рюк.  -  Учитывая  то  гм...  напряжение,  которое
возникло во время вашего пребывания на планете...
     - А,  вы про епископа Меландриано,  которого я отослал в монастырь,
чтобы  он  не  путался  под  ногами?  Понимаете,  епископ  заступался за
изменников,  которые  связались  с  местными  браконьерами  и  торговали
имуществом Ордена...
     - Эти события меня нисколько не  касаются.  -  Фаррелл поднял руку,
останавливая де  Сойю.  -  Я  просто  отвечаю  на  ваш  вопрос.  Могу  я
продолжать?  -  Де Сойя подавил гнев, к которому примешивались печаль по
Реттигу и  обычная после воскрешения сумятица в  мыслях.  -  Капитан Ву,
которая  уже  успела  выслушать жалобы  епископа  Меландриано и  местных
чиновников, решила, что разумнее всего будет переправить вас на Пасем.
     - Значит, воскрешение прервали во второй раз? - спросил де Сойя.
     - Нет. - В голосе Фаррелла не было и намека на раздражение. - Когда
было принято решение переправить вас на  Пасем,  процесс воскрешения еще
не успел начаться.
     Де Сойя посмотрел на свои руки. Они дрожали. Перед мысленным взором
капитана появилась каютка "Рафаила" с  четырьмя трупами в  реаниматорах.
Прыжок к Хеврону,  возвращение к Безбрежному Морю, дорога на Пасем... Де
Сойя вскинул голову:
     - Сколько времени мы были мертвы, святой отец?
     - Тридцать два дня.
     Де  Сойя  чуть  было не  вскочил,  но  кое-как  совладал с  собой и
произнес, стараясь, чтобы голос звучал ровно:
     - Если капитан Ву  решила переправить нас  на  Пасем до  того,  как
началось повторное воскрешение, и если мы так и не успели воскреснуть на
орбите Хеврона,  на все должно было уйти не более семидесяти двух часов.
Допустим,  три  дня  мы  провели здесь...  Но  откуда  взялись остальные
двадцать шесть?
     Фаррелл провел пальцами вдоль аккуратной "стрелки" на брюках.
     - Задержка  связана  с  тем,  что  расследование  началось  еще  на
Безбрежном  Море.   Кроме  того,   следовало  разобраться  с   жалобами,
подобающим образом похоронить стрелка Реттига...  и так далее.  "Рафаил"
вернулся на Пасем вместе с "Михаилом".  -  Фаррелл неожиданно встал.  Де
Сойя последовал его примеру.  -  Капитан,  кардинал Лурдзамийский просил
передать вам свои поздравления и пожелать скорейшего восстановления сил,
да будет на то воля Господня.  Завтра утром,  в  семь часов,  в приемной
Священной Конгрегации доктрины веры состоится ваша встреча с монсеньером
Лукасом Одди и другими членами Конгрегации.
     Ошеломленному де  Сойе не  оставалось ничего другого,  как щелкнуть
каблуками и  почтительно наклонить голову.  Он  был иезуитом и  офицером
космофлота, а потому научился не оспаривать приказы.
     Отец Фаррелл попрощался и удалился.
     Де Сойя несколько минут не мог прийти в себя. Естественно, простого
священника,  тем паче офицера космофлота,  никто и никогда не посвящал в
таинства  ватиканской  политики,   но  даже  провинциалу  была  известна
церковная иерархия Ватикана.
     Ниже  Папы в  этой иерархии располагались администраторы -  Римская
Курия и  так называемые Священные Конгрегации.  Де Сойя знал,  что Курия
представляет собой  достаточно громоздкую и  весьма  сложную  структуру,
"современную" форму которой придал еще в 1588 году от Рождества Христова
Сикст Пятый.  В состав Курии входил государственный секретариат, которым
управлял     кардинал     Лурдзамийский,     исполнявший     обязанности
премьер-министра     (официальное    название     его     должности    -
кардинал-секретарь - сбивало с толку непосвященных). Секретариат являлся
центральным  звеном  образования,  которое  частенько  именовали  Старой
Курией и на которое папы опирались с шестнадцатого века. Имелась также и
Новая  Курия,  объединявшая  первоначально  шестнадцать  подразделений и
основанная Вторым Ватиканским собором -  в просторечии Вторым Ватиканом,
завершившемся в  1965 году нашей эры.  На протяжении двухсот шестидесяти
лет   правления  Папы   Юлия   количество  подразделений  увеличилось  с
шестнадцати до тридцати одного.
     Однако  де  Сойю  вызывали  не  в  Курию,  а  в  одно  из  наиболее
самостоятельных и  влиятельных подразделений,  а  именно -  в  Священную
Конгрегацию  доктрины  веры.   За   минувшие  два  столетия  Конгрегация
приобрела -  точнее,  вернула -  громадное влияние. Папа Юлий вновь стал
префектом Конгрегации,  что  и  привело  к  возрождению организации.  На
протяжении  двадцати  столетий,  предшествовавших  избранию  Папы  Юлия,
Конгрегация -  известная с  1908 по  1964 год как священная канцелярия -
постепенно утрачивала могущество и в конце концов превратилась в едва ли
не  рудиментарный орган.  Однако  при  Юлии  власть священной канцелярии
вновь окрепла и  распространилась на территорию в пятьсот световых лет и
на временной промежуток в три тысячелетия.
     Де Сойя вернулся в свою комнату и оперся на кресло. Мысли путались.
Он  понимал,  что  до  завтрашнего утра  ему  не  позволят  повидаться с
Грегориусом и  Ки.  Вполне возможно,  он  никогда их  больше не  увидит.
Интересно,  что все это означает?  Капитан попытался мысленно проследить
дорожку,  которая привела его к подобному исходу,  но быстро запутался в
хитросплетениях ватиканской политики и  церковных интригах (для  недавно
воскрешенного сознания такая нагрузка была непосильной).
     Достоверно де Сойя знал одно:  Священная Конгрегация доктрины веры,
ранее известная как священная канцелярия,  до  того на протяжении многих
столетий именовалось священной вселенской инквизицией.
     При   Папе   Юлии   Четырнадцатом  инквизиция  стала  действительно
вселенской и вновь начала внушать страх. И завтра ему предстояло явиться
на  заседание,  не  имея  ни  представления о  том,  какие  против  него
выдвинуты обвинения, ни возможности обратиться за помощью.
     В  комнату вошел отец Баджо,  на  круглом,  как  у  херувима,  лице
которого играла улыбка.
     - Тебе понравился отец Фаррелл, сын мой? Вы хорошо поговорили?
     - Хорошо, - подтвердил де Сойя. - Просто замечательно.
     - Отлично,  -  проговорил Баджо.  -  По-моему,  пора выпить бульон,
помолиться на сон грядущий -  и  спать.  Что бы ни случилось завтра,  мы
должны отдохнуть, верно?

        38

     В детстве, слушая бабушку, которая могла цитировать стихи часами, я
чаще всего требовал повторить одно стихотворение, начинавшееся со строк:
"[Кто говорит,  мир в  пламени исчезнет,  а кто -  во льду]".  Как звали
автора,  бабушка не помнила -  ей казалось, это мог быть древний поэт по
имени Фрост [Роберт Фрост (1874-1963) - один из крупнейших поэтов США XX
века;  цитируемое стихотворение называется "Огонь и  лед".];  но  даже в
юном  возрасте  я   сознавал,   что   суть  стихотворения  вовсе  не   в
противоборстве огня и льда.  Тем не менее картина гибели мира в огне или
во льду сохранилась в моей памяти; она была такой же запоминающейся, как
ритм стихотворения.
     Моему миру,  похоже,  было суждено погибнуть во  льду.  Под ледяной
стеной царил мрак,  а  чтобы описать холод,  у меня нет подходящих слов.
Мне случалось гореть -  однажды на  барже,  которая шла вверх по  Кэнсу,
взорвалась газовая плита,  в результате чего я получил болезненные ожоги
груди и рук;  поэтому я знал,  как опаляет пламя. Так вот, холод казался
огнем, медленно, но верно выжигавшим плоть.
     Течение вскоре развернуло меня головой назад и  повлекло куда-то по
темному ледяному колодцу.  Я  закрывал руками лицо,  чтобы  уберечься от
порезов;  веревка,  другой конец  которой удерживал оставшийся на  плоту
А.Беттик,  в  известной мере тормозила мое продвижение.  Колени бились о
неровный потолок пещеры...  Короче,  Рауля  Эндимиона словно  волокли по
камням.
     Перед тем как прыгнуть в  реку,  я  надел носки,  чтобы не порезать
ступни,  однако толку от  них было мало;  а  белье ничуть не защищало от
холода.   На   шее   у   меня  болтался  передатчик,   на   плече  висел
водонепроницаемый мешок с взрывчаткой,  детонаторами, бикфордовым шнуром
и двумя сигнальными ракетами,  которые я положил в последний момент.  На
голове наушники,  к  запястью прикреплен фонарь с  лазером...  Узкий луч
скользил по черной воде,  отражался от ледяных стен. После полета сквозь
гиперионский лабиринт этим фонарем я  почти не пользовался (у других луч
был шире,  да и  разряжались они медленнее),  но теперь прихватил его по
простой причине:  с помощью лазера я выжгу во льду углубления, в которые
помещу взрывчатку.
     Если, конечно, раньше не прикажу долго жить.
     Откровенно говоря,  моя  безумная затея имела едва  ли  не  научное
обоснование.   Как-то  новобранцев  перебросили  в  учебный  лагерь  сил
самообороны на Медвежьей Лапе Урсы. Рядом находилось Ледяное Море, лед в
котором на протяжении короткого арктического лета таял и  снова замерзал
чуть ли не каждый день.  Каждый из нас ежеминутно рисковал провалиться в
воду.  Поэтому нам  настойчиво внушали,  что  даже подо льдом существует
тонкая прослойка воздуха,  отделяющая ледяную крышу от поверхности воды.
Чтобы спастись,  требовалось добраться до  этой прослойки,  выставить из
воды хотя бы  нос (если не получается высунуть голову целиком) и  плыть,
пока  не  обнаружится прорубь  или  подтаявший  участок,  который  можно
пробить рукой или ножом.
     Такова была теория.  Практика засвидетельствовала один-единственный
случай применения этого способа.  Спасательной партии,  в состав которой
включили и меня,  приказали отыскать водителя,  который,  отойдя на пару
метров от своего четырехтонного "скарабея",  провалился под лед и больше
не  показывался.  Наткнулся на  него  именно я.  Бедняга,  тело которого
находилось метрах в  шестистах от  транспортера,  пытался действовать по
правилам -  его нос был прижат ко льду (но разинутый рот, белое как снег
лицо и  остекленевшие глаза убеждали,  что  исполнение оказалось,  мягко
выражаясь, неудачным).
     Я   постарался  отогнать  малоприятные  воспоминания  и  дернул  за
веревку,  подавая А.Беттику условный сигнал:  мол,  пора остановиться, а
потом рванулся вверх, надеясь отыскать воздух.
     Мне  повезло,  толщина воздушной прослойки между  потолком пещеры и
водой составляла несколько сантиметров.  Я  некоторое время жадно хватал
ртом студеный, обжигавший легкие воздух, затем осветил фонарем трещины в
потолке, повел лучом вдоль туннеля.
     - Со мной все в порядке, - пробормотал я в микрофон. - Просто решил
передохнуть. Далеко я продвинулся?
     - Метров на восемь, - ответил А.Беттик.
     - Хреново.  - Судя по всему, завал тянется метров на двадцать, если
не больше. - Ладно, первый заряд поставлю здесь.
     Как ни  странно,  пальцы рук еще не  до конца утратили гибкость.  Я
включил на  полную мощность лазер и  выжег углубление в  стенке одной из
трещин.  Придал  пластиковой  взрывчатке  нужную  форму,  расположил  ее
соответствующим образом  в  углублении...  Направление  взрыва  будет  в
точности  таким,   каким  я  пожелаю  (если,   разумеется,  все  сделать
правильно).  Поэтому я приготовил взрывчатку заблаговременно,  прикинув,
что взрыв следует направить вверх и  назад,  а  сейчас лишь зафиксировал
форму.  По  тому  же  принципу,  по  которому плазменный заряд прожигает
стальную плиту,  взрывчатка разорвет на  куски ледяную стену у  меня  за
спиной.  Любопытно будет понаблюдать,  как посыпаются в  реку осколки...
Между прочим,  мы шли на определенный риск: если атмосферные генераторы,
которые использовали для терраформирования планеты, не успели выработать
достаточно углекислоты и  азота,  произойдет такой взрыв...  Ведь кругом
чистый кислород.
     Поскольку я точно знал,  что мне нужно, на установку заряда ушло не
более сорока пяти секунд.  Не  обращая внимания на бившую меня дрожь,  я
установил  детонаторы на  срабатывание по  радиосигналу и  только  тогда
пробормотал в микрофон:
     - Отпускай.
     Меня снова повлекло по ледяному туннелю,  то затягивая все ниже, то
прижимая к  изрезанному трещинами потолку.  В  такие  моменты  я  глотал
воздух, приказывал А.Беттику натянуть веревку и принимался устанавливать
заряды, теряя остатки тепла.
     Протяженность завала составляла около сорока метров.  Удачно - будь
он  толще,  нам не помогла бы никакая взрывчатка.  Я  установил заряды в
трещинах и в углублении,  которое выжег в потолке пещеры. К тому времени
мои  пальцы  окончательно онемели  (словно  я  напялил  плотные  ледяные
перчатки);  тем  не  менее я  установил последний заряд.  А  ведь  мы  с
А.Беттиком собирались рубить лед топором.  Интересно,  хватило бы нас на
несколько десятков метров?
     Вынырнув в  очередной раз,  я  наконец почувствовал приток  свежего
воздуха.  Поначалу решил, что это все та же пещера, но, посветив фонарем
вокруг,  увидел,  что  здесь  гораздо  просторнее.  Связался  со  своими
спутниками;  мы  решили не взрывать заряды,  если выяснится,  что вторая
пещера  заканчивается тупиком.  Я  посветил на  воду.  Река  расширялась
метров до тридцати и  круто сворачивала,  скрываясь из виду.  По крайней
мере  никаких  преграждающих путь  ледяных  стен;  впрочем,  выходов  на
поверхность тоже незаметно.
     Мне хотелось проверить,  что там за  поворотом,  но  не хватило бы,
во-первых,  веревки,  а во-вторых,  тепла: я попросту не сумею вернуться
обратно живым.
     - Вытаскивайте, - прохрипел я.
     Следующие две минуты я буквально болтался на веревке, словно кукла,
пока  андроид тащил меня  против чудовищного течения,  время от  времени
останавливаясь и давая мне возможность глотнуть воздуха.
     Если бы мы с А.Беттиком поменялись местами -  или если бы мне нужно
было вытянуть девочку,  - у меня бы ничего не вышло. Я знал, что андроид
силен,  но  до супермена ему далеко;  однако,  вытаскивая из-под ледяной
стены  Рауля  Эндимиона,  он  выказал  поразительную силу.  Могу  только
догадываться,  откуда он  ее  черпал и  каким образом с  такой скоростью
вытащил меня обратно. Я старался помогать - отталкивался руками от стен,
дрыгал ногами, будто пытаясь плыть.
     Вынырнув,  я  увидел гало вокруг фонарей и  фигуры своих спутников.
Сил,  чтобы взобраться на плот,  не было и в помине.  А.Беттик подхватил
меня под мышки и втянул на палубу. Энея помогла андроиду перетащить едва
живого приятеля на корму. Признаюсь, в тот миг мне почему-то вспомнилась
католическая церковь в городке Латмос,  на севере пустошей. Мы приходили
в  город за съестными припасами и  снаряжением,  а  иногда,  любопытства
ради,  заглядывали в церковь,  на южной стене которой была такая фреска:
Иисуса снимают с креста,  один из апостолов поддерживает его под руки, а
Дева Мария обнимает искалеченные ноги сына.
     - Ты  себе льстишь,  -  услышал я  вдруг.  Почему-то мысль эта была
озвучена голосом Энеи.
     На корме,  на покрытой инеем палатке,  лежало термоодеяло,  под ним
находились циновка и два спальника, а рядом светился нагревательный куб.
А.Беттик снял с  меня белье,  вещмешок и фонарь с передатчиком,  накинул
мне на  плечи одеяло,  застегнул спальник и  открыл медпакет.  "Липучки"
биомонитора присосались к моему телу на груди, на внутренней поверхности
бедра,  на запястье и на виске. Андроид сверился с показаниями монитора,
а затем, как мы и планировали, ввел мне ампулу адренонитроталина.
     "Ты наверняка устал",  -  хотелось мне сказать, но язык и голосовые
связки пока категорически отказывались подчиняться.  Я замерз настолько,
что  даже  перестал дрожать.  Сознание тускнело,  оставалась лишь  некая
тонюсенькая ниточка,  цеплявшаяся за свет фонарей; впрочем, и та грозила
вот-вот порваться.
     А.Беттик наклонился ко мне:
     - Месье Эндимион, вы установили заряды?
     Я  кое-как  исхитрился кивнуть.  Мне почудилось,  будто я  управляю
движениями неуклюжей марионетки.  Энея,  опустившись на колени,  сказала
андроиду:
     - Я послежу за ним. А ты займись делом.
     А.Беттик оттолкнул плот  от  стены и,  налегая на  шест,  повел его
вверх по течению. Невероятно! Откуда у него столько сил?
     Сквозь  треугольное отверстие в  пологе  палатки я  видел  отблески
фонарей и  сверкающий ледяной потолок пещеры.  Мимо  медленно проплывали
сталактиты и  клубы  пара;  впечатление было  такое,  словно я  гляжу  в
дырочку на девятый круг Дантова Ада.

     [В девятом круге Вергилий приводит Данте в ледяную пещеру. Ср.:

        Я увидал, взглянув по сторонам,
        Что подо мною озеро, от стужи
        Подобное стеклу, а не волнам.

     Данте  Алигьери "Божественная комедия" Песнь  тридцать вторая (пер.
М. Лозинского).]

     Энея не сводила взгляда с монитора.
     - Рауль, Рауль... - прошептала девочка.
     Термоодеяло удерживало  тепло,  которое  исходило  от  моего  тела;
правда,  мне казалось, что никакого тепла нет и в помине. Тело промерзло
до костей,  чувства притупились настолько,  что я  практически ничего не
ощущал. А еще - меня клонило в сон.
     - Не спи, слышишь?! - воскликнула Энея, тряся меня за плечи.
     "Попробую". Я знал, что лгу. Мне невыносимо хотелось спать.
     - А.Беттик! - позвала девочка.
     Я   смутно  осознавал  происходящее.   Кажется,   андроид  подошел,
посмотрел на  монитор  и  заговорил с  Энеей.  Их  слова  превратились в
неразборчивое жужжание, утратили всякий смысл.
     Внезапно,  на миг возвратившись из своего далека,  я сообразил, что
рядом со  мной  находится чье-то  теплое тело.  А.Беттик вновь взялся за
шест,  а  Энея заползла ко  мне в  спальник.  Поначалу я  не  чувствовал
ничего,  кроме дыхания девочки на  своем лице,  кроме ее острых локтей и
коленок.
     "Нет!  Не надо!  -  мысленно заявил я.  -  Ты не должна...  Это мне
поручили оберегать тебя..."  Сонливость не  позволила произнести хотя бы
одно слово вслух.
     Не помню, обняла ли она меня. Скорее всего я походил на обледенелое
бревно  или  сталактит  вроде  тех,  которые  видел  сквозь  треугольное
отверстие в  стенке  палатки:  нижняя часть  сверкает в  свете  фонарей,
верхняя теряется во мраке и клубах пара.
     Мало-помалу онемение начало проходить.  На  тех участках,  где Энее
удалось меня  отогреть,  тело  словно  кололи  иголками.  Я  хотел  было
попросить, чтобы она отодвинулась и не мешала спать...
     Некоторое время спустя - то ли пятнадцать минут, то ли два часа - в
палатку вновь забрался А.Беттик.  Я  уже  настолько пришел в  себя,  что
догадался: андроид выполнил наш план - "закрепил" плот выше по течению с
помощью шестов и рулевого весла в качестве распорок.  Мы надеялись, что,
когда  взорвутся  заряды,  арка  нуль-портала  защитит  нас  от  ледяных
осколков.
     "Взрывай",   -  мысленно  проговорил  я.  Однако  андроид  поступил
совершенно неожиданным образом. Разделся до белья и рубашки и забрался к
нам в спальник.
     Может  быть,  со  стороны  происходящее выглядело комично  -  и  вы
улыбаетесь,  читая эти строки,  -  но никогда в жизни я не был настолько
тронут.  Даже рискованная "спасательная операция" на  Безбрежном Море не
вызвала у меня таких чувств...  Мои друзья делились со мной теплом своих
тел.  Энея  лежала слева,  А.Беттик справа,  съежившись от  холода:  ему
достался лишь кусочек термоодеяла. Я сознавал, что через несколько минут
заплачу от боли,  которая придет,  когда восстановится циркуляция крови,
когда даст о  себе знать обмороженная плоть,  но  в  тот  миг  плакал от
счастья. Девочка и андроид дарили мне живительное тепло.
     Я плачу и сейчас, рассказывая об этом.
     Не  знаю,  сколько мы так лежали.  Я  никогда не спрашивал,  а  они
никогда не  заговаривали сами.  Наверно,  не  меньше часа.  А  мне тогда
казалось,  будто  прошла целая  вечность,  наполненная теплом,  болью  и
всепоглощающей радостью.
     Постепенно я начал дрожать. Дрожь становилась все сильнее, как если
бы со мной случился приступ эпилепсии. Друзья держали меня, не выпускали
из теплых объятий.  По-моему,  Энея тоже плакала (правда, я впоследствии
не стал уточнять, а она предпочитала помалкивать