никогда не забываю. Я только было перекрестился, как увидел, что за вами
идет юнец, - я узнал в нем Иосифа, - но вместо того,  чтобы  быть  вашим
хозяином, каким я видел его в минуту своего освобождения (ведь тогда ма-
лый был одет получше вас), он превратился в вашего слугу и остался в пе-
редней. Он не узнал меня, а так как господин граф запретил мне хоть еди-
ным словом обмолвиться кому бы то ни было о том, что со  мной  случилось
(я так никогда и не узнал и не спрашивал почему), я не заговорил с  доб-
рейшим Иосифом, хотя мне и очень хотелось броситься ему  на  шею.  Почти
сейчас же он ушел в другую комнату. Мне же было приказано  оставаться  в
той, где я находился, - а хороший слуга исполняет то, что ему ведено. Но
когда все разъехались, камердинер его сиятельства, пользующийся его пол-
ным доверием, сказал мне: "Карл, ты не разговаривал с этим маленьким ла-
кеем Порпоры, хотя и узнал его, и хорошо сделал. Господин граф будет то-
бой доволен. Что же касается барышни, которая пела сегодня..." -  "О!  Я
ее тоже узнал! - воскликнул я. - И тоже ничего  не  сказал".  -  "Ну,  и
опять-таки ты хорошо поступил, - прибавил камердинер. - Господин граф не
хочет, чтобы знали, что она ездила с ним в Пассау". - "Это меня не каса-
ется, - возразил я, - но могу ли я спросить тебя-то, как освободила  она
меня из рук пруссаков?" Тогда Генрих (а он ведь там был) рассказал  мне,
как все произошло, как вы бежали за каретой господина графа и как, когда
вам нечего было уже бояться за самих себя, вы настаивали на  том,  чтобы
он освободил меня. Вы также кое-что говорили об этом моей бедной жене, а
она передала мне. Умирая, жена благословляла вас, препоручала вас  богу.
"Эти бедные дети, - сказала она, - с виду такие же несчастные, как и мы,
отдали мне все, что имели, и плакали так, как будто мы им родные". Ну, и
вот, когда я увидел, что Иосиф служит у вас, и мне было поручено отнести
ему деньги от его сиятельства, у которого он  как-то  вечером  играл  на
скрипке, я вложил в конверт несколько дукатов - первые заработанные мною
в этом доме. Он не узнал об этом, да и меня не признал. Но если мы  вер-
немся в Вену, я сделаю так, чтобы он никогда не нуждался, пока я зараба-
тываю.
   - Иосиф больше не служит у меня, мой милый Карл; он мой друг и теперь
уже не нуждается: он музыкант и легко будет зарабатывать себе на  жизнь.
Не обделяй же себя ради него.
   - Что касается вас, синьора, то я так мало могу сделать, чтобы  дока-
зать вам свою благодарность: ведь, говорят, вы великая актриса; но имей-
те в виду, если когда-нибудь вам понадобится слуга, а  вы  не  будете  в
состоянии ему платить, обратитесь к Карлу и рассчитывайте  на  него.  Он
будет служить вам даром, и для него будет счастьем, что он  может  рабо-
тать на вас.
   - Ты уже достаточно заплатил мне своей признательностью, а твоей  са-
моотверженности мне не надо.
   - Вот и господин Порпора вернулся. Помните, синьора: я имею честь вас
знать только как слуга, предоставленный в ваше распоряжение моим  хозяи-
ном.
   На следующий день наши путешественники, поднявшись рано утром, не без
затруднений добрались к полудню до замка Росвальд. Он был расположен вы-
соко, на склоне самых красивых гор в Моравии, и так  хорошо  защищен  от
холодных ветров, что здесь уже чувствовалась весна, в то время как  вок-
руг за полмили от замка царила еще зима. Хотя погода по тому  времени  и
стояла прекрасная, дороги были еще очень мало удобны для езды. Но  графа
Годица ничто не могло остановить и невозможное было для него шуткой;  он
уже прибыл и распорядился, чтобы сотня землекопов выровняла  дорогу,  по
которой на следующий день должен был проследовать  величественный  поезд
его благородной супруги. Быть может, он выказал бы себя более благонаме-
ренным и заботливым супругом, поехав вместе с нею, но главная суть  зак-
лючалась вовсе не в том, чтобы она по дороге не сломала себе ноги и  ру-
ки, а в том, чтобы задавать в честь ее празднество. Живая  или  мертвая,
вступая во владение росвальдским дворцом, она должна была встретить пыш-
ный прием и не менее пышные увеселения.
   Не успели переодеться наши путешественники, как граф приказал  подать
им роскошный обед в гроте из мха и раковин, где  большая  печь,  скрытая
меж искусственных  скал,  распространяла  приятную  теплоту.  На  первый
взгляд место это показалось Консуэло очаровательным. Вид,  открывавшийся
из грота, был действительно великолепен. Природа ничего не пожалела  для
Росвальда. Крутые живописные горы, вечнозеленые леса, обильные  источни-
ки, чудесный пейзаж, необъятные луга - всего  этого,  с  комфортабельным
замком в придачу, было совершенно достаточно, чтобы получилась идеальная
загородная резиденция. Но вскоре Консуэло заметила, какими  причудливыми
затеями граф ухитрился исказить божественную природу. Грот был  бы  пре-
лестен, если бы его не портили окна, делавшие его похожим на  несуразную
столовую; так как каприфолий и вьюнки едва начинали пускать почки, двери
и оконные рамы были увиты искусственной листвой и цветами, - и это  соз-
давало претенциозную безвкусицу; среди раковин и сталактитов,  несколько
пострадавших от зимних холодов, проглядывали штукатурка и замазка, с по-
мощью которых они были вделаны в скалы, а от жара печки, испарявшей  ос-
татки сырости из свода, влага капала на головы гостей  в  виде  грязного
нездорового дождя; но граф как будто и не  замечал  этого.  Порпору  это
раздражало, и он два-три раза брал шляпу, не решаясь,  однако,  несмотря
на большое желание, нахлобучить ее на голову. Особенно боялся он,  чтобы
Консуэло не схватила насморк, и торопился покончить  с  едой,  мотивируя
свою поспешность тем, что сгорает от нетерпения познакомиться с произве-
дениями, которыми ему предстоит дирижировать на следующий день.
   - О чем вы так беспокоитесь, дорогой  маэстро?  -  сказал  ему  граф,
большой любитель покушать и охотник до бесконечности  рассказывать,  как
он заказал и приобрел те или иные роскошные и редкие предметы своей сер-
вировки. - Таким искусным и опытным музыкантам, как вы, нужно не  больше
получаса, чтобы войти в курс дела. Музыка моя проста и естественна. Я не
принадлежу к тем композиторам-педантам, которые стремятся  поразить  вас
искусными, причудливыми гармоническими сочетаниями. В деревне  требуется
простая музыка, пасторальная. Я поклонник только безыскусственных и лег-
ких песен; они по вкусу и маркграфине. Увидите, все пойдет как по маслу.
Притом мы не теряем времени. Пока мы завтракаем, мой дворецкий подготав-
ливает все согласно моим приказаниям: хористы будут на месте и все музы-
канты на своем посту.
   В то время как его сиятельство говорил, ему доложили, что два  иност-
ранных офицера, путешествующие в здешних местах, просят разрешения войти
и приветствовать графа, желая получить от него разрешение осмотреть дво-
рец и сады Росвальда.
   Граф привык к такого рода посещениям, и ничто не могло доставить  ему
большего удовольствия, как самому служить cicerone [51] любопытным посе-
тителям, показывая им прелести своей резиденции.
   - Пусть войдут! Милости просим! - воскликнул он. - Поставьте  приборы
и проведите их сюда.
   Несколько минут спустя вошли два офицера. На них была прусская форма.
Тот, что шел первым и являлся как бы ширмой, за которой,  казалось,  пы-
тался укрыться его товарищ, был небольшого роста, с довольно хмурым  ли-
цом. Его длинный толстый нос, лишенный благородства, еще больше  подчер-
кивал некрасивый, запавший рот и почти полное отсутствие подбородка. Не-
которая сутуловатость придавала стариковский вид его фигуре, затянутой в
неуклюжий форменный мундир, придуманный Фридрихом. А между тем  человеку
этому было никак не больше сорока лет. У него была очень смелая походка,
а когда он снял отвратительную шляпу, закрывавшую лицо до  самого  носа,
обнаружился большой, умный лоб мыслителя, подвижные брови и  удивительно
ясные и живые глаза. Взгляд этих глаз преображал его, как солнечные  лу-
чи, что окрашивают и придают красоту самым мрачным прозаическим ландшаф-
там. Казалось, он вырастал на целую голову, когда сверкали глаза на  его
бескровном изможденном и беспокойном лице.
   Граф Годиц принял гостей скорее сердечно,  чем  церемонно,  не  теряя
времени на пространные приветствия, велел поставить два прибора и  начал
с истинно патриархальным добродушием потчевать их самыми вкусными блюда-
ми. Годиц был добрейший человек, и тщеславие не только не развращало его
сердца, но даже способствовало развитию в нем таких качеств, как  довер-
чивость и великодушие. Рабство царило еще во владениях Росвальда, и  все
чудеса его были созданы без особых затрат - оброчным трудом и  барщиной,
но он усыпал ярмо своих рабов цветами и лакомствами. Он заставлял их за-
бывать о необходимом, в избытке раздавая мишурные подачки, и, убежденный
в том, что только в удовольствии счастье, так увеселял их, что они и  не
помышляли о свободе.
   Прусский офицер (в сущности, он был один, ибо другой как бы представ-
лял собою только его тень) сначала как будто был удивлен, даже несколько
шокирован бесцеремонностью графа и напустил  на  себя  сдержанную  учти-
вость, но тут граф сказал:
   - Господин капитан, прошу вас отбросить всякие стеснения  и  чувство-
вать себя как дома. Я знаю, что в армии Фридриха Великого вы приучены  к
суровой дисциплине, и нахожу ее чудесной на своем месте, но здесь  вы  в
деревне, а если в деревне не веселиться, к чему же и приезжать  сюда!  Я
вижу, вы люди воспитанные, с хорошими манерами.  Как  офицеры  прусского
короля, вы, несомненно, выказали большие познания  в  военных  науках  и
проявили беззаветную храбрость. И я считаю, что вы делаете  честь  моему
дому своим пребыванием в нем. Прошу вас без церемоний располагать  им  и
оставаться до тех пор, пока вам будет приятно.
   Офицер как умный человек тотчас же сдался и, в том же тоне поблагода-
рив хозяина, налег на шампанское; однако это ни на йоту не заставило его
потерять хладнокровие и не помешало оценить превосходный пирог,  относи-
тельно которого он пустился в гастрономические рассуждения, не внушившие
Консуэло, весьма умеренной в пище, высокого мнения о нем. Но ее поразил,
хотя и не очаровал, его огненный взгляд; она почувствовала в  нем  нечто
высокомерное, испытующее, недоверчивое, что было ей не по сердцу.
   Во время завтрака офицер сообщил графу, что его имя барон фон  Кройц,
он уроженец Силезии, куда послан за приобретением лошадей для кавалерии.
Попав в Нейс, он не мог противостоять желанию посмотреть столь восхваля-
емые сады и дворец Росвальда, - вот почему  он  перебрался  утром  через
границу, причем и здесь, пользуясь случаем, закупил некоторое количество
лошадей. Он даже выразил желание осмотреть конюшни, если у графа имеются
лошади для продажи. Путешествует он верхом и вечером уезжает обратно.
   - Этого я не допущу, - сказал граф. - В данную минуту у меня нет  ло-
шадей на продажу. Мне самому их не хватает для сооружения в  моих  садах
задуманных мною новых украшений. Но мне хотелось  бы  как  можно  дольше
быть в вашем обществе.
   - Когда мы приехали сюда, мы узнали, что вы с часу на час ждете  гра-
финю Годиц; нам не хотелось бы быть вам в тягость, и, услышав о ее приб-
лижении, мы тотчас же исчезнем.
   - Я только завтра жду маркграфиню, - ответил граф, - она прибудет сю-
да с дочерью своей, принцессой Кульмбахской. Вам, верно, известно,  гос-
пода, что я имел честь заключить благородный брак...
   - С вдовствующей маркграфиней Байрейтской, - несколько резко  перебил
его барон фон Кройц, казалось менее ослепленный этим титулом, чем ожидал
граф.
   - Она тетка прусского короля, - с некоторой напыщенностью  проговорил
Годиц.
   - Да, да, я знаю, - ответил прусский офицер, беря большую понюшку та-
баку.
   - И так как графиня удивительно милая и любезная  дама,  -  продолжал
граф, - то я не сомневаюсь, что она  будет  бесконечно  рада  принять  и
угостить храбрых слуг короля, своего именитого племянника.
   - Мы были бы очень тронуты такой великой честью, - сказал,  улыбаясь,
барон, - но у нас нет времени этим воспользоваться. Долг настойчиво при-
зывает нас нести службу, и мы  сегодня  же  распростимся  с  вашим  сия-
тельством; а пока мы были бы счастливы полюбоваться вашим прекрасным по-
местьем: у нашего повелителя короля нет ведь ни одной резиденции,  кото-
рая могла бы с ним сравниться.
   Этот комплимент вернул пруссаку расположение моравского вельможи.
   Встали из-за стола. Порпора, более заинтересованный  репетицией,  чем
прогулкой, хотел было от нее уклониться.
   - Нет! Нет! - настаивал граф. - И прогулка и репетиция - все произой-
дет одновременно; вот увидите, маэстро!
   Граф предложил руку Консуэло и, проходя с нею вперед, сказал:
   - Извините, господа, что я завладел единственной присутствующей среди
нас в эту минуту дамой: это уж право хозяина! Будьте добры следовать  за
мной: я буду вашим проводником.
   - Осмелюсь вас спросить, сударь, - сказал барон Кройц, впервые  обра-
щаясь к Порпоре, - кто эта милая дама?
   - Я, сударь, итальянец, - ответил бывший не в духе Порпора, - я плохо
понимаю немецкий язык и еще меньше французский.
   Барон, до сих пор говоривший с графом по-французски, согласно  обычаю
того времени, существовавшему между людьми светского общества,  повторил
свой вопрос по-итальянски.
   - Эта милая дама, не проронившая в вашем присутствии ни единого  сло-
ва, не маркграфиня, не вдовствующая графиня, не княгиня и не  баронесса,
- сухо ответил Порпора. - Она итальянская певица, не лишенная таланта.
   - Тем интереснее мне с нею познакомиться и узнать ее имя, -  возразил
барон, улыбаясь резкости маэстро.
   - Это Порпорина, моя ученица, - ответил Порпора.
   - Я слышал, что она очень талантливая особа, - заметил пруссак, -  ее
с нетерпением ожидают в Берлине. Раз это ваша ученица,  значит,  я  имею
честь говорить со знаменитым Порпорой.
   - К вашим услугам, - с неменьшей сухостью проговорил Порпора,  нахло-
бучивая на голову шляпу, которую приподнял в ответ  на  глубокий  поклон
барона фон Кройца.
   Барон, видя, до чего малообщителен старик, пропустил  его  вперед,  а
сам пошел за ним в сопровождении следовавшего за ним поручика.  Порпора,
у которого словно и на затылке были глаза, каким-то образом увидел,  что
оба смеются, поглядывая на него и говоря о нем на своем языке.  Это  еще
меньше расположило маэстро в их пользу, и он не  подарил  их  ни  единым
взглядом во все время прогулки.


   CI

   Вся компания сошла по небольшому, но довольно крутому спуску к речке,
прежде представлявшей собой красивый поток, чистый и бурный; но так  как
надо было сделать ее судоходной, ее русло выровняли,  аккуратно  срезали
берега и замутили прозрачную воду. Рабочие и сейчас были заняты очисткой
речки от огромных камней, сваленных в нее зимней непогодой и придававших
ей еще кое-какую живописность, но и их спешили удалить.  Здесь  гуляющих
ожидала гондола - настоящая гондола, выписанная графом из Венеции и зас-
тавившая забиться сердце Консуэло, напомнив столько милого и  так  много
горького. Все разместились в гондоле и отчалили... Гондольеры были также
настоящие венецианцы, говорившие на своем родном наречии, - их  выписали
вместе с гондолой, как в наши дни выписывают негров при жирафе. Граф Го-
диц, много путешествовавший, воображал, что знает все языки, но  как  ни
самоуверенно, как ни громко и выразительно отдавал он  приказания  своим
гондольерам, те с трудом поняли бы их, если бы Консуэло не служила пере-
водчиком. Им велено было спеть стихи Тассо, но бедняги, охрипшие от сне-
гов севера, оторванные от своей родины, показали пруссакам довольно жал-
кий образец своего искусства. Консуэло пришлось подсказывать  им  каждую
строфу, и она обещала своим землякам прорепетировать с ними те  отрывки,
которые им на следующий день предстояло исполнить перед маркграфиней.
   После пятнадцатиминутного плавания, покрыв за это  время  расстояние,
которое можно было пройти в три минуты, если бы бедному, сбитому с  пути
потоку не устроили тысячу предательских изгибов, путники дошли до  "отк-
рытого моря". То был довольно обширный бассейн, куда гондола  пробралась
сквозь кущи кипарисов и елей и где, против ожидания, было  действительно
довольно красиво. Однако любоваться этим видом не  пришлось.  Надо  было
перейти на крошечный кораблик, снабженный решительно всем: мачтами,  па-
русами, канатами. Это была превосходная модель корабля,  оснащенного  по
всем правилам, но он едва не пошел ко дну из-за слишком  большого  коли-
чества матросов и пассажиров. Порпора очень озяб. Ковры были влажны; хо-
тя граф, прибывший накануне, произвел тщательный осмотр  "флота",  суде-
нышко, по-видимому, давало течь. Всем было не по себе;  исключение  сос-
тавляли только Консуэло, которую начинало не на шутку забавлять  сумасб-
родство хозяина, и граф, который благодаря счастливому своему  характеру
никогда не придавал значения маленьким неприятностям, сопровождавшим его
увеселения.
   Флот, соответствовавший адмиральскому судну, встав под  его  команду,
проделал разные маневры, которыми граф, вооруженный рупором  и  стоя  на
корме, руководил самым серьезным образом, причем выходил из себя,  когда
дело шло не так, как ему хотелось, и тут же заставлял повторять все сна-
чала. Затем все суда двинулись вперед под  звуки  духовых  инструментов,
страшно фальшививших, и это окончательно вывело из себя Порпору.
   - Ну, куда бы уж ни шло заставлять нас мерзнуть и  простуживаться,  -
ворчал он сквозь зубы, - но до такой степени терзать нам уши - это слиш-
ком.
   - Паруса на Пелопоннес! - отдал команду граф, и весь флот пошел к бе-
регу, усеянному крошечными  постройками  наподобие  греческих  храмов  и
древних гробниц.
   Вошли в маленькую бухточку, скрытую в скалах, и в десяти шагах от бе-
рега были встречены залпом из ружей. Двое матросов упали при  этом  "за-
мертво" на палубу, а маленький, очень легкомысленный юнга, сидевший  вы-
соко на канатах, громко вскрикнув, спустился, или,  скорее,  ловко  сос-
кользнул на палубу и стал по ней кататься, вопя, что он ранен, и  закры-
вая руками голову, в которую якобы попала пуля.
   - Сейчас, - сказал граф Консуэло, - вы мне потребуетесь для маленькой
репетиции, которую я хочу проделать со своим экипажем. Будьте  добры  на
минуту изобразить маркграфиню и прикажите этому умирающему ребенку,  так
же как и тем двум убитым, которые,  кстати  сказать,  просто  по-дурацки
упали, - подняться, моментально выздороветь, взяться за оружие  и  защи-
щать ее высочество от дерзких пиратов, засевших вон там.
   Консуэло тотчас согласилась взять на себя роль маркграфини и  сыграла
ее с гораздо большим благородством и грацией, чем сделала  бы  это  сама
г-жа Годиц. Убитые и умирающие привстали и, стоя на коленях,  поцеловали
ей руку. Тут же им было приказано графом не прикасаться  на  самом  деле
своими губами вассалов к благородной  руке  ее  высочества,  а  целовать
собственную руку, делая вид, что приближают губы к ее руке. Затем убитые
и умирающие бросились к оружию, проявляя при этом бурный энтузиазм.  Ма-
ленький скоморох, изображавший юнгу, вскарабкался, как кошка, обратно на
мачту и выстрелил из легкого карабина по бухте пиратов.  Флот  сомкнулся
вокруг новой Клеопатры, и маленькие пушки произвели ужасающий шум. Граф,
боясь испугать Консуэло, предупредил ее, и она не была введена в заблуж-
дение, когда началась эта нелепая комедия. Но прусские офицеры, по отно-
шению к которым он не нашел нужным проявить такую же  любезность,  видя,
как после первых выстрелов упали два человека, бледнея, прижались друг к
другу. Тот, что все молчал, казалось, очень испугался за своего  капита-
на, чье смятение также не укрылось от спокойного, наблюдательного  взора
Консуэло. Однако не испуг отразился на лице капитана, а, наоборот,  воз-
мущение, даже, пожалуй, гнев, - как будто эта шутка оскорбил