я говорю это после
отповеди, которою наградил вас этот мальчуган.
   - Да что вы! Я нахожу этого мальчика просто восхитительным! Какой та-
лант в такие юные годы! Поразительно! Что за мощные и скороспелые натуры
эти итальянцы!
   - О таланте мальчика ничего не могу вам сказать, -  возразил  каноник
естественным тоном, - я не нашел в нем ничего  особенно  замечательного.
Но вот его товарищ - удивительный юноша, и он наш с  вами  соотечествен-
ник, не в обиду будь сказано вашей "итальяномании".
   - Ах, вот что! - проговорил незнакомец, подмигивая священнику. - Зна-
чит, Порпору исполнял старший?
   - И я так полагаю, - ответил священник, совершенно смущенный тем, что
его заставляют лгать.
   - Я в этом вполне уверен: он сам мне сказал, - заметил каноник.
   - А второе соло, значит, исполнил кто-либо из ваших прихожан? -  про-
должал допрашивать незнакомец.
   - Должно быть, - ответил священник, делая  усилие,  чтобы  поддержать
эту ложь.
   Оба посмотрели на каноника, желая убедиться, удалось ли  им  провести
его или он насмехается над ними. Казалось, он вообще перестал думать  об
этом. Невозмутимость его успокоила священника. Заговорили о  другом.  Но
четверть часа спустя каноник снова вспомнил о музыке  и  пожелал  видеть
Иосифа и Консуэло, с тем, объявил он, чтобы увезти их к себе в имение  и
там на досуге еще раз хорошенько прослушать. Перепуганный священник про-
шептал какие-то малопонятные объяснения. Каноник, смеясь,  спросил  его:
не велел ли уж он бросить своих маленьких музыкантов в котел  для  подк-
репления завтрака, который и так кажется ему великолепным? Священник пе-
реживал настоящую пытку. На выручку ему пришел незнакомец.
   - Сейчас приведу их, - сказал он канонику.
   И он вышел, сделав знак добродушному священнику, чтобы тот  рассчиты-
вал на какую-нибудь хитрость. Но придумывать ничего не понадобилось.  Он
узнал от служанки, что юные музыканты уже дали тягу, великодушно  уделив
ей один флорин из шести, только что ими полученных.
   - Как? Ушли?! - воскликнул огорченный каноник. - Надо их  догнать!  Я
хочу их видеть и слышать, хочу во что бы то ни стало!
   Притворились, будто исполняют его желание, но никто и не подумал  до-
гонять юных артистов. Да это было бы и напрасно, так как они, боясь гро-
зящего им любопытства, умчались, как птицы. Каноник был очень огорчен  и
даже несколько рассержен.
   - Слава богу, он ничего не подозревает, - сказал священник  незнаком-
цу.
   - Ваше преподобие, - ответил тот, - вспомните  историю  с  епископом,
который, в пятницу кушая по недосмотру скоромное,  был  предупрежден  об
этом своим викарием. "Несчастный, - воскликнул епископ, - неужели ты  не
мог подождать до конца обеда!" Быть может, и нам следовало  предоставить
канонику заблуждаться сколько его душе угодно.


   LXXVI

   Было тихо и ясно, полная луна сияла в  небесном  эфире,  в  старинной
приории звонко и торжественно пробило девять часов, когда Иосиф и Консу-
эло, тщетно поискав звонка у ограды, стали обходить безмолвное  обитали-
ще, в надежде, что их услышит гостеприимный хозяин. Но надежда была нап-
расна: все двери были на запоре, ни одна собака не лаяла, ни в одном ок-
не мрачного здания не было видно даже слабого проблеска света.
   - Это дворец молчания, - сказал, смеясь, Гайдн, - и если б часы дваж-
ды не пробили тихо и торжественно четыре четверти в тоне до и си  и  де-
вять ударов в тоне соль, я считал бы, что это жилище предоставлено совам
и привидениям.
   Местность вокруг была очень пустынна. Консуэло устала. К тому же  та-
инственное жилище привлекало ее поэтическую натуру.
   - Если бы даже нам пришлось спать в какой-нибудь часовне,  -  сказала
она, - мне все-таки хотелось бы ночевать здесь. Попробуем во что  бы  то
ни стало пробраться туда, даже если надо перелезть через эту стену,  что
не так уж трудно сделать.
   - Давайте я помогу вам взобраться наверх, а там я мигом  перескочу  и
поддержу вас, когда вы будете спускаться, - сказал Иосиф.
   Сказано - сделано. Стена была низенькая. Две минуты спустя наши  юнцы
с отважным спокойствием уже прогуливались внутри священной  ограды.  Они
были в прекрасном саду-огороде, который содержался  в  большом  порядке.
Фруктовые деревья, расположенные веером, протягивали к ним свои  длинные
ветви, отягощенные румяными яблоками и золотистыми грушами.  Виноградные
лозы, кокетливо изогнутые в виде  арок,  были  покрыты,  словно  чудными
серьгами, крупными гроздьями сочного винограда. Огромные грядки с овоща-
ми также отличались своеобразной прелестью. Спаржа с изящными стеблями и
шелковистыми волосиками, блестевшими от вечерней росы,  напоминала  рощу
карликовых елей, покрытых серебристым флером. Горох, поднимаясь на  под-
порках легкими гирляндами, образовал длинные беседки, какие-то узкие та-
инственные проулочки, где щебетали крошечные полусонные малиновки.  Аме-
риканские тыквы, гордые левиафаны этого моря зелени,  тяжело  выпячивали
свое оранжевое брюхо, покоясь на широких темных листьях. Молодые артишо-
ки, словно крошечные головки в коронах, толпились вокруг  своего  главы,
августейшего стебля-родоначальника. Дыни сидели под стеклянными колпака-
ми, будто тяжеловесные китайские мандарины под паланкинами, и из каждого
такого кристального свода луна высекала крупный голубоватый бриллиант, о
который ветреные ночные бабочки, летая, ударялись головками.
   Шпалеры из роз отделяли огород от цветника; они доходили до зданий  и
окружали их поясом из цветов. Укромный сад казался  каким-то  раем.  Под
тенью великолепных густых кустов ютились редкие растения, распространяв-
шие чудесный аромат. Песок под ногами был мягок, как ковер. Газон казал-
ся расчесанным травинка к травинке, настолько он  был  ровен  и  гладок.
Цветы росли так буйно, что совсем не видно было  земли,  отчего  круглые
клумбы походили на громадные корзины цветов.
   Удивительно влияние обстановки на душевное и физическое состояние че-
ловека! Не успела Консуэло подышать этим  сладостным  воздухом,  полюбо-
ваться этим святилищем беспечного благосостояния, как почувствовала себя
совершенно отдохнувшей, словно выспалась на славу.
   - Вот поразительно! - сказала она Беппо. - Стоило  мне  увидеть  этот
сад, и я уже совсем забыла о каменистых дорогах и о своих больных ногах.
Мне кажется, что я отдыхаю, глядя на все это. Никогда я не любила расчи-
щенных, ухоженных садов, окруженных высокими стенами, а  вот  этот  сад,
после стольких дней пути по пыльной дороге,  после  ходьбы  по  твердой,
утоптанной земле, представляется мне настоящим раем. Я умирала от жажды,
а сейчас, когда я вижу эти прелестные растения, распускающиеся от вечер-
ней росы, мне кажется, что я пью вместе с ними и уже утолила свою жажду.
Посмотри, Иосиф, разве есть что-нибудь очаровательнее цветов, распускаю-
щихся при лунном свете? Взгляни на этот букет белых звезд как раз посре-
дине клумбы с газоном и не смейся надо мной. Не знаю их названия, кажет-
ся, ночные красавицы. О, как удачно они названы! Красивы  и  чисты,  как
звезды на небе. Малейшее дуновение ветерка - и  они  то  склоняются,  то
выпрямляются, и чудится, будто они смеются и резвятся,  словно  девочки,
одетые во все белое. Они напоминают мне моих школьных подруг,  когда  по
воскресеньям, в одежде послушниц, мы бегали у  высоких  церковных  стен.
Вот они внезапно замерли в недвижном воздухе, обратив головки к луне,  -
точно смотрят на нее и восхищаются. И кажется, что и луна тоже глядит на
них, не спуская глаз, и парит над ними, словно большая ночная птица. Не-
ужели ты думаешь, Беппо, что цветы ничего не чувствуют? А  мне  кажется,
что красивый цветок не просто бессмысленно растет, но и  испытывает  чу-
десные ощущения. Не будем говорить о маленьких жалких растеньицах, выст-
роившихся вдоль канав, где они чахнут в пыли, обгладываемые каждым  про-
ходящим стадом. Растеньица эти похожи на маленьких нищенок, вздыхающих о
капле недоступной им воды. Растрескавшаяся и жаждущая земля алчно вбира-
ет в себя всю влагу, не делясь ею с их корнями. Но садовые цветы, за ко-
торыми так ухаживают, красивы и горды, как королевы. Они проводят время,
кокетливо раскачиваясь на стеблях, а когда восходит  на  небе  их  милая
подруга - луна, стоят совсем  распустившиеся  в  полудреме  и  предаются
сладким грезам. Быть может, они спрашивают себя, есть ли на луне  цветы,
подобно тому как мы хотели бы знать, живут ли там люди. Я  вижу,  Иосиф,
что ты смеешься надо мной, а между тем удовольствие, которое  я  испыты-
ваю, вовсе не самообман. В воздухе, очищенном и освеженном их  ароматом,
есть что-то возвышающее, и я чувствую какую-то связь между своей  жизнью
и жизнью всего окружающего.
   - Как мог бы я насмехаться над вами, -  ответил,  вздыхая,  Иосиф,  -
когда все ваши впечатления сейчас же передаются мне, когда  каждое  ваше
словечко трепещет в моей душе, как звук на струнах инструмента. Но  пос-
мотрите, Консуэло, на это жилище и объясните мне, почему оно навевает на
меня такую сладостную и глубокую грусть.
   Консуэло взглянула на приорию. То было  небольшое  здание  XII  века,
когда-то укрепленное зубчатыми парапетами, которые впоследствии были за-
менены остроконечными крышами из сероватых шиферных плит. Башенки, увен-
чанные частыми бойницами, оставленными для  украшения,  были  похожи  на
большие корзины. Густые заросли плюща нарушали однообразие  стен,  а  на
обнаженных частях фасада, залитого лунным светом, ночной  ветер  колебал
легкую расплывчатую тень молодых тополей. Большие  гирлянды  виноградных
лоз и жасмина обрамляли двери и вились вокруг окон.
   - От жилища этого веет тишиной и грустью, - ответила Консуэло,  -  но
оно не манит меня, как сад. Растения созданы, чтобы произрастать на  од-
ном месте, люди же - чтобы двигаться и общаться друг с  другом.  Будь  я
цветком, я хотела бы расти в этом цветнике - здесь хорошо, но как женщи-
на я не желала бы жить в келье, запертая в каменной громаде. А ты  хотел
бы быть монахом, Беппо?
   - Ну нет! Боже меня упаси! Но мне было бы приятно работать, не  думая
о крыше над головой и о хлебе насущном; мне хотелось бы вести жизнь спо-
койную, уединенную, с некоторым достатком, без забот,  присущих  нищете.
Словом, я желал бы прозябать в пассивной размеренной жизни, даже в неко-
торой зависимости, лишь бы разум мой был свободен, лишь бы у меня не бы-
ло иных забот, иных хлопот, иного долга, как только заниматься музыкой.
   - Ну что ж, милый товарищ, творя спокойно, ты творил бы спокойную му-
зыку.
   - А почему бы ей быть плохой? Что может быть лучше спокойствия? Небе-
са - спокойны, луна - спокойна,  эти  цветы,  чей  мирный  вид  вас  так
прельщает...
   - Их неподвижность нравится мне лишь потому, что она наступила  после
того, как их только что  колебал  ветерок.  Ясность  неба  нас  поражает
единственно потому, что мы не раз видели его в грозовых  тучах.  А  луна
никогда не бывает так величественна, как среди теснящихся вокруг нее об-
лаков. Разве отдых может быть понастоящему сладок без усталости?  Непре-
рывная неподвижность - это уже не отдых. Это - небытие,  это  -  смерть.
Ах! Если бы ты прожил, как я, целые месяцы  в  замке  Исполинов,  ты  бы
знал, что спокойствие - не жизнь!
   - Но что вы называете спокойной музыкой?
   - Музыку слишком выдержанную, слишком холодную. Смотри, как бы ты  не
насочинил такой музыки, избегая усталости и мирских тревог!
   Так беседуя, подошли они к самой приории. Кристальная  вода  била  из
мраморного шара с золотым крестом наверху и, струясь из чаши в чашу, па-
дала в большую гранитную раковину, где плескалась масса маленьких  крас-
ных рыбок, которыми так любят забавляться дети.
   Консуэло и Беппо, в сущности еще дети,  принялись  забавляться  самым
искренним образом, бросая рыбкам песок, чтобы подразнить их за прожорли-
вость, и следя глазами за их быстрыми движениями, как вдруг увидели иду-
щую прямо к ним высокую, одетую в белое женщину с кувшином; она  прибли-
жалась к фонтану и очень походила на одну из фантастических личностей  -
"ночных прачек", легенды о которых распространены почти во всех  суевер-
ных странах. Озабоченность или безразличие, с каким она принялась напол-
нять водой кувшин, не выказывая при виде  пришельцев  ни  удивления,  ни
страха, заключали в себе на первый взгляд нечто торжественное  и  стран-
ное. Но вскоре громкий крик и уроненный ею при этом на дно бассейна кув-
шин доказали им, что в ней не было ничего сверхъестественного. У  доброй
женщины просто с годами ослабело зрение, а как только она заметила  нез-
накомых людей, то страшно перепугалась и бросилась, бежать к дому,  при-
зывая на помощь пресвятую деву Марию и всех святых.
   - Что случилось, тетка Бригита? - раздался из дома мужской  голос.  -
Уж не встретились ли вы с какойнибудь нечистой силой?
   - Два дьявола, или, скорее, два вора, стоят там у фонтана, - ответила
женщина, подбегая к своему собеседнику, который,  появившись  на  пороге
двери, простоял там несколько минут с нерешительным и  недоверчивым  ви-
дом.
   - Наверное, еще один из ваших обычных страхов. Разве в такой час  ка-
кие-нибудь воры покусятся на нас?
   - Клянусь вам своим вечным спасением, что там стоят две черные  фигу-
ры, неподвижные, как статуи! Да разве вы сами не видите их отсюда? Смот-
рите же, они все еще там и не  уходят.  Пресвятая  дева  Мария!  Побегу,
спрячусь в погреб.
   - Действительно, я что-то вижу, - проговорил мужчина, стараясь  гово-
рить грубым голосом. - Сейчас позвоню, вызову садовника, и вместе с  его
двумя помощниками мы легко справимся  с  этими  плутами,  которые  могли
пробраться сюда только перелезши через стенку, так как я сам  запер  все
ворота.
   - Пока что запрем дверь, - заметила старуха, - а потом ударим  в  на-
бат.
   Дверь закрылась, а наши двое юношей продолжали стоять  в  недоумении,
не зная, что им предпринять. Бежать - значило подтвердить мнение,  кото-
рое составилось о них, а оставаться - значило подвергнуться грубому  на-
падению. Совещаясь, они увидели слабый луч, пробивавшийся сквозь  ставню
нижнего этажа. Луч расширился, и малиновая шелковая занавеска, из-за ко-
торой лился мягкий свет лампы, стала медленно приподниматься. У края за-
навески появилась рука, казавшаяся при ярком лунном свете белой  и  пол-
ной. Рука осторожно поддерживала  бахрому  занавески,  в  то  время  как
чей-то незримый глаз, должно быть, рассматривал то, что делалось вне до-
ма.
   - Давай петь: это единственный выход, - сказала своему товарищу  Кон-
суэло, - я начну, а ты мне вторь. Нет, возьми скрипку и сыграй любую ри-
турнель в любом тоне.
   Иосиф повиновался, и Консуэло запела во весь голос, одновременно имп-
ровизируя и музыку и слова - нечто вроде ритмического речитатива на  не-
мецком языке:
   "Нас двое бедных пятнадцатилетних детей; мы малы и не  сильнее  и  не
злее тех соловушек, чьим сладким песням подражаем".
   - Ну, Иосиф, - прошептала она, - еще аккорд, чтобы  оттенить  речита-
тив.
   Затем она продолжала:
   "Измученные усталостью, подавленные  мрачным  одиночеством  ночи,  мы
увидели издали этот дом, он показался нам необитаемым, и  мы  перекинули
через стену одну ногу, а потом и другую".
   - Иосиф, еще аккорд в ля минор!
   "Очутились мы в заколдованном саду,  среди  плодов,  достойных  земли
обетованной. Мы умирали от жажды, умирали от голода, и всетаки  если  не
хватит хоть единого красного яблочка на шпалерах, если сорвали  мы  хоть
единую ягодку с виноградной лозы, пусть нас выгонят и проучат как злоде-
ев".
   - Теперь, Иосиф, модуляцию, чтобы вернуться в до мажор.
   "А между тем нас подозревают, нам грозят; но мы не хотим  бежать,  не
хотим прятаться, ибо не совершили ничего дурного... если только не  счи-
тать, что мы вошли в дом божий, перелезши через  стену.  Но  когда  дело
идет о том, чтобы забраться в рай, то все дороги хороши, и кратчайшие  -
наилучшие".
   Консуэло завершила свой речитатив одним из тех  красивых  хоралов  на
простонародном латинском языке,  известном  в  Венеции  как  "latino  di
frate" [27], которые народ распевает вечерами  перед  статуями  мадонны.
Когда она кончила, две белые руки, постепенно высунувшиеся из-за занаве-
сей, бурно зааплодировали, и голос, показавшийся ей не  совсем  незнако-
мым, крикнул из окна:
   - Добро пожаловать, ученики муз! Входите,  входите!  Вас  ждет  здесь
гостеприимство!
   Юные музыканты приблизились, а минуту спустя лакей в красной с  лило-
вым ливрее вежливо распахнул перед ними двери.
   - Я принял было вас за жуликов, прошу извинить меня,  друзья  мои,  -
смеясь, сказал он. - Но вы сами виноваты, что не запели раньше. С  таким
паспортом, как голос и скрипка, вы можете рассчитывать на самый радушный
прием у моего хозяина. Пожалуйте. По-видимому, он уже знает вас.
   С этими словами приветливый слуга поднялся впереди них по  двенадцати
ступенькам очень пологой лестницы, покрытой прекрасным турецким ковром.
   Не успел еще Иосиф спросить имя хозяина, как лакей открыл дверь, тот-
час бесшумно за ним закрывшуюся, и, проведя их  через  уютную  переднюю,
ввел в столовую, где любезный хозяин этого счастливого  обиталища,  сидя
перед жареным фазаном и двумя бутылками старого золотистого вина,  начи-
нал переваривать первое блюдо, уже принявшись с благодушным  и  одновре-
менно величественным видом за второе. Вернувшись с вечерней прогулки, он
приказал привести себя в порядок и освежить себе лицо, что и было испол-
нено его камердинером. Он был напудрен и выбрит,  седеющие  кудри  мягко
вились вокруг его почтенной головы, блестя  ирисовой,  чудесно  пахнущей
пудрой. Красивые руки покоились на коленях, обтянутых короткими  черными
шелковыми панталонами с серебряными застежками. Ноги  прекрасной  формы,
которыми он немного гордился, туго обтянутые прозрачными лиловыми шелко-
выми чулками, отдыхали на бархатной подушке. Его статное, дородное тело,
облаченное в запашный из превосходного красного шелка стеганный на  вате
халат, утопало в большом, крытом ковровой тканью кресле, где локоть ниг-
де не рисковал наткнуться на угол, до того кресло это было хорошо набито
волосом и везде закруглено. Экономка Бригита, сидя у пылающего и потрес-
кивающего камина за креслом хозяина, со священнодействующим видом варила
кофе. Второй лакей, не уступавший первому ни в выправке, ни в  приветли-
вости, стоя у стола, осторожно отрезал крылышко дичи, спокойно и  терпе-
ливо ожидаемое благочестивым отцом.
   Иосиф и Консуэло низко поклонились, узнав в хозяине старшего каноника
собора святого Стефана, в присутствии которого они прошлым утром служили
обедню.


   LXXVII

   Не было на свете человека, жизнь которого сложилась бы так спокойно и
удобно, как жизнь господина каноника. Благодаря многочисленным  покрови-
телям, принадлежавшим к королевскому дому, он был в  возрасте  семи  лет
объявлен совершеннолетним; хоть человек в эти годы еще и  не  отличается
большим умом, однако, согласно церковному уставу, он в скрытом виде  об-
ладает им настолько,  чтобы  получать  и  тратить  доходы  с  бенефиция.
Вследствие такого постановления тонзурированного юнца возвели в  канони-
ки, несмотря на то, что он был побочным сыном короля. Сделано это было в
полном соответствии с церковными уставами: ребенок, видите ли, считается
законнорожденным, если он получает доходы с церковного имущества и нахо-
дится под покровительством королевского дома. Те же  самые  канонические
постановления требовали, чтобы каждый претендент на церковное  имущество
происходил от бесспорного и законного брака, в противном случае его мог-
ли объявить "неправоспособным", а в случае надобности - даже  "недостой-
ным" и "бесчестным". Но существует столько средств для соглашения с  не-
бом! А потому в некоторых случаях каноническое право устанавливало,  что
подкинутый ребенок может считаться законнорожденным,  на  том,  впрочем,
истинно христианском основании, что в случае неизвестн