он перещеголяет ее,
если только захочет постараться, и возродила в нем мужество,  доказывая,
что петь, как она, совсем не так уж трудно. Она говорила  это  искренне,
так как не знала, что такое трудности, и не подозревала,  что  труд  для
тех, кто его не любит и у кого нет усидчивости, является главным и  неп-
реодолимым препятствием.


   XIX

   Поощряемый чистосердечием Консуэло и коварными советами Кориллы, нас-
таивавшей на его вторичном выступлении, Андзолето с  жаром  принялся  за
работу и на втором представлении "Гипермнестры" гораздо лучше спел  пер-
вый акт. Публика оценила это. Но так как пропорционально возрос и  успех
Консуэло, он, видя это подтверждение ее превосходства, остался недоволен
собой и снова пал духом. С этой минуты все стало  представляться  ему  в
мрачном свете. Андзолето казалось, что его совсем не слушают, что  сидя-
щие вблизи зрители шепотом судачат на его счет, что даже его  доброжела-
тели, подбадривая его за кулисами, делают это только из жалости. Во всех
их похвалах он искал какой-то иной, скрытый, неприятный для себя  смысл.
Корилла, к которой он в антракте зашел в ложу, чтобы узнать ее мнение, с
притворным беспокойством спросила, не болен ли он.
   - Откуда ты это взяла? - раздраженно спросил он.
   - Потому что голос твой нынче звучит как-то глухо и вид у тебя подав-
ленный. Андзолето, дорогой, приободрись, напряги свои силы - они парали-
зованы страхом или унынием.
   - Разве я плохо спел свою выходную арию?
   - Гораздо хуже, чем на первом представлении!  У  меня  так  сжималось
сердце, что я боялась упасть в обморок.
   - Однако мне аплодировали!
   - Увы!.. Впрочем, я напрасно разочаровываю  тебя.  Продолжай,  только
старайся, чтобы голос звучал чище...
   "Консуэло, - думал он, - конечно, хотела дать мне хороший совет. Сама
она в своих поступках руководствуется инстинктом, и это ее  вывозит.  Но
откуда у нее может быть опыт, как может она научить  меня  победить  эту
строптивую публику? Следуя ее советам, я скрываю блестящие стороны свое-
го таланта; если же я улучшу манеру пения, никто все равно этого не  за-
метит. Буду дерзок по-прежнему. Разве я не видел во время моего дебюта в
доме графа, что могу поразить даже тех, кого не могу убедить? Ведь приз-
нал же во мне старик Порпора гениальность - правда, находя на ней пятна!
Так пусть же публика преклонится пред моей гениальностью  и  терпит  мои
пятна!"
   Во втором акте он лез из кожи вон, выкидывал невероятные  штуки.  Его
слушали с удивлением. Некоторые  стали  аплодировать,  но  их  заставили
умолкнуть. Большая часть публики недоумевала, не понимая, был  ли  тенор
божественен или отвратителен.
   Еще немного дерзости - и, может быть, Андзолето вышел бы победителем,
но эта неудача так смутила его, что он совсем потерял голову  и  позорно
провалил конец партии.
   В третьем акте он приободрился и решил действовать по-своему, не сле-
дуя советам Консуэло: он пустил в ход самые своеобразные  приемы,  самые
смелые музыкальные фокусы. И вдруг - о, позор! - среди гробового  молча-
ния, которым были встречены эти отчаянные попытки, послышались  свистки.
Добрая, великодушная публика  своими  аплодисментами  заставила  свистки
умолкнуть, но трудно было не понять, что означала эта благосклонность  к
человеку и это порицание артисту. Вернувшись в уборную, Андзолето в  бе-
шенстве сорвал с себя костюм и разодрал его в клочья. Как только кончил-
ся спектакль, он убежал к Корилле и заперся с ней. Страшная ярость буше-
вала в нем, и он решил бежать со своей любовницей хоть на край света.
   Три дня он не виделся с Консуэло. Не то чтобы он возненавидел ее  или
охладел к ней: в глубине своей истерзанной души он так же нежно ее любил
и смертельно страдал, не видя ее, но она внушала ему какой-то  ужас.  Он
чувствовал над собой власть этого существа, которое своей  гениальностью
уничтожало его перед публикой, но вместе с тем внушало ему  безграничное
доверие и могло делать с ним все, что угодно. Полный смятения, он  не  в
состоянии был скрыть от Кориллы, насколько он привязан к своей благород-
ной невесте и как велико было ее влияние на него до сих пор.  У  Кориллы
это вызвало чувство глубокой горечи, но она нашла в себе силы не  выдать
его. Выказывая Андзолето притворное сострадание, она все от него выведа-
ла и, узнав о его ревности к графу, решилась на отчаянный шаг:  тихонько
довести до сведения Дзустиньяни о своей связи с Андзолето. Она рассчиты-
вала, что граф не упустит случая сообщить об этом предмету своей страсти
и, таким образом, для Андзолето будет отрезан всякий путь возвращения  к
невесте.
   Просидев целый день одна в своей  убогой  комнате,  Консуэло  сначала
удивилась, а потом начала беспокоиться. Когда же и весь  следующий  день
прошел таким же образом, в тщетном ожидании и смертельном  беспокойстве,
она, лишь только стало темнеть, накинула на голову плотную шаль  (знаме-
нитая певица не была теперь гарантирована от сплетен) и побежала в  дом,
где жил Андзолето. Уже несколько недель, как граф предоставил ему в  од-
ном из своих многочисленных домов более приличное помещение. Она его  не
застала и узнала, что он редко ночует дома.
   Однако это не навело Консуэло на мысль об измене. Хорошо зная страсть
своего жениха к поэтическому бродяжничеству, она решила, что он, не  су-
мев привыкнуть к новому роскошному помещению, вероятно, ночует  в  одном
из своих  прежних  пристанищ.  Она  уже  решилась  было  отправиться  на
дальнейшие поиски, как у двери на улицу столкнулась лицом к лицу с  Пор-
пора.
   - Консуэло, - тихо проговорил старик, - напрасно ты закрываешь от ме-
ня лицо, я слышал твой голос и, конечно, не мог не узнать его. Бедняжка,
что ты тут делаешь так поздно и кого ты ищешь в этом доме?
   - Я ищу своего жениха, - ответила Консуэло,  беря  под  руку  старого
учителя, - и мне нечего краснеть, признаваясь в этом моему лучшему  дру-
гу. Знаю, что вы не сочувствуете моей любви к нему, но я не в силах  вам
лгать. Я страшно беспокоюсь: я не видела Андзолето после  спектакля  уже
целых два дня. Боюсь, не заболел ли он.
   - Заболел? Он? - переспросил профессор, пожимая плечами. - Пойдем  со
мною, бедное дитя, нам надо поговорить. Раз ты наконец  решила  быть  со
мной откровенной, я также буду откровенен с тобой. Обопрись на мою руку,
и поговорим дорогой. Выслушай меня, Консуэло, и хорошенько вникни в  то,
что я тебе скажу. Ты не можешь, ты не должна  быть  женою  этого  юноши.
Запрещаю тебе это именем бога живого, который вложил в мое  сердце  оте-
ческое чувство к тебе.
   - О мой учитель, лучше попросите, чтобы я  пожертвовала  жизнью,  чем
этой любовью! - печально ответила она.
   - Я не прошу, а требую этого! - решительно  сказал  Порпора.  -  Твой
возлюбленный - проклят. Если ты сейчас же не откажешься от него, он  бу-
дет для тебя источником мук и позора.
   - Дорогой учитель, - проговорила она с грустной, кроткой  улыбкой,  -
вы ведь не раз уже говорили мне это, и я тщетно пыталась последовать ва-
шему совету. Вы ненавидите бедного мальчика. Но вы его не  знаете,  и  я
убеждена, что когда-нибудь вы откажетесь от своего предубеждения  против
него.
   - Консуэло, - начал профессор еще более решительным тоном, - я  знаю,
что до сих пор мои доводы были слабы, а возражения, быть может, и неубе-
дительны. Я говорил с тобой как артист с артисткой и в женихе твоем  ви-
дел тоже только артиста. Сейчас же я говорю с тобой как мужчина с женщи-
ной и говорю о мужчине. Ты - женщина, любишь недостойного мужчину,  и  я
говорю это с полным убеждением.
   - Боже мой! Андзолето недостоин  моей  любви!  Он!  Мой  единственный
друг, мой покровитель, мой брат! Ах, вы не знаете, сколько он мне  помо-
гал, как бережно относился ко мне с самого детства! Позвольте  вам  все,
все рассказать. - И она рассказала ему историю своей жизни и своей  люб-
ви, что, в сущности, было одно и то же.
   Порпора был тронут, но оставался непоколебим.
   - Во всем этом, - проговорил он, - я  вижу  только  твою  невинность,
твою верность, твою добродетель. Что же касается Андзолето, то  я  пони-
маю, что ему необходимо было твое общество, твои уроки; ведь, что ты там
ни говори, а тем немногим, что он знает и чего стоит, он  обязан  именно
тебе. Это так же верно, как и то,  что  твой  целомудренный,  непорочный
возлюбленный близок со всеми падшими женщинами Венеции, что  он  утоляет
зажигаемую тобой страсть в вертепах разврата и, удовлетворив ее там, яв-
ляется к тебе лишь для того, чтобы извлечь пользу из твоих знаний.
   - Будьте осторожны в ваших словах, - задыхаясь, проговорила Консуэло.
- Я привыкла вам верить как богу, дорогой учитель, но я не хочу слушать,
не хочу верить тому, что вы говорите о моем Андзолето. Пустите  меня!  -
прибавила она, пытаясь высвободить свою руку из-под руки  профессора.  -
Вы просто убиваете меня!
   - Нет! Я хочу убить твою пагубную любовь, а  тебя  вернуть  к  жизни,
открыв тебе правду! - ответил старик, прижимая  руку  девушки  к  своему
возмущенному великодушному сердцу. - Я знаю, что я жесток, Консуэло,  но
я не умею быть иным. Вот почему я оттягивал этот  удар,  насколько  было
возможно. Я все надеялся, что глаза твои откроются и  ты  сама  увидишь,
что делается вокруг тебя. Но жизнь не научила тебя  ничему,  и  ты,  как
слепая, готова броситься в пропасть. Я не допущу этого - я  удержу  тебя
на краю пропасти. В последние десять лет ты была единственным существом,
которое я любил и ценил. Ты не должна погибнуть! Нет, нет, не должна!
   - Но, друг мой, мне не грозит никакая опасности! Неужели вы не верите
мне, когда я клянусь вам всем святым, что не нарушила обещания,  данного
мною матери перед ее смертью? Андзолето тоже сдержал эту клятву. И  если
я еще не жена его, то, значит, и не любовница.
   - Но стоит ему сказать слово, и ты будешь и тем и другим!
   - Да ведь сама моя мать взяла с нас такое обещание!
   - А между тем сейчас, ночью, ты шла к человеку, который не хочет и не
может быть твоим мужем...
   - Кто вам это сказал?
   - Разве Корилла ему позволит?..
   - Корилла? Что же общего между ним и Кориллой?
   - Мы в двух шагах от дома этой девки... Ты ищешь своего жениха... так
пойдем за ним туда. Что? Хватит у тебя на это мужества?
   - Нет, нет! Тысячу раз нет! - воскликнула Консуэло,  еле  держась  на
ногах и прислоняясь к стене. - Не отнимайте у меня жизни,  дорогой  учи-
тель, ведь я еще совсем не жила! Не убивайте меня! Поймите, вы меня уби-
ваете!
   - Ты должна испить эту чашу, - продолжал  неумолимый  старик.  -  Мне
здесь принадлежит роль судьбы. Своей кротостью  и  снисходительностью  я
порождал только неблагодарных, а следовательно, и жалких людей. Теперь я
вижу: тем, кого я люблю, я должен говорить чистую правду. Это единствен-
ная польза, которую может еще принести мое сердце, иссохшее  от  горя  и
окаменевшее от страданий. Жаль мне, мое бедное дитя, что в столь  злопо-
лучный для тебя час нет подле тебя более мягкого, более  нежного  друга.
Но такой, каким меня сделала жизнь, я должен влиять на других, и если  я
не могу отогреть их солнечным теплом, я должен показывать им правду  при
блеске молнии. Итак, Консуэло, между нами нет  места  слабости!  Идем  в
этот дворец! Я хочу, чтобы ты застала Андзолето  в  объятиях  развратной
Кориллы. Если ты не в состоянии идти - я потащу тебя; если упадешь - по-
несу. Когда в сердце старого Порпоры пылает огонь  божественного  гнева,
силы у него найдутся!
   - Пощадите, пощадите! - вскричала бледная как полотно Консуэло. - Ос-
тавьте мне хоть сомнение... Позвольте еще день...  один  только  день...
верить в него. Я не готова к этой пытке...
   - Нет! Ни одного дня, ни одного часа! - отрезал старик непреклонно. -
Упустив этот час, я, быть может, уже не смогу воочию показать тебе исти-
ну, а тем днем, который ты вымаливаешь у меня, воспользуется этот  него-
дяй, чтобы опять ослепить тебя ложью. Нет, ты пойдешь со  мной!  Я  хочу
этого, я приказываю!
   - Хорошо! Я пойду! - проговорила Консуэло, чувствуя новый прилив люб-
ви и сил. - Но пойду только для того, чтобы доказать  вашу  несправедли-
вость и верность моего жениха. Вы постыдно заблуждаетесь и хотите,  чтоб
и я заблуждалась вместе с вами! Идемте же, палач,  идемте,  я  не  боюсь
вас!
   Боясь, чтобы девушка не раздумала, Порпора схватил ее за  руку  своей
жилистой, крепкой, как железные клещи, рукой и потащил в  дом,  где  жил
сам. Здесь, проведя ее по бесконечным коридорам и заставив подняться  по
бесконечным лестницам, он привел ее на верхнюю террасу.  Отсюда,  поверх
крыши более низкого и совершенно необитаемого дома, был виден дворец Ко-
риллы. Он был темен сверху донизу, светилось лишь одно окно,  выходившее
на мрачный, безмолвный фасад необитаемого дома. Казалось, что в это окно
ниоткуда нельзя заглянуть: выступающий далеко вперед балкон мешал видеть
снизу; на одном с ним уровне не было ничего, выше же - лишь крыша  дома,
где жил Порпора, но и с нее невозможно было заглянуть во дворец  певицы.
Однако Корилла не знала, что на углу этой крыши возвышался выступ, обра-
зовывавший род ниши под открытым небом. И сюда  профессор  по  какому-то
свойственному артистам капризу убегал каждый  вечер  от  себе  подобных,
чтобы, спрятавшись за широкой печной трубой, любоваться звездами и обду-
мывать свои музыкальные творения - духовные или же  предназначенные  для
сцены. Таким образом, случай открыл профессору тайну связи  Андзолето  и
Кориллы; для Консуэло тоже достаточно  было  взглянуть  по  направлению,
указанному Порпорой, чтобы увидеть своего возлюбленного в  объятиях  со-
перницы. Она тотчас же отвернулась. Порпора, боясь, как бы под  влиянием
отчаяния ей не сделалось дурно, подхватил ее под руку и - откуда  только
взялись силы! - почти снес ее в нижний этаж, к себе в кабинет, где  пос-
пешил закрыть дверь и окно, чтобы сохранить в тайне взрыв отчаяния,  ко-
торого он ожидал.


   XX

   Но никакого взрыва не произошло. Консуэло сидела безмолвная и убитая.
Порпора заговорил было с ней, но она сделала знак, чтобы он ни о чем  ее
не спрашивал. Вдруг она поднялась, подошла к клавесину, на котором стоял
графин с холодной водой, и залпом, стакан за стаканом,  опорожнила  его.
Затем, пройдясь несколько раз по комнате, не проронив  ни  слова,  снова
села напротив учителя.
   Суровый старик не понял всей глубины ее страдания.
   - Ну что? - сказал он. - Обманул я тебя? Что ты  думаешь  теперь  де-
лать?
   Мучительная дрожь пробежала по ее словно окаменевшему телу, и, прове-
дя рукой по лбу, она проговорила:
   - Думаю ничего не делать, пока не пойму того, что случилось.
   - А что тебе надо еще понять?
   - Все, так как я ровно ничего не понимаю. Я сижу здесь у вас,  силюсь
найти причину своего несчастья - и не нахожу. Что дурного сделала я Анд-
золето, чтобы он мог разлюбить меня? Какой совершила проступок, чтобы он
мог меня презирать? Вы-то, конечно, не можете ответить мне на это, раз я
сама, роясь в глубине своей совести, не в состоянии отыскать ключ к этой
тайне. О, это нечто непостижимое! Мать моя верила в  силу  любовных  зе-
лий... Уж не чародейка ли эта Корилла?
   - Бедная девочка! - сказал профессор. - Правда, здесь дело  не  обош-
лось без чар, но имя им - Тщеславие. Действует тут и яд,  и  зовется  он
Завистью. Корилла могла влить в него этот яд, но не она создала его  ду-
шу, способную так впитывать его. Яд уже был в порочной крови  Андзолето.
Лишняя капля его превратила плута в предателя, неблагодарного, каким  он
всегда был - в изменника.
   - Какое же тщеславие? Какая зависть?
   - Тщеславие его в том, чтобы всех превзойти, превзойти и тебя, а  бе-
шеная зависть - к тебе, затмившей его.
   - Да может ли это быть? Может  ли  мужчина  завидовать  преимуществам
женщины? Неужели мужчина, любящий женщину, способен относиться со злобой
к ее успеху? Значит, есть много такого, чего я не знаю и что не в состо-
янии понять.
   - Ты никогда и не поймешь этого, но на каждом шагу будешь встречаться
с этим в жизни. Ты узнаешь, что мужчина может завидовать таланту  женщи-
ны, если он тщеславный артист; узнаешь, что возлюбленный может со злобой
относиться к успехам любимой женщины, если сфера их деятельности  -  те-
атр. Ведь актер, Консуэло, не мужчина, он - женщина. Он живет  болезнен-
ным тщеславием, думает только об удовлетворении своего тщеславия,  рабо-
тает, чтобы опьяняться тщеславием... Красота женщины вредит ему, ее  та-
лант затемняет, умаляет его собственный. Женщина -  его  соперник,  или,
вернее, он - соперник женщины; в нем вся мелочность,  все  капризы,  вся
требовательность,  все   смешные   стороны   кокетки.   Таков   характер
большинства мужчин, подвизающихся на  сцене.  Бывают,  конечно,  великие
исключения, но они так редки, так ценны,  что  пред  ними  надо  прекло-
няться, им следует оказывать больше уважения, чем самым  известным  уче-
ным. Андзолето не является исключением. Из всех тщеславных  он  наитщес-
лавнейший: вот в чем секрет его поведения.
   - Но какая непонятная месть! Какой жалкий, мелочный способ  отмщения!
- проговорила Консуэло. - Как может Корилла утешить его в том, что  пуб-
лика в нем разочаровалась? Если б только он откровенно признался  мне  в
своих мучениях... Ведь стоило ему сказать одно слово, и я,  быть  может,
поняла бы его, во всяком случае отнеслась бы к нему с сочувствием:  сту-
шевалась бы, лишь бы уступить ему место.
   - Завистливым душам свойственно ненавидеть людей за то, что те  якобы
отнимают у них счастье. А в любви не то же ли самое? Разве  наслаждения,
доставляемые любимому существу другими, не кажутся отвратительными? Тво-
ему возлюбленному внушает омерзение  публика;  венчающая  тебя  лаврами,
тогда как тебе внушает ненависть соперница, опьяняющая его наслаждением.
Разве не так?
   - Вы высказали глубокую мысль, дорогой учитель,  и  я  должна  в  нее
вникнуть.
   - Это истина! Андзолето ненавидит тебя за твой успех на сцене,  а  ты
ненавидишь его за те наслаждения, которые ему дарит в своем будуаре  Ко-
рилла.
   - Нет, я не в состоянии ненавидеть его, и вы помогли мне понять,  что
было бы низко и постыдно ненавидеть мою соперницу. Значит, весь вопрос в
том наслаждении, которым она его опьяняет и о котором я не  могу  думать
без ужаса, - отчего, сама не знаю. Но ведь  если  это  преступление  не-
вольное, Андзолето тогда тоже не так уж виновен, относясь с ненавистью к
моему успеху.
   - Ты готова все истолковать так, чтобы найти оправдание его поведению
и чувствам... Нет, Андзолето не так невинен и не так достоин уважения  в
своем страдании, как ты. Он обманывает тебя, унижает тебя, тогда как  ты
стремишься его оправдать. Впрочем, я вовсе не хотел пробуждать в тебе ни
ненависти к нему, ни злобы, а только спокойствие и безразличие. Поступки
этого человека вытекают из его характера. Ты его никогда не переделаешь.
Примирись с этим и думай о себе.
   - О себе? То есть о себе одной? О себе, без надежды, без любви?
   - Думай о музыке, о божественном  искусстве!  Неужели,  Консуэло,  ты
посмеешь сказать, что любишь искусство только ради Андзолето?
   - Я любила искусство и ради самого искусства. Но я никогда не  разде-
ляла в мыслях эти две неразделимые вещи: свою жизнь и жизнь Андзолето. И
когда эта неотъемлемая половина моей жизни будет от меня  отнята,  я  не
представляю себе, как я смогу любить еще чтолибо.
   - Андзолето был для тебя не чем иным, как идеей, которой ты жила;  ты
заменишь ее другой, более возвышенной, более чистой, более  живительной.
Твоя душа, твоя гениальность, все твое существо не будет более во власти
непрочного, обманчивого образа, ты постигнешь высокий  идеал,  свободный
от земной оболочки, мысленно вознесешься на небо и соединишься священны-
ми брачными узами с самим богом!
   - Вы хотите сказать, что я сделаюсь монахиней, как  вы  мне  когда-то
советовали?
   - Нет, это значило бы ограничить твое артистическое  дарова