал замок, она решила ощупью идти назад, пока  не  добе-
рется до освещенной части здания. В суматохе, вызванной  приготовлениями
к такой массе бессмысленных затей, в этом богатейшем доме очень мало за-
ботились о необходимом удобстве. Здесь были дикари, призраки,  небожите-
ли, пустынники, нимфы, боги веселья и игр, но ни одного  слуги,  который
подал бы свечу, ни единого здравомыслящего существа,  к  которому  можно
было бы обратиться за справкой.
   Вдруг ей послышалось, что кто-то осторожно пробирается в темноте, как
бы желая проскользнуть незамеченным. Это показалось ей подозрительным, и
она не решилась ни окликнуть идущего, ни назвать себя,  тем  более  что,
судя по тяжелым шагам и дыханию, это был мужчина. Она подвигалась дальше
вдоль стены, несколько встревоженная, как вдруг услышала недалеко от се-
бя звук отворяемой двери, и лунный свет, проникнув в  галерею,  упал  на
высокую фигуру и блестящий костюм Карла. Она сейчас же окликнула его.
   - Это вы, синьора? - проговорил он изменившимся  голосом.  -  Вот  уж
сколько часов я ищу случая поговорить с вами минутку, да  теперь,  пожа-
луй, что и опоздал!
   - Что тебе надо сказать мне, милый Карл, и почему ты так взволнован?
   - Выйдите из коридора, синьора, я поговорю с вами в совершенно  уеди-
ненном месте, где, надеюсь, никто нас не услышит.
   Консуэло пошла вслед за Карлом и очутилась на открытой террасе, кото-
рая венчала башенку, прилепившуюся к стене замка.
   - Синьора, - с опаской поглядывая по  сторонам,  заговорил  дезертир,
впервые приехавший утром в Росвальд и не лучше Консуэло знавший  местных
людей, - вы ничего не говорили сегодня такого, что могло бы  навлечь  на
вас неудовольствие прусского короля и пробудить в нем недоверие и в  чем
вам пришлось бы в Берлине раскаиваться, если бы король  узнал  обо  всем
досконально?
   - Нет, Карл, ничего такого я не говорила. Я знаю, что всякий незнако-
мый пруссак - опасный собеседник, и потому взвешивала каждое свое слово.
   - Ах! Как порадовали вы меня  этим  ответом,  -  я  так  беспокоился!
Два-три раза я подходил к вам на корабле, когда вы катались по озеру,  -
я разыгрывал роль одного из пиратов, которые делали вид, будто  идут  на
абордаж, - но вы меня не узнали, я ведь был переряжен. Сколько ни  смот-
рел я на вас, сколько ни делал знаков, вы ни на что не  обращали  внима-
ния, и мне не удалось перемолвиться с вами хотя бы единым  словом.  Этот
офицер был постоянно возле вас. Все время, пока вы плавали по озеру,  он
ни на шаг от вас не отходил. Он словно догадывался, что вы  служите  для
него как бы щитом, и прятался за вас на тот случай, если бы  какаянибудь
шальная пуля таилась в одном из наших безвредных ружей.
   - Что ты хочешь этим сказать, Карл? Не понимаю! Кто  этот  офицер?  Я
его не знаю.
   - Мне незачем говорить вам: скоро вы сами узнаете, раз едете  в  Бер-
лин.
   - Но почему же теперь делать из этого тайну?
   - Да потому, что это ужасная тайна, и мне нужно еще в течение часа не
выдавать ее.
   - У тебя какой-то особенно взволнованный вид, Карл. Что с тобой  про-
исходит?
   - О! Нечто огромное! У меня в сердце ад!
   - Ад? Можно подумать, что у тебя на уме какие-то злые намерения?
   - Быть может!
   - В таком случае я хочу, чтобы ты откровенно признался мне  во  всем,
Карл. Ты не имеешь права скрывать что-либо от меня! Ты ведь  обещал  мне
быть беззаветно преданным и покорным.
   - Эх, синьора! Что вы сказали! Да, правда, я обязан  вам  больше  чем
жизнью, ибо вы сделали все, чтобы сохранить мою жену и дочку, но они бы-
ли обречены, они погибли... И нужно отомстить за их смерть!
   - Карл! Именем твоей жены и ребенка, которые молятся за тебя на небе-
сах, приказываю тебе говорить. Ты задумал какое-то безумное дело. Ты хо-
чешь отомстить? Ты вне себя при виде этих пруссаков.
   - Вид их доводит меня до безумия, приводит в ярость... Но нет! Я спо-
коен! Я истый праведник! Видите ли, синьора, бог, а не ад  толкает  меня
на это! Ну, близок час! Прощайте, синьора! Быть может, мы никогда больше
не увидимся, так прошу вас, раз вы едете через Прагу, закажите обедню по
мне в часовне святого Иоанна Непомука, одного из самых великих  покрови-
телей Чехии.
   - Карл, вы скажете, вы признаетесь мне в преступных замыслах, которые
терзают вас, или я никогда не буду за вас молиться и, наоборот,  призову
на вас проклятье вашей жены и дочери - этих ангелов,  которые  теперь  в
лоне милосердного Иисуса Христа. Как вы можете надеяться получить проще-
ние на небе, если сами не прощаете на земле? У вас под  плащом  карабин,
Карл, и вы здесь подкарауливаете этих пруссаков...
   - Нет, не здесь, - проговорил, дрожа и уже немного колеблясь. Карл. -
Я не хочу проливать кровь ни в доме моего хозяина, ни на  ваших  глазах,
добрая моя святая праведница, но там... Понимаете, среди гор, в  лощине,
есть дорога, которую я хорошо изучил, так как был там, когда они  проез-
жали по ней сюда нынче утром... Но я оказался в лощине случайно, при мне
не было оружия, да и его я не сразу узнал. Но сейчас он снова проедет по
этой дороге, там буду и я. Мигом проберусь туда парком  и  опережу  его,
хотя у него и добрый конь... И вы изволили верно сказать, синьора, - ка-
рабин при мне, мой славный карабин, и в нем славная пуля для его сердца!
Карабин заряжен, - ведь я не шутил, когда выслеживал его, переодетый пи-
ратом. Случай казался мне довольно удачным, и я раз десять нацеливался в
него, но вы были там, все время там, и я не выстрелил. А вот сейчас  вас
не будет, и он не сможет прятаться за вашей спиной, как трус... Ведь  он
трус! Я-то хорошо его знаю! Я видел, как однажды во время битвы он  поб-
леднел и увильнул от сражения, яростно требуя, однако, от нас, чтобы  мы
шли против своих земляков, против своих чешских братьев! О! Какой  ужас!
Ведь я чех по крови, по сердцу, а такое не прощается! И хотя я и  бедный
чешский крестьянин, выучившийся в своих лесах только владеть топором, но
он сделал из меня прусского солдата, и благодаря  его  капралам  я  умею
метко целиться из ружья!
   - Карл! Карл! Замолчите! Вы бредите. Вы не знаете этого  человека,  я
уверена в этом. Его зовут барон фон Кройц. Бьюсь об заклад,  что  вы  не
знаете его имени и принимаете за другого. Он не вербовщик  и  не  сделал
вам ничего худого.
   - Это не барон фон Кройц, нет,  синьора,  и  я  прекрасно  его  знаю.
Больше сотни раз видел я его на парадах, - это великий вербовщик,  вели-
кий учитель тех, кто похищает людей, и разрушитель семейных очагов,  ве-
ликий бич Чехии, мой личный враг!.. Он враг нашей церкви, нашей  религии
и всех наших святых! Он осквернил своими нечестивыми  насмешками  статую
святого Иоанна Непомука на Пражском мосту! Он выкрал из пражского дворца
барабан, сделанный из кожи Яна Жижки, великого воителя своего времени, -
барабан этот служил предостережением от врага, он являлся оплотом страны
и ее честью. О нет! Я не ошибаюсь, я хорошо знаю этого человека! К  тому
же святой Венцеслав только что явился мне в часовне, когда я там  молил-
ся. Видел я его, как вижу вас, синьора, и он сказал мне: "Это он, порази
его в сердце". Я поклялся в этом святой деве на могиле своей жены,  и  я
должен сдержать клятву... А! Смотрите,  синьора,  ему  подают  лошадь  к
крыльцу. Этого-то я и ждал! Иду... Молитесь за меня, ибо рано или поздно
я поплачусь за свой поступок головой; но это не беда, только бы бог  по-
миловал мою душу.
   - Карл! - воскликнула Консуэло, чувствуя в себе прилив какой-то  нео-
быкновенной силы. - Я считала тебя человеком великодушным, добрым и  бо-
гобоязненным, а теперь вижу, что ты безбожник, изверг и подлец!  Кто  бы
ни был человек, которого ты собираешься убить, я запрещаю тебе  идти  за
ним и причинить ему какое бы ни было зло. Дьявол принял облик святого  с
целью помутить твой разум, и господь, в наказание за  принесенную  тобой
святотатственную клятву на могиле твоей  жены,  допустил,  чтобы  дьявол
опутал тебя своими сетями. Ты подлый, неблагодарный человек! Вот  что  я
скажу тебе: ты не думаешь о том, что твой хозяин, граф Годиц,  осыпавший
тебя благодеяниями, такой честный, такой добрый, такой ласковый к  тебе,
будет обвинен  за  твое  преступление  и  поплатится  за  него  головой.
Спрячься в какой-нибудь подвал, ибо ты недостоин смотреть на свет божий,
Карл. Наложи на себя эпитимию за то, что у тебя могла  явиться  подобная
мысль! Знаешь, я вижу в эту минуту подле тебя твою жену.  Она  плачет  и
старается удержать твоего ангела-хранителя, готового уступить тебя  духу
зла...
   - Жена! Жена! - закричал растерявшийся, побежденный Карл. - Я не вижу
ее! Жена! Если ты здесь, скажи мне слово, сделай так, чтобы  еще  раз  я
мог увидеть тебя, а там - умереть!..
   - Видеть ее ты не можешь: в сердце твоем - преступление, в  глазах  -
ночь. Стань на колени, Карл! Ты можешь еще искупить свой грех!  Дай  мне
ружье, оскверняющее твои руки, и молись!
   С этими словами Консуэло взяла карабин, отданный ей без всякого  соп-
ротивления, и поспешила убрать его подальше от Карла, пока тот в  слезах
опускался на колени. Потом она ушла с террасы, чтобы поскорее  запрятать
куда-нибудь оружие. Она чувствовала  себя  совсем  разбитой:  ей  стоило
больших усилий овладеть воображением этого фанатика, вызвав в нем  приз-
раки, имевшие над ним такую власть. Каждая минута была  дорога;  тут  уж
было не до внушения ему более гуманной и просвещенной философии. Она го-
ворила все, что приходило ей в голову, быть может воодушевленная чем-то,
вызывавшим симпатию к исступленному состоянию несчастного человека,  ко-
торого она хотела во что бы то ни стало спасти  от  безумного  поступка.
Притворно браня Карла, она в то же время жалела его за возбуждение,  ко-
торое он не в силах был побороть.
   Консуэло торопилась спрятать злополучный карабин  и  сейчас  же  вер-
нуться к Карлу, чтобы удержать его на террасе, пока пруссаки не  отъедут
подальше. Отворяя маленькую дверь, ведущую  с  террасы  в  коридор,  она
вдруг очутилась лицом к лицу с бароном фон Кройцем. Он приходил  в  свою
комнату за плащом и пистолетами. Консуэло успела только поставить  кара-
бин позади себя в угол, образуемый дверью, и броситься в коридор, закрыв
за собою дверь, отделявшую ее от Карла. Она испугалась, как бы вид врага
снова не привел беднягу в ярость.
   Стремительность движений и волнение, заставившее  ее  прислониться  к
двери, точно из боязни потерять сознание,  не  ускользнули  от  проница-
тельных глаз фон Кройца. Держа свечу и улыбаясь,  он  остановился  перед
Консуэло. Лицо барона было совершенно спокойно, однако Консуэло  показа-
лось, что рука его дрожит, вызывая довольно сильное колебание свечи. По-
зади него стоял смертельно бледный поручик с обнаженной шпагой  в  руке.
Все это, а также и то, что окно комнаты, куда барон приходил  за  своими
вещами, выходило, как она впоследствии убедилась,  на  террасу  башенки,
позволило Консуэло предположить, что от обоих пруссаков  не  ускользнуло
ни одно слово из ее разговора с Карлом.
   Барон поклонился ей чрезвычайно любезно, с необычайным  спокойствием,
в то время как она, в ужасе от своего положения,  позабыла  ответить  на
его поклон и даже лишилась дара речи; Кройц взглянул  на  нее  скорее  с
участием, чем с удивлением.
   - Дитя мое, - ласково сказал он, взяв ее за руку, -  успокойтесь!  Вы
очень взволнованы. Мы, очевидно, напугали вас своим внезапным появлением
у двери в тот момент, когда вы открыли ее. Но знайте, что мы ваши покор-
ные слуги и друзья. Надеюсь, мы с вами увидимся еще в  Берлине  и,  быть
может, сможем быть вам в чемлибо полезны.
   Барон потянул было немного к себе руку Консуэло, как бы желая в  пер-
вый момент поднести ее к губам, но ограничился тем, что слегка пожал ее.
Он еще раз раскланялся и удалился в сопровождении младшего офицера,  ко-
торый, казалось, даже не видел Консуэло, до того он был растерян  и  вне
себя. Его состояние подтвердило уверенность молодой девушки, что поручик
знал об опасности, только что угрожавшей его начальнику.
   Но кем же мог быть человек, ответственность за чью жизнь таким тяжким
бременем ложилась на другого, и кого Карл стремился убить, видя  в  этом
высшую справедливую месть? Консуэло вернулась на террасу, чтобы, продол-
жая наблюдать за Карлом, выпытать его тайну. Но она застала его в  обмо-
рочном состоянии и, не в силах поднять такого колосса,  спустилась  поз-
вать на помощь слуг.
   - Ну, это ничего! - сказали они, направляясь к указанному ею месту. -
Видно, он малость хватил сегодня вечером медовой шипучки; сейчас мы сне-
сем его на кровать.
   Консуэло хотела было пойти наверх вместе с ними: она боялась, как  бы
Карл, очнувшись, не выдал себя; но ей помешал  граф  Годиц,  проходивший
мимо. Он взял ее под руку, обрадовавшись тому,  что  она  еще  не  легла
спать и он может показать ей новое зрелище.  Пришлось  идти  за  ним  на
крыльцо, и тут она увидела над одним из пригорков парка, в той  стороне,
куда указывал Карл, как на цель своих  устремлений,  большую  светящуюся
арку, словно парившую в воздухе, на которой смутно вырисовывались  буквы
из цветного стекла.
   - Какая прекрасная иллюминация! - рассеянно промолвила она.
   - Это тонкая  любезность,  скромный  почтительный  прощальный  привет
только что покинувшему нас гостю, - пояснил Годиц. - Он  через  четверть
часа будет у подножия холма, в лощине, которую нам отсюда  не  видно,  и
там, как по волшебству, над его головой засветится триумфальная арка.
   - Господин граф! - воскликнула Консуэло, выйдя из своей задумчивости.
- Кто это лицо, только что уехавшее отсюда?
   - Вы узнаете позднее, дитя мое.
   - Если я не должна спрашивать, умолкаю, господин граф. Однако у  меня
есть кое-какие подозрения, что на самом деле это не барон фон Кройц.
   - Я ни на минуту не был введен в заблуждение, - заметил Годиц, немно-
го прихвастнув при этом. - Тем не менее я отнесся с благоговейным уваже-
нием к его