, святая любовь, с мыслью о которой я безмятежно  засыпа-
ла, осененная крылами матери, распростертыми в вышине небес. Это увлече-
ние - столь же бурное и низкое, как и тот, кто возбудил его  во  мне.  В
душе моей не осталось уже ничего великого,  правдивого.  С  сегодняшнего
утра я лгу самой себе так же, как лгу  другим.  Как  же  мне  теперь  не
лгать? Здесь или вдалеке - Андзолето всегда будет предо мной. Одна мысль
о завтрашней разлуке мучительна для меня, и в объятиях  другого  я  буду
грезить только о нем. Что же делать, как быть?"
   А время шло - и страшно быстро и страшно медленно.
   "Мы встретимся, - говорила она себе, - я  скажу  ему,  что  ненавижу,
презираю его, что не хочу больше его видеть. Но нет, я опять лгу: я  ни-
чего не скажу, а если у меня хватит духу сказать, то я сейчас  же  отка-
жусь от своих слов. Я даже не уверена, что сохраню целомудрие, -  Андзо-
лето уже не верит в него и может отнестись ко мне непочтительно. Да и  я
сама больше не верю в себя, не верю ни во что, я способна  отдаться  ему
под влиянием страха, но не по слабости. О! Лучше умереть, чем потерять к
себе уважение, когда хитрость и распутство восторжествуют над стремлени-
ем к святости, над благородными намерениями, вложенными в меня богом!"
   Она подошла к окну, и ей пришла в голову мысль броситься вниз,  чтобы
смерть избавила ее от бесчестья, которое словно уже коснулось ее. Борясь
с этим мрачным искушением, она искала путей к спасению. В сущности в них
недостатка не было, но ей казалось, что все они влекут за  собой  другие
опасности. Прежде всего она заперла на задвижку  дверь,  в  которую  мог
войти Андзолето. Но она лишь наполовину знала этого холодного эгоиста и,
имея доказательства его физической храбрости, не подозревала, что он со-
вершенно лишен мужества морального, когда человек готов идти  на  смерть
ради удовлетворения своей страсти. Она думала, что он дерзнет  прийти  к
ней, будет добиваться объяснения, может даже поднять шум,  а  между  тем
достаточно было малейшего шороха, чтобы привлечь  внимание  Альберта.  В
стене смежной комнаты, как почти во всех помещениях замка, была потайная
лестница, которая вела в нижний этаж и выходила у самых покоев  канонис-
сы. Это было единственное убежище, где девушка могла укрыться от безрас-
судной дерзости Андзолето. Если бы она решилась на этот шаг, ей пришлось
бы во всем покаяться и даже сделать это заранее, дабы не подать повода к
скандалу, который от испуга легко могла  раздуть  добрейшая  Венцеслава.
Оставался еще сад, но, появись там Андзолето, - а он,  по-видимому,  уже
хорошо изучил весь замок, - это значило бы прямо идти на гибель.
   Обдумывая все это, Консуэло увидела из своего  окна,  выходившего  на
задний двор, свет у конюшен; разглядела она там и человека: не будя дру-
гих слуг, он, казалось, готовился к отъезду. По одежде она узнала в  нем
проводника Андзолето, седлавшего по его приказанию  коней.  Увидела  она
также свет у сторожа подъемного моста и не без основания  подумала,  что
тот был предупрежден проводником об отъезде, хотя точное  время  еще  не
было назначено. Пока Консуэло наблюдала за происходившим у конюшни,  пе-
ребирая в уме тысячи предположений и проектов, ей пришел в голову стран-
ный и очень смелый план. Благодаря ему исчезала необходимость принять то
или другое крайнее решение, что так ужасало ее, и в то  же  время  в  ее
жизни открывались новые перспективы, - вот почему план этот показался ей
настоящим вдохновением свыше. Ей некогда было останавливаться ни на спо-
собах осуществления этого плана, ни на его последствиях. Казалось,  само
провидение позаботилось о том, чтобы она могла претворить его в жизнь, а
последствий она надеялась избежать. И Консуэло принялась за  нижеследую-
щее письмо, страшно спеша, что легко можно себе представить, ибо на  ча-
сах замка уже пробило одиннадцать:
   "Альберт! Я принуждена уехать. Люблю Вас всей душой. Вы  это  знаете,
но во мне живут противоречивые, мятежные чувства, я терзаюсь и не в сос-
тоянии объяснить это ни Вам, ни себе самой. Будь Вы со мной в эту  мину-
ту, я сказала бы, что вверяю себя Вам, предоставляю Вам заботиться о мо-
ем будущем, согласна быть Вашей женой, быть может, даже сказала бы  Вам,
что хочу этого. Однако я обманула бы Вас или дала бы безрассудный  обет,
так как сердце мое недостаточно еще очистилось от прежней  любви,  чтобы
без страха принадлежать сейчас Вам и без угрызений совести заслужить Ва-
шу любовь. Я отправляюсь в Вену, чтобы встретиться с Порпорой  или  дож-
даться его, - судя по письму, которое он прислал Вашему батюшке, он  уже
должен находиться там или приедет туда через несколько дней. Клянусь,  я
еду к нему, чтобы забыть ненавистное прошлое и жить надеждой на будущее,
в котором Вы являетесь для меня опорой опор. Не ищите меня,  я  запрещаю
Вам следовать за мной во имя этого будущего; Ваше нетерпение может  лишь
повредить, а быть может, - и разрушить все. Ждите меня  и  будьте  верны
клятве, которую Вы мне дали, - не ходить без меня... Вы понимаете, о чем
я говорю! Надейтесь на меня, - я приказываю, так  как  ухожу  со  святой
уверенностью вернуться очень скоро или призвать Вас  к  себе.  Сейчас  я
словно в страшном сне, и мне кажется, что, оставшись наедине с собой,  я
проснусь достойной Вас. Не хочу, чтобы брат следовал за мной, - я обману
его, направив по ложному пути. Во имя всего самого для Вас  дорогого  не
мешайте ни в чем моему замыслу и верьте в мою искренность. Тогда я  уви-
жу, действительно ли Вы любите меня и могу ли я, не краснея, противопос-
тавить Вашему богатству свою бедность, Вашему  титулу  -  свое  скромное
происхождение, Вашей учености - свое  невежество.  Прощайте!..  Нет,  до
свиданья, Альберт! Чтобы доказать Вам, что я уезжаю не навсегда, поручаю
Вам склонить Вашу уважаемую, дорогую тетушку благосклонно посмотреть  на
наш брак и сохранить доброе отношение ко мне Вашего отца, лучшего и дос-
тойнейшего из людей. Откровенно расскажите ему обо всем. Из  Вены  напи-
шу".
   Надежда, что подобным письмом можно  убедить  и  успокоить  человека,
настолько влюбленного, как Альберт, была, конечно, очень  смела,  но  не
безрассудна. Консуэло чувствовала, пока писала это  письмо,  как  к  ней
возвращаются и сила воли и прямодушие. Она действительно готова была вы-
полнить все, что обещала. Она верила в глубокую проницательность,  почти
ясновидение Альберта, знала, что его не обманешь, была убеждена, что  он
ей поверит и, оставаясь верным себе, беспрекословно  послушается  ее.  В
эту минуту она смотрела и на Альберта и на все происходящее его глазами.
   Сложив письмо, но не запечатав его, она накинула дорожный плащ,  пок-
рыла голову очень густым черным вуалем, надела прочную обувь,  захватила
имевшуюся у нее небольшую сумму денег, немного белья и  на  цыпочках,  с
невероятными предосторожностями спустилась по лестнице  в  нижний  этаж;
там она пробралась в покои графа Христиана, а затем -  в  его  молельню,
куда он неизменно входил ровно в шесть утра. Она положила письмо на  по-
душку, на которую граф обычно клал свой молитвенник,  прежде  чем  опус-
титься на колени; потом, сойдя во двор, никого не разбудив,  направилась
прямо к конюшням.
   Проводник, чувствовавший себя не особенно  спокойно  глухой  ночью  в
большом замке, где все спало мертвым сном, в первую минуту  перепугался,
увидев черную женщину, приближавшуюся к нему, словно привидение. Он  за-
бился в дальний угол конюшни, не смея ни крикнуть, ни задать ей вопроса.
Этого-то и надо было Консуэло. Как только она сообразила, что  ее  никто
не может ни увидеть, ни услышать (ей  было  известно,  что  окна  комнат
Альберта и Андзолето не выходят на этот двор), она сказала проводнику:
   - Я сестра молодого человека, которого ты привез сюда нынче утром. Он
похищает меня. Это только что решено между нами. Скорей замени седло  на
его лошади дамским, - их здесь несколько, - и следуй за мной  до  Тусты,
не проронив ни слова, не сделав ни единого шага, который мог  бы  выдать
прислуге замка мое бегство. Плату получишь вдвойне. Ты удивлен? Ну,  жи-
во! Как только доберемся до города, ты должен будешь тотчас же  на  этих
лошадях вернуться сюда за братом.
   Проводник покачал головой.
   - Тебе будет заплачено втрое.
   Проводник кивком головы выразил согласие.
   - И ты карьером привезешь его в Тусту, где я буду ждать вас.
   Проводник опять покачал головой.
   - Тебе дадут за вторую поездку в четыре раза больше, чем за первую.
   Проводник повиновался. В один миг  лошадь,  на  которой  должна  была
ехать Консуэло, была переседлана.
   - Это не все, - проговорила Консуэло, вспрыгнув на лошадь,  когда  та
еще не была окончательно взнуздана, - дай мне твою шляпу и накинь поверх
моего свой плащ. На один миг.
   - Понимаю, - сказал проводник, - надо надуть сторожа - нетрудное  де-
ло! О, я не впервые похищаю знатных девиц! Надеюсь, ваш возлюбленный хо-
рошо заплатит, хоть вы и сестра ему, - усмехаясь, добавил он.
   - Прежде всего я сама хорошо заплачу тебе. Ну, помалкивай! Готов?
   - Уже в седле.
   - Поезжай вперед и вели спустить мост.
   Они проехали по мосту шагом, сделали крюк, чтобы миновать стены  зам-
ка, и через четверть часа были уже на большой дороге, усыпанной  песком.
Консуэло до того ни разу в жизни не ездила верхом. К счастью, ее лошадь,
хотя и сильная, была смирного нрава. Проводник подбадривал ее, прищелки-
вая языком, и она, идя ровным, сдержанным галопом по лесу и  кустарнику,
доставила амазонку к месту назначения через два часа.
   При въезде в город Консуэло остановила лошадь и спрыгнула на землю.
   - Я не хочу, чтобы меня здесь видели, - сказала она проводнику, давая
ему условленную плату за себя и за Андзолето. - По городу я  пойду  пеш-
ком, достану здесь у знакомых экипаж и поеду по дороге в Прагу. Я  поеду
быстро, чтобы до рассвета как можно дальше отъехать от  мест,  где  меня
знают в лицо. Утром я сделаю остановку и буду ждать брата.
   - А где?
   - Не знаю еще. Скажи ему, что на одной  из  почтовых  станций.  Пусть
только не расспрашивает, раньше чем не отъедет на  десять  миль  отсюда.
Тогда пусть справляется о госпоже Вольф - это первое пришедшее мне в го-
лову имя. Только ты не забудь его. Скажи, в Прагу ведет только одна  до-
рога?
   - Одна до...
   - Отлично! Остановись в предместье и дай передохнуть лошадям.  Поста-
райся, чтобы не заметили дамского седла, набрось на него плащ. Не  отве-
чай ни на какие вопросы и поскорее пускайся в обратный путь. Постой, еще
одно слово: передай брату, пусть он не колеблется,  не  задерживается  и
уезжает так, чтобы его никто не видел. В замке ему грозит смерть.
   - Господь с вами, красотка, - ответил проводник,  успевший  уже  убе-
диться в том, что ему хорошо заплачено. - Да если б даже мои бедные  ло-
шадки околели, я и то был бы рад услужить вам.
   "Досадно, однако, - подумал он, когда девушка исчезла  в  темноте,  -
мне не удалось увидеть и кончика ее носа. Хотелось бы  знать,  настолько
ли она красива, чтобы стоило ее похищать. Сначала-то она  напугала  меня
своим черным покрывалом и решительной походкой, - ну, да чего только  не
наговорили мне там, в людской, я уж не знал, что и думать. До чего  суе-
верны и темны эти люди со своими привидениями да со своим черным челове-
ком у дуба Шрекенштейна! Эх! Мне больше сотни раз  приходилось  там  бы-
вать, и никогда я его не видел. Правда,  проезжая  у  подножья  горы,  я
всегда старался опустить голову и смотреть в сторону оврага".
   За этими бесхитростными рассуждениями проводник накормил овсом  лоша-
дей, а сам, чтобы разогнать сон, хорошенько подкрепился в соседнем трак-
тире пинтой медовой шипучки и отправился обратно в Ризенбург  отнюдь  не
спеша, как надеялась и предусматривала  Консуэло,  наказывая  ему  торо-
питься. Все больше удаляясь от нее, добрый малый терялся, в догадках от-
носительно романтического приключения, в котором  был  посредником.  Ма-
ло-помалу, благодаря ночному мраку, а пожалуй, и парам крепкого напитка,
приключение это стало рисоваться ему в еще более чудесном виде.  "А  за-
бавно, - думалось ему, - если б эта черная женщина оказалась мужчиной, а
мужчина - привидением замка, мрачным призраком Шрекенштейна! Говорят же,
что он злобно подшучивает над ночными  путниками,  а  старик  Ганс  даже
клялся мне раз десять, будто видел его в конюшне,  когда  задавал  перед
рассветом корм лошадям старого барона Фридриха. Черт побери! Не очень-то
оно приятно! Встретиться да побыть с такими тварями всегда к беде!  Если
мой бедный Серко возил на себе этой ночью сатану, ему, наверное, несдоб-
ровать. Сдается мне, что из его ноздрей уже пышет пламя. Как бы  он  еще
не закусил удила! Ей-ей! Любопытно  будет,  добравшись  до  замка,  убе-
диться, что в моем кармане - сухие листья вместо денег от этой чертовки.
А вдруг мне скажут, что синьора Порпорина, вместо того чтобы мчаться  по
дороге в Прагу, преспокойно почивает в своей кроватке? Кто  тогда  оста-
нется в дураках - черт или я? Что верно то верно, она и вправду неслась,
как ветер, а когда мы с ней расстались, исчезла  так  мгновенно,  словно
провалилась сквозь землю".


   LXII

   Андзолето не преминул встать в полночь, взять свой стилет, надушиться
и загасить свечу. Но в ту минуту, когда он собирался  тихонько  отпереть
дверь (а он уже раньше обратил внимание на то, что замок в ней открывал-
ся мягко и бесшумно), он с изумлением вдруг обнаружил, что ключ не пово-
рачивается. Возясь с ним, он изломал себе все пальцы и вконец измучился,
рискуя к тому же толчками в дверь кого-нибудь разбудить. Однако все уси-
лия его оказались тщетны. А другой двери из его комнаты не было. Окна же
выходили в сад на высоте пятидесяти футов от земли,  причем  стена  была
совершенно гладкая и спуститься по ней было невозможно, - при одной мыс-
ли о таком спуске кружилась голова.
   "Это не случайность, - сказал себе Андзолето, еще раз напрасно  попы-
тавшись открыть дверь. - Будь то Консуэло (неплохой  признак:  ее  страх
свидетельствовал бы об ее слабости) или же граф Альберт, они у меня  оба
за это поплатятся!"
   Он решил было снова уснуть, но ему мешала досада, а быть  может,  ка-
кое-то беспокойство, близкое к страху. Если  эта  предосторожность  была
делом рук Альберта, значит он один во всем доме не  заблуждался  относи-
тельно "братских" отношений между Андзолето и Консуэло. А у той  был  уж
очень испуганный вид, когда она предупреждала  его  остерегаться  "этого
страшного человека". Как ни убеждал себя Андзолето,  что  молодой  граф,
страдающий умственным расстройством, вряд ли может быть последовательным
в своих действиях, да к тому же, принадлежа к именитому роду, он, конеч-
но, не пожелает в силу предрассудков драться на дуэли с комедиантом, все
же бывший жених Консуэло чувствовал себя  не  совсем  спокойно.  Альберт
произвел на него впечатление человека хоть и помешанного,  но  тихого  и
вполне владеющего собой; что же касается предрассудков, то, по-видимому,
они не очень-то сильны в нем, раз позволяли ему думать о браке с  актри-
сой. А потому Андзолето стал не на шутку опасаться, что, добиваясь своей
цели, нарвется на столкновение с молодым графом и наживет себе беду. Та-
кая развязка не столько пугала его, сколько казалась постыдной. Он  нау-
чился владеть шпагой и льстил себя надеждой, что  не  спасует  ни  перед
кем, как бы искусен ни был противник. Тем не менее успокоиться он не мог
и так и не сомкнул глаз всю ночь.
   Около пяти часов утра ему как будто послышались шаги  в  коридоре,  и
вскоре дверь легко и бесшумно открылась. Еще не рассвело, а потому, уви-
дав человека, так бесцеремонно входящего в его комнату, Андзолето  поду-
мал, что настала решительная минута. Он бросился  к  своему  стилету  и,
словно бык, ринулся вперед. Но тотчас же в предрассветной мгле он  узнал
своего проводника, который делал ему знаки говорить потише и не шуметь.
   - Что значат эти шутки и что тебе от меня надо, дурень? - раздраженно
спросил Андзолето. - Как ты умудрился пробраться сюда?
   - Да как же иначе, если не через дверь, добрый синьор.
   - Дверь была заперта на ключ.
   - Но ключ-то вы оставили снаружи.
   - Не может быть! Он на моем столе.
   - Что ж тут удивительного, - там, значит, другой.
   - Кто же так подшутил надо мной, заперев меня здесь? Вчера был только
один ключ; уж не ты ли проделал это, приходя сюда за чемоданом?
   - Клянусь богом, не я, и другого ключа я не видел.
   - Ну, стало быть, это черт! Что у тебя за деловой и таинственный  вид
и что тебе от меня надо? Я за тобой не посылал.
   - Вы не даете мне слова вымолвить. Впрочем, увидев меня,  вы,  должно
быть, сами поняли, зачем я пришел. Синьора благополучно доехала до  Тус-
ты, и вот я, по ее приказанию, вернулся с лошадьми за вами.
   Понадобилось несколько мгновений, прежде чем Андзолето  сообразил,  в
чем дело; однако произошло это достаточно быстро, чтобы проводник,  суе-
верные страхи которого уже начали рассеиваться вместе с зарей, не  запо-
дозрил снова проделок дьявола. Плут первым делом исследовал деньги, дан-
ные ему Консуэло, постучав ими об пол конюшни, и остался  доволен  своей
сделкой с адом.
   Андзолето понял все с полуслова и подумал, что беглянка, находясь под
бдительным надзором, не смогла предупредить его о своем  решении  и  под
влиянием грозящей опасности, выведенная, быть может, из  себя  ревностью
жениха, воспользовалась удобной минутой, чтобы избавиться от его  гнета,
сбежать и вырваться на свободу.
   "Как бы там ни было, - сказал он себе, - нечего сомневаться и  разду-
мывать. Указания, присланные ею с  этим  человеком,  доставившим  ее  до
тракта, ведущего на Прагу, ясны и определенны.  Победа!  Только  бы  мне
выбраться отсюда, не прибегая к помощи шпаги".
   Поспешно собравшись и вооружившись с головы до ног, Андзолето  послал
проводника разведать, свободен ли путь.
   Узнав от него, что, по-видимому, в доме все еще спят, за  исключением
сторожа подъемного моста, только что впустившего  проводника,  Андзолето
тихонько вышел, вскочил на коня и, не встретив во  дворе  никого,  кроме
конюха, подозвал его и дал ему на чай, чтобы  отъезд  его  не  показался
бегством.
   - Клянусь святым Венцеславом, - сказал конюх проводнику, - вот стран-
ная вещь! Лошади вышли из конюшни все в мыле, словно скакали ночь напро-
лет.
   - Видно, ваш черный дьявол приходил, - ответил проводник.
   - Вот оно что! - подхватил конюх. - То-то я слышал всю  ночь  ужасный
шум в той стороне, да боялся выйти посмотреть; но вот, как  я  вижу  вас
перед собой, так же явственно слышал я скрип решетки и грохот опускаемо-
го подъемного моста. Я даже решил, что вы уезжаете, и  уж  не  чаял  вас
встретить нынче утром.
   Сторож у подъемного моста сделал другого рода замечание.
   - Ваша милость, стало быть, изволит двоиться? - спросил он,  протирая
глаза. - Я видел, как вы уехали в полночь, а вот вы опять здесь.
   - Это приснилось вам, любезный, - сказал Андзолето, также  давая  ему
на чай, - да я и не уехал бы, не попросив вас выпить за мое здоровье.
   - Ваша милость делает мне слишком много чести, -  ответил  сторож  на
ломаном итальянском языке. - Как бы там ни было, - прибавил он по-чешски
проводнику, - а я видел в эту ночь двоих...
   - Смотри, как бы будущей ночью тебе не увидеть  четверых,  -  ответил
проводник, поскакав вслед за Андзолето по мосту. - Черный  дьявол  любит
выкидывать штучки с такими сонями, как ты.
   Итак, Андзолето, руководясь советами и указаниями проводника, добрал-
ся до Тусты, или Тауса, ибо, кажется, это один и тот же город.
   Отпустив проводника и взяв почтовых лошадей, он  проехал  городом.  И
здесь и на протяжении еще десяти миль он воздерживался от каких бы то ни
было расспросов. На указанной станции он остановился  позавтракать  (его
мучил голод) и справился относительно г-жи Вольф,  которая  должна  была
ждать его здесь с каретой. По