итое зеркальце и порывисто бросилась в объятия  Андзо-
лето.
   - Друг мой! - воскликнула она. - Не брани; не проклинай  меня!  Лучше
поцелуй меня покрепче, чтобы разрумянить мои побелевшие щеки. Пусть твой
поцелуй будет жертвенным огнем на устах Исайи; и пусть господь не  пока-
рает нас за то, что мы усомнились в его помощи.
   Поспешно накинув на голову косынку, она схватила ноты и,  увлекая  за
собой растерявшегося возлюбленного, побежала с ним к церкви  Мендиканти.
Церковь была уже битком набита поклонниками прекрасной  музыки  Порпоры.
Андзолето ни жив ни мертв направился к графу, который заранее  условился
встретиться с ним здесь, а Консуэло поднялась на хоры. Хористки уже сто-
яли в боевой готовности, а профессор ждал у пюпитра. Консуэло и  не  по-
дозревала, что с того места, где сидел граф, прекрасно виден хор  и  что
он, не спуская глаз, следит за каждым ее движением.
   Но лица ее он еще не мог разглядеть: придя, она тотчас опустилась  на
колени и, закрыв лицо руками, начала горячо молиться. "Господи, - шепта-
ла она, - ты знаешь, что я прошу возвысить меня, не  стремясь  при  этом
унизить моих соперниц. Ты знаешь также, что, посвящая себя миру и светс-
кому искусству, я не хочу забыть тебя, не хочу вести порочной жизни. Те-
бе известно, что в душе моей нет тщеславия, и я  молю  поддержать  меня,
облагородить звук моего голоса и придать ему проникновенность,  когда  я
буду петь хвалу тебе, лишь ради того, чтобы соединиться с тем, кого  мне
позволила любить моя мать, чтобы никогда не расставаться с ним, дать ему
радость и счастье".
   Когда раздались первые аккорды оркестра, призывавшие Консуэло  занять
свое место, она медленно поднялась с колен, косынка ее сползла на плечи,
- тут граф и Андзолето, полные нетерпения и беспокойства, наконец смогли
увидеть ее. Но что за чудесное превращение свершилось с этой юной девуш-
кой, еще за минуту перед тем такой бледной, подавленной, усталой,  испу-
ганной! Вокруг ее высокого лба, казалось, реяло небесное сияние;  нежная
истома была разлита по благородному, спокойному и ясному лицу. В ее без-
мятежном взгляде не  видно  было  жажды  успеха.  Во  всем  ее  существе
чувствовалось что-то серьезное, глубокое, таинственное,  что  трогало  и
внушало уважение.
   - Мужайся, дочь моя, - шепнул ей профессор,  -  ты  будешь  исполнять
творение великого композитора в его присутствии; он здесь и  будет  слу-
шать тебя.
   - Кто, Марчелло? - спросила удивленная Консуэло, видя, что  профессор
кладет на пюпитр псалмы Марчелло.
   - Да, Марчелло. А ты пой, как всегда, не лучше и не хуже, и все будет
прекрасно.
   В самом деле, Марчелло, который в это  время  доживал  последний  год
своей жизни, приехал проститься с родной  Венецией,  которую  он  трижды
прославил - и как композитор, и как писатель, и как государственный дея-
тель. Он выказал много внимания Порпоре, который  и  попросил  именитого
гостя прослушать его учениц. Профессор, желая сделать сюрприз  маститому
композитору, поставил первым номером его великолепный  псалом  "I  cieli
immensi narrano", который Консуэло исполняла  в  совершенстве.  Ни  одно
произведение не могло более гармонировать с религиозным экстазом,  кото-
рым была полна в эту минуту благородная душа девушки. Как только Консуэ-
ло пробежала глазами первую строчку этого широкого, захватывающего  пес-
нопения, она перенеслась в другой мир. Позабыв о графе,  о  злобствующих
соперницах, о самом Андзолето, она помнила только о боге и о Марчелло. В
композиторе она видела посредника между собою и этими сияющими небесами,
славу которых она готовилась воспеть. Мог ли сюжет быть прекраснее, мог-
ла ли быть возвышеннее идея!
   I cieli immensi narrano
   Del grande Iddio la gloria;
   II firmamento lucido"
   All'universo annunzia,
   Quanto sieno mirabili
   Delia sua destra le opere [11].
   Восхитительный румянец залил  ее  щеки,  священный  огонь  зажегся  в
больших черных глазах, и под сводами церкви  раздался  ее  неподражаемый
голос, чистый, могучий, величественный, - голос,  который  мог  исходить
только от существа, обладающего исключительным умом и  большим  сердцем.
После нескольких тактов сладостные слезы хлынули из глаз Марчелло. Граф,
не будучи в силах совладать с волнением, воскликнул:
   - Клянусь богом, эта женщина прекрасна! Это  святая  Цецилия,  святая
Тереза, святая Консуэло! Это олицетворение поэзии, музыки, веры!
   У Андзолето подкашивались ноги, он еле стоял, судорожно сжимая руками
решетку возвышения, пока наконец,  задыхаясь,  близкий  к  обмороку,  не
опустился на стул, опьяненный радостью и гордостью.
   Лишь уважение к святому месту удерживало многочисленных  любителей  и
толпу, наполнявшую церковь, от бурных аплодисментов, уместных в  театре.
У графа не хватило терпения дождаться конца службы, и он поднялся на хо-
ры, чтобы выразить свой восторг Порпоре и Консуэло. Еще во время  богос-
лужения, пока духовенство читало молитвы, Консуэло  попросили  подняться
на возвышение, где сидели граф и Марчелло. Композитор пожелал поблагода-
рить ее и выразить ей свои чувства. Он был еще так взволнован, что  едва
мог говорить.
   - Дочь моя, - начал он прерывающимся голосом, - прими благодарность и
благословение умирающего. Ты в один миг заставила меня забыть целые годы
смертельных мук. Когда я слушал тебя, мне казалось, что со  мной  случи-
лось чудо и непрестанно терзающая меня жестокая боль  исчезла  навсегда.
Если ангелы на небесах поют, как ты, я жажду покинуть землю, чтобы  вку-
сить вечное наслаждение, которое я познал благодаря  тебе.  Благословляю
тебя, дитя мое! Будь счастлива в этом мире, как ты этого заслуживаешь. Я
слышал Фаустину, Романину, Куццони, всех самых великих певиц  мира;  они
не стоят твоего мизинца. Тебе суждено дать людям то, чего они еще никог-
да не слыхали, тебе суждено заставить их почувствовать то, чего  до  сих
пор не чувствовал еще ни один человек!
   Подавленная, словно уничтоженная этой высокой похвалой, Консуэло низ-
ко склонилась, как если бы намеревалась встать на колени, и, не будучи в
состоянии вымолвить ни слова, только поднесла к губам  мертвенно-бледную
руку великого старца, но, поднимаясь, она кинула  на  Андзолето  взгляд,
который, казалось, говорил ему: "Неблагодарный, и ты не разгадал меня!"


   XI

   В течение остальной  части  богослужения  Консуэло  проявила  столько
энергии и такие природные данные, что все требования, какие мог  бы  еще
предъявить граф Дзустиньяни, оказались удовлетворенными. Она вела за со-
бой, поддерживала и воодушевляла весь хор и  по  мере  исполнения  своих
партий обнаружила огромный диапазон голоса и все разнообразие его досто-
инств, а также неистощимую силу своих легких, или, вернее,  совершенство
своего искусства: ведь умеющий петь не знает усталости, а петь для  Кон-
суэло было так же легко, как для других дышать. Ее чистый, звучный голос
выделялся из сотни голосов ее подруг, и ей не надо было для  этого  кри-
чать, подобно бездарным и безголосым певицам. Вдобавок она чувствовала и
понимала до тончайших оттенков мысль композитора. Словом, она одна  была
и артистом и мастером среди всего этого стада заурядных  певиц  с  вялым
темпераментом, хотя и со свежими голосами. Естественно, не кичась  этим,
она царила, и, пока длилось пение, всем поющим  казалось,  что  иначе  и
быть не может. Но когда хор умолк, те самые хористки, которые  во  время
исполнения взглядом умоляли Консуэло о помощи, теперь в глубине души бы-
ли сердиты на нее за это и все похвалы по адресу школы Порпоры  приписы-
вали себе. Все эти похвалы Порпора выслушал молча, улыбаясь, но при этом
он смотрел на Консуэло, и Андзолето прекрасно понимал, что  говорит  его
взгляд.
   По окончании богослужения граф в одной из приемных монастыря  предло-
жил хористкам отличное угощение. Решетка разделяла  два  больших  стола,
поставленных в форме полумесяца друг против друга: просвет, рассчитанный
на размер огромного пирога, был оставлен посреди решетки для того, чтобы
передавать блюда, которые граф сам любезно предлагал старшим монахиням и
воспитанницам. Одетые послушницами, последние  приходили  по  двенадцати
разом и по очереди усаживались на свободные места в глубине залы. Насто-
ятельница сидела около самой решетки, направо от графа, сидевшего в  на-
ружной части залы, а слева от него было свободное место.  Дальше  сидели
Марчелло, Порпора, приходский священник, старшие священники, участвовав-
шие в церковной  службе,  несколько  аристократов  -  любителей  музыки,
светские попечители школы, и, наконец, красавец Андзолето в своем парад-
ном черном костюме, при шпаге. Обыкновенно в подобной обстановке молодые
певицы бывали очень оживлены: их приводили  в  приятное  и  возбужденное
состояние вкусные яства, общество мужчин, жажда нравиться  или  хотя  бы
быть замеченными, и они весело болтали наперебой. Но на  этот  раз  пир-
шество проходило невесело и как-то натянуто. Замысел графа перестал быть
тайной (разве есть секрет,  который  каким-либо  образом  не  просочится
сквозь щели монастырских стен?), и вот каждая из молодых девушек в  глу-
бине души мечтала, что именно ее Порпора предложит графу взамен Кориллы.
Сам профессор хитро поддерживал в некоторых из них эту мечту: в одних  -
чтобы заставить их лучше петь в присутствии Марчелло, в других  -  чтобы
неминуемым разочарованием отомстить им за все то, что  он  претерпел  от
них на своих уроках. Так или иначе, приходящая  ученица  школы  Клоринда
разрядилась в этот день в пух и прах, собираясь восседать рядом  с  гра-
фом. Каково же было ее бешенство, когда она  увидела,  что  эта  нищенка
Консуэло в своем черном платьишке, эта дурнушка, отныне признанная  луч-
шей певицей школы, единственной ее красой, садится с невозмутимым  видом
за стол между графом и Марчелло! Злоба исказила ее лицо, она стала такой
уродливой, какою никогда не была Консуэло и какою стала бы  сама  Венера
под влиянием столь низких и злобных чувств. Андзолето, торжествуя  побе-
ду, видел, что происходит в душе Клоринды; он подсел к ней и  рассыпался
в пошлых комплиментах, которые та имела глупость принять за чистую моне-
ту. Это вскоре ее утешило: она вообразила, что, завладев вниманием жени-
ха Консуэло, может отомстить ей, и пустила в ход все свои чары.  Но  она
была слишком ограниченна, а Андзолето  слишком  хитер,  и  эта  неравная
борьба неминуемо должна была поставить ее в смешное положение.
   Тем временем граф, беседуя с Консуэло, все более  и  более  поражался
тем, сколько такта, здравого смысла и обаяния обнаруживает она в  разго-
воре, вдобавок к могучему таланту, проявленному в церкви. При полном от-
сутствии кокетства в ней было столько искренности,  веселости,  доброты,
доверчивости, что при первом же знакомстве она внушала неотразимую  сим-
патию. После ужина граф пригласил Консуэло прокатиться вместе  с  ним  и
его друзьями в гондоле, подышать  вечерним  воздухом.  Марчелло  не  мог
из-за болезни участвовать в этой прогулке, но Порпора, граф Барбериго  и
несколько других аристократов с удовольствием приняли предложение графа.
Андзолето был также допущен. Консуэло со смущением подумала о  том,  что
ей придется быть одной в таком большом мужском обществе, и тихонько поп-
росила графа пригласить также и Клоринду. Дзустиньяни, не понявший  при-
чины ухаживания Андзолето за бедной красавицей, был даже рад, что тот во
время прогулки будет больше занят ею,  чем  своей  невестой.  Доблестный
граф, благодаря  своему  легкомыслию,  красивой  наружности,  богатству,
собственному театру, а также легким нравам своего народа и своего  века,
был наделен довольно большим самомнением. Возбужденный выпитым греческим
вином и музыкой, стремясь отомстить поскорее кованой  Корилле,  граф  не
нашел ничего лучшего, как сразу начать ухаживать за  Консуэло.  Усевшись
рядом с ней и устроив так, что другая юная пара очутилась на  противопо-
ложном конце гондолы, он достаточно выразительно впился взглядом в  свою
новую жертву. Но простодушная Консуэло ничего не поняла. Ей, такой  чис-
той и честной, даже в голову не могло прийти, чтобы покровитель ее друга
был способен на подобную низость. К тому же при своей обычной  скромнос-
ти, которую не смог поколебать даже блестящий нынешний  успех,  Консуэло
не допускала мысли о желании графа поухаживать за нею. Она  упорно  про-
должала относиться почтительно к знатному  вельможе,  покровителю  ее  и
Андзолете, и простодушно, по-детски, наслаждалась приятной прогулкой.
   Ее спокойствие и доверчивость настолько поразили  графа,  что  он  не
знал, отнести ли их к веселой непринужденности женщины, не помышляющей о
сопротивлении, или к наивной глупости совершенно невинного  существа.  В
Италии девушка в восемнадцать лет весьма просвещена, - я  хочу  сказать,
была просвещена, особливо сто лет тому назад, да еще имея такого  друга,
как Андзолето. Казалось бы, все  благоприятствовало  надеждам  графа.  А
между тем всякий раз, когда он брал Консуэло за руку или  собирался  об-
нять ее, его удерживало необъяснимое смущение, он ощущал  неуверенность,
чуть ли не почтительность, в которой не мог дать себе отчета.
   Барбериго также находил, что Консуэло чрезвычайно привлекательна сво-
ей простотой, и охотно возымел бы на нее такие же виды, как и  граф,  но
считал неделикатным идти наперекор намерениям своего друга. "По заслугам
и честь, - думал он, видя, как блуждают в сладостном упоении взоры  гра-
фа. - Еще придет и мой черед". Пока же, не имея  обыкновения  любоваться
звездами во время прогулок с женщинами,  молодой  Барбериго  задал  себе
вопрос, на каком основании этот ничтожный мальчишка  Андзолето  захватил
себе белокурую Клоринду, и, подойдя к ней, дал понять юному тенору,  что
было бы более уместно, если б вместо ухаживания он взялся за весла. Анд-
золето, несмотря на свою необыкновенную проницательность,  был  все-таки
недостаточно хорошо воспитан, чтобы понимать с полуслова. К тому  же  он
вообще держал себя с аристократами с заносчивостью, переходящей  в  наг-
лость. Он ненавидел их всем сердцем, а его уступчивость по  отношению  к
ним была лишь хитростью, за которой  скрывалось  глубочайшее  презрение.
Барбериго, поняв, что тенору хочется его позлить, задумал жестоко отомс-
тить ему.
   - Поглядите, каким успехом пользуется ваша подруга Консуэло, - громко
обратился он к Клоринде. - До чего она дойдет сегодня?  Ей  недостаточно
фурора, который она произвела своим пением во всем городе, ей  надо  еще
свести с ума своими огненными взорами нашего бедного графа. Если пока он
еще и не потерял окончательно головы, то, уж наверно, потеряет, и  тогда
горе синьоре Корилле.
   - О, этого можно не бояться! - лукаво возразила Клоринда. -  Консуэло
влюблена вот в этого самого Андзолето, она его невеста. Они пылают  друг
к другу страстью бог знает сколько лет.
   - Много лет любви могут быть забыты в одно мгновение, - возразил Бар-
бериго, - особенно когда глаза Дзустиньяни мечут свои смертоносные стре-
лы. Разве вы этого не находите, прекрасная Клоринда?
   Андзолето не в силах был долго выносить такое издевательство.  Тысячи
змей уж начинали шевелиться в его сердце. До сих пор подобное подозрение
не приходило ему в голову: ни о чем не  думая,  он  наслаждался  победой
своей подруги, и если в течение двух часов он и забавлялся подтрунивани-
ем над несчастной жертвой сегодняшнего упоительного дня,  то  делал  это
лишь для того, чтобы как-то справиться со своим восторженным состоянием,
а отчасти из тщеславия. Перебросившись с Барбериго несколькими  шутками,
Андзолето сделал вид, что заинтересовался спором о музыке, разгоревшимся
в это время на середине лодки между Порпорой и другими гостями графа, и,
постепенно отдаляясь от того места, которое ему уже не  хотелось  больше
оспаривать, он проскользнул, пользуясь темнотою, на нос  гондолы.  Здесь
Андзолето сразу заметил, что его появление пришлось не по  вкусу  графу:
тот ответил холодно и даже сухо на несколько пустых вопросов юноши и по-
советовал ему пойти послушать глубокомысленные рассуждения великого Пор-
поры о контрапункте.
   - Великий Порпора не мой учитель, - заметил Андзолето шутливым тоном,
пытаясь скрыть закипевшее в нем бешенство, - он учитель Консуэло, и если
вашему сиятельству угодно, чтобы моя бедная Консуэло  не  брала  никаких
других уроков, как только у своего старого  профессора...  -  ласково  и
вкрадчиво продолжал юноша, нагибаясь к графу.
   - Милейший Дзото, - перебил его граф тоже ласково,  но  с  превеликим
лукавством, - мне надо что-то вам сказать на ухо. - И, нагнувшись к  не-
му, проговорил: - Ваша невеста, получив, очевидно, от вас уроки доброде-
тели, неуязвима, но, вздумай я преподать ей уроки другого рода, полагаю,
что я имел бы право заняться этим в течение одного вечера...
   Андзолето похолодел с головы до ног.
   - Ваше всемилостивейшее сиятельство, быть  может,  не  откажет  выра-
зиться яснее, - задыхаясь, проговорил он.
   - Это можно сделать в двух словах, любезный друг: "гондола за  гондо-
лу", - отрезал граф.
   Андзолето так и замер от ужаса, поняв, что графу известна его прогул-
ка наедине с Кориллой. Шальная и дерзкая женщина  похвасталась  этим  во
время своей последней жестокой ссоры с Дзустиньяни. Тщетно виновный  пы-
тался принять удивленный вид.
   - Ступайте же и послушайте, что говорит Порпора об  основах  неаполи-
танской школы! - невозмутимо проговорил граф. -  Потом  расскажете  мне,
это очень меня интересует...
   - Я это вижу, ваше сиятельство, - ответил взбешенный Андзолето, кото-
рый в эту минуту способен был погубить все свое будущее.
   - Так что ж ты медлишь? -  наивно  спросила  удивленная  его  нереши-
тельностью Консуэло. - В таком случае пойду я, господин граф. Вы  увиди-
те, что я всегда готова служить вам.
   И прежде чем граф успел ее остановить, она легко  перепрыгнула  через
скамейку, отделявшую ее от старого учителя, и присела подле него на кор-
точки.
   Граф, видя, что его ухаживание за Консуэло  мало  подвинулось,  нашел
нужным притвориться.
   - Андзолето, - улыбаясь, сказал он, дергая довольно сильно своего пи-
томца за ухо, - вот вся моя месть, дальше этого она не  пойдет.  Сознай-
тесь, она далеко не соответствует вашему проступку.  Можно  ли  сравнить
удовольствие, полученное мною от невинного разговора с вашей  возлюблен-
ной на глазах у десяти присутствующих, с тем, чем вы насладились наедине
с моей любовницей в ее наглухо закрытой гондоле?
   - Ваше сиятельство, - в сильном волнении вскричал Андзолето, - уверяю
вас честью...
   - Где она, ваша честь? Не в левом ли ухе? - спросил граф, делая  вид,
что собирается проделать над этим злополучным ухом то, что уже  проделал
над правым.
   - Неужели вы, ваше сиятельство, предполагаете так мало благоразумия в
своем питомце, что считаете его способным сделать такую глупость? - раз-
вязно спросил Андзолето, к которому успела вернуться его обычная  наход-
чивость.
   - Сделал он ее или не сделал, в данную минуту мне это глубоко безраз-
лично, - сухо ответил граф, поднялся и, подойдя к  Консуэло,  сел  подле
нее.


   XII

   Споры о музыке продолжались и во дворце Дзустиньяни, куда вся  компа-
ния вернулась к полуночи и где гостям был предложен шоколад  и  шербеты.
От техники искусства перешли к стилю, к идеям, к старинным и современным
музыкальным формам, наконец коснулись экспрессии и тут, естественно, за-
говорили об артистах и о различной манере чувствовать и выражать музыку.
Порпора с восторгом вспоминал своего учителя Скарлатти, впервые  придав-
шего духовной музыке патетический характер. Но дальше этого профессор не
шел: он был против того, чтобы духовная музыка вторгалась в область  му-
зыки светской и разрешала себе ее украшения, пассажи и рулады.
   - Значит ли это, что вы отвергаете трудные пассажи и фиоритуры, кото-
рые, однако, создали успех и известность вашему знаменитому ученику  Фа-
ринелли