опление народа под балконом Святого
Петра  стало  каким-то  образом еще  гуще  под  напором тысяч  и  тысяч,
стекавшихся из-под  колоннады  и  с  ближайших улиц.  Сотни  швейцарских
гвардейцев с трудом сдерживали этот могучий натиск.
     Декан кардинальской коллегии объявил об  избрании нового Папы,  Его
Святейшества  Урбана  Шестнадцатого,   и  по  площади  прокатился  вздох
изумления.  Де Сойя внезапно осознал,  что стоит как в столбняке, открыв
рот.  Никто  не  сомневался,  что  новым Папой станет Юлий  Пятнадцатый.
Неужели?.. Нет, об этом даже думать нельзя.
     Новый  понтифик вышел на  балкон,  и  изумленные возгласы сменились
приветственными -  возгласы нарастали, становились все громче и громче и
никак не желали стихать.
     Это был Папа Юлий -  знакомое лицо, высокий лоб, печальные глаза...
Отец Ленар Хойт,  спаситель Церкви, вновь избран Папой. Его Святейшество
поднял  руку  в  привычном  благословении и  замер,  ожидая  тишины,  но
приветствия все не стихали, и рев эхом заполнил всю площадь.
     "Почему Урбан  Шестнадцатый?"  -  задумался отец  капитан де  Сойя.
Будучи священником,  принадлежа к обществу Иисуса,  он достаточно хорошо
изучил историю Церкви и  сейчас мгновенно перебрал в  уме  всех  Пап  по
имени Урбан.  Почти все они ничем не  прославились за  годы понтификата.
Почему...
     - Проклятие!  -  воскликнул отец  капитан  де  Сойя,  но  никто  не
расслышал его за многоголосым ревом толпы. - Проклятие! - повторил он.
     Крики еще не стихли,  и новый понтифик даже не начал говорить и еще
не объяснил свой странный выбор,  но де Сойя уже знал. И от этого знания
у него заболело сердце.
     Урбан Второй был Папой с 1088 по 1099 год от Рождества Христова. На
соборе  в  Клермоне...  кажется,  в  ноябре 1095  года...  Урбан  Второй
провозгласил  священную  войну  против  мусульман  на  Ближнем  Востоке,
призвал  к  спасению Византии и  к  освобождению христианских святынь от
мусульманского владычества.  Его  призыв  привел  к  Первому  крестовому
походу... первой из многих кровопролитных кампаний.
     Толпа  наконец  успокоилась.  Папа  Урбан  Шестнадцатый заговорил -
знакомый,  наполненный новой силой голос парил над головами полумиллиона
собравшихся и  через  ретрансляторы разносился по  самым дальним уголкам
Священной Империи Пасема.
     Отец капитан де Сойя протискивался сквозь толпу,  стремясь поскорее
вырваться с тесной площади, запруженной народом, - его внезапно охватила
клаустрофобия.
     Бесполезно.  Толпа  стояла стеной,  в  радостном возбуждении внимая
каждому слову понтифика.  Отец  капитан де  Сойя  остановился и  склонил
голову.  Когда в  толпе завопили:  "Deus le volt!" [Такова воля Господа!
(лат.).], де Сойя заплакал.
     Крестовый  поход.  Слава.  Окончательное решение  проблемы  Бродяг.
Неисчислимые смерти.  Невообразимые разрушения.  Отец  капитан  де  Сойя
крепко зажмурился, но его по-прежнему преследовали видения: ослепительно
яркие взрывы в бездонной черноте космоса,  целые миры, охваченные огнем,
океаны,  превращающиеся в  пар,  и континенты,  превращающиеся в кипящие
потоки лавы; он видел горящие орбитальные леса, обугленные тела, парящие
в невесомости,  он видел хрупких, крылатых созданий, сгорающих в пламени
и обращающихся во прах.
     Отец капитан де  Сойя плакал,  окруженный ликованием полумиллионной
толпы.

        4

     Я по опыту знал - труднее всего уходить и прощаться ночью.
     Больше всего любят ночные операции в армии.  Кажется, за время моей
службы  все  важнейшие  марш-броски  в  гиперионских  силах  самообороны
начинались после полуночи.  С  тех пор предрассветная тьма у меня всегда
ассоциируется  с   какой-то   странной  смесью  возбуждения  и   страха,
предвкушения и ужаса,  и еще -  с запахом опоздания.  Энея сказала всем,
что я  должен уйти вечером,  но  ведь на сборы нужно время.  Мы вылетели
где-то  в  начале третьего и  лишь  перед самым рассветом достигли места
назначения.
     А ведь если бы Энея не объявила заранее о моем уходе, можно было бы
обойтись без  всей этой суеты и  спешки.  За  четыре года очень многие в
Талиесинском братстве привыкли во всем следовать советам Энеи. Но только
не  я.  Мне  было тридцать два.  Энее -  шестнадцать.  Это я  должен был
опекать и защищать ее и - если уж на то пошло - указывать ей, что делать
и когда. И мне совсем не нравился такой поворот событий.
     Кроме того,  я думал, что А.Беттик полетит с нами, но Энея сказала,
что он должен остаться в лагере,  и еще двадцать минут ушло на то, чтобы
разыскать андроида и попрощаться с ним.
     - Мадемуазель Энея говорит, что мы обязательно встретимся, - сказал
он. - Значит, месье Эндимион, так оно и будет.
     - Рауль, - в пятисотый раз поправил я его. - Зови меня Рауль.
     - Хорошо.  -  А.Беттик едва  заметно улыбнулся:  не  будет он  меня
слушаться.
     - Иди ты в задницу!  -  Я пожал ему руку. Мне очень хотелось обнять
старого друга,  но я знал,  что это лишь смутит его. Не могу утверждать,
что  андроиды  в  буквальном  смысле  слова  запрограммированы  на  роль
холодного чопорного слуги -  в  конце концов,  они не роботы,  а  живые,
органические существа,  -  но  по  сути своей они  все  равно безнадежно
официозны. Уж этот-то по крайней мере точно.
     Ну вот,  а  потом мы отправились в путь -  вывели катер из ангара в
ночную пустыню и тихо-тихо -  как только можно было -  взлетели.  Мне не
удалось попрощаться со всеми -  время было позднее и многие легли спать.
Но я  тешил себя надеждой,  что еще встречу кого-нибудь из старых друзей
на своем пути. Впрочем, на самом-то деле надежды было мало.
     Катер мог  бы  долететь до  цели  и  на  автопилоте -  Энея ввела в
компьютер все координаты,  -  но я включил ручное управление, чтобы хоть
чем-то занять себя и отвлечься. Нам предстояло преодолеть около полутора
тысяч километров. Мы бы запросто покрыли это расстояние за десять минут,
если бы не необходимость экономить энергию,  а  так пришлось максимально
раздвинуть крылья и  лететь на субзвуковой скорости в  десяти километрах
над  поверхностью.  Мы  приказали  бортовому  компьютеру  помалкивать  и
откинулись в креслах, наблюдая, как проносится внизу ночной материк.
     - Детка, куда мы так торопимся? - спросил я.
     Энея задумчиво повела рукой - я знал этот жест уже пять лет.
     - Главное -  начать.  -  Сейчас ее голос звучал совсем тихо,  почти
безжизненно,  в нем не осталось и следа той бодрости и энергии,  которая
всех в Талиесинском братстве заставляла следовать ее воле.  Возможно,  я
был  единственным,   кто  это  почувствовал,  только  мне  в  ее  голосе
послышались слезы.
     - Ну конечно... Взять и выгнать меня глухой ночью...
     Энея покачала головой и отвернулась к черному ветровому стеклу. И я
понял,  что она действительно плачет.  Когда она повернулась,  в  мокрых
глазах отразились на миг красные огоньки приборов.
     - Если ты не отправишься сегодня,  я  не выдержу и  попрошу тебя не
уходить.  А если ты не уйдешь, я снова не выдержу и останусь на Земле...
и никогда не вернусь.
     В  эту секунду мне безумно захотелось взять ее  за руку,  но вместо
этого я только крепче сжал штурвал.
     - Эй, мы же можем вернуться вместе. Я вообще не вижу смысла уходить
порознь.
     - Смысл  есть,  -  прошептала  Энея  так  тихо,  что  мне  пришлось
склониться к ней - иначе бы я не расслышал.
     - За кораблем мог бы съездить А.Беттик.  А  мы с тобой останемся на
Земле до тех пор, пока не поймем, что готовы вернуться...
     Энея покачала головой:
     - Я [никогда] не буду готова вернуться, Рауль. Мне просто до смерти
страшно!
     Перед глазами у меня пронеслась вся наша лихая скачка по планетам -
погони,   перестрелки,   факельщики,   истребители,  морские  пехотинцы,
швейцарские гвардейцы и  та  тварь,  что чуть не  прикончила нас на Роще
Богов, - и я сказал:
     - И мне страшно,  детка.  Может,  нам лучше остаться?  Здесь они не
смогут добраться до нас.
     Энея  посмотрела  на  меня,  и  я  узнал  это  выражение:  нет,  не
упрямство,  просто уверенность в  том,  что  решение принято и  говорить
больше не о чем.
     - Ладно.  Но ты не ответила,  почему А.Беттик не может сесть в этот
каяк,  проплыть по реке Тетис и  привести корабль?  И  почему мне нельзя
телепортироваться вместе с тобой?
     - Я ответила.  Ты просто не слушал. - Энея поежилась. - Рауль, если
ты  уйдешь  и   мы  договоримся  встретиться  в   определенное  время  в
определенном месте в пространстве Ордена, мне придется телепортироваться
отсюда и сделать то,  что я сделать должна.  А то,  что я должна сделать
сейчас, я должна сделать одна.
     - Энея...
     - Что?
     - Ты хоть сама догадываешься, что это полный бред?
     Девочка не  ответила.  Под  нами,  чуть левее,  промелькнули костры
какого-то лагеря. Я поглядел на них и прибавил:
     - Не  знаешь,  что  за  эксперимент проводят там  твои инопланетные
друзья?
     - Не знаю. И они не инопланетные друзья.
     - Не инопланетные? Или не друзья?
     - Ни  то  и  ни другое.  -  Пожалуй,  она впервые дала столь четкое
определение тому богоподобному разуму,  что похитил Старую Землю - и нас
вместе с ней.
     - Расскажи  что-нибудь  об   этих  не-инопланетных  не-друзьях,   -
попросил я.  -  В  конце концов,  все может случится...  Не факт,  что я
доберусь до назначенного места встречи. А знаешь, мне бы хотелось узнать
их тайну, пока я еще не ушел.
     Не успел я закончить фразу, как тут же пожалел о своих словах. Энея
вздрогнула как от удара.
     - Прости,  детка.  -  На  этот раз я  все-таки взял ее  за руку.  -
Прости,  я не хотел.  Просто я очень зол. Энея кивнула, и я снова увидел
слезы на ее глазах. Мысленно отвесив себе подзатыльник, я сказал:
     - В   Талиесине  все   были  уверены,   что   эти   инопланетяне  -
великодушные,  богоподобные создания.  Люди говорят:  "Львы,  и тигры, и
медведи",  а думают "Иисус, и Яхве, и И.П." - ну тот, из старого фильма,
который нам показывал мистер Райт.  И все были уверены -  когда братству
придет конец, они явятся и отведут нас домой, к маме. Никакой опасности.
Никакого переполоха. Никакого психоза.
     Энея улыбнулась сквозь слезы.
     - Люди ждут явления Иисуса,  и Яхве, и И.П., которые придут спасать
их  задницы,  уже давно,  задолго до  того,  как,  научившись прикрывать
вышеозначенные задницы медвежьими шкурами, вылезли из пещер. Придется им
подождать еще немного.  Это наше дело...  наша битва... и мы сами должны
заботиться о себе.
     - Чья  "наша"?   Ты,  я  и  А.Беттик  против  восьмисот  миллиардов
возрожденных христиан? - горестно спросил я.
     Энея снова грациозно махнула рукой.
     - Ага, - сказала она. - Пока - так.

     Там,  где мы приземлились,  мало того что было темно, так еще и лил
дождь -  холодный,  противный осенний дождь.  Миссисипи -  большая река,
одна из  самых больших на  Старой Земле;  катер долго кружил над  водой,
пока наконец не  приземлился в  маленьком городе на  западном берегу.  Я
следил за  посадкой по монитору -  в  залитом дождем иллюминаторе царила
непроглядная тьма.
     Мы  пролетели над холмом,  покрытым голыми деревьями,  потом -  над
узким  асфальтированным мостом  и  приземлились метрах  в  пятидесяти от
берега,  на  мощенной камнем  площади.  Городок лежал  в  распадке между
лесистыми  холмами,  и  я  разглядел  на  мониторе  маленькие деревянные
домики,  кирпичные пакгаузы и  несколько высоких зданий у  самой реки  -
должно  быть,   силосные  башни.   Словом,   самая  обычная  архитектура
девятнадцатого,  двадцатого и двадцать первого столетий, характерная для
этой  части  Старой  Земли:   то   ли   этот  город  почему-то  миновали
землетрясения и  пожары Эпохи Бед,  то  ли  львы,  и  тигры,  и  медведи
восстановили его  -  не  знаю.  Узкие  улочки были  совершенно пусты,  и
инфракрасный  датчик  не  обнаружил  поблизости  ни  живых  существ,  ни
работающих двигателей -  но  опять-таки  было ведь всего полпятого утра,
дикий холод и дождь.  Кто, будучи в здравом уме и твердой памяти, выйдет
из дома до рассвета в такую погоду?
     Мы  накинули  пончо,  я  подхватил  свой  рюкзачок  и  попрощался с
катером:
     - Пока, Корабль. Веди себя прилично.
     Мы спустились по трапу в дождливую ночь.
     Энея помогла мне вытащить из багажника каяк, и мы двинулись вниз, к
реке,  по мощенной камнем улочке. В прошлый раз у меня были очки ночного
видения,    какое-никакое   оружие   и    крепкий   плот   со    всякими
приспособлениями.  А сейчас - только лазерный фонарик, единственное, что
напоминало о  нашем путешествии на  Землю (поставленный на минимум,  луч
освещал скользкую от дождя брусчатку метра на два перед нами), охотничий
нож навахо в рюкзаке, несколько сандвичей и пакет с сухофруктами.
     Я был вполне готов выступить против Ордена.
     - Что это за город? - спросил я.
     - Ганнибал, - ответила Энея, пытаясь удержать скользкий каяк.
     Пришлось мне взять фонарик в  зубы и  подхватить проклятую лодчонку
второй рукой.  И  лишь когда мы добрели до берега и  я,  опустив каяк на
землю, снова взял фонарь в руку, я наконец сказал:
     - А, Сент-Питерсберг.
     Недаром я столько часов провел в талиесинской библиотеке за чтением
древних печатных книг.
     Энея задумчиво кивнула.
     - Это безумие.  -  Я  повел лучом фонаря вдоль пустынной улицы,  по
кирпичной стене пакгауза,  вниз,  к  темной реке.  Течение было ужасающе
быстрым. Только безумец мог рискнуть отправиться в плавание.
     - Да, - согласилась Энея. - Безумие.
     Холодные струи дождя стекали с ее капюшона.
     Я обошел каяк и взял ее за руку.
     - Ты видишь будущее. Когда мы должны встретиться снова?
     Она стояла, опустив голову, и я не видел ее лица. В руке, которую я
отчаянно сжимал сквозь полу пончо,  жизни было не больше, чем в засохшей
ветке.  Она что-то проговорила,  но так тихо,  что я ничего не расслышал
сквозь шум дождя и рев воды.
     - Что? - переспросил я.
     - Я [не вижу] будущее. Я помню отдельные его фрагменты.
     - Какая разница?
     Энея вздохнула и  подошла поближе.  Было холодно,  и  наше дыхание,
превращаясь  в  пар,  в  самом  буквальном  смысле  слова  смешивалось в
воздухе. От тревожного ожидания отчаянно забилось сердце.
     - Разница в  том,  -  объяснила она,  -  что видение -  однозначно,
воспоминание... ну, это совсем другое.
     Я покачал головой. Дождь, стекая с капюшона, заливал мне глаза.
     - Не понимаю.
     - Помнишь день рождения Бете Кимбол?  Когда Джев играл на рояле,  а
Кикки упился до бесчувствия?
     - Ну?  -  Меня уже раздражала эта дискуссия - посреди ночи, посреди
дождя, посреди нашей разлуки.
     - Когда это было?
     - Что?
     - Когда  это  было?  -  повторила она.  Позади нас  воды  Миссисипи
вырывались из  мрака,  чтобы  в  следующее  мгновение  вновь  исчезнуть,
умчаться во мрак со скоростью монорельсового поезда.
     - В апреле. Нет, в начале мая. Точно не помню.
     Энея кивнула.
     - А как был одет в тот вечер мистер Райт?
     У  меня еще ни разу не возникало такого желания наорать на Энею или
отшлепать ее. Ни разу - до этой минуты.
     - Откуда мне знать? Зачем вспоминать?
     - А ты попробуй.
     Я тяжело вздохнул и устремил взгляд на темные холмы в черноте ночи.
     - Вот дерьмо,  ну  не  помню я...  в  сером шерстяном костюме?  Да,
точно,  помню, он стоял у рояля, и на нем был серый шерстяной костюм. Ну
тот, с большими пуговицами.
     Энея снова кивнула.
     - День рождения Бете мы отмечали в  середине марта,  -  проговорила
она  сквозь  завесу  дождя.  -  А  мистер  Райт  не  пришел,  потому что
простудился.
     - Ну и? - Я уже знал, к чему она ведет.
     - Ну и я помню отдельные фрагменты будущего,  -  повторила она, и в
ее голосе послышались слезы.  -  Я боюсь полагаться на эти воспоминания.
Если я скажу, когда мы должны встретиться снова, это может оказаться как
серый костюм мистера Райта.
     Одну долгую минуту я молчал.  Капли дождя колотили по воде,  словно
крохотные кулачки по крышке гроба. Наконец я кивнул:
     - Угу.
     Энея  подошла  совсем  близко  и  обвила  меня  руками.  Зашуршали,
соприкоснувшись,  наши пончо.  Я почувствовал, как пробежала дрожь у нее
по спине. Она отступила на шаг:
     - Дай мне,  пожалуйста,  фонарик.  Я молча протянул ей фонарь. Энея
откинула  нейлоновый  фартук  на  крохотном  кокпите  каяка  и  осветила
вделанную в  фибропластовый корпус  деревянную панель.  На  панели  была
единственная красная кнопка.
     - Видишь?
     - Ага.
     - Не трогай ее, что бы ни случилось.
     Скажу честно,  это меня здорово рассмешило.  Среди книг,  которые я
прочел  в  библиотеке  Талиесина,  были  абсурдистские  пьесы,  типа  "В
ожидании Годо". У меня возникло ощущение, что нас здесь затопило потоком
сюра и абсурда.
     - Я серьезно, - сказала Энея.
     - Зачем нужна кнопка,  если ее нельзя трогать? - поинтересовался я,
вытирая мокрое от дождя лицо.
     Энея покачала головой:
     - Не трогай ее до тех пор, пока у тебя не останется иного выхода.
     - А как я узнаю, детка, что иного выхода не осталось?
     - Узнаешь.  -  Она еще раз обняла меня.  -  Давай-ка  лучше спустим
лодку на воду.
     Я наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. За последние несколько лет
я  делал это десятки раз -  провожая ее в  "отлучки",  встречая,  просто
чтобы понять,  какая у  нее температура,  когда она болела.  Но  сейчас,
когда я наклонился,  Энея подняла голову,  и я в первый раз, сам того не
ожидая, поцеловал ее в губы.
     Кажется,  я говорил уже, что во взгляде Энеи было куда больше силы,
чем в прикосновении любого другого человека... что ее прикосновение было
подобно электрическому разряду.  А  этот поцелуй...  он  был сильнее ее,
взгляда и прикосновения. В ту ночь, в Ганнибале, на западном берегу реки
Миссисипи, на планете, которая когда-то звалась просто Земля, затерянной
где-то  в  Малом Магеллановом Облаке,  в  темную дождливую ночь мне было
тридцать два года,  и  за все тридцать два года я еще ни разу не испытал
такого потрясения, каким стал этот первый поцелуй.
     Я отпрянул.  В луче фонаря я увидел, как блестят ее темные глаза...
В них светилось озорство и еще, возможно, облегчение, словно закончилось
долгое ожидание, и еще что-то...
     - До свидания, Рауль! - Она приподняла корму каяка.
     Совершенно ошалевший, я толкнул лодку в темную воду и, подтянувшись
на руках,  нырнул в кокпит.  А.Беттик рассчитал все идеально: лодка была
как раз по мне, как хороший костюм. Я устроился так, чтобы при гребле не
задеть случаем красную кнопку.  Энея толкнула каяк,  и  он  закачался на
воде. Она протянула мне весло, потом - рюкзак, потом - фонарь.
     Я направил луч на разделившую нас темную воду.
     - Где  портал?  -  Собственный голос  показался мне  вдруг  чужим и
далеким.  Все мои мысли, все чувства до сих пор были заняты ее поцелуем.
Мне тридцать два года.  Этому ребенку едва исполнилось шестнадцать.  Мой
долг - охранять и защищать ее до тех пор, пока в один прекрасный день мы
не вернемся на Гиперион, к старому поэту. Нет, это просто безумие.
     - Ты  его  непременно увидишь,  -  сказала  Энея.  -  Вскоре  после
рассвета.
     Значит, плыть придется не один час. Настоящий театр абсурда.
     - А  что  я  должен делать после того,  как  найду корабль?  Где мы
встречаемся?
     - На планете Тянь-Шань.  Это значит "Небесные горы". Корабль должен
знать, как найти ее.
     - Это в пространстве Ордена?
     - На самой границе, - ответила Энея. - Когда-то она была на Окраине
Гегемонии.  Орден включил Тянь-Шань в свой протекторат и обещал прислать
миссионеров, но покорить планету ему пока не удалось.
     - Тянь-Шань, - повторил я. - Ладно. Как я тебя там найду? Планеты -
они большие.
     Ее темные глаза блестели в свете фонарика -  то ли от дождя,  то ли
от слез, а может, от того и другого вместе.
     - Ищи