згневана, и окружающие решили, что угодят ей, сурово  об-
виняя провинившуюся. Но Мария-Терезия, допускавшая иногда  преступления,
когда они могли принести ей выгоду, не любила причинять ненужных страда-
ний.
   - Кауниц, - сказала она своему премьер-министру, - велите выдать этой
бедной женщине письменное разрешение на выезд, и довольно об этом.  Если
потеря голоса - военная хитрость с ее стороны, то это и акт мужества. Не
много найдется актрис, которые пожертвовали бы одним часом  успеха  ради
целой жизни супружеской любви.
   Снабженная необходимыми бумагами, Консуэло наконец  уехала,  все  еще
больная, но не ощущая своей болезни. Здесь мы опять теряем нить событий.
Процесс Альберта мог бы стать громким, но его сделали негласным. Возмож-
но, что процесс этот по своей сути был аналогичным тому, который прибли-
зительно в то же время возбудил Фридрих фон Тренк, а впоследствии проиг-
рал его после долгих лет борьбы. Кому во Франции стали бы известны  под-
робности этого неправого дела, если бы сам Тренк не позаботился  опубли-
ковать их и не повторял затем своих пылких жалоб на протяжении  тридцати
лет? Но Альберт не оставил никаких записок. Поэтому нам  придется  обра-
титься к истории барона фон Тренка - ведь он тоже один из наших  героев,
и, быть может, его мучения прольют некоторый свет на несчастья  Альберта
и Консуэло.
   Спустя месяц после сборища святого Грааля - в  своих  мемуарах  Тренк
обходит это событие молчанием - он был  снова  арестован  и  заключен  в
тюрьму в Магдебурге, в ужасный каземат, где он угасал в  течение  десяти
лучших лет своей молодости, сидя на камне с заранее начертанной  на  нем
эпитафией: "Здесь погребен Тренк"; кандалы, в которые  он  был  закован,
весили восемьдесят ливров. Всему миру известны подробности этих  ужасных
заключений, как, например, муки голода, которым он  подвергался  полтора
года, и тот  факт,  что  тюрьма  его  была  построена  на  средства  его
собственной сестры, наказанной разорением  за  приют,  оказанный  брату.
Всем известны его фантастические попытки к бегству, невероятная энергия,
никогда его не покидавшая, и рыцарское безрассудство, сводившее  на  нет
все его замыслы; известны также искусные, выполненные им в тюрьме работы
- острием гвоздя он научился вырезать на оловянных кружках  аллегоричес-
кие фигуры и трогательные надписи в стихах [23], глубоко задевающие  ду-
шу. Известны, наконец, его тайные, продолжавшиеся несмотря  ни  на  что,
сношения с принцессой Амалией Прусской, снедавшее ее  отчаяние,  попытка
обезобразить себя разъедающей жидкостью, сделавшая ее  полуслепой,  пла-
чевное состояние, в которое она намеренно привела свое  здоровье,  чтобы
избавиться от необходимости замужества, ужасная перемена,  совершившаяся
в ее характере; словом - все эти десять  мучительных  лет,  превративших
Тренка в мученика, а его знатную возлюбленную - в постаревшую, уродливую
и злую женщину, полную противоположность тому ангелу кротости и красоты,
каким она была прежде и каким могла бы быть и дальше, если бы от нее  не
отвернулось счастье [24]. Все эти факты принадлежат истории, но  истори-
ки, рисуя портреты Фридриха Великого, вспоминают о  них  слишком  редко.
Это преступление, сопровождавшееся ненужными и утонченными жестокостями,
остается неизгладимым пятном на памяти этого деспота-философа.
   Наконец Тренк был выпущен на свободу.  Как  известно,  это  произошло
благодаря вмешательству Марии-Терезии, которая  потребовала  его  выдачи
как Своего подданного. И этой запоздалой милостью он был обязан все тому
же полотеру опочивальни ее величества - нашему Карлу.  В  мемуарах  того
времени есть немало любопытных и трогательных страниц, посвященных изоб-
ретательным уловкам, которые пускал в ход этот великодушный простолюдин,
когда хотел добиться чего-нибудь от своей повелительницы.
   В первые годы  заключения  Тренка  его  двоюродный  брат,  знаменитый
Тренк-пандур, жертва более обоснованных, но не менее жестоких и  злобных
обвинений, был отравлен и умер в Шпильберге.  Сразу  после  освобождения
Тренк Прусский явился в Вену и  потребовал  огромное  наследство  Тренка
Австрийского. Однако Мария-Терезия была отнюдь не склонна исполнить  его
желание. Она уже давно пользовалась плодами похождений этого разбойника,
она покарала его за совершенные преступления, теперь она хотела  извлечь
пользу из его грабежей и преуспела в этом. В то время как ее  могущество
ослепляло толпу, она, подобно Фридриху  II,  подобно  всем  коронованным
особам, обладавшим к тому же недюжинным умом, не гнушалась тайными несп-
раведливостями, в которых ей предстояло отдать отчет перед судом  божьим
и человеческим и которые будут так же взвешены на одной чаше весов,  как
явные добродетели на другой. Завоеватели и властители, напрасно  тратите
вы свои сокровища на возведение храмов: все равно вы  останетесь  нечес-
тивцами, если хоть одна золотая монета досталась вам ценой крови и стра-
даний. Напрасно порабощаете вы целые народы  своим  сверкающим  оружием:
даже люди, наиболее ослепленные блеском вашей славы, все равно  упрекнут
вас в истреблении одного-единственного человека, одной-единственной тра-
винки, хладнокровно загубленных вами. Муза истории, еще слепая, еще неу-
веренная, готова допустить, что в прошлом бывали преступления  необходи-
мые и заслужившие оправдание, но неподкупная  совесть-человечества  про-
тестует против своих собственных ошибок и порицает хотя бы те преступле-
ния, которые ничем не послужили успеху великих начинаний.
   Корыстолюбивые устремления императрицы быстро подхватили ее  поверен-
ные, подлые агенты, которых она назначила опекунами имущества пандура, а
также недобросовестные судьи, вынесшие решение о правах наследника. Каж-
дый получил свою долю добычи. Мария-Терезия полагала, что ее доля  будет
львиной, но напрасно несколькими годами позже отправила она в  тюрьму  и
на галеры неверных сообщников этого огромного ограбления - ей не удалось
полностью завладеть состоянием Тренка. Он же был разорен, но  так  и  не
добился правосудия. Ничто не может дать лучшего представления о характе-
ре Марии-Терезии, чем та часть "Мемуаров" Тренка, где он  излагает  свои
беседы с императрицей по поводу этого дела. Избегая проявлять неуважение
к королевской власти, священной для всех знатных людей того времени,  он
дает нам почувствовать черствость, лицемерие  и  жадность  этой  великой
женщины, в чьем характере сочеталось столько противоположных черт:  воз-
вышенность и мелочность, простодушие  и  хитрость.  Таково  развращающее
действие противоестественной неограниченной власти,  причины  всяческого
зла, - подводного камня, о который неизбежно разбиваются самые  прекрас-
ные, самые благородные инстинкты. Заранее решив отказать просителю,  им-
ператрица тем не менее удостоила его выражениями сочувствия, подала  на-
дежду, обещала свою помощь в борьбе с бессовестными судьями, которые его
разоряли. А в конце концов, сделав вид, что потерпела неудачу в  поисках
истины и заблудилась в лабиринте этого бесконечного процесса, предложила
ему в возмещение убытков жалкий чин майора и руку  некой  пожилой  дамы,
некрасивой, весьма набожной и развратной. Тренк отказался, и тогда импе-
ратрица, раздосадованная провалом своих матримониальных планов, заявила,
что он сумасшедший, что он чересчур самонадеян, что она не знает способа
удовлетворить его чрезмерное честолюбие, и отвернулась от него уже  нав-
сегда. Поводы для конфискации наследства пандура видоизменялись в  зави-
симости от обстоятельств и от лиц, занимавшихся  этим  делом.  Один  суд
постановил, что завещание пандура, поскольку тот умер, не  сняв  с  себя
позорного обвинения, недействительно; другой - что даже если  бы  оно  и
считалось действительным, то права наследника, как прусского подданного,
не имеют законной силы; третий - что долги покойного с лихвой  поглотили
наследство и т.д. и т.д.  Словом,  препятствие  нагромождалось  на  пре-
пятствие, правосудие тысячу раз нарушалось, и истец так и не добился его
[25].
   Чтобы разорить и изгнать Альберта, не понадобилось столько хитростей,
и, должно быть, грабеж совершился без особых церемоний. Достаточно  было
объявить его умершим и запретить воскресать столь некстати. Альберт, ра-
зумеется, ничего не требовал. Нам известно только, что незадолго до  его
ареста канонисса Венцеслава скончалась в  Праге,  куда  приехала  лечить
острое воспаление глаза. Узнав о  том,  что  ее  последний  час  близок,
Альберт не смог противиться голосу сердца, звавшего его поехать  и  зак-
рыть глаза любимой тетке. Расставшись с Консуэло на границе Австрии,  он
поспешил в Прагу. Впервые со дня своей свадьбы он вступил на землю  Гер-
мании. Ему казалось, что десятилетнее отсутствие и попытка несколько из-
менить свою внешность помогут ему остаться неузнанным,  и  он  явился  к
тетке без особых предосторожностей. Ему хотелось получить ее благослове-
ние и прощальным излиянием любви и скорби загладить то зло, какое он не-
вольно причинил, покинув ее. Звук его голоса поразил полуслепую канонис-
су. Она не отдавала себе отчета в своих чувствах, но поддалась  инстинк-
тивной нежности, которая оказалась сильнее памяти и рассудка. Обняв пле-
мянника слабеющими руками, она назвала его своим дорогим Альбертом, сво-
им навеки благословенным сыном. Старого Ганса уже не было  в  живых,  но
баронесса Амалия и еще одна женщина из Богемского Леса, которая  прислу-
живала канониссе, а некогда ухаживала и за больным Альбертом, были пора-
жены и напуганы сходством мнимого доктора  с  молодым  графом.  Впрочем,
нельзя утверждать, что Амалия определенно его узнала, - не  хочется  ве-
рить, что она участвовала в гонениях, которые немедленно  обрушились  на
него. Нам неизвестно, какие обстоятельства подняли на ноги всю эту свору
получиновников-полушпионов, с чьей помощью венский двор управлял порабо-
щенными народами. Достоверно одно - не успела канонисса  испустить  пос-
ледний вздох в объятиях своего племянника, как  того  схватили  и  стали
допрашивать, каким образом и с какими намерениями  он  оказался  у  ложа
умирающей. От него потребовали, чтобы он предъявил диплом врача.  Диплом
оказался в полном порядке, но тогда сомнению подвергли его имя - Ливера-
ни, и нашлись люди, вспомнившие, что встречали  его  прежде  под  именем
Трисмегиста. Его обвинили в шарлатанстве и чернокнижии. Он не мог  дока-
зать, что никогда и ни с кого не получал денег за лечение. Ему дали  оч-
ную ставку с баронессой Амалией, и вот это-то и  погубило  его.  Потеряв
терпение, раздраженный допросами, устав скрываться под чужим именем,  он
внезапно объявил своей кузине в разговоре с глазу  на  глаз  -  разговор
этот был подслушан, - что он Альберт Рудольштадт.  Должно  быть,  Амалия
узнала его, но, испуганная этим необыкновенным  происшествием,  лишилась
чувств. Отныне дело приняло другой оборот.
   Решено было считать Альберта самозванцем, но, желая возбудить один из
тех нескончаемых процессов, которые разоряют сразу обе стороны, чиновни-
ки такого же толка, как негодяи,  сделавшие  нищим  Тренка,  постарались
скомпрометировать обвиняемого, заставив его повторять и утверждать,  что
он Альберт Рудольштадт. Началось длинное следствие. Было приведено пока-
зание свидетеля Сюпервиля, который, вероятно  искренне,  отказался  под-
вергнуть сомнению факт смерти графа, умершего в Ризенбурге на  его  гла-
зах. Приказано было произвести эксгумацию трупа. В могиле нашли  скелет,
который вполне мог быть положен туда накануне. Кузину обвиняемого убеди-
ли в том, что она должна бороться с авантюристом, желающим ее  обобрать.
Разумеется, им запретили дальнейшие свидания. Жалобы Альберта  и  пылкие
мольбы его жены не выходили за пределы каменных стен тюрьмы, куда заклю-
чили обоих. Быть может, оба они лежали больные и умирали каждый в  своем
каземате. Поскольку делу уже дали ход, Альберт мог  теперь  бороться  за
свое Счастье и свободу лишь одним способом - говоря правду. Тщетно заяв-
лял он об отказе от наследства и о своем  желании  немедленно  составить
завещание в пользу своей кузины. Кое-кому выгодно было затянуть и  запу-
тать дело, и оказалось, что это не так уж трудно. Возможно, что императ-
рица была обманута, а может быть, ей намекнули, что  конфискацией  этого
состояния так же не стоит пренебрегать как конфискацией состояния панду-
ра. Чтобы добиться цели, постарались придраться и к самой  Амалии,  при-
помнили ей скандал, связанный с ее  бегством,  упрекнули  за  недостаток
благочестия и тайно пригрозили, что, если она не откажется от своих прав
на спорное наследство, ее запрут в монастырь.  Юной  баронессе  пришлось
покориться и удовольствоваться наследством отца, которое после  огромных
затрат на навязанный ей процесс оказалось весьма незначительным. В конце
концов замок и земли Ризенбурга были конфискованы в пользу казны, но  не
ранее, чем адвокаты, поверенные, судьи и доносчики расхитили  две  трети
добычи.
   Таковы наши сведения об этом таинственном процессе,  который  тянулся
пять или шесть лет  и  в  результате  которого  Альберт  был  изгнан  из
австрийских владений как опасный безумец, - благодаря особой милости им-
ператрицы. Начиная с этого времени уделом супружеской четы стало, по-ви-
димому, безвестное и полное нужды существование. Младших детей они взяли
с собой. Гайдн и каноник решительно отказались отдать им старших, воспи-
тывавшихся под нежным присмотром этих верных друзей и  на  их  средства.
Консуэло навсегда потеряла голос. Совершенно очевидно, что тюрьма,  без-
действие и боль из-за страданий, выпавших на долю подруги, снова поколе-
бали рассудок Альберта. Однако их взаимная любовь, повидимому, не  стала
от этого менее горячей, души - менее гордыми, а поступки - менее  чисты-
ми. Невидимые исчезли, спасаясь от  преследований.  Их  дело  погибло  -
главным образом по вине шарлатанов, которые  наживались  на  энтузиазме,
вызываемом новыми идеями, и на пристрастии  людей  ко  всему  чудесному.
Подвергаясь, как франкмасон, новым гонениям  в  странах  нетерпимости  и
деспотизма, Альберт вынужден был бежать во Францию или в Англию. Возмож-
но, что он продолжал распространять там свои идеи, но, по  всей  вероят-
ности, только среди людей из народа, и если труды его  и  принесли  свои
плоды, то это никому не известно.
   Здесь начинается большой пробел, и  наше  воображение  бессильно  его
восполнить. Но благодаря последнему достоверному и весьма подробному до-
кументу мы вновь встречаем около 1774 года нашу  чету,  странствующую  в
Богемском Лесу. Приводим этот документ в том виде, в каком мы его  полу-
чили. Это наше последнее слово об Альберте и Консуэло,  так  как  об  их
дальнейшей жизни и об их смерти нам решительно ничего не известно.
   Письмо Филона [26]
   Игнацу-Иозефу Мартыновичу, профессору физики Лембергского университе-
та
   Подхваченные вихрем, словно спутники царственной планеты, мы следова-
ли за Спартаком [27] по крутым тропинкам под самыми бесшумными и  тенис-
тыми деревьями Богемского Леса. О друг! Зачем вас не было с нами! Вы  не
стали бы собирать камешки в серебристом ложе потоков, не стали бы вопро-
шать поочередно жилы и кости нашей таинственной прародительницы -  terra
parens [28]. Пламенные речи учителя окрыляли нас; мы перепрыгивали через
овраги и взбирались на вершины утесов,  не  разбирая  дороги,  не  глядя
вниз, на бездны, которые преодолевали, не ища вдалеке крова,  где  могли
бы найти отдых на ночь. Никогда еще Спартак не казался нам  таким  вели-
чественным, до такой степени  исполненным  всемогущей  истиной.  Красота
природы действует на его воображение, подобно возвышенной поэме.  Однако
даже в минуты восторженных порывов  способность  к  научному  анализу  и
изобретательной выдумке никогда не покидает его полностью. Он  рассказы-
вает о небе и о планетах, о земле и о морях с такой же ясностью и после-
довательностью, какие отличают его ученые рассуждения о праве и о других
сухих материях нашего мира. Но как ширится его душа,  когда  на  вольном
воздухе, наедине с избранными учениками, под синевой звездного неба  или
перед лицом заалевших облаков, предвестников солнца, он побеждает  время
и пространство, желая одним взглядом окинуть человеческий род в целом  и
в частностях, желая проникнуть в недолговечную участь империй и в  вели-
кое будущее народов! Вам приходилось слышать ясные речи, которые  произ-
носил этот юноша с кафедры! Какая жалость, что вы не видели и не слышали
его, когда он стоял на вершине горы! Этот человек мудр не по годам, и  у
меня такое чувство, словно он жил среди людей с самого сотворения мира!
   Дойдя до границы, мы поклонились земле - свидетельнице подвигов вели-
кого Жижки, и еще ниже склонились перед  глубокими  рвами,  послужившими
могилой мученикам, некогда погибшим во имя свободы народов. Здесь мы ре-
шили разделиться, с тем чтобы начать наши поиски  и  расспросы  сразу  в
нескольких направлениях. Катон [29] отправился на  северо-восток,  Цельс
[30] - на юго-восток. Дальше [31] пошел с запада на  восток,  а  сборным
пунктом был назначен Пльзень.
   Меня Спартак оставил при себе и решил идти наудачу, рассчитывая,  как
он говорил, на счастливую случайность, на некий тайный внутренний голос,
который должен был направить нас. Меня несколько удивило это  отсутствие
расчетливости и предусмотрительности - оно как будто  противоречило  его
обычной методе.
   - Филон, - сказал он мне, когда мы остались одни, -  я  убежден,  что
такие люди, как мы, являются орудиями провидения на земле, но ведь  оно,
это заботливое провидение, отнюдь не бездеятельно и не равнодушно,  ведь
именно оно и подсказывает нам наши чувства, помыслы и поступки. Я  заме-
тил, что к тебе оно более благосклонно, нежели ко мне, - все твои  начи-
нания почти всегда увенчиваются успехом. Итак, вперед! Я следую за тобой
и верю в твою проницательность, в тот таинственный свет, к которому про-
стодушно взывали наши предки-иллюминаты, благочестивые фанатики минувше-
го.
   Учитель поистине оказался пророком. К вечеру второго дня мы нашли то-
го, кого искали, и вот каким образом я оказался орудием судьбы.
   Мы дошли до опушки леса, и здесь дорога разделилась на две. Одна тро-
пинка круто спускалась вниз, в долину, а другая  огибала  более  пологие
склоны горы.
   - Куда мы пойдем? - спросил Спартак, садясь на обломок скалы.  -  Вон
там я вижу возделанные поля, луга, бедные хижины. Нам говорили,  что  он
беден. Значит, он живет с бедняками. Надо спросить о нем у скромных пас-
тухов долины.
   - Нет, учитель, - возразил я, показывая ему на другую дорогу. - Я ви-
жу справа крутые башенки и ветхие стены какого-то старинного здания.  Мы
слышали, что он поэт - он должен любить развалины и уединение.
   - Тем более, - с улыбкой добавил Спартак, - что над развалинами  ста-
ринного замка, в еще розовом небе, восходит белый, как  жемчужина.  Вес-
пер. Мы похожи на пастухов, разыскивающих пророка, и эта чудесная звезда
указывает нам путь.
   Вскоре мы добрались до руин замка. Это  было  внушительное  строение,
воздвигавшееся постепенно в разные эпохи, и остатки владычества  импера-
тора Карла мирно лежали рядом с обломками времен феодализма. Но не  вре-
мя, а рука человека учинила недавно все эти разрушения. Было еще светло,
когда мы поднялись на противоположный склон высохшего рва  и  вошли  под
заржавленную неподвижную решетку. Первый, кого мы увидели во дворе,  был
сидевший на камне старик в причудливых лохмотьях, больше похожий на  ка-
кое-то древнее ископаемое, нежели на современного человека. Борода цвета
пожелтевшей слоновой кости ниспадала ему на грудь, а лысый череп  отсве-
чивал, словно  поверхность  озера  в  последних  лучах  солнца.  Спартак
вздрогнул и, быстро подойдя к нему, спросил, как называется этот  замок.
Старик, по-видимому, не расслышал и устремил на нас  безжизненные  стек-
лянные глаза. Мы спросили, как его имя, но он н