ого  происхождения
должно-де скорее предполагать хорошее, чем плохое. Итак, маленький кано-
ник в качестве совершеннолетнего стал получать прекрасный доход  с  цер-
ковного имущества. Дожив до пятидесяти лет и имея  за  собой  сорок  лет
якобы действительной службы в капитуле, он был признан каноником, отслу-
жившим "юбилейный срок", то есть каноником в отставке. Ему  предоставля-
лось жить где заблагорассудится, не исполнять никакой работы при капиту-
ле, пользуясь, однако, всеми выгодами, доходами и привилегиями каноника-
та. Правда, достойный каноник с юных лет оказывал капитулу очень большие
услуги. Он объявил себя "отсутствующим", что на языке каноническом озна-
чает право - под более или менее благовидным предлогом - жить  вдали  от
капитула, не теряя при этом доходов с церковного имущества, связанных со
службой. Достаточно было чумной эпидемии в  его  резиденции,  чтобы  это
послужило основанием для "отсутствия". Могло быть причиной  "отсутствия"
слабое или расстроенное здоровье. Но самым надежным и уважительным пово-
дом являлась ссылка на  научные  занятия.  Для  этого  предпринимался  и
объявлялся какой-нибудь объемистый труд на темы о морали, об отцах церк-
ви, о таинствах или, того лучше, об устройстве капитула, к которому при-
надлежишь, о принципах, на которых он основан, о почетных и материальных
выгодах, имеющих отношение к службе при капитуле, о требованиях, которые
могли бы быть предъявлены другим капитулам, о  процессе,  который  велся
или будет вестись против соперничающей  общины  по  поводу  какой-нибудь
земли, права попечительства или дома, данного по бенефицию. И такого ро-
да сутяжные и финансовые хитросплетения были настолько интереснее духов-
ному сословию, чем комментарии к учению и разъяснению догматов, что сто-
ило только какому-нибудь видному члену капитула предложить заняться исс-
ледованием и наведением справок в правительственных учреждениях  относи-
тельно старинных документов, набросать записки о судопроизводстве, наст-
рочить жалобы и даже пасквили на богатых противников, как ему предостав-
ляли выгодное и приятное право вернуться к частной жизни и проедать свои
доходы либо  путешествуя,  либо  сидя  в  своем  бенефициальном  доме  у
собственного камелька. Так и поступил наш каноник.
   Человек умный, одаренный красноречием и изящным слогом, он  дал  себе
слово - и давал его всю жизнь - написать книгу о правах, льготах и  при-
вилегиях своего капитула. Окруженный запыленными фолиантами, которые  он
ни разу не раскрыл, он своей книги не написал, не писал ее и теперь,  да
и вообще ему не суждено было  когда-либо  ее  написать.  Два  секретаря,
приглашенные им за счет капитула, занимались тем,  что  опрыскивали  его
особу духами и готовили ему трапезы. О пресловутой книге много было тол-
ков; ее ожидали, на силе ее аргументов строили тысячи воздушных  замков,
мечтая о славе, мести и золоте. Эта  несуществующая  книга  уже  создала
своему автору репутацию человека образованного, упорного в труде и крас-
норечивого, чему он вовсе не спешил представить доказательства. И проис-
ходило это не потому, что он был  неспособен  оправдать  высокое  мнение
своих собратий, но потому, что жизнь коротка, а за обедами и ужинами за-
сиживаешься долго, приводить себя в порядок тоже необходимо, ну и  doice
far niente [28] так восхитительно. Затем у нашего каноника были две  не-
винные, но неутолимые страсти: он обожал садоводство и  музыку.  Где  же
было ему при таком количестве дел и занятий найти  время  для  написания
книги? Наконец, так приятно говорить о книге, которую не пишешь, и, нап-
ротив, так неприятно слышать разговоры о труде, который уже написан.
   Бенефиции его святой особы представлял собою весьма доходное  имение,
приобщенное к приории, где каноник жил  восемь-девять  месяцев  в  году,
предаваясь разведению цветов и ублажению своей утробы. Жилище  было  об-
ширным и романтическим. Каноник обставил его не  только  комфортабельно,
но даже роскошно. Предоставляя медленно разрушаться  корпусу,  где  жили
прежде монахи, он заботливо поддерживал и со  вкусом  украшал  ту  часть
здания, которая наиболее соответствовала его сибаритским привычкам. Бла-
годаря новым переделкам древний монастырь преобразился в  настоящий  ма-
ленький замок, где благочестивый отец вел жизнь помещика. Он был наипри-
ятнейшей духовной особой: снисходительный, остроумный, когда это  требо-
валось, правоверный и речистый с людьми своего сословия,  обходительный,
забавный и веселый в светском обществе, любезный, радушный  и  щедрый  с
артистами. Слуги каноника, деля с ним хорошую жизнь, которую он умел се-
бе создать, помогали ему изо всех сил. Экономка была  немного  сварлива,
но варила такое вкусное варенье, умела так сохранять фрукты, что он  вы-
носил ее скверное расположение духа и спокойно выдерживал  бури,  говоря
себе при этом, что человек должен мириться с чужими недостатками, но  не
может обойтись без прекрасного десерта и чудесного кофе.
   Наши юные музыканты были приняты им с самым милым радушием.
   - Вы очень умные и изобретательные дети, - сказал он им, - и я  полю-
бил вас всем сердцем. К тому же вы очень талантливы; а у одного из вас -
уж не знаю теперь, у которого - голос самый нежный, самый приятный,  са-
мый волнующий из когда-либо слышанных мною. Голос этот - чудо, клад. И я
огорчился сегодня, узнав от священника о вашем внезапном уходе; я уж ду-
мал, что, должно быть, никогда  больше  не  встречусь  с  вами,  никогда
больше не услышу вас. Право, я даже лишился аппетита, стал мрачным, оза-
боченным... Чудесный голос и чудесная музыка не выходили у меня из голо-
вы, продолжали звучать в ушах. Но провидение, действительно желающее мне
добра, а быть может, и ваше доброе сердце, дети мои, снова  привело  вас
ко мне, ибо вы, наверное, угадали, что я сумел вас и понять и оценить.
   - Должны сознаться, господин каноник, - ответил Иосиф, -  что  только
случай привел нас сюда, и мы далеки были от того, чтобы рассчитывать  на
такую счастливую случайность.
   - Это счастливая случайность для меня, - любезно возразил каноник,  -
и вы мне споете... Но нет, это было бы слишком эгоистично с моей стороны
- вы устали, может быть, голодны... Сначала  вы  поужинаете,  хорошенько
выспитесь у меня, а завтра займемся музыкой. Да, музыкой, я буду слушать
вас целый день! Андреас, сейчас же проводите молодых людей в буфетную  и
как можно лучше позаботьтесь о них... Впрочем,  нет:  поставьте  им  два
прибора на конце стола - они будут ужинать со мной.
   Андреас исполнил приказание с готовностью и даже с каким-то  благоже-
лательным удовольствием. Но Бригита совсем иначе отнеслась к этому:  она
покачала головой, пожала плечами и проворчала сквозь зубы:
   - Нечего сказать, подходящие сотрапезники! Странное общество для  че-
ловека вашего круга!
   - Замолчите, Бригита! - спокойно ответил каноник. - Вы никогда, никем
и ничем не бываете  довольны  и  как  только  увидите,  что  кому-нибудь
что-нибудь приятно, сейчас же приходите в ярость.
   - Вы уж не знаете, что и выдумать для своего  времяпрепровождения,  -
прибавила она, не обращая ни малейшего внимания на сделанное ей  замеча-
ние. - Лестью, всякими россказнями, песенками вас можно провести,  точно
малого ребенка.
   - Замолчите! - сказал каноник, несколько повышая голос, но не  перес-
тавая весело улыбаться. - У вас голос оглушительный, как трещотка, и ес-
ли вы не перестанете ворчать, то совсем потеряете голову и испортите мне
кофе.
   - Подумаешь, великая радость и большая честь, - прошипела старуха,  -
варить кофе для таких гостей.
   - О! Я знаю, вам нужны важные персоны. Вы любите величие.  Вы  хотели
бы иметь дело только с епископами, князьями да канониссами самых старин-
ных дворянских фамилий! А по мне, все это не стоит куплета хорошо испол-
ненной песни.
   Консуэло с удивлением слушала, как человек, отличавшийся такой  вели-
чественной осанкой, мог с каким-то наивным удовольствием препираться  со
своей экономкой; да и в продолжение всего ужина ее изумляла ребячливость
его интересов. Он болтал массу вздора  -  решительно  по  поводу  всего,
просто для провождения времени и для того, чтобы поддержать в себе хоро-
шее настроение. Поминутно он обращался к слугам,  то  серьезно  обсуждая
вопрос о соусе к рыбе, то беспокоясь о каком-то диване или столе,  зака-
занном им, тут же давал противоречивые приказания, расспрашивал челядь о
самых пустячных подробностях своего хозяйства, обдумывал эти  пустяки  с
торжественностью, достойной серьезнейшей темы, выслушивал одного,  оста-
навливал другого, пробирал Бригиту, противоречившую ему на каждом  шагу,
- и проделывал все это, пересыпая и вопросы и ответы всевозможными  при-
баутками. Можно было подумать, что, принужденный вследствие своей  уеди-
ненной и ленивой жизни проводить много времени в обществе прислуги,  он,
желая дать работу мозгу, а с другой стороны -  способствовать  пищеваре-
нию, занимался гигиены ради упражнением мысли не слишком серьезным и  не
слишком легким.
   Ужин был превосходный и необыкновенно обильный.  За  жарким  господин
каноник вызвал повара, благосклонно похвалил его за приготовление  неко-
торых блюд, кратко и наставительно пожурил за другие, не  достигшие  со-
вершенства. Оба наши путешественника, словно свалившись с облаков,  пог-
лядывали друг на друга, думая, что им снится забавный сон, до  того  все
эти изощрения казались ему непостижимыми.
   - Ну, ну! Не так уж плохо, - проговорил добродушный каноник, отпуская
своего искусника-кулинара, - я сделаю из тебя  толк,  если  будешь  ста-
раться и не перестанешь любить свое ремесло.
   "Можно вообразить, - подумала Консуэло, - что дело идет об  отеческом
наставлении или религиозном поучении".
   За десертом, отпустив также и экономке ее долю  похвал  и  замечаний,
каноник наконец забыл об этих важных вопросах и перешел  к  музыке,  где
показал себя своим юным гостям в гораздо лучшем свете. У него было хоро-
шее музыкальное образование, серьезные познания, верные взгляды и  прос-
вещенный вкус. Он довольно хорошо играл на органе. Усевшись после  обеда
за клавесин, он сыграл несколько отрывков из произведений старинных  не-
мецких композиторов, исполняя их с тонким вкусом и согласно добрым  тра-
дициям прошлого. Не без интереса слушала Консуэло  его  игру.  Найдя  на
клавесине толстую нотную тетрадь со старинными пьесами, она принялась ее
перелистывать. Позабыв и об усталости и о  позднем  времени,  она  стала
просить каноника сыграть, не изменяя своей красивой, тонкой и полнозвуч-
ной манере, некоторые из этих пьес, особенно понравившихся  ей.  Каноник
был чрезвычайно польщен, что его слушают с таким удовольствием.  Музыка,
которую он знал, уже вышла из моды, и потому он не часто находил любите-
лей, способных оценить то, что было ему по сердцу. И вот он воспылал лю-
бовью к Консуэло, так как Иосиф, измученный усталостью, заснул в  преда-
тельски удобном кресле.
   - Браво! - воскликнул каноник в порыве  увлеченья.  -  Ты  необычайно
одарен, дитя мое, и умен не по годам. Тебя ожидает необыкновенная будущ-
ность. Впервые жалею я о безбрачии, налагаемом на меня моей профессией.
   Этот комплимент заставил покраснеть и привел в трепет Консуэло, кото-
рой пришло в голову, что в ней признали женщину, но она очень скоро  ус-
покоилась, как только каноник наивно прибавил:
   - Да, жалею, что у меня нет детей, ибо небо, быть может,  послало  бы
мне такого сына, как ты, а это было бы счастьем моей жизни...  будь  его
матерью хотя бы сама Бригита! Но скажи мне, друг мой, какого ты мнения о
Себастьяне Бахе, у которого столько фанатиков-поклонников  среди  совре-
менных ученых? Считаешь ли и ты его таким поразительным гением?  У  меня
там лежит толстенная книга - его произведения; я их собрал и дал  переп-
лести, так как все надо иметь в доме... А впрочем,  может  статься,  они
действительно прекрасны... Но разбирать  их  стоит  большого  труда,  и,
признаться, после первой же неудачной попытки  я  поленился  снова  при-
няться за них... Притом у меня мало остается времени  для  самого  себя.
Ведь я занимаюсь музыкой в редкие минуты, оторванные от более  серьезных
дел. Ты видел, как я занят управлением моего маленького хозяйства, но из
этого не надо заключать, что я человек свободный и счастливый. Наоборот,
я раб огромного, страшного, взваленного на себя труда. Я  пишу  книгу  и
работаю над нею вот уже тридцать лет, но другой и в шестьдесят не  напи-
сал бы ее. Книга эта требует неимоверных познаний, бессонных ночей,  не-
поколебимого терпения и самых глубоких размышлений. Зато,  мне  кажется,
книга заставит о себе говорить.
   - Но она уже скоро будет кончена? - спросила Консуэло.
   - Не так скоро, не так скоро... - ответил каноник, стараясь скрыть от
самого себя, что он еще не приступал к ней. - Итак, мы говорили с  тобой
о музыке этого Баха... она ужасно трудна, да, по-моему, и очень  своеоб-
разна.
   - А мне кажется, преодолей вы свое предвзятое  мнение,  вы  убедились
бы, что Бах - гений; он охватывает, объединяет и одухотворяет все  прош-
лое и настоящее.
   - Ну хорошо, - согласился каноник. - Если это так, то завтра  мы  все
втроем попробуем разобрать чтонибудь из его произведений. А  теперь  вам
время спать, а мне - погрузиться в работу. Но завтрашний день вы  прове-
дете у меня, не правда ли, это решено?
   - Целый день - пожалуй, много, сударь: нам надо спешить  в  Вену,  но
все утро мы будем к вашим услугам.
   Каноник запротестовал, стал настаивать, и Консуэло сделала  вид,  что
сдается, решив утром несколько ускорить адажио  великого  Баха,  с  тем,
чтобы выбраться из приории не позднее двенадцати часов дня.
   Когда вопрос коснулся ночлега, горячий спор возник на лестнице  между
Бригитой и главным камердинером. Усердный Иосиф, стараясь угодить своему
барину, приготовил для молодых музыкантов две хорошенькие келейки в  не-
давно отремонтированном здании, занимаемом каноником и его свитой.  Бри-
гита же, напротив, упорно настаивала на том, чтобы поместить их в забро-
шенных кельях старинного монастыря. "Эта часть здания, - говорила она, -
отделена от новой капитальными дверями и крепкими запорами".
   - Как! - кричала экономка своим пронзительным голосом на гулкой лест-
нице. - Вы собираетесь поместить этих бродяг дверь в дверь  с  нами?  Да
разве вы не видите по их лицам, по их манерам, по их  ремеслу,  что  это
цыгане, авантюристы, скверные маленькие разбойники, которые сбегут отсю-
да до света, утащив с собой нашу серебряную посуду! Да  еще  неизвестно,
не убьют ли они нас самих.
   - Убьют! Эти-то дети! - воскликнул, смеясь, камердинер. -  Вы  с  ума
сошли, Бригита. Хоть вы и старая и дряхлая, а, пожалуй, сами еще обрати-
те их в бегство, стоит вам только ощериться.
   - Сами вы старый и дряхлый, слышите! - кричала в  ярости  старуха.  -
Говорю вам, они не будут здесь ночевать, я этого не хочу! Ну да! С  ними
всю ночь не сомкнешь глаз!
   - И совершенно напрасно: я глубоко уверен, что у этих детей не больше
моего охоты беспокоить ваш почтенный сон. Но довольно об этом.  Господин
каноник приказал мне хорошенько позаботиться об его гостях, и я не упря-
чу их в эту лачугу, полную крыс, где гуляет ветер. Быть  может,  вы  еще
хотите уложить их там на голом полу?
   - Я велела садовнику поставить для них две  складные  кровати.  А  вы
считаете, что эта голь привыкла к пуховикам?
   - Тем не менее эту ночь они будут спать на пуховиках, так  как  барин
этого желает. А я, госпожа Бригита, признаю только его приказания.  Пре-
доставьте мне исполнять свои обязанности и помните, что ваш долг, так же
как и мой, - повиноваться, а не приказывать.
   - Правильно, Иосиф! - проговорил, смеясь,  каноник,  слышавший  через
полуоткрытую дверь передней весь этот спор. - А вы, Бригита, идите  при-
готовьте мне туфли и оставьте нас в покое. До свиданья, юные друзья мои.
Ступайте за Иосифом  и  спите  хорошенько.  Да  здравствует  музыка!  Да
здравствует завтрашний прекрасный день!
   Долго еще после того, как наши путешественники расположились в  своих
хорошеньких келейках, доносилась до них воркотня экономки, словно зимний
северный ветер завывал по коридорам. Когда же шум, свидетельствовавший о
торжественном отходе ко сну каноника, совершенно затих, Бригита  подошла
на цыпочках к дверям юных гостей и заперла их, быстро  повернув  ключ  в
каждом замке. Иосиф, погрузившись в лучшую  из  когда-либо  попадавшихся
ему в жизни постелей, уже крепко спал. Консуэло  также  последовала  его
примеру, немало посмеявшись в душе над ужасом Бригиты. Дрожа  от  страха
почти все ночи во время своего путешествия, она теперь  в  свою  очередь
приводила в трепет других. Она могла бы применить к себе басню о зайце и
лягушках, но я не уверен, были ли известны Консуэло басни Лафонтена. Как
раз в то время  достоинство  их  оспаривалось  величайшими  умами  мира:
Вольтер осмеивал их, а Фридрих Великий, подражая, как  обезьяна,  своему
философу, тоже относился к ним с глубочайшим презрением.


   LXXVIII

   Ранним утром Консуэло разбудило восходящее солнце и веселое щебетанье
тысячи птиц в саду. Девушка попробовала было выйти из своей комнаты,  но
"арест" не был еще снят: госпожа Бригита продолжала держать своих  плен-
ников под замком. Консуэло пришло в голову, что это, пожалуй, хитрая вы-
думка каноника: желая наслаждаться весь день музыкой,  он  прежде  всего
счел нужным обеспечить себя музыкантами. Молодая девушка,  чувствовавшая
себя в мужском костюме вполне свободно, стала куда  смелее  и  приобрела
известную ловкость; выглянув в окно, она убедилась, что вылезть из  него
не так уж трудно, ибо вдоль всей стены вились по крепким шпалерам старые
виноградные лозы. И вот, спустившись тихонько и осторожно, чтобы не  по-
портить чудесного монастырского винограда, она очутилась на земле и заб-
ралась в сад, смеясь в душе над  удивлением  и  разочарованием  Бригиты,
когда та обнаружит, что все ее предосторожности ни к чему не привели.
   Консуэло опять увидела, уже при новом освещении, прелестные  цветы  и
роскошные плоды, которыми восхищалась накануне при лунном свете. Купаясь
в косых лучах розового улыбающегося солнца, еще краше зацвели под свежим
дыханием утра исполненные поэзии прекрасные творения земли. Атласно-бар-
хатистый налет покрыл плоды, на всех ветвях кристальными  бусинками  по-
висла роса, от посеребренных газонов шел легкий  пар,  словно  страстное
дыхание земли, стремящееся достигнуть неба и слиться с ним в нежном, лю-
бовном порыве. Но ничто в этот таинственный час рассвета не могло  срав-
ниться со свежестью и красотой цветов, когда они, еще влажные от  ночной
росы, приоткрылись как бы для того,  чтобы  обнаружить  сокровища  своей
чистоты, излить свои тончайшие ароматы. Только  самый  первый  и  чистый
солнечный луч достоин был мельком взглянуть на них, на  мгновение  обла-
дать ими. Цветник каноника мог служить источником наслаждения для любого
садовода-любителя. Консуэло же он показался слишком  симметрично  разби-
тым, слишком ухоженным. И все же десятки сортов роз, редкие и прекрасные
гибискусы, пурпуровый шалфей,  до  бесконечности  разнообразная  герань,
благоухающий дурман с глубокими опаловыми чашечками, наполненными амвро-
зией богов, изящные ласточники (в их тонком яде насекомое, упиваясь  не-
гой, находит смерть), великолепные кактусы,  подставлявшие  солнцу  свои
яркие венчики на утыканных колючками стволах, и еще тысячи редких, вели-
колепных, никогда не виданных Консуэло растений, названия и родины кото-
рых она не знала, надолго приковали ее внимание.
   Исследуя различную форму растений, анализируя  те  чувства,  которые,
казалось, выражал весь их облик, она стала искать связь между музыкой  и
цветами и задумалась над тем, как эти два увлечения совмещаются  в  душе
хозяина этого дома и сада. Ей уже и раньше приходило в голову, что  гар-
мония звуков отвечае