л, но мой кивок не означал согласия.
     Внезапно  Лобсанг  Самтен,  брат  далай-ламы,  в  полное  нарушение
протокола двинулся вниз по идущему вверх эскалатору. Он широко улыбался,
восторг просто переполнял его.
     - Гости ужасно важные!  -  Он обращался только к  нашей группе,  но
сотни людей на эскалаторе подались в нашу сторону.  - Я сейчас говорил с
нашим  наставником,  он  помощник  второго  заместителя министра  двора.
Сегодня мы принимаем здесь не просто миссионеров!
     - В самом деле?  -  приподнял брови сюаньилан Чарльз Чи-кьяп Кэмпо,
блиставший великолепием многослойных одеяний из алого и золотого шелка.
     - В  самом деле!  -  Лобсанг улыбнулся еще  шире.  -  К  нам прибыл
кардинал Имперской Церкви.  Очень важный кардинал,  с  самыми ближайшими
своими помощниками.
     У  меня в  груди вдруг образовалась сосущая пустота,  словно сердце
сорвалось в бездонную пропасть.
     - Какой  кардинал?   -   спокойно  поинтересовалась  Энея.  Мы  уже
приближались к  вершине винтовой лестницы,  и вокруг стоял гул множества
приглушенных голосов.
     Лобсанг Самтен гордо расправил плечи.
     - Кардинал Мустафа!  -  торжественно провозгласил он.  -  По-моему,
особа,  приближенная к самому Папе.  Вот как уважают в Священной Империи
моего брата!
     Энея крепко сжала мое запястье,  но я не смог разглядеть под вуалью
выражение ее лица.
     - И еще несколько очень знатных гостей,  - продолжал монах. - Среди
них есть даже какие-то диковинные дамы. По-моему, военные.
     - А ты не узнал их имена? - спросила Энея.
     - Только  одной.   Генерал  Немез.   Она  ужасно  бледная.  -  Брат
далай-ламы  с  широкой,  чистосердечной улыбкой  повернулся  к  Энее.  -
Кардинал особо просил о встрече с вами, мадемуазель Энея. С вами и вашим
кавалером,  месье  Энди-мионом.  Министр двора  был  крайне изумлен,  но
организовал отдельный прием для вас и имперских послов.
     Подъем  окончился.   Ступени  эскалатора  ушли  в   мраморный  пол.
Поддерживая руку Энеи,  я  ступил в шумный,  упорядоченный хаос главного
аудиенц-зала.

        19

     Далай-ламе всего восемнадцать стандартолет.  Энея,  А.Беттик, Тео и
Рахиль не раз говорили мне об этом,  но я все равно изумился,  увидев на
пышном  высоком  троне  хрупкого  подростка.   В  грандиозном  зале  уже
собралось не  меньше четырех тысяч  человек,  но  широкие эскалаторы все
доставляли новых и  новых гостей в  приемную размером с  хороший ангар -
золоченые колонны уходят на двадцать метров ввысь, к расписному потолку,
на  полу  бело-голубые мозаики с  сюжетами из  "Бардо Тедол" ["Тибетская
книга мертвых".]  и  сценами освоения планеты буддистскими переселенцами
со   Старой  Земли.   Мы  проходим  сквозь  огромную  золоченую  арку  и
оказываемся в следующем зале,  потолком здесь служит огромный стеклянный
купол,  а  за  ним  клубятся облака,  сверкают молнии и  прорисовывается
освещенный фонарями  склон  горы.  Тысячи  гостей  блистают великолепием
переливающихся шелков,  тяжелых роскошных тканей, пышностью разноцветных
плюмажей,  затейливых причесок, изящных браслетов, ожерелий, серег, тиар
и поясов из серебра,  аметиста,  золота,  нефрита, ляпис-лазури, а среди
всего  этого  великолепия мелькают десятки монахов и  архатов в  простых
одеяниях -  оранжевых, золотых, желтых, шафранных и красных, и их бритые
головы блестят в сиянии сотен мерцающих светильников на треногах.  И все
же  зал настолько огромен,  что тысячные толпы теряются в  нем -  паркет
сияет  бликами  огней,  а  между  людским  сонмом  и  золотым  троном  -
двадцатиметровая зона отчуждения.
     Пение  труб  встречает  все  новых  гостей,  стоит  им  ступить  на
изразцовый пол вестибюля.  Монахи,  дующие в бронзовые и костяные рожки,
выстроились в  шеренги от  эскалаторов до  арок  входа -  десятки метров
неумолчного гудения.  Сотни рожков тянут одну  ноту  несколько минут,  и
вдруг эта нота сменяется другой -  как раз,  когда мы  входим в  главный
зал.  Позади  нас,  под  гулкими  сводами  вестибюля,  звук  резонирует,
подхваченный и  усиленный  двадцатью  четырехметровыми трубами.  Монахи,
дующие в  эти трубы,  стоят в небольших нишах,  установив инструменты на
подставках,  и огромные, обращенные вверх раструбы напоминают мне цветки
лотоса.   К   несмолкаемо   тягучей   последовательности   басовых   нот
примешивается гул  неимоверно большого,  по  крайней мере  пятиметрового
гонга,  по  которому бьют  через  определенные интервалы -  словно гудок
океанского лайнера аккомпанирует рокоту лавины.  В воздухе витает тонкий
аромат  благовоний,  и  над  головами разряженных гостей стелется легкая
пелена дыма от  кадильниц,  колышущаяся в  такт переливам мелодии труб и
ударам гонга.
     Все  лица обращены к  далай-ламе.  Я  беру Энею за  руку и  веду ее
направо,  подальше от тронного возвышения.  Между нами и  далеким троном
нервно прохаживаются важные сановники.
     Внезапно  трубный  гул  обрывается.   Эхо  последнего  удара  гонга
стихает, прокатившись по залу. Все приглашенные в сборе.
     Слуги с натугой налегли на исполинские двери,  закрывая их за нами.
Стало  так   тихо,   что   слышно  потрескивание  огня  в   бесчисленных
светильниках. Кристальная прозрачность потолка замутилась пеленой дождя.
Одетый в  простой красный халат  далай-лама  сидит  с  легкой улыбкой на
губах,  скрестив ноги, на горе шелковых подушек. Голова далай-ламы чисто
выбрита. А правее и ниже сидит на собственном троне регент Ретинь Токра,
в  согласии  с  остальным  высшим  духовенством управляющий  страной  до
совершеннолетия далай-ламы.  Энея  рассказывала,  что  в  народе регента
называют земным  воплощением коварства,  но  я  увидел  лишь  одетого  в
обычный  красный халат  смуглого узколицего человека с  длинным носом  и
острым подбородком,  раскосыми глазами и  тоненькими усиками.  Слева  от
первосвященника  -  министр  двора,  настоятель  настоятелей  -  древний
старик,  непрерывно улыбающийся многочисленным гостям.  По левую руку от
него   -   официальная  прорицательница,   тоненькая  молодая   женщина,
остриженная под бобрик,  в желтой полотняной рубахе и красном халате. По
словам Энеи, прорицательница предсказывает будущее в состоянии глубокого
транса. Еще левее - пять эмиссаров Священной Империи. Золоченые столбики
трона  мешают толком разглядеть их  лица,  и  приходится догадываться по
одежде:  коротышка в  алой кардинальской мантии,  три субъекта в  черных
сутанах и один военный.
     Справа  от  трона  регента стоит  главный глашатай и  глава  личной
охраны Его Святейшества,  легендарный Карл Линга Уильям Эйхедзи - лучник
и живописец, мастер карате и икебаны, философ и экс-летун, - как всегда,
в  отличной форме,  и  очень напоминает безупречно действующий механизм.
Шагнув  вперед,  он  возвестил,  заполнив раскатами голоса  пространство
зала:
     - Достопочтенные гости,  прилетевшие к нам издалека, дугпа, друкпа,
друнгпа -  жители  высочайших хребтов,  благодатных расселин и  лесистых
склонов,  дзасас,  высокочтимые сановники,  монахи, архаты, посвященные,
ко-са четвертого ранга и выше,  благословенные, облаченные в су-ги, жены
и мужья удостоенных чести, ищущие Просветления, мне досталась высочайшая
честь  приветствовать  вас  здесь  сегодня  от  имени  Его  Святейшества
Гетсванга Нгванга Лобсанга Тенгина Гьяпсо  Си-санваньгьюра Чжангпа Мапай
Дхепала  Сангпо,  воплощения  святости,  всепобеждающей  кротости,  силы
слова,   чистоты  ума,   божественной  мудрости,   оплота  веры,  океана
премудрости!
     Бронзовые и костяные рожки издали высокие,  чистые звуки.  Огромные
трубы взревели,  как динозавры.  От удара гонга вибрация прошила меня от
макушки до пят, даже зубы заныли.
     Главный  глашатай  отступил  назад.   Заговорил  Его   Святейшество
далай-лама,  и  его дискант негромко,  но отчетливо зазвучал в громадном
зале.
     - Спасибо вам всем за  сегодняшний визит.  Мы  поприветствуем наших
новых друзей из Священной Империи в  более тесной обстановке.  Многие из
вас просили встречи со  мной -  вы  получите мое благословение на личной
аудиенции сегодня вечером.  Наши друзья из  Империи поговорят со многими
из вас сегодня и в последующие дни.  Во время бесед с ними помните,  что
они наши братья и сестры в дхарме,  в поисках Просветления.  Пожалуйста,
помните,  что наше дыхание есть их  дыхание и  что все наши дыхания суть
дыхание  Будды.  Спасибо.  Пожалуйста,  наслаждайтесь нашим  сегодняшним
празднеством.
     И  тут  возвышение,  трон и  все прочее беззвучно ушло назад сквозь
проем в стене и скрылось за сомкнувшимися завесами, и по залу прокатился
вздох многотысячной толпы.

     Тот   вечер  запомнился  мне  почти  сюрреалистическим  сочетанием:
официальный папский прием посреди карнавального разгула. Конечно, мне ни
разу  не  приходилось бывать на  приеме у  Папы -  таинственный кардинал
рядом с троном был единственным представителем высшего духовенства, кого
мне  довелось  встретить,   -   но   волнение  присутствующих  при  виде
далай-ламы,  наверное,  сопоставимо с  тем,  что чувствуют в присутствии
Папы,  а  помпезность аудиенции  не  может  не  произвести  впечатления.
Солдаты-монахи в  красных одеждах и  красных или желтых шапках по одному
подводили немногих избранных к  сомкнувшейся завесе  -  там,  где  исчез
трон,  тяжелые складки ткани плавно расходились, пропуская счастливчика,
дальше  следовала  вторая  завеса,  потом  отодвигалась  дверь  -  и  он
представал  пред  светлым  ликом  далай-ламы.   Тем  временем  остальные
фланировали по паркету,  сверкающему отблесками тысяч огней, толпились у
длинных  столов,  ломившихся от  изысканных яств,  танцевали под  музыку
небольшого оркестрика,  в  котором уже не было труб -  ни маленьких,  ни
больших.  Я  спросил Энею,  не  хочет ли она потанцевать,  но она лишь с
улыбкой покачала головой и  повела нашу  группу к  ближайшему банкетному
столу. Скоро все мы были захвачены беседой с Дорже Пхамо и ее жрицами.
     Понимая, что веду себя крайне бестактно, я все-таки поинтересовался
у Дорже Пхамо,  почему ее зовут Громомечущей Матерью-свиньей.  И пока мы
лакомились жареными шариками дзампа и  пили душистый чай,  она  поведала
свою историю.
     На   Старой  Земле   первая  настоятельница  мужского  буддистского
монастыря   на   Тибете   считалась   земным   воплощением  Громомечущей
Матери-свиньи -  очень  могущественного полубожества.  Эта  первая Дорже
Пхамо якобы не только превратилась в  свинью сама,  но и превратила всех
лам монастыря в хряков, чтобы отпугнуть вражеских воинов.
     А  когда я  прямо спросил последнее воплощение Громомечущей Матери,
сохранилась  ли  у  нее  способность  обращаться  в  свинью,  элегантная
старушка вскинула голову и сурово произнесла:
     - Если это отпугнет нынешних захватчиков,  я  незамедлительно так и
сделаю.
     За все три часа,  что мы с Энеей прогуливались, беседовали, слушали
музыку и смотрели на молнии сквозь прозрачный купол потолка, я не слышал
больше ни  одного дурного слова  об  эмиссарах Священной Империи,  хотя,
несмотря на великолепие костюмов и  веселье гостей,  в воздухе ощущалось
какое-то  напряжение.  Впрочем,  ничего удивительного:  не считая редких
визитов  вольных торговцев,  Тянь-Шань  почти  три  века  был  полностью
отрезан от Пасема и всех миров бывшей Гегемонии.
     Было уже довольно поздно, и я начал склоняться к мысли, что Лобсанг
Самтен просто что-то перепутал,  говоря нам об аудиенции у далай-ламы, и
тут к нам подходят дворцовые вельможи в большущих красно-желтых шляпах с
загнутыми полями (совсем как шлемы древнегреческих воинов,  я  их как-то
раз видел на картинке) и приглашают следовать за ними.
     Я глянул на свою спутницу: не удрать ли нам прямо сейчас? - но Энея
не  выказала ни  малейших признаков страха,  она просто кивнула и  взяла
меня  под  руку.  Толпа  гостей расступилась,  и  мы  чинно  зашагали за
вельможами по длинному живому коридору,  будто я отец,  ведущий дочь под
венец...  или  будто мы  только что обвенчались.  Ну  что ж,  во  всяком
случае,  лазерный фонарик и  комлог  при  мне.  Если  Ордену  вздумается
схватить нас, лазер, конечно, не спасет, но корабль вызвать можно. Пусть
уж  лучше садится прямо здесь,  прямо на дивный хрустальный потолок,  но
Энею я схватить не позволю.
     Миновав первую завесу,  мы  оказываемся под  просторным балдахином.
Музыка и  шум  веселья сюда  еще  долетают.  Чиновники в  красных шляпах
просят нас вытянуть руки перед собой,  ладонями вверх,  и кладут каждому
на   протянутые  ладони  белый  шелковый  шарф.   Потом  нам  дают  знак
проследовать за вторые завесы. Здесь нас встретил поклоном министр двора
- Энея ответила ему изящным книксеном,  а я неуклюже поклонился - и ввел
нас в двери небольшой комнаты, где ждет далай-лама со своими гостями.
     Золотая  парча,   роскошные  яркие  гобелены  (на   них   постоянно
повторяется  мотив  свастики  в  причудливых  орнаментах  среди  цветов,
свернувшихся драконов  и  вращающейся  мандалы)  -  все  здесь  поражает
воображение.  Двери закрываются, отрезав все звуки из зала; теперь гомон
толпы и музыка доносятся из динамиков трех видеомониторов,  встроенных в
стену.  Установленные  в  разных  точках  главного  аудиенц-зала  камеры
транслируют сцены веселья,  и  сидящий на  троне юноша вместе с  гостями
увлеченно следит за экранами.
     Мы  замерли у  порога и  стоим  неподвижно,  пока  министр двора не
приглашает  нас  подойти  к  трону.  Далай-лама  поворачивается  в  нашу
сторону, министр двора шепчет:
     - Не надо кланяться, пока Его Святейшество не поднимет руку. Потом,
пожалуйста, не выпрямляйтесь, пока он не уберет ладонь.
     Мы останавливаемся в  трех шагах перед троном,  устланным шикарными
покрывалами.   Главный  глашатай  Карл  Линга  Уильям  Эйхедзи  негромко
объявляет:
     - Ваше  Святейшество,  архитектор строительства Цыань-кун-Су  и  ее
ассистент.
     Ее ассистент? Испытывая одновременно замешательство и благодарность
к  глашатаю,  не  назвавшему наших имен,  я  делаю шаг вперед,  стараясь
держаться позади  Энеи.  Уголком  глаза  я  замечаю пятерых христианских
миссионеров,  но в соответствии с требованиями этикета мой взгляд должен
быть устремлен к далай-ламе и в то же время скромно потуплен.
     Энея  подходит к  тронному возвышению,  старательно держа  шарф  на
вытянутых руках.  Министр  двора  кладет  на  шарф  несколько предметов.
Далай-лама протягивает руку и  быстро смахивает их  на  помост справа от
себя.  Слуга забирает белый шарф,  и  Энея  склоняет голову,  молитвенно
сложив ладони.
     С  ласковой улыбкой далай-лама коснулся головы моей спутницы,  моей
любимой,  возложив ладонь на ее русые волосы,  словно корону.  Наверное,
это и  есть благословение.  Потом он  возложил Энее на ладонь алый шарф,
взял ее правую руку и пожал с приветливой улыбкой.  Министр двора жестом
велит Энее встать перед троном регента,  а  я выступаю вперед и повторяю
ту же отработанную церемонию.
     Я едва успел разглядеть вещицы,  выложенные министром двора на шарф
и  убранные далай-ламой:  небольшая золотая плакетка с  рельефом в  виде
трех  гор   (как  мне   потом  объяснили,   символизирующая  Тянь-Шань),
стилизованная фигурка человека,  столь же условная книга - символ слова,
и ступа,  то есть храм - символ разума. Все это возникло и исчезло столь
стремительно, что я едва успел хоть что-то разглядеть, и сразу же у меня
на  руке  появился алый шарф.  Рукопожатие оказалось неожиданно крепким.
Как и  предписано этикетом,  смотрел я в пол,  но все-таки заметил краем
глаза его широкую улыбку и поспешно ретировался, встав рядом с Энеей.
     Столь же  молниеносная церемония повторилась и  с  регентом:  белый
шарф,  ритуальные предметы,  алый шарф.  Но  регент не стал обмениваться
рукопожатием  ни  с   Энеей,   ни  со  мной.   Как  только  мы  получили
благословение регента, министр двора дал знак, и мы подняли головы.
     И  тут  я  едва  не  схватился за  лазерный фонарик,  чтобы открыть
беспорядочный огонь.  Рядом с далай-ламой, прислуживающими ему монахами,
министром  двора,   регентом,  прорицательницей,  глашатаем,  коротышкой
кардиналом и  тремя  его  подручными в  черных  сутанах стояла женщина в
черно-красном мундире Имперского Флота.  Она  как раз вышла из-за  спины
высокого священника.  Взгляд ее темных глаз был прикован к Энее, темные,
коротко остриженные волосы  обрамляли мертвенно-бледное лицо.  Взгляд  у
нее был как у рептилии - немигающий и пристальный.
     Это она пять (нет,  в реальном времени - десять) лет назад пыталась
убить Энею,  А.Беттика и  меня  на  Роще  Богов!  Это  не  человек,  это
робот-убийца,  она  тогда вывела из  игры Шрайка и  непременно унесла бы
голову Энеи в  мешке,  не  вмешайся отец капитан де  Сойя;  ему пришлось
израсходовать  чуть  ли  не  весь  энергозапас  корабля,  чтобы  утопить
чудовище в бурлящем озере лавы, расплавив скалы у нее под ногами.
     И вот она снова вернулась,  стоит и смотрит на Энею своими черными,
нечеловеческими глазами.  Она искала Энею во времени и  пространстве,  и
теперь нашла ее. Нашла нас.
     Сердце у меня отчаянно забухало,  колени подкосились, зато рассудок
заработал, как ИскИн. Лазер лежал в кармане плаща на правом боку, комлог
- в   левом   кармане  брюк.   Правой  рукой  я   направлю  убийственный
сфокусированный луч  в  глаза  этой  твари,  затем  переключу фонарик на
широкий  луч  и  ослеплю  имперских священников.  И  одновременно вызову
корабль.
     Но даже если корабль отреагирует без промедления,  даже если его не
перехватят имперские крейсеры, все равно полет займет несколько минут. К
тому времени мы уже будем мертвы.
     А прыть этой твари просто поразительна -  сражаясь со Шрайком,  она
просто исчезла,  превратилась в хромированную статую.  Мне не успеть, не
выхватить ни лазер, ни комлог. Рука будет еще на полпути к карману, а мы
оба уже отправимся на тот свет.
     Я оцепенел. Энея мгновенно поняла, кто это, но в ее взгляде не было
испуга.   Более  того,   внешне  она  вообще  никак  не   отреагировала.
Невозмутимо улыбаясь,  она  обвела  взглядом  имперских послов  и  снова
обернулась к подростку, сидящему на троне.
     Первым заговорил регент Ретинь Токра:
     - Об  этой аудиенции просили наши гости.  От  Его  Святейшества они
услышали   о    реконструкции   Храма-Парящего-в-Воздухе   и    пожелали
познакомиться с молодой женщиной, автором проекта.
     Высокий голос регента был так же невыразителен, как и его лицо.
     Затем  заговорил  далай-лама,   и  богатство  интонаций  негромкого
юношеского голоса  с  лихвой искупило полнейшее их  отсутствие в  голосе
регента.
     - Друзья мои,  -  он указал на нас с Энеей, - позвольте представить
вам наших достойных гостей из Священной Империи.  Джон Доменико кардинал
Мустафа из Священной Канцелярии, архиепископ Жан-Даниель Брек из папской
нунциатуры,   отец  Мартин  Фаррелл,   отец  Жерар  Леблан  и   командор
лейб-гвардии Радаманта Немез.
     Мы  кивнули.  Имперские сановники кивнули тоже.  Если  далай-лама и
нарушил протокол, представляя нам гостей, никто, казалось, не обратил на
это внимания.
     - Благодарю  вас.   Ваше  Святейшество,   -  медоточиво  проговорил
кардинал Мустафа.  -  Но  вы  представили нам  этих исключительных людей
всего  лишь  как  архитектора  и  ассистента.   -   Кардинал  улыбнулся,
продемонстрировав мелкие острые зубы. - Наверное, у вас есть имена?
     Пульс у  меня зачастил,  пальцы непроизвольно дрогнули при  мысли о
лазере.  Энея  по-прежнему улыбалась,  но  не  изъявила желания ответить
кардиналу.  Мысленно я  лихорадочно подыскивал вымышленные имена.  Но  к
чему? Конечно, они знают, кто мы такие. Немез никогда не выпустит нас из
комнаты... или будет поджидать у выхода из дворца.
     И тут, к моему изумлению, слово опять взял юный далай-лама.
     - Я  с  удовольствием доведу  процедуру знакомства до  конца,  ваше
преосв