ов это ей удалось, и, упражняясь таким  образом,
она смогла вспомнить свои мелодии, не записывая их и не смешивая одну  с
другой.
   Так как в каморке Консуэло бывало  порой  слишком  жарко  -  господин
Шварц чересчур щедро подкладывал в печку дров сверх положенной порции, -
а на крепостном валу, где она гуляла, ее беспрестанно продувало  ледяным
ветром, она простудилась и в течение нескольких дней вынуждена была  си-
деть взаперти, что лишило ее удовольствия поехать в Берлин для выступле-
ния в Опере. Тюремный доктор, которому вменялось в обязанность  навещать
ее дважды в неделю и докладывать господину фон Пельницу о  состоянии  ее
здоровья, сообщил ему, что певица потеряла голос в тот самый день, когда
барон с позволения короля собирался вновь выпустить ее на  сцену.  Итак,
выезд ее был отложен, чем она ничуть не огорчилась: ей хотелось  впервые
вдохнуть воздух свободы лишь тогда, когда  она  настолько  свыкнется  со
своей тюрьмой, что сможет вернуться в нее без сожаления.
   Поэтому она не лечилась с той заботливостью  и  вниманием,  с  какими
обычно певица бережет свое драгоценное горло. Она продолжала выходить на
крепостной вал, и вот по ночам ее стало лихорадить. Тогда с ней произош-
ло то, что часто бывает с людьми в подобных случаях. Жар вызывает в моз-
гу каждого человека какой-либо бред, более или менее  тягостный.  Одному
чудится, будто стены комнаты, все суживаясь, надвигаются на него,  гото-
вые вот-вот раздавить ему голову; потом они раздвигаются, отпускают  его
и встают на свое место, чтобы через некоторое время  надвинуться  вновь,
грозя снова сдавить его, и так без конца, принося ему то муку, то облег-
чение. Иным кажется, будто их кровать - это волна, которая  вздымает  их
до самого балдахина, затем опускает вниз, затем снова  поднимает  вверх,
словно на качелях. Когда рассказчику сей правдивой истории случается бо-
леть лихорадкой, ему мерещится, будто огромная черная тень  нависла  над
некой блестящей поверхностью, в центре которой  находится  он  сам.  Эта
тень, реющая над воображаемой плоскостью, беспрерывно движется, то  сжи-
маясь, то расширяясь. Растягиваясь, она покрывает собой  всю  сверкающую
поверхность; уменьшаясь, сжимается, доходя до узкой, как проволока,  по-
лоски, потом снова расширяется, снова сжимается - и  так  без  конца.  В
этой галлюцинации не было бы ничего неприятного, если бы больной не  ис-
пытывал трудно объяснимого ощущения, будто он сам является неясным  отб-
леском чего-то неведомого, что неустанно реет  над  ограниченным  прост-
ранством, сжигаемым огнем невидимого солнца. Это ощущение до такой  сте-
пени живо, что, когда воображаемая тень сжимается, больному кажется, что
и он тоже уменьшается и утончается, превращаясь в тень от волоска; когда
же она расширяется, он чувствует, как его тело раздувается, превращается
в тень от горы и закрывает всю долину. Но в этой галлюцинации нет ни го-
ры, ни долины. Нет ничего, кроме отблеска какого-то непрозрачного  тела,
которое так же воздействует на солнечное отражение,  как  черный  зрачок
кошки в ее радужной оболочке, и эта галлюцинация,  не  смягчаемая  сном,
превращается в какую-то странную пытку.
   Можно было бы рассказать о человеке, который, горя в лихорадке,  еже-
секундно видит, как на него обрушивается потолок; и о  другом,  которому
чудится, будто он превратился в шар, плавающий в воздушном пространстве;
о третьем, принимающем промежуток между кроватью и стеной  за  пропасть,
причем он воображает, что все время падает влево, в то время как четвер-
тому кажется, что он вот-вот упадет вправо. Впрочем, каждый читатель мог
бы поделиться собственными наблюдениями и опытом, но это бы ничем нам не
помогло и тоже не объяснило бы, почему каждый  индивид  в  течение  всей
своей жизни или хотя бы на протяжении многих лет видит один и тот же сон
- свой собственный сон, и при каждом приступе лихорадки становится жерт-
вой одной и той же галлюцинации, которая всякий раз причиняет ему одни и
те же ощущения мучительной тревоги. Вопрос этот относится к области  фи-
зиологии, и, быть может, врач нашел бы здесь какие-нибудь признаки,  го-
ворящие о наличии если не явной болезни, проявляющейся и  в  других,  не
менее бесспорных симптомах, то болезни скрытой, которая берет  начало  в
наиболее уязвимом участке организма и  для  которой  могут  представлять
опасность некоторые вещества.
   Впрочем, этот вопрос находится вне моей компетенции, и я прошу у  чи-
тателя прощения за то, что осмелился его коснуться.
   Что до нашей героини, то галлюцинация, вызванная лихорадкой, неминуе-
мо должна была носить у нее музыкальный характер и влиять на органы слу-
ха. Итак, она снова впала в то странное дремотное состояние, похожее  на
сон наяву, какое было у нее в первую ночь, проведенную в тюрьме. Ей  чу-
дилось, будто она слышит жалобные звуки скрипки  Альберта,  его  вырази-
тельную игру. Иногда эта  музыка  звучала  отчетливо  и  громко,  словно
инструмент находился тут же, в комнате, а иногда становилась  еле  слыш-
ной, словно доносилась откуда-то издалека. В этих чередованиях интенсив-
ности воображаемых звуков было что-то необыкновенно  мучительное.  Когда
песнь скрипки приближалась, Консуэло испытывала страх; когда звуки дела-
лись громче, сила их ужасала больную. Когда же звуки  замирали,  девушка
не испытывала особого облегчения, ибо напряженное внимание, с каким  она
прислушивалась к этой затихающей в пространстве мелодии, доводило ее  до
полного изнеможения. В такие минуты ей казалось, что она уже  ничего  не
слышит, но вот гармонический шквал возвращался и снова приносил  ей  оз-
ноб, смятение, и она горела как в огне, словно мощные удары фантастичес-
кого смычка воспламеняли воздух и разнуздывали бурю вокруг нее.


   XVI

   Так как Консуэло не встревожилась по поводу своего нездоровья и почти
не изменила образа жизни, она быстро поправилась, смогла снова  петь  по
вечерам и обрела глубокий сон прежних спокойных ночей.
   Однажды утром - то было двенадцатое утро ее заточения - она  получила
записку от господина фон Пельница, извещавшего ее, что вечером следующе-
го дня ей предстоит выступить в театре.
   "Я добился от короля позволения, - писал он, - самому заехать за вами
в дворцовой карете. Если вы дадите слово не выскакивать  в  окошко,  то,
надеюсь, мне удастся даже избавить вас от конвоя и дать вам  возможность
появиться в театре без этой зловещей свиты. Поверьте, у  вас  нет  более
преданного друга, и я весьма сожалею о том суровом  обхождении,  которое
вам приходится переносить, - быть может, незаслуженно".
   Порпорину несколько удивила эта внезапная дружба и чуткое внимание со
стороны барона. До сих пор, ежедневно встречаясь в качестве распорядите-
ля театра со своей примадонной, господин фон Пельниц, слывший  отставным
кутилой и не любивший добродегельных девиц, всегда бывал  с  ней  весьма
холоден и сух. Он даже любил подтрунивать - и притом не  слишком  друже-
любно - над ее безупречным поведением и сдержанностью ее манер. При дво-
ре знали, что старый камергер - шпион короля, но Консуэло не была посвя-
щена в дворцовые тайны и не подозревала, что можно заниматься этим гнус-
ным ремеслом, как будто не теряя при этом уважения высшего света. Однако
какое-то инстинктивное отвращение подсказывало  Порпорине,  что  Пельниц
более чем кто-либо способствовал ее несчастью. Поэтому на закате следую-
щего дня, оказавшись с ним наедине в карете, уносившей их в Берлин,  она
взвешивала каждое свое слово.
   - Бедная моя узница, - сказал он, - что с вами сделали! До чего  сви-
репы ваши сторожа! Они ни за что не хотели  впустить  меня  в  крепость,
ссылаясь на то, что у меня нет пропуска, и, не в упрек вам будь сказано,
я мерзну здесь уже более пятнадцати минут в  ожидании  вас.  Закутайтесь
хорошенько в шубку - я привез ее, чтобы уберечь от простуды ваше  горло,
- и расскажите свои приключения. Что же  такое  произошло  на  последнем
костюмированном бале? Все задают себе этот вопрос,  и  никто  ничего  не
знает. Несколько чудаков, которые, на мой взгляд,  никому  не  причинили
вреда, внезапно исчезли словно по волшебству. Граф де Сен-Жермен  -  он,
кажется, принадлежал к числу ваших друзей? Некий Трисмегист - по слухам,
он скрывался у господина Головкина, и с ним вы,  вероятно,  тоже  знако-
мы... Ведь говорят, что вы в прекрасных отношениях со всеми этими сынами
дьявола...
   - Эти лица арестованы? - спросила Консуэло.
   - Или сбежали. По городу ходят обе версии.
   - Если они так же не знают, за что их преследуют, как не знаю  я,  то
лучше бы им не трогаться с места, а спокойно ждать  доказательств  своей
невиновности.
   - Или молодого месяца, который может изменить расположение  духа  мо-
нарха. Пожалуй, это будет самое верное. Мой совет -  пойте  сегодня  как
можно лучше. Это произведет на него более сильное впечатление, чем  кра-
сивые слова. Как это вы, мой прелестный друг, оказались  столь  неловки,
что ухитрились попасть в Шпандау? Никогда еще за такие пустяки, в  каких
обвиняют вас, король не выносил столь неучтивого приговора даме.  Должно
быть, вы дерзко ему отвечали и вели себя весьма  воинственно.  Маленькая
дурочка - вот вы кто! Да какое же преступление вы совершили?  Расскажите
мне все, прошу вас. Держу пари, что я улажу ваши дела, и, если вы после-
дуете моим советам, вам не придется ехать обратно в эту сырую  мышеловку
Шпандау - вы сегодня же будете ночевать в своей уютной квартирке в  Бер-
лине. Ну, покайтесь же мне в своих грехах. Говорят, вы  были  на  званом
ужине во дворце у принцессы Амалии и посреди ночи развлекались тем,  что
изображали привидение и разгуливали с метлой по коридорам,  чтобы  попу-
гать фрейлин королевы. По слухам, у некоторых из  этих  девиц  произошли
преждевременные роды, а самые добродетельные произведут на свет  младен-
цев с родимым пятном на носу в виде крошечной метлы. Говорят также, буд-
то вам предсказывал будущее прорицатель госпожи фон Клейст,  а  господин
де Сен-Жермен открыл вам все тайны политики Филиппа  Красивого.  Неужели
вы настолько наивны и не понимаете, что король вместе со  своей  сестрой
хочет посмеяться над всеми этими чудачествами -  только  и  всего.  Ведь
привязанность короля к госпоже аббатисе доходит  до  ребячества.  Ну,  а
предсказатели... Королю нужно узнать, берут ли они деньги за свои басни,
и если да, он предложит им покинуть страну. Вот и все.  Как  видите,  вы
сильно преувеличили важность своей роли, и, если бы вы согласились  спо-
койно ответить на некоторые незначительные вопросы, вам не  пришлось  бы
попасть в государственную тюрьму и так скучно провести дни карнавала.
   Консуэло слушала болтовню старого царедворца, не перебивая,  а  когда
он стал настойчиво просить ее ответить, она твердо заявила, что не пони-
мает, о чем идет речь. Она чувствовала, что под этим шутливым и благоже-
лательным тоном скрывается западня, и была настороже.
   Тогда Пельниц переменил тактику и заговорил серьезно.
   - Хорошо, - сказал он, - вы не доверяете мне, но я не сержусь. Напро-
тив, я очень ценю вашу осторожность. Если так, мадемуазель, я буду гово-
рить начистоту. Вижу, что на вас можно положиться и  что  наша  тайна  в
верных руках. Так знайте же, синьора Порпорина, что я  ваш  друг  в  еще
большей степени, чем вы можете предполагать, ибо я свой. Я принадлежу  к
партии принца Генриха.
   - Стало быть, у принца Генриха есть  партия?  -  спросила  Порпорина,
стремясь выяснить, в какую же интригу ее вовлекли.
   - Не притворяйтесь, будто ничего не знаете, - возразил барон.  -  Эту
партию сейчас сильно преследуют, но она отнюдь не  унывает.  Далай-Лама,
или, если хотите, господин маркиз, не так уж крепко сидит  на  престоле,
чтобы его нельзя было свергнуть. Пруссия - хороший боевой  конь,  но  не
следует доводить его до крайности.
   - Итак, вы участвуете в заговоре, барон? Вот уж никогда бы не повери-
ла!
   - Кто сейчас не участвует в заговорах? Наш тиран  как  будто  окружен
верными слугами, но все они дали клятву погубить его.
   - Как вы легкомысленны, барон, если открываете мне подобную тайну.
   - Я открыл вам ее лишь потому, что принц и принцесса уполномочили ме-
ня на это.
   - О какой принцессе вы говорите?
   - Вы прекрасно знаете, о какой. Не думаю, чтобы в заговоре участвова-
ли другие принцессы!.. Разве только маркграфиня Байрейтская -  ведь  она
недовольна своим жалким положением и сердится на короля с тех  пор,  как
он разбранил ее за дружбу с кардиналом Флери.  Это  старая  история,  но
женщины злопамятны, а маркграфиня Гильеметта  [10]  обладает  выдающимся
умом - не правда ли?
   - Я никогда не имела чести беседовать с ней.
   - Но вы виделись с ней у аббатисы Кведлинбургской!
   - Я была у принцессы Амалии только однажды, и единственный член коро-
левской семьи, которого я там видела, это король.
   - Ну, все равно! Так вот, принц  Генрих  поручил  мне  передать  вам,
что...
   - В самом деле, барон? - презрительным тоном проговорила Консуэло.  -
Принц Генрих поручил вам что-либо передать мне?
   - Сейчас вы убедитесь, что я не шучу. Он просил сообщить вам  следую-
щее: дела его отнюдь не так плохи, как говорят; никто из  сообщников  не
предал его; Сен-Жермен уже во Франции, где пытается объединить оба заго-
вора - наш и тот, который собирается немедленно восстановить на английс-
ком  престоле  Карла  Эдуарда;  арестован  один  только  Трисмегист,  но
Сен-Жермен поможет ему бежать и вполне уверен в его молчании. Что  каса-
ется вас, мадемуазель, то он заклинает вас не поддаваться угрозам марки-
за, а главное не доверяться некоторым лицам; чтобы заставить вас загово-
рить, они будут притворяться, будто действуют в ваших интересах. Вот по-
чему я подверг вас сейчас небольшому испытанию. Вы вышли из него победи-
тельницей, и я скажу нашему герою, нашему храброму принцу, будущему  ко-
ролю, что вы одна из самых надежных защитниц его дела!
   Изумленная беззастенчивой наглостью  фон  Пельница,  Консуэло  громко
расхохоталась, и когда, задетый ее презрением, барон спросил  о  причине
столь неуместной веселости, она ответила:
   - Нет, вы просто бесподобны, вы неподражаемы, господин барон!
   И снова невольно рассмеялась. Она бы смеялась и  под  ударами  палки,
смеялась бы, как Николь у господина Журдена.
   - Когда ваш нервический припадок пройдет, - сказал Пельниц, нимало не
смутившись, - вы, может быть, соблаговолите открыть мне ваши  намерения.
Собираетесь ли вы предать принца? Думаете ли, что принцесса  и  в  самом
деле выдала вас королю? Считаете ли себя свободной от данных клятв?  Бе-
регитесь, мадемуазель. Быть может, вы не замедлите  раскаяться  в  этом.
Силезию мы очень скоро отдадим Марии-Терезии, которая отнюдь не  отказа-
лась от своих планов и превратится в  мощную  нашу  союзницу.  Россия  и
Франция, несомненно, поддержат принца Генриха - ведь госпожа де Помпадур
не забыла пренебрежения Фридриха.  Могучее  объединение,  несколько  лет
борьбы легко могут свергнуть с престола надменного монарха, который дер-
жится уже только на ниточке... Благосклонность нового государя обеспечит
вам высокое положение. В результате, - и это еще самое меньшее, что  мо-
гут повлечь за собой эти события, - курфюрст Саксонский лишится польско-
го королевства, а в Варшаве воцарится принц Генрих. Таким образом...
   - Таким образом, барон, если судить по вашим словам, существует заго-
вор, который в угоду принцу Генриху готов снова предать  Европу  огню  и
мечу? И этот принц ради удовлетворения собственного тщеславия не  посты-
дится отдать свою родину чужеземцам? Мне трудно поверить  в  возможность
подобных гнусностей, но если, к несчастью, вы говорите правду, я глубоко
оскорблена тем, что меня считают вашей сообщницей. Давайте прекратим эту
комедию. Вот уже четверть часа, как вы с  большим  искусством  пытаетесь
заставить меня сознаться в каких-то мнимых преступлениях. Я слушала  вас
для того, чтобы узнать, под каким предлогом меня держат в тюрьме. Теперь
мне остается понять, чем я могла заслужить ненависть, которая столь низ-
кими способами преследует меня? Если вам угодно будет сказать мне это, я
постараюсь оправдаться. Если же нет, я могу ответить на все те  интерес-
ные истории, которые вы мне рассказали, лишь одно - что они  очень  меня
удивили и что подобные проекты не  вызывают  во  мне  ни  малейшего  со-
чувствия.
   - Если вы так мало осведомлены, мадемуазель, - обиженным тоном заявил
Пельниц, - я поражаюсь легкомыслию принца. Как мог он поручить мне столь
откровенно говорить с вами, не убедившись заранее в том, что вы одобряе-
те его планы!
   - Повторяю, барон, мне совершенно неизвестны планы принца, но я убеж-
дена, что он не поручал вам передавать мне что бы то ни было.  Простите,
что я говорю вам это прямо в глаза. Я питаю уважение к вашему  возрасту,
но не могу не презирать ту отвратительную роль, какую вы сейчас  играете
передо мной.
   - Нелепые женские подозрения нисколько меня не  задевают,  -  ответил
Пельниц, который уже не мог отступить и вынужден  был  лгать  дальше.  -
Придет время, и вы отдадите мне должное. При том смятении, которое вызы-
вает у человека преследование, и грустных мыслях, какие неизбежно порож-
дает тюрьма, неудивительно, что вы вдруг лишились своей обычной проница-
тельности и сообразительности. Когда речь идет о заговоре, надо быть го-
товым к подобным причудам, особенно со стороны дам.  Возможно,  впрочем,
что вы всего лишь преданный друг Тренка и наперсница  августейшей  прин-
цессы... Это тайны чересчур деликатного свойства, чтобы я стал  говорить
о них с вами Сам принц Генрих смотрит на них сквозь пальцы, хотя ему не-
безызвестно, что единственной  причиной,  побудившей  принцессу  принять
участие в заговоре, является надежда восстановить доброе имя  Тренка  и,
быть может, выйти за него замуж.
   - Об этом мне ничего не известно, господин барон,  и  я  думаю,  что,
будь вы искренно преданны какойнибудь августейшей принцессе, вы не стали
бы рассказывать о ней такие странные вещи.
   Стук колес по мостовой положил конец этой бесе - де - к  великой  ра-
дости барона, не знавшего, что еще придумать, чтобы выпутаться из нелов-
кого положения. Они въехали в город. Певица прошла за кулисы  и  в  свою
уборную под охраной двух часовых, следивших за каждым ее  шагом.  Актеры
встретили ее довольно холодно. Они любили ее, но ни у кого не  было  му-
жества открыто восстать против явной  немилости  короля.  Все  были  пе-
чальны, держались принужденно, и казалось, что они охвачены страхом  пе-
ред какой-то заразой. Порпорине хотелось приписать их унылое смущение не
трусости, а состраданию, и она сделала вывод,  что  ее  заточение  будет
долгим. Решив показать им, что не боится, она со  спокойствием  мужества
вышла на сцену.
   В эту минуту в зале произошло нечто странное. Арест Порпорины наделал
в свое время много шуму, и так как  публика  состояла  исключительно  из
лиц, по своему убеждению или положению подчинявшихся  королевской  воле,
все спрятали руки в карманы, чтобы противостоять желанию и привычке  ап-
лодировать опальной певице. Все глаза были устремлены на монарха,  кото-
рый, со своей стороны, обводил публику испытующим взором, как бы  прика-
зывая ей хранить глубочайшее молчание. Внезапно венок из  живых  цветов,
брошенный неизвестно откуда, упал к ногам певицы,  и  несколько  голосов
одновременно и достаточно громко, чтобы их услышали во всех концах залы,
выкрикнули слова: "Это король! Это прощение короля!" Странный возглас  с
быстротой молнии распространился из уст в уста, и так  как  каждый  счел
своим долгом сделать приятное Фридриху, гром аплодисментов,  какого  ни-
когда и никто не слышал в Берлине, раскатился по зале от галерки до пар-
тера. В течение нескольких минут Порпорина,  растерявшаяся  и  смущенная
столь смелым изъявлением чувств, не могла начать сцену.  Изумленный  ко-
роль с грозным видом обернулся к зрителям,