ла ее в  но-
вое подземелье, более узкое и низкое, нежели первое. Ступив на пол, ока-
завшийся под ногой мягким и словно  бы  бархатистым,  Консуэло  опустила
свою лампаду, чтобы посмотреть, не увязнет ли она в иле, но увидела лишь
серую пыль, более мелкую, чем мельчайший песок, и в этой пыли вместо ка-
мешков валялись то сломанные ребра, то головки бедренной кости,  то  ос-
колки черепа, то челюсти, еще украшенные белыми, крепкими зубами - приз-
нак молодости и силы тех,  кто  был  внезапно  уничтожен  насильственной
смертью. Некоторые скелеты, сохранившиеся почти целиком, были  извлечены
из этой пыли и прислонены к стенам. Один из  них,  уцелевший  полностью,
стоял во весь рост, с веревкой, обхватывавшей туловище  поперек,  словно
он был осужден погибнуть здесь, не имея возможности лечь.  Тело  его  не
согнулось, не наклонилось вперед, не распалось на части,  но,  напротив,
застыло, одеревенело и откинулось назад в позе, исполненной великолепной
гордости и неумолимого презрения. Сухожилия его остова и членов  окосте-
нели. Запрокинутая голова, казалось, смотрела на своды потолка, и  зубы,
стиснутые последним сокращением челюстей, как бы обнажились  в  приступе
страшного смеха или же в  порыве  высокого  фанатизма.  Сверху  крупными
красными буквами была написана на стене его история. То была неизвестная
жертва религиозного преследования, последний из мучеников,  умерщвленных
в этом месте. У ног его стоял коленопреклоненный скелет; голова скелета,
отделенная от туловища, валялась поодаль, но застывшие руки все еще  об-
нимали колена мученика: то была его жена. В надписи имели место и  такие
подробности:
   "N*** погиб здесь вместе с женой, тремя братьями и двумя детьми из-за
того, что не согласился отречься от веры Лютера и даже под пытками  про-
должал упорно отрицать непогрешимость папы. Он умер стоя  и  высох,  так
сказать, окаменел, не имея возможности взглянуть на свою семью, агонизи-
ровавшую на прахе его друзей и наставников".
   Напротив этой надписи была следующая:
   "Неофит, слой рыхлой земли, которую попирают твои стопы, равен  двад-
цати футам толщины. Это не песок, не глина, это человеческий прах. Здесь
было костехранилище замка. Сюда бросали тех, кто умер в темнице,  распо-
ложенной наверху, когда там уже не хватало места  для  вновь  прибывших.
Это прах двадцати поколений мучеников. Сколь счастливы и сколь  немного-
численны знатные люди, насчитывающие среди своих предков двадцать  поко-
лений палачей и убийц!"
   Эти зловещие останки не так сильно ужаснули  Консуэло,  как  видения,
возникшие в первые минуты в ее собственном мозгу.  Смерть  таит  в  себе
нечто слишком торжественное и значительное, чтобы малодушие  страха  или
религиозные сомнения могли  омрачить  восторженный  пыл  и  ясность  душ
сильных и полных веры. При виде  этих  реликвий  благородная  последова-
тельница благочестивых верований  Альберта  ощутила  больше  уважения  и
сострадания, нежели ужаса и смятения. Она опустилась на колени перед ос-
танками мученика и, почувствовав, что к ней вернулись нравственные силы,
воскликнула, целуя его лишенную телесной оболочки руку:
   - Нет, священное зрелище этой славной смерти не может вызвать ни  жа-
лости, ни отвращения. Представление о  жизни,  протекавшей  в  борьбе  с
предсмертной мукой, мысль о том, что происходило в этих отчаявшихся  ду-
шах, - вот что наполняет горечью и ужасом сердца живых! Но ты,  несчаст-
ный мученик, который умер стоя, подняв взор к небу, ты не вызываешь  жа-
лости, ибо ты не дрогнул, и душа твоя улетела ввысь  в  порыве  экстаза,
вызывающего во мне только благоговение.
   Консуэло медленно поднялась и почти спокойно поправила свою подвенеч-
ную фату, которая зацепилась за скелет коленопреклоненной женщины,  сто-
явший рядом. Узкая и низкая дверь распахнулась перед нею. Она снова взя-
ла лампаду и, стараясь не оборачиваться, вошла в узкий мрачный  коридор,
круто спускавшийся вниз. Справа и слева зияли отверстия темниц, поистине
напоминавших гробы. Эти казематы были чересчур низки, чтобы человек  мог
в них стоять, и недостаточно длинны, чтобы он мог вытянуться там во весь
рост. Казалось, их вырубили циклопы - так прочно они были  выдолблены  в
каменной толще стен. Они напоминали клетки каких-то свирепых  и  опасных
зверей, но Консуэло не могла обмануться на этот счет: она видела арены в
Вероне и знала, что тигры и медведи, предназначавшиеся некогда для  цир-
ковых зрелищ и поединков гладиаторов, содержались в тысячу раз лучше.  К
тому же на железных дверях она прочла, что эти неприступные темницы при-
берегались для побежденных князей, для мужественных полководцев, для уз-
ников, которых считали наиболее важными и опасными в силу их  положения,
ума и энергии. Эти чудовищные меры предосторожности, говорящие о  страхе
перед их возможным побегом, показывали, как велики были любовь и  уваже-
ние их сторонников. Так вот где затихло рыканье этих львов, некогда пот-
рясавших весь мир своим призывом. Их мощь, их  воля  разбились  об  угол
стены, их исполинская грудь иссохла в поисках глотка воздуха возле  неп-
риметной косой щели, выдолбленной в двадцатифутовой толще стены, их  ор-
линое зрение притупилось, ища слабый луч света в вечном мраке. Здесь за-
живо погребли людей, которых не  смели  убивать  открыто.  Прославленные
умы, благороднейшие сердца искупали здесь злодеяния тех,  в  чьих  руках
были сосредоточены сила и право.
   Бродя по темным, сырым коридорам, проделанным в скале, Консуэло услы-
шала шум бегущей воды, напомнивший ей грозный подземный поток  Ризенбур-
га. Однако ее мысли были слишком поглощены несчастьями и  преступлениями
человечества, чтобы долго думать о самой себе.  Внезапно  ей  преградило
путь отверстие колодца, вырытое на уровне земли  и  освещенное  факелом.
Над факелом она прочитала на столбе следующую  надпись,  не  требовавшую
дальнейших пояснений:
   "Здесь их топили!"
   Нагнувшись, Консуэло заглянула в глубь колодца.
   Тот самый ручей, по которому она столь мирно плыла на лодке всего час
назад, низвергался здесь в страшную глубину  и  крутился,  ревя,  словно
жаждал схватить и увлечь новую жертву. Красный отблеск смоляного  факела
придавал этой зловещей струе цвет крови.
   Наконец Консуэло очутилась перед массивной дверью и  попыталась  отк-
рыть ее, но тщетно. Она спросила себя, уж не разверзнется ли пропасть  у
ее ног, не погасит ли внезапный порыв ветра ее лампаду и не поднимут  ли
ее в воздух невидимые цепи, как это бывало  при  посвящениях  в  глубине
египетских пирамид. Однако значительно больше ее пугало  другое:  с  той
минуты, как она пошла по коридорам, кто-то был здесь, рядом с  нею.  Она
слышала сзади чьи-то легкие, беззвучные шаги, чей-то плащ шелестел  близ
нее, а, когда она обогнула колодезь, свет  факела,  оказавшегося  за  ее
спиной, отбросил на поверхность стены, вдоль которой она шла, не одну, а
две колеблющиеся тени. Кто же был этот опасный спутник, взглянуть на ко-
торого она могла, лишь рискуя потерять плоды всех своих усилий и никогда
не переступить порога храма? Был ли это страшный призрак, чье безобразие
могло парализовать ее мужество и поколебать рассудок? Она больше не  ви-
дела его тени, но ей казалось, что чье-то дыхание слышится совсем  близ-
ко. А эта роковая дверь все еще не открывалась! Две или три минуты, про-
веденные в томительном ожидании, показались ей целой вечностью. Безмолв-
ный сообщник внушал неодолимый страх. Она боялась, что, желая  ее  испы-
тать, он может заговорить, может хитростью заставить ее взглянуть на не-
го. Сердце ее учащенно билось. И вдруг она увидела над дверью надпись:
   "Здесь ждет тебя последнее испытание, самое жестокое  из  всех.  Если
мужество твое истощилось, стукни два раза в левую  створку  двери;  если
нет, стукни три раза в правую створку. Помни, что слава твоего  посвяще-
ния будет соразмерна твоим стараниям".
   Консуэло без колебания постучала три раза в правую створку.  Она  тут
же распахнулась, и Консуэло вошла в просторную залу, освещенную множест-
вом факелов. Там никого не было, и сначала она не могла понять  назначе-
ния странных предметов, в строгом порядке расставленных вокруг нее.  Это
были никогда не виданные ею деревянные,  железные  и  бронзовые  машины;
удивительные приспособления лежали на столах или висели на стенах.  Сна-
чала ей показалось, что она попала в артиллерийский музей, ибо там  были
мушкеты, пушки, кулеврины и другие предметы военного  снаряжения  -  они
стояли на первом плане, заслоняя инструменты другого рода. Кому-то взду-
малось собрать здесь все средства,  изобретенные  людьми  для  взаимного
уничтожения. Но когда неофитка сделала несколько шагов вперед  и  прошла
через этот арсенал, она  увидела  другие  предметы,  отличавшиеся  более
утонченной жестокостью, - деревянные козлы, колеса, пилы, плавильные ча-
ны, блоки, крюки, - словом, весь набор орудий пытки, а на большой доске,
висящей посередине, под целой коллекцией дубинок,  клещей,  ножниц,  на-
пильников, зубчатых топоров и других отвратительных предметов для  истя-
зания, была надпись: "Все они весьма ценны, подлинны,  все  они  были  в
употреблении".
   И тут Консуэло почувствовала, что изнемогает. Холодный  пот  увлажнил
волосы на ее голове. Сердце перестало биться. Не в силах  оторваться  от
этого страшного зрелища и от множества нахлынувших на нее кровавых виде-
ний, она рассматривала все, что было перед ней, с тем  тупым  и  мрачным
любопытством, какое овладевает нами в минуты  безмерного  ужаса.  Вместо
того чтобы закрыть глаза, она пристально смотрела на подобие  бронзового
колокола - чудовищную голову в круглом шлеме, посаженную на бесформенное
туловище без ног, обрубленное на уровне колен. Все  вместе  походило  на
огромную статую грубой работы, предназначенную для  украшения  гробницы.
Но постепенно, выходя из своего оцепенения, Консуэло по какому-то наитию
поняла, что под этот колокол помещали осужденного, заставив его присесть
на корточки. Тяжесть колокола была так ужасна, что никакие  человеческие
силы не могли бы его приподнять. Внутренние размеры  были  пригнаны  так
точно, что человек не мог сделать там ни одного  движения.  Но  помещали
его сюда не с намерением задушить, ибо в забрале шлема и во всей  окруж-
ности головы были коегде проделаны маленькие дырочки, причем в некоторых
из них все еще торчали длинные тонкие стилеты.  При  помощи  мучительных
уколов здесь терзали жертву, желая вырвать у нее признание в  преступле-
нии, действительном или мнимом, донос на родных и друзей, исповедь поли-
тических и религиозных взглядов [16].
   На верхушке металлического шлема были  вырезаны  на  испанском  языке
следующие слова:
   Да здравствует святая инквизиция!
   А внизу - молитва, продиктованная, должно  быть,  чувством  свирепого
сострадания, а быть может, вышедшая из сердца и написанная рукою бедного
рабочего, осужденного на создание этой гнусной машины:
   Пресвятая матерь божья, молись за бедного грешника!
   Клок волос, вырванный во время пыток и, очевидно, приклеенный кровью,
остался висеть под этой молитвой как страшное и неизгладимое клеймо. Во-
лосы торчали из отверстия, расширенного с помощью стилета. Они были  се-
дые!
   И вдруг Консуэло перестала видеть, перестала страдать. Совершенно не-
ожиданно, не успев ощутить ни малейшей физической боли, ибо и душа ее  и
тело существовали теперь лишь в теле и душе истерзанного,  искалеченного
человечества, прямая и неподвижная, она упала  на  пол,  словно  статуя,
рухнувшая с пьедестала. Но в ту секунду, когда  голова  ее  готова  была
удариться о бронзу адского прибора, какой-то человек, не замеченный  ею,
успел схватить ее в свои объятия. Это был Ливерани.


   XL

   Очнувшись, Консуэло увидела себя на пурпурном ковре, покрывавшем  бе-
лые мраморные ступени изящной коринфской галереи. Двое мужчин в масках -
по цвету плащей она узнала в них Ливерани и того, кого справедливо  счи-
тала Маркусом, - хлопотали над ней, стараясь привести в чувство. Человек
сорок в плащах и в масках, те самые, которых она уже видела раньше  вок-
руг некоего подобия гробницы Иисуса, стояли в два ряда вдоль ступеней  и
хором пели торжественный гимн на незнакомом языке, размахивая венками из
роз, пальмовыми ветвями и цветами. Колонны были украшены цветочными гир-
ляндами, которые скрещивались, образуя перед закрытой дверью храма и над
головой Консуэло нечто вроде триумфальной арки. Луна в  зените  заливала
ярким светом белый фасад, а снаружи, вокруг этого святилища, старые  ти-
совые деревья, кипарисы и сосны стояли непроходимой рощей,  напоминавшей
священный лес, у подножия которого серебрились  и  журчали  таинственные
воды.
   - Сестра, - сказал Маркус, помогая Консуэло подняться, -  вы  победо-
носно вышли из всех испытаний. Не стыдитесь того, что вы физически осла-
бели под гнетом мучительной скорби. Ваше благородное сердце едва не раз-
билось от гнева и сострадания при  виде  столь  очевидных  доказательств
преступлений и бедствий человечества. Если бы вы пришли сюда  сами,  без
нашей помощи, мы бы не прониклись к вам  таким  уважением,  как  теперь,
когда вас принесли сюда обессиленную и  удрученную  печалью.  Вы  видели
подземелье роскошного замка, причем это не  какой-нибудь  особый  замок,
более других известный своими преступлениями, нет, это самый  обыкновен-
ный замок, похожий на все те, чьи развалины покрывают большую часть  Ев-
ропы. Да, это страшные остатки обширной сети, с чьей помощью  феодальное
владычество в течение стольких веков распоряжалось  всем  цивилизованным
миром, угнетая людей своим преступным, жестоким  могуществом  и  ужасами
междоусобных войн. Эти отвратительные жилища, эти суровые крепости  слу-
жили логовом для всех злодеяний, свершавшихся на глазах у людей  до  тех
пор, пока религиозные войны, старания освободительных обществ и  мучени-
чества избранников не помогли человечеству  познать  истину.  Вы  можете
объехать Германию, Францию, Италию, Испанию, славянские страны - в  каж-
дой долине, на каждой горе вы увидите там внушительные развалины какого-
нибудь грозного замка или заметите на траве остатки укреплений. Все  это
кровавые следы завоевателей, следы побед касты патрициев над кастами по-
рабощенных. И если вы исследуете эти руины, если пороетесь в земле,  ко-
торая их поглотила и неустанно старается засыпать их еще глубже, вы пов-
сюду найдете то же, что видели здесь: темницу,  яму  для  груды  трупов,
тесные зловонные конуры для особо важных  узников,  укромный  угол,  где
можно убивать бесшумно, а на вершине старинной башни или в недрах подзе-
мелья - застенок для строптивых рабов, виселицу для дезертиров,  кипящие
котлы для еретиков. Сколько несчастных погибло в кипящей смоле,  сколько
исчезло в потоке вод, сколько было заживо погребено в рудниках! Ах, если
бы стены замков, воды озер и рек, пещеры скал могли заговорить и расска-
зать о всех беззакониях, которые они видели и поглотили! Число их  слиш-
ком велико, чтобы история могла запечатлеть эти подробности!
   Но не только владетельные сеньоры,  не  только  аристократы  окрасили
землю невинной кровью. Короли и священники, троны и церковь - вот  глав-
ный источник беззаконий, вот главная разрушительная сила. Чья-то суровая
забота, чей-то мрачный, но сильный ум собрал в одной из зал нашего  ста-
ринного замка часть Орудий пытки,  изобретенных  ненавистью  сильного  К
слабому. Описание их невероятно, глаза с трудом верят, мысль отказывает-
ся допустить их существование. И все-таки они действовали, эти  чудовищ-
ные механизмы, они действовали в течение целых столетий как в  королевс-
ких дворцах, так и в цитаделях мелких князьков, главным же образом  -  в
застенках святой инквизиции. Что я говорю? Они действуют и ныне, хотя  и
реже. Инквизиция все еще существует, все еще терзает людей, и  во  Фран-
ции, самой просвещенной из всех стран,  есть  еще  провинциальные  суды,
сжигающие мнимых колдунов.
   Впрочем, разве тирания уже низвергнута? Разве короли и принцы  перес-
тали разорять землю? Разве война перестала приносить горе и  опустошение
как в зажиточные дома, так и в бедные хижины, стоит только захотеть  са-
мому мелкому правителю? Разве рабство перестало царить в половине  Евро-
пы? Разве войско перестало подчиняться почти повсеместному закону хлыста
и дубинки? Разве самых красивых, самых храбрых солдат в мире -  прусских
солдат - не дрессируют как животных, с  помощью  палки  и  розги?  Разве
русскими рабами не управляет кнут? Разве в Америке не обращаются с  нег-
рами хуже, чем с собаками и лошадьми? Если крепости древних баронов  уже
разрушены и превращены в мирные жилища, то  разве  крепости  королей  не
продолжают стоять на месте и служить тюрьмами для невинных чаще, чем для
виновных? И разве ты, сестра моя, нежнейшая и благороднейшая из  женщин,
не была узницей в Шпандау?
   Мы знали, что ты великодушна, мы не сомневались в твоей способности к
состраданию, в чувстве справедливости, но так как тебе и некоторым  дру-
гим, находящимся здесь, предназначено вернуться в свет, бывать при  дво-
ре, иметь доступ к королям, подвергаться - тебе в особенности - действию
их чар, нам пришлось предостеречь тебя от опьянения этой полной блеска и
опасностей жизнью, и мы не имели права избавить тебя даже от самых чудо-
вищных доказательств ее порочности. Пользуясь одиночеством,  на  которое
мы тебя обрекли, и книгами, предоставленными  в  твое  распоряжение,  мы
воздействовали на твой ум; с помощью отеческих наставлений, то  строгих,
то ласковых, мы воздействовали на твое сердце; подвергая тебя  испытани-
ям, более мучительным и насыщенным более глубоким смыслом, нежели  испы-
тания древних мистерий, мы воздействовали на органы твоего зрения. А те-
перь, если ты все еще  желаешь  принять  посвящение,  можешь  бесстрашно
предстать перед этими неподкупными, но добрыми судьями - ты  уже  знаешь
их, и они ждут тебя, либо чтобы увенчать, либо чтобы даровать тебе  сво-
боду покинуть нас навсегда.
   Сказав это, Маркус поднял руку и указал Консуэло на дверь храма,  над
которой огненными буквами зажглись три сакраментальных  слова:  свобода,
равенство, братство.
   В ослабевшей, разбитой физически Консуэло бодрствовал  в  эту  минуту
только ее дух. Она уже не могла слушать речь Маркуса  стоя.  Вынужденная
снова присесть у подножия колонны, она опиралась на  Ливерани,  не  видя
его, забыв о нем. Однако она не пропустила ни одного слова,  произнесен-
ного Маркусом. Бледная, как привидение, с остановившимся взглядом и  за-
мирающим голосом, она все-таки не производила впечатления человека,  ко-
торый только что перенес сильное нервное потрясение. Сдержанный  восторг
переполнял ее грудь, дыхание было так слабо, что Ливерани не мог уловить
его. Черные глаза, немного ввалившиеся от усталости и перенесенных стра-
даний, сверкали мрачным огнем. Легкая морщинка на лбу говорила о непоко-
лебимом решении, первом в ее жизни. Характер ее красоты испугал  тех  из
присутствующих, кто прежде видел ее неизменно приветливой и кроткой. Ли-
верани дрожал, как лист жасмина, колеблемый ночным ветерком над  головой
его возлюбленной. Она поднялась сильным движением, какого он не мог ожи-
дать от нее в этот миг, но внезапно у нее  подкосились  ноги,  и,  чтобы
подняться по ступенькам, она позволила ему поддерживать, почти нести се-
бя, не испытывая при этом никакого волнения от его объятий,  так  сильно
трогавших ее прежде, не выходя из состояния глубокой задумчивости,  нес-
мотря на близость сердца, так бурно воспламенявшего прежде ее сердце. Он
вложил в ее ладонь серебряный крестик  -  талисман,  дававший  известные
права на нее и служивший как бы знаком отличия, по  которому  она  могла
его узнавать. Но Консуэло, казалось, не  узнала  ни  этого  дорогого  ей
предмета, ни руки, которая передала ей его.  Ее  собственная  рука  была
стиснута в какой-то судороге страдания. Она бессознательно д