а он  взялся?  Что будет с  нами?  Что она видела в
нашем будущем такое, что мне необходимо знать, чтобы мы смогли выжить...
чтобы она избежала судьбы,  о  неизбежности которой знала еще до  своего
рождения?  Что за страшные тайны укрыты в  Связующей Бездне и почему так
важно подключиться к ней?  Как мы собираемся удрать с этой планеты, если
Орден  и  впрямь  затопил портал потоком лавы,  а  путь  кораблю Консула
преграждает их  эскадра?  Кто такие эти ее  "наблюдатели",  шпионящие за
человечеством не одно столетие?  К чему это изучение языка мертвых и все
такое прочее? Почему Немез со своими дурацкими клонами до сих пор еще не
прикончила нас?
     - У тебя был еще кто-нибудь?  -  спросил я. - Ты любила кого-нибудь
до меня?
     Идиотизм полнейший.  Что я  сую нос,  куда не  следует?!  Ей  почти
двадцать два стандартных года.  Я ж ведь спал с женщинами до нее... даже
не помню,  как их звали,  но это ж когда было, еще в силах самообороны и
когда  я  работал в  казино Девяти хвостов...  Какое  мне  дело?!  Пусть
даже... Какая разница, если и... Я должен это знать!
     Она колебалась лишь мгновение.
     - Первый раз, когда мы были вместе... не был для меня первым.
     Я кивнул,  чувствуя себя свиньей и ублюдком, испытывающим оргазм от
подглядывания в замочную скважину.  Да разве о таких вещах спрашивают? В
груди мучительно заныло,  будто между ребрами кол вогнали.  Но  меня уже
понесло.
     - А  ты  любила...  его?  -  "А  почему  обязательно "его"?  Тео...
Рахиль...  Она  окружает себя  женщинами".  Мне  самому тошно  стало  от
собственных мыслей.
     - Я люблю тебя,  Рауль, - выдохнула она. Она это сказала второй раз
- впервые  я  услышал от  нее  эти  слова  на  Старой  Земле,  когда  мы
прощались,  более пяти с половиной лет назад.  Моему бы сердцу запеть от
этих слов,  но оно слишком болело.  Я столкнулся с чем-то важным, чего я
не понимал.
     - Но мужчина все-таки был. Ты любила его...
     "Только одного?  Скольких?!"  Я  готов был  заорать на  собственные
мысли, чтобы они заткнулись.
     Энея приложила палец к моим губам.
     - Я люблю тебя,  Рауль,  помни это.  Все...  очень запутано.  Из-за
того, кто я. Из-за того, какая я. Из-за того, что я должна совершить. Но
я люблю тебя...  Я полюбила тебя еще тогда,  когда ты впервые появился в
моих смутных видениях о  будущем.  Я  уже любила тебя,  когда мы впервые
встретились во  время песчаной бури на Гиперионе,  среди полного хаоса и
смятения,  со Шрайком и ковром-самолетом.  Помнишь, как я обнимала тебя,
когда мы улетали на ковре? Я любила тебя уже тогда...
     Я  молча ждал.  Энея провела пальцем по моей щеке и  вздохнула так,
будто бремя всех миров Вселенной легло на ее плечи.
     - Ладно,  -  тихо сказала она.  -  Кто-то -  уже был.  Я уже была с
мужчиной. Мы...
     - Это было серьезно?  -  спросил я каким-то странным неестественным
голосом, совсем как корабль Консула.
     - Мы были женаты.
     Однажды,  на гиперионской реке Кэнс,  я  ввязался в драку с пожилым
моряком,  весившим вдвое больше меня  и  куда  более опытным в  кулачных
боях. Без всякого предупреждения он врезал мне в челюсть, вырубив меня с
одного  удара;  в  глазах  у  меня  потемнело,  колени  подкосились,  и,
перевалившись через перила, я плюхнулся в реку. Моряк был незлопамятен и
самолично  нырнул  за  мной  в   воду.   Я   пришел  в   сознание  через
минуту-другую,  но  еще несколько часов в  ушах у  меня звенело и  перед
глазами все плыло.
     Сейчас было еще хуже.  Я  неподвижно лежал,  глядя на  нее,  на мою
Энею,  а  ее пальцы у моей щеки казались чужыми и холодными.  Она убрала
руку.
     Но и это было еще не все.
     - Вот  они,  недостающие двадцать три месяца,  одна неделя и  шесть
часов, - проговорила она.
     - С ним?
     - Да.
     - Женаты... - начал я и не смог продолжить.
     Энея улыбнулась. Более печальной улыбки я не видел ни разу в жизни.
     - Нас  венчал священник.  Брак  будет  законным в  глазах Священной
Империи и Церкви.
     - Будет?
     - Есть.
     - Так ты еще замужем?  -  Я  хотел подползти к краю террасы,  чтобы
меня вырвало,  но не мог пошевелиться.  И снова Энея смутилась, не зная,
что ответить.
     - Да...  - В ее глазах блеснули слезы. - То есть нет... Сейчас я не
замужем... Ты... Проклятие, если б я только могла...
     - Но  он  все  еще жив?  -  Я  говорил холодно и  бесстрастно,  как
инквизитор Священной Канцелярии.
     - Да. - Энея прижала ладонь к щеке. Пальцы ее дрожали.
     - Ты его любишь, детка?
     - Я люблю тебя, Рауль.
     Я  слегка отстранился -  не  сознательно,  не намеренно,  просто во
время этого разговора я не мог находиться с ней в физическом контакте.
     - Еще одно... - сказала Энея.
     Я ждал.
     - У нас был... у меня будет... у меня был ребенок. - Она пристально
смотрела,  словно пытаясь передать что-то одной лишь силой взгляда. Но у
нее ничего не вышло.
     - Ребенок,  -  тупо повторил я.  Моя  любимая...  моя девочка стала
женщиной, стала чьей-то любовницей... стала матерью. - Сколько ему? - На
редкость  банальный  вопрос.   Почему-то  эта  банальность  самого  меня
ошеломила.
     И опять Энея смутилась, будто и сама толком не знала.
     - Ребенок... сейчас не живет, - наконец выдавила она.
     - Ох, детка, - выдохнул я, забыв обо всем, кроме ее боли. Она снова
заплакала,  и тогда я обнял ее.  -  Мне так жаль,  детка...  так жаль, -
повторял я, гладя ее по голове.
     Энея отстранилась, утирая слезы.
     - Нет,  Рауль,  ты не понял. Все в порядке... это не... тут как раз
все в порядке...
     Отодвинувшись,  я  пристально посмотрел на  нее.  Она была какая-то
печальная и потерянная.
     - Понимаю, - солгал я.
     - Рауль... - Она потянулась ко мне.
     Я  погладил ее  руку,  встал,  оделся и  взял рюкзак со скалолазным
снаряжением.
     - Рауль...
     - Вернусь к  рассвету,  -  бросил я,  не  глядя  на  нее.  -  Пойду
прогуляюсь.
     - Можно,  я с тобой? - Она стояла, завернувшись в простыню, а за ее
спиной полыхали молнии. Надвигалась гроза.
     - Вернусь к  рассвету,  -  повторил я  и вышел,  пока она не успела
одеться.
     Шел  дождь  -  холодный,  противный дождь  со  снегом.  Все  вокруг
облепило жидкой,  скользкой кашей.  Слетев  по  веревочным лестницам,  я
рысью припустил по  тряским ступенькам,  высматривая путь  при  вспышках
молний. Я бежал, не останавливаясь, пока не спустился на несколько сотен
метров.  Передо мной был восточный карниз,  ведущий к  расселине,  где я
сажал корабль. Туда мне идти не хотелось.
     А  метрах в  пятистах свисали с вершин гребня закрепленные веревки.
Дождь  лил  вовсю,   на  черно-красных  скалах  образовалась  наледь.  Я
пристегнулся  карабином,  вытащил  из  рюкзака  жумары  и,  не  проверяя
надежности креплений, начал карабкаться по обледеневшей веревке.
     Ветер норовил сорвать с  меня куртку,  мотал на веревке,  относя от
скалы.  Снежная крупа секла лицо и руки. Но мне было все равно. Я упорно
лез выше и выше, то и дело соскальзывая и вновь отыгрывая высоту. Метрах
в десяти от острой как нож вершины я вынырнул из облаков,  как пловец из
воды.  В  вышине все так же сияли холодные звезды.  Внизу,  у  северного
склона, тучи бурлили и вздымались, как пенный прибой.
     А я упорно карабкался все выше и выше,  пока не достиг относительно
ровной площадки. И только тут заметил, что не пристегнул страховку.
     - Ну и  в задницу,  -  буркнул я и зашагал по узкому -  сантиметров
пятнадцать -  гребню.  На севере бушевала гроза,  с  южной стороны зияла
черная бездна, под ногами был лед, сверху падал колючий снег.
     Я  сорвался на  трусцу  и  побежал  на  восток,  перескакивая через
трещины и наплевав на все на свете.

        x x x

     Пока я упивался собственными страданиями,  в человеческой вселенной
происходило много интересного.  Когда я  был  мальчишкой,  на  Гиперионе
новости  от  межзвездной Империи Пасема  до  наших  кочующих в  пустошах
караванов  шли  весьма  неспешно:   от   Пасема  или  Возрождения-Вектор
звездолет с двигателем Хоукинга добирался до нас несколько недель,  если
не  месяцев,  плюс  недели  две-три  пути  из  Порт-Романтика до  нашего
захолустья.  Я привык не придавать значения тому, что творится на других
планетах.  Конечно, когда я выгуливал инопланетных охотников по Болотам,
запаздывание уменьшалось,  но  новости все равно приходили устаревшими и
не  имели для меня особой ценности.  Империя меня не интересовала,  хотя
побывать на  других планетах хотелось.  Потом  я  целых  десять лет  был
отрезан от мира во время передышки на Старой Земле и одиссеи, похитившей
у  меня  пять  лет  объективного времени.  Я  привык  не  интересоваться
событиями,  разыгрывающимися где-то там далеко, если только они не имели
ко мне непосредственного отношения, как, например, охота на нас с Энеей.
     Но очень скоро все должно было перемениться.  В ту ночь, пока я как
дурак носился под  мокрым снегом по  узенькой полоске гребня,  в  других
местах происходило следующее.
     На  дивной Мауи-Обетованной,  где  с  подачи Сири и  Мерри началась
четыре века  назад долгая цепь событий,  которая привела в  итоге нас  с
Энеей на Тянь-Шань,  бушевал мятеж. Повстанцы на блуждающих островах уже
давно стали последователями Энеи,  они причастились ее  крови,  отвергли
крестоформ и  вели  партизанскую войну,  избегая в  этой  войне  убивать
солдат Священной Империи,  оккупировавшей их мир. Для Церкви же проблема
с  Мауи-Обетованной  стояла  особенно  остро:   Мауи  -  один  из  самых
престижных курортов,  и  сотни тысяч богатых христиан ежегодно прилетали
сюда понежиться в  теплых волнах,  позагорать на  пляжах Экваториального
Архипелага и  полюбоваться на  блуждающие острова.  Кроме того,  Империи
приносили неплохой  барыш  сотни  нефтяных вышек,  разбросанных по  всей
планете,  укрытых от  глаз  туристов,  но  весьма  уязвимых для  атак  с
блуждающих островов или подлодок мятежников.  А тут еще и многие туристы
по  неведомым причинам отвергли крестоформ и  тоже стали последователями
Энеи.   Они  отказались  от  бессмертия!   Губернатор  планеты,  местный
архиепископ  и  имперские  чиновники,  примчавшиеся расхлебывать кризис,
пребывали в полнейшем недоумении.
     На  холодной Седьмой  Дракона  большая часть  атмосферы смерзлась в
колоссальный ледник,  и туристов там не было, но за последние десять лет
все попытки колонизировать планету оборачивались кошмаром.
     Кроткие  племена  чичатуков,  с  которыми мы  подружились девять  с
половиной  лет  назад,  стали  непримиримыми врагами  Священной Империи.
Вмерзший  в   атмосферный  лед   небоскреб,   где   некогда  всякий  мог
рассчитывать на  гостеприимство отца  Главка,  по-прежнему сиял  огнями.
После того  как  Радаманта Немез убила этого доброго человека,  чичатуки
превратили здание в  огромную усыпальницу и  поддерживали там неугасимый
свет.  Каким-то образом они узнали, кто убил слепого старика и уничтожил
племя Кучиата -  Кучиата,  Чиаку, Айчакута, Кучту, Чичтику и Чатчию, - и
теперь во  всем винили Империю,  упорствующую в  попытках колонизировать
умеренную экваториальную зону.
     Не  знавшие причастия Энеи и  потому лишенные всякого сострадания к
врагу чичатуки обрушились на  обновленную Церковь,  как апокалиптическое
бедствие.   Тысячелетиями  охотившиеся  на   жутких   снежных  призраков
(которые,  в  свою  очередь,  охотились на  них),  чичатуки гнали  белых
монстров на юг,  к  экватору,  напуская их на колонистов и  миссионеров.
Урон  был  неимоверный.  Переброшенные на  планету войска  отправляли на
ледник десант за десантом, и ни один из них не вернулся.
     На  Возрождении-Вектор учение Энеи о  Связующей Бездне охватило всю
планету   и    обрело   миллионы   последователей.    Ежедневно   тысячи
новообращенных принимали  причастие от  учеников  Энеи,  их  крестоформы
усыхали  и   отваливались  за  двадцать  четыре  часа.   Они  жертвовали
бессмертием во имя...  во имя чего? Власти Ватикана этого не понимали, и
я тогда тоже ничего не понимал.
     Но Церковь знала:  дело тут в каком-то вирусе. Каждый день и каждую
ночь  полиция вламывалась в  двери  самых бедных домов промышленной зоны
города-планеты.  Те,  кто  отверг  крестоформ,  сопротивлялись  слабо  -
сражались они отчаянно,  но старались избегать убийств.  Полицейские же,
подчиняясь приказу,  убивали не раздумывая.  Тысячи последователей Энеи,
прежде  бессмертных,  теперь -  добровольно отказавшихся от  воскресения
через   крестоформ,   умирали  истинной  смертью.   Десятки  тысяч  были
арестованы,  брошены в  концлагеря и погружены в криогенную фугу.  Но на
каждого убитого,  на  каждого арестованного приходились десятки,  сотни,
тысячи оставшихся на  свободе;  затаившиеся до  поры  до  времени -  они
распространяли учение Энеи, причащали неофитов собственной преображенной
кровью  и  -  что  бы  ни  случилось -  сражались спокойно и  до  конца.
Громадная индустриальная машина Возрождения-Вектор еще не сломалась,  но
уже пошатнулась и заскрежетала - впервые за многие столетия, с тех самых
пор, как Гегемония учредила здесь промышленное ядро Сети.
     Ватикан не знал,  что делать,  и направлял туда все новые войсковые
подразделения.
     На Тау Кита-Центре,  некогда политическом центре Великой Сети, ныне
- самой  обыкновенной густонаселенной,  покрытой садами  планете,  мятеж
принял иную  форму.  Хотя  гости с  иных планет и  занесли сюда инфекцию
Энеи, для Ватикана средоточием тамошних проблем стала архиепископ Ахилла
Сильвацкая -  авантюристка,  узурпировавшая всю власть на ТКЦ более двух
веков  назад.  Именно  архиепископ Сильвацкая пыталась  провалить выборы
Папы,  плетя интриги среди кардиналов.  Не преуспев в  этом предприятии,
Сильвацкая  устроила  у   себя  на   ТКЦ   подобие  древней  Реформации,
провозгласив,   что  отныне  Католическая  Церковь  на  Тау  Кита-Центре
признает ее своим Верховным Понтификом и  навеки отделяется от погрязшей
в  разврате  Церкви  межзвездной Империи.  Поскольку  Сильвацкая  весьма
осмотрительно вступила в  сговор  с  местными епископами,  заведовавшими
аппаратурой воскрешения,  самое главное Таинство, а вместе с ним - и вся
тамошняя Церковь оказались в  ее  руках.  Но  что еще хуже,  архиепископ
искушала местных имперских военачальников землями, богатством и властью,
пока не  случилось нечто совсем уж неслыханное -  переворот в  Имперском
Флоте,  в  результате  которого  большинство  старших  офицеров  на  Тау
Кита-Центре были  смещены,  а  их  места заняли сторонники Новой Церкви.
Правда,  ни один корабль класса "архангел" им захватить не удалось, зато
экипажи  восемнадцати крейсеров и  сорока  одного  факельщика присягнули
Новой Церкви на ТКЦ и поклялись защищать ее первосвященника.
     Десятки  тысяч  верных  возмутились.   Их  арестовали,   пригрозили
отлучением - то есть немедленным изъятием крестоформов - и отпустили под
присмотр  учрежденных  архиепископом  Сил   безопасности  Новой  Церкви.
Несколько орденов -  в первую очередь иезуиты -  отказались подчиниться.
Большинство непокорных были  негласно  арестованы,  отлучены и  казнены.
Однако  несколько сотен  ухитрились ускользнуть и  воспользовались своей
сетью для организации отпора новому порядку -  поначалу бескровного,  но
со временем все более ожесточенного.  Многие отцы иезуиты служили прежде
офицерами в имперских войсках и теперь неплохо применяли свой опыт,  сея
на ТКЦ хаос и разрушения.
     Папа Урбан Шестнадцатый и  его  военные советники тщательно изучали
сложившуюся ситуацию.  Великий Крестовый поход против Бродяг и  без того
уже  слишком затянулся из-за  неустанных атак  капитана де  Сойи,  из-за
необходимости  направлять  корабли   Флота   на   десятки  планет,   где
разыгрались смуты,  из-за переброски ресурсов в систему Тянь-Шаня, а тут
еще  добавился бунт  на  ТКЦ.  Вопреки  совету  адмирала Марусина решить
сначала остальные политические и военные задачи, Папа Урбан Шестнадцатый
и  госсекретарь кардинал Лурдзамийский решили  направить в  систему  Тау
Кита  двадцать "архангелов",  тридцать два  крейсера старого  образца  и
сотню факельщиков,  хотя на дорогу у старых кораблей должна была уйти не
одна  неделя  объективного времени.  Эскадре  было  приказано  сразу  по
прибытии  в  систему  построиться  в  боевые  порядки,  подавить  всякое
сопротивление мятежных звездолетов,  выйти на  орбиту ТКЦ и  потребовать
немедленной выдачи архиепископа и всех ее сторонников. Буде мятежники не
подчинятся -  испепелять все  объекты на  поверхности планеты вплоть  до
полного уничтожения инфраструктуры Новой  Церкви.  Затем высадить десант
морской пехоты с целью захвата уцелевших городов и восстановления власти
Империи и Святой Матери Церкви.
     На  Марсе,  в  системе Старой  Земли,  мятежники не  унимались.  Не
помогали  ни  бомбардировки с  орбиты,  ни  бесчисленные десанты.  Двумя
стандартными месяцами ранее губернатор Клэр  Пало  и  архиепископ Робсон
погибли истинной смертью в результате ядерной атаки повстанцев на дворец
на Фобосе.  Священная Империя ответила жесточайшими карательными мерами:
рушащимися  на  планету  астероидами,   массированной  бомбардировкой  и
еженощными лазерными обстрелами; когерентные пучки света вдоль и поперек
кроили   пылевую   бурю,   будто   множество  смертоносных  прожекторов.
Нейродеструкторы были бы куда эффективнее,  но имперские стратеги решили
подвергнуть  Марс  образцово-показательной  экзекуции  и  хотели,  чтобы
пример был весьма наглядным.
     Результаты не  вполне  соответствовали их  упованиям.  И  без  того
изношенное, дышавшее на ладан марсианское терраформационное оборудование
не  выдержало.  Пригодная для  дыхания  атмосфера сохранилась только  на
равнине Эллада и в нескольких низинах. Как только давление упало, океаны
частично выкипели,  частично смерзлись,  превратившись в полярные шапки.
Погибли остатки травы и  деревьев,  и  лишь древние коньячные кактусы да
кустики брэдберии продолжали цепляться за жизнь в  почти полном вакууме.
Песчаные бури  не  стихнут еще  долгие  годы,  и  десант  морской пехоты
практически невозможен.
     Зато марсиане, особенно воинственные палестинцы, были приспособлены
к  такой  жизни и  готовы к  подобному обороту событий.  Они  затаились,
истребляя имперские десанты и  выжидая.  В  других  марсианских колониях
тамплиеры убедили  сомневающихся адаптироваться к  окружающей среде  при
помощи нанотехники.  Тысячи и тысячи колонистов пошли ва-банк,  позволив
молекулярным машинам изменить их  тела  и  саму  ДНК,  чтобы  выжить  на
планете, вернувшейся к первозданному облику.
     Но  что встревожило Ватикан еще больше -  в  космосе опять начались
бои.  Считавшаяся  неработоспособной Марсианская Военная  машина  вывела
свои боевые корабли из укрытия в дальнем Куйперовском поясе,  предприняв
в  системе Старой  Земли  ряд  стремительных атак  на  имперские конвои.
Соотношение потерь составляло пять к  одному в пользу Священной Империи,
но  уровень их  все  равно был  уже неприемлем.  Затраты на  продолжение
марсианской операции достигли немыслимых размеров.
     Адмирал   Марусин   и   объединенный  комитет   начальников  штабов
рекомендовали  Его   Святейшеству  отказаться  от   военных  действий  и
предоставить марсиан их собственной судьбе.  Адмирал уверял Папу, что из
системы Старой Земли  даже  иголка не  выскользнет,  да  к  тому  же  ни
малейшей ценности система уже  не  представляет,  ведь  Марс  больше  не
пригоден   для   жизни.   Папа   выслушал   Марусина  благосклонно,   но
санкционировать отступление отказался.  Кардинал Лурдзамийский настаивал
на  важности сохранения системы Старой  Земли  в  границах Империи.  Его
Святейшество решил  не  принимать поспешных решений  и  выжидал,  а  тем
временем  кровавая  мясорубка  продолжала  перемалывать корабли,  людей,
деньги и материалы.
     На     Безбрежном    Море    бунты    были    вс