мной?
   - Ничто, синьора, - уверенно ответил Карл, - если не считать воспоми-
нания о той... кого больше нет в этом мире и кого я  всегда  представляю
себе, когда вижу вас. Будь мужественна и весела, добрая госпожа,  добрая
сестра моя! Мы опять вместе, как в ту ночь, когда бежали из Шпандау!
   - Сегодня тоже день освобождения, брат! - сказал Маркус. - Греби же с
тем искусством и с той мощью, какими тебя наделила природа. Теперь  бла-
горазумие твоих речей и сила духа уже могут сравниться с другими  твоими
качествами... Это и в самом деле похоже на бегство, сударыня, -  добавил
он, обращаясь к Консуэло, - только ваш освободитель уже не тот, что тог-
да...
   Произнося последние слова, Маркус подал ей руку, чтобы  помочь  сесть
на устланную подушками скамью. Он почувствовал, как Консуэло  вздрогнула
при воспоминании о Ливерани, и попросил ее на минутку закрыть лицо.  Она
повиновалась, и гондола, гонимая сильными руками дезертира, быстро  поп-
лыла по темной безмолвной воде. После переезда, продолжительность  кото-
рого ускользнула от внимания задумавшейся Консуэло, она услышала  невда-
леке звуки голосов и инструментов; лодка пошла тише и,  судя  по  легким
толчкам, приближалась к берегу. Капюшон Консуэло упал, и, увидев фантас-
тическое зрелище, представившееся ее глазам, неофитка подумала, что одно
сновидение сменилось другим. Лодка скользила вдоль ровного, гладкого бе-
рега, усеянного цветами и поросшего ярко-зеленой травой. Неподвижная во-
да ручья, превратившегося здесь в широкий водоем, пылала, отражая огнен-
ные столбы света, которые то изгибались длинными завитками, то  рассыпа-
лись дождем искр в медлительной и спокойной струе, оставляемой гондолой.
Восхитительная музыка звонким эхом отдавалась в воздухе и, казалось, ре-
яла над ароматными кустами роз и жасмина. Когда глаза Консуэло  привыкли
к внезапному свету, она разглядела ярко освещенный фасад дворца, который
высился совсем близко от них и со  сказочным  великолепием  отражался  в
зеркале вод. Это изящное здание, вырисовывавшееся на фоне звездного  не-
ба, гармоничные голоса, музыка превосходных инструментов,  эти  открытые
окна, за которыми между залитыми ярким  светом  пурпурными  драпировками
медленно двигались фигуры мужчин и женщин в роскошных нарядах,  блистаю-
щих шитьем, золотом, драгоценными камнями, их пудреные головы, придавав-
шие празднествам тех времен отблеск белизны, оттенок чего-то  изысканно-
го, феерического, - словом, все это поистине княжеское пиршество в соче-
тании с красотой теплой, ясной ночи, с ее ароматами и свежестью, вливав-
шимися даже в залитые светом залы, наполнило душу Консуэло  волнением  и
опьянило ее. Дочь народа, но также и королева  аристократических  празд-
неств, она не могла после  стольких  дней  затворничества,  уединения  и
мрачных размышлений увидеть подобное зрелище, не испытав - при этом вос-
торга, потребности петь, какого-то странного  трепета,  вызванного  бли-
зостью публики. И, встав во весь рост в своей гондоле, которая между тем
все ближе подходила к замку, воспламененная хором Генделя:
   Воспоемте славу
   Победителю Маккавею! она забыла все и влила свой голос  в  эту  вели-
чественную и восторженную песнь.
   Но от нового толчка лодки, которая, идя близ берега,  порой  задевала
ветку или пучок густой травы, она пошатнулась и,  вынужденная  опереться
на протянутую к ней руку, внезапно заметила,  что  возле  нее  находится
четвертый человек" один из Невидимых в маске,  которого,  бесспорно,  не
было в гондоле, когда она туда входила.
   Широкий, ниспадающий длинными складками темно-серый плащ, особая  ма-
нера носить широкополую шляпу, что-то неуловимое в облике этой маски,  а
главное, пожатие дрожащей руки, уже не хотевшей отрываться от ее руки, -
все это подсказало Консуэло, что перед ней человек, которого она любила,
рыцарь Ливерани - точно такой же, каким она впервые увидела его на пруду
крепости Шпандау. И тогда музыка, иллюминация, заколдованный дворец, ча-
рующий праздник, даже приближение торжественного  часа,  который  должен
был решить ее участь, - все, что лежало за  пределами  переживаний  этой
минуты, изгладилось из памяти Консуэло.  Взволнованная,  покоренная  ка-
кой-то сверхчеловеческой силой, она вновь  упала,  трепеща,  на  подушки
гондолы и оказалась рядом с Ливерани. Второй Невидимый, Маркус, стоял на
носу спиной к ней. Длительный  пост,  рассказ  графини  Ванды,  ожидание
страшной развязки, внезапное зрелище празднества, увиденного  мимоходом,
совершенно надломили силы Консуэло. Она ничего не ощущала, кроме прикос-
новения руки Ливерани, которая сжимала ее руку, словно боясь, как бы она
не отстранилась, и ее охватило  то  божественное  смятение,  каким  при-
сутствие любимого существа наполняет даже самый воздух вокруг нас.  Нес-
колько минут Консуэло сидела так, уже не видя  сверкающего  дворца,  как
будто он исчез в глубоком мраке, не слыша ничего, кроме жгучего  дыхания
возлюбленного и биения собственного сердца.
   - Сударыня, - сказал Маркус, внезапно обернувшись, - знакома  ли  вам
ария, которую сейчас поют, и не угодно ли вам остановиться, чтобы послу-
шать этого великолепного тенора?
   - Как хотите, - рассеянно ответила Консуэло. - Мне безразличны и  эта
ария и этот голос. Если вам  угодно,  остановимся,  если  нет  -  едемте
дальше.
   Лодка была уже почти напротив замка. Можно было ясно различить людей,
стоявших в оконных нишах, и даже тех, кто двигался в глубине  апартамен-
тов. Теперь это были уже не зыбкие тени, какие мы иногда видим во сне, а
реальные люди - великосветские господа и дамы, ученые и артисты,  причем
многих из них Консуэло знала прежде. Но она не пожелала сделать над  со-
бой хоть малейшее усилие, чтобы вспомнить их имена, вспомнить театры или
дворцы, где она встречалась с ними. Весь мир  внезапно  превратился  для
нее в какой-то паноптикум, не имеющий  для  нее  никакого  значения,  не
представляющий никакого интереса. Единственный  человек,  казавшийся  ей
живым во всей вселенной, был тот, чья рука украдкой жгла ее  руку,  пря-
чась в складках плаща.
   - Разве вам незнаком  прекрасный  голос,  который  поет  венецианскую
арию? - снова спросил Маркус, удивленный неподвижностью и кажущимся без-
различием Консуэло.
   Казалось, она не слышала ни голоса того, кто с ней говорил, ни  голо-
са, певшего арию, и Маркус, пересев на скамью поближе к Консуэло, повто-
рил свой вопрос.
   - Ради бога, извините, - ответила  наконец  Консуэло,  заставив  себя
прислушаться, - я задумалась и не обратила на него внимания. Да, да, мне
знакомы и голос и ария - я сама сочинила ее, но это  было  очень  давно.
Ария дурна, исполнение - тоже.
   - А как имя этого певца? - снова спросил Маркус, -  Мне  кажется,  вы
чересчур строги к нему. Помоему, он изумителен.
   - Ах, вы не потеряли его? - шепотом сказала Консуэло Ливерани, ощутив
на его ладони филигранный крестик, с которым она впервые в жизни расста-
лась, доверив его незнакомцу, когда ехала из Шпандау.
   - Так вы не помните имени певца? - настойчиво  повторил  свой  вопрос
Маркус, вглядываясь в лицо Консуэло.
   - Прошу прощения, сударь, - ответила она с легким нетерпением, -  его
зовут Андзолето. Ах, какое ужасное ре! Он совершенно испортил эту ноту.
   - Не хотите ли взглянуть на него? Быть может, вы  ошиблись.  С  моего
места вам было бы легче различить его лицо - я отлично его вижу.  Весьма
красивый молодой человек.
   - Зачем мне смотреть на него? - слегка раздраженно ответила Консуэло.
- Я уверена, что он ничуть не изменился.
   Маркус мягко взял Консуэло за руку, и Ливерани помог ей встать, чтобы
она могла взглянуть в широко распахнутое окно. Консуэло, быть может,  не
уступила бы первому, но повиновалась второму и взглянула на певца - кра-
сивого венецианца, который в эту минуту был мишенью сотни женских взгля-
дов, покровительственных, жгучих и сладострастных.
   - Как он располнел! - проговорила Консуэло, снова садясь на скамью  и
украдкой противясь пальцам Ливерани,  пытавшегося  вновь  отнять  у  нее
крестик и в конце концов отнявшего его.
   - И это все, что вы можете сказать о старом друге?  -  опять  спросил
Маркус, продолжая внимательно смотреть на нее сквозь прорезь маски.
   - Это только товарищ по профессии, - ответила Консуэло, -  а  у  нас,
актеров, товарищи не всегда бывают друзьями.
   - Но разве у вас нет желания поговорить с ним? Не заглянуть ли нам во
дворец? Быть может, вам предложат спеть вместе с ним, и тогда...
   - Если это испытание, - не без лукавства ответила  Консуэло,  которая
наконец поняла причину настойчивости Маркуса, - то я охотно  подвергнусь
ему, так как обязана вам повиноваться. Но если вы предлагаете это, чтобы
доставить мне удовольствие, то я предпочла бы обойтись без него.
   - Должен ли я причалить здесь, брат мой? - спросил Карл, подняв  вес-
ло, как ружье.
   - Нет, брат, греби дальше, - ответил Маркус.
   Карл повиновался, и через несколько минут лодка, выйдя из пруда, поп-
лыла под густыми сводами зелени. Стало совсем  темно.  Только  маленький
фонарь, подвешенный на гондоле, отбрасывал голубоватые отблески на лист-
ву деревьев. Изредка сквозь узкие просветы в гуще зелени  еще  виднелось
слабое мерцание огней дворца. Звуки оркестра  медленно  замирали  вдали.
Идя вдоль берега, лодка цеплялась за цветущие ветви, и черный плащ  Кон-
суэло был усеян их душистыми лепестками. Она начинала приходить в себя и
бороться с властным наваждением любви и ночи. Она уже отняла свою руку у
Ливерани, и по мере того как дымка опьянения таяла под  ясными  доводами
рассудка и воли, сердце ее болело все сильнее и сильнее.
   - Сударыня, - опять обратился к ней Маркус, -  кажется,  даже  отсюда
слышны аплодисменты публики. Да, да, это аплодисменты,  крики  восторга.
Слушатели восхищены. Этот Андзолето имеет во дворце большой успех.
   - Они ничего не понимают в музыке! - резко ответила Консуэло, схватив
цветок магнолии, который на ходу сорвал Ливерани и украдкой бросил ей на
колени.
   Она судорожно сжала цветок и спрятала его на груди как последнюю  ре-
ликвию непобежденной любви, той любви, которую роковое испытание  должно
было либо благословить, либо разбить навек.


   XXXVIII

   Миновав сады и лесистые склоны, лодка окончательно пристала к  берегу
в живописном месте, где ручеек терялся меж вековых скал и был уже непро-
ходим для судов. Консуэло не удалось вдоволь полюбоваться суровым, осве-
щенным луной ландшафтом. Это все еще была территория  дворца,  но  здесь
искусство позаботилось лишь о том, чтобы сохранить  изначальную  красоту
природы: столетние деревья, разбросанные по темным лужайкам, причудливые
неровности почвы, крутые остроконечные холмы, высокие и низкие водопады,
стада пугливых скачущих ланей.
   Внезапно новое лицо привлекло внимание Консуэло  -  это  был  Готлиб,
расположившийся на оглоблях носилок в позе  спокойного  и  мечтательного
ожидания. Узнав свою подругу по тюрьме, он вздрогнул, но  Маркус  знаком
приказал ему воздержаться от разговоров.
   - Неужели вы запрещаете этому бедняге  пожать  мне  руку?  -  шепотом
спросила Консуэло у своего проводника.
   - После посвящения вы будете вольны здесь во всех ваших действиях,  -
тоже шепотом ответил он. - А пока что взгляните, каким здоровым выглядит
Готлиб, как он окреп за это время.
   - Но нельзя ли мне хотя бы узнать, - продолжала неофитка, - не  пост-
радал ли он из-за меня после моего бегства из Шпандау? Простите мое  не-
терпение - эта мысль не давала мне покоя до того дня,  когда  я  увидела
его за оградой моего сада.
   - Да, он действительно подвергался преследованиям, - ответил  Маркус,
- но это длилось недолго. Узнав, что вы на свободе,  он  сразу  начал  с
простодушным восторгом хвалиться тем, что способствовал  вашему  побегу.
Его невольные разоблачения во время сна едва не стали роковыми для неко-
торых наших братьев. Готлиба чуть было не упрятали в дом умалишенных,  -
отчасти - чтобы наказать, а отчасти - чтобы помешать ему помогать другим
узникам; но тут он совершил побег, и так как мы не упускали его из виду,
нам удалось привезти его сюда, а здесь уж позаботились и о теле его и  о
душе. Мы вернем его семье и родине лишь тогда, когда поможем  ему  стать
достаточно сильным и осторожным, чтобы он смог быть полезен нашему делу.
Теперь оно стало и его делом, ибо он один из самых безупречных  и  самых
пылких наших приверженцев. Однако портшез готов,  сударыня,  благоволите
сесть в него. Я буду рядом, а вас доверяю верным и надежным рукам  Карла
и Готлиба.
   Консуэло послушно села в закрытый со всех сторон портшез, куда воздух
проникал лишь через отверстия, проделанные в верхней части. Поэтому  она
уже не видела ничего, происходившего  вокруг.  Иногда  наверху  блистали
звезды, и это говорило ей о том, что они все еще были на свежем воздухе,
а иногда она видела только какую-то прозрачную мелькающую дымку,  но  не
знала, что это - крыши домов или густые ветви деревьев. Мужчины,  несшие
портшез, шагали быстро и в полном молчании. В течение некоторого времени
она пыталась сосчитать по шагам, поскрипывавшим на песке, сколько  чело-
век сопровождает ее - четверо или только трое. Порой  ей  казалось,  что
она различает справа портшеза шаги Ливерани, но, быть  может,  это  была
иллюзия, и к тому же она обязана была заставить себя не думать об этом.
   Когда портшез остановился и дверцу открыли, Консуэло не смогла  пода-
вить в себе чувство страха, увидев, что стоит под нависшей над ней мрач-
ной решеткой феодального замка. Луна ярко освещала широкий двор, по кра-
ям которого возвышались обломки строений и где, словно причудливые приз-
раки, сновали взад и вперед, то поодиночке, то группами, одетые в  белое
люди. За черной массивной аркой входа фон всей этой картины казался  еще
более синим, прозрачным и фантастичным. Блуждающие тени, безмолвные  или
шепотом разговаривающие друг с другом, их бесшумные шаги на высокой тра-
ве, полуразрушенное здание, внутри которого Консуэло уже побывала однаж-
ды и где видела Альберта, - все это преисполнило ее душу  каким-то  суе-
верным страхом. Она инстинктивно обернулась, ища, здесь ли Ливерани.  Он
действительно стоял рядом с Маркусом, но  из-за  темноты,  царившей  под
сводом, она не смогла различить, который из двух подал ей руку, и  серд-
це, застывшее от внезапной тоски и бесконечной тревоги, на этот раз  ни-
чего ей не подсказало.
   Кто-то застегнул на ней плащ и капюшон таким образом, чтобы она могла
видеть все, не будучи узнана никем, затем ей шепотом приказали молчать и
не произносить ни звука, что бы ни случилось, после  чего  повели  ее  в
глубь двора, где поистине странное зрелище представилось ее взору.
   По слабому, зловещему звуку колокола  белые  привидения  собрались  в
разрушенной часовне, где Консуэло при  вспышках  молнии  искала  однажды
убежище от грозы. Сейчас часовня была освещена свечами, стоявшими в  оп-
ределенном порядке. Алтарь здесь воздвигли, должно быть, совсем недавно;
он был накрыт погребальным покровом и украшен странными символами, среди
которых эмблемы христианства были перемешаны с  эмблемами  иудейства,  с
египетскими иероглифами и с разными  кабалистическими  знаками.  Посреди
хоров, которые обнесли оградой из символических перил  и  колонн,  стоял
гроб, окруженный свечами и покрытый крестообразно положенными костями  и
черепом, внутри которого блистало пламя цвета  крови.  К  этому  пустому
гробу подвели какого-то юношу. Консуэло не могла рассмотреть  его  лицо,
закрытое широкой повязкой. Этот вновь вступающий в общество человек  ка-
зался совершенно разбитым от усталости или волнения. Одно плечо  и  одна
нога были у него обнажены, руки связаны за спиной, белая одежда запятна-
на кровью. Повязка на  руке  говорила  о  том,  что  ему,  должно  быть,
действительно пускали кровь. Два призрака размахивали над ним  пылающими
смоляными факелами, окутывая его лицо и грудь облаками дыма, осыпая дож-
дем искр. Затем между ним и теми, кто возглавлял обряд, -  на  последних
были отличительные знаки, указывающие их степени, - начался странный ди-
алог, напомнивший Консуэло тот, который благодаря Калиостро ей  довелось
слышать в Берлине между Альбертом и неизвестными ей лицами. Потом воору-
женные  мечами  привидения  -  присутствовавшие  называли  их  "грозными
братьями" - положили испытуемого на каменную плиту и остриями своих  ме-
чей коснулись его сердца. Между тем большинство  других  начали,  громко
бряцая оружием, ожесточенное сражение, причем одни как бы препятствовали
принятию нового брата, называя его порочным, низким, вероломным,  другие
же кричали, что сражаются за него во имя истины и по праву. Эта странная
сцена показалась Консуэло каким-то тяжелым сном.  Борьба,  угрозы,  этот
колдовской обряд, рыдания юношей, стоявших вокруг гроба, - все было  ра-
зыграно так правдоподобно, что зритель, не посвященный  заранее,  пришел
бы в истинный ужас. Когда "восприемники" нового брата оказались  победи-
телями и в споре и в сражении, его подняли и, вложив ему в руку  кинжал,
приказали идти вперед и поражать любого, кто попытается  преградить  ему
доступ в храм.
   Больше Консуэло ничего не видела. В тот момент, когда  новообращенный
с поднятой рукой словно в бреду направлялся к низенькой двери, два  про-
водника, ни на минуту не отпускавшие рук Консуэло, поспешно опустили  ей
на лицо капюшон, как бы желая избавить ее от  страшного  зрелища,  и  по
бесчисленным коридорам, среди обломков, о которые она неоднократно  спо-
тыкалась, привели в какое-то место, где царила полнейшая тишина. Здесь с
нее сняли капюшон, и она увидела, что находится  в  той  самой  восьмиу-
гольной зале, где не так давно случайно подслушала разговор  Альберта  с
Тренком. На этот раз все окна и двери были тщательно закрыты и завешены,
а стены и потолок затянуты черным; здесь тоже горели свечи, но они  были
расставлены не в том порядке, как в часовне. Алтарь  в  виде  Голгофы  с
возвышавшимися над ним тремя крестами загораживал большой камин. Посреди
залы возвышалась гробница, на которой лежали молоток,  гвозди,  копье  и
терновый венок. Люди в черных плащах и масках стояли на коленях или  си-
дели вокруг гробницы на вышитых серебряными слезками коврах. Они не пла-
кали, не стенали; их поза выражала суровое размышление  или  безмолвную,
глубокую скорбь.
   Провожатые Консуэло подвели ее к гробу, а люди, его охранявшие, вста-
ли и разместились по другую сторону; один из них сказал:
   - Консуэло, ты только что видела  церемонию  посвящения  в  масонское
братство. Там, как и здесь,  ты  видела  неизвестные  тебе  обряды,  та-
инственные символы, мрачные действа, видела наставников и гроб. Что  по-
няла ты из разыгранной там сцены, из испытаний,  внушивших  такой  страх
новичку, из обращенных к нему речей, из  проявлений  любви,  уважения  и
скорби вокруг славной могилы?
   - Не знаю, верно ли я поняла, - ответила Консуэло,  -  но  эта  сцена
встревожила меня, а церемония показалась варварской. Мне было жаль этого
новичка, чье мужество и добродетель подвергались испытаниям чисто  мате-
риального свойства, как будто довольно физического мужества, чтобы  быть
посвященным в тайны дела, требующего мужества нравственного.  Я  осуждаю
то, что видела, и порицаю жестокие выдумки мрачного фанатизма и  детские
испытания чисто внешней, идолопоклоннической веры. Испытуемому  задавали
туманные вопросы, и мне показалось, что  его  ответы  были  продиктованы
сомнительным или примитивным катехизисом. И все же окровавленная могила,
убиенная жертва, древний миф о Хираме, замечательном архитекторе, убитом
завистливыми и жадными работниками, священное изречение, исчезнувшее  на
века и обещанное новичку как волшебный ключ, который должен отворить ему
двери храма, - в целом этот символ не лишен величия и представляет,  мне
кажется, известный интерес, но почему эта притча сплетена так  неискусно
и истолк