асов готов выпустить яд.  Подобное
везение не может длиться вечно.
     И тут я застыл на полушаге.
     В  учении Энеи о новых отношениях людей со Связующей Бездной четыре
ступени.  Еще до своего заточения я  вполне преуспел -  если и не достиг
совершенства  -   в   изучении  языка  мертвых  и  языка  живых.   Своим
повествованием я показал,  что могу получить доступ к Бездне, по крайней
мере -  к  давним воспоминаниям тех,  кто ныне жив,  несмотря на  то что
оболочка  камеры  каким-то   образом  создает  помехи  моей  способности
почувствовать, что же случилось сейчас с моими друзьями - отцом де Соей,
Рахилью, Лхомо, Мартином Силеном.
     Полно,   да  существует  ли  эта  помеха  вообще?   Может,   я  сам
подсознательно отказывался от  попыток  связаться с  миром  живых  -  во
всяком случае,  в том,  что не связано с моим повествованием об Энее,  -
заранее отнеся себя к числу обитателей мира мертвых.
     Хватит. Я хочу вырваться отсюда.
     Есть еще две ступени,  Энея говорила о них, но никогда полностью не
объясняла - услышать музыку сфер и сделать первый шаг.
     Теперь я все понял. Если б я не видел, как Энея телепортируется, не
разделил с ней ее ужасную смерть, обрушившуюся на меня величайшей волной
постижения сути, я бы ничего не понял. Но понимание пришло.
     Раньше я  воображал себе музыку сфер чем-то  вроде парапсихичсского
фокуса -  что  можно  просто расслышать шипение,  потрескивание и  свист
звезд,  как делают это радиотелескопы уже свыше одиннадцати веков.  Нет,
Энея имела в виду совсем другое. Она слушала не звезды, а резонанс живых
существ -  и  людей,  и  других.  Перед тем  как телепортироваться,  она
использовала Бездну как направляющий радиомаяк.
     Ее  странствия нередко казались мне  лишенными какого-либо  смысла.
Центр  грубо  разрывал  ткань  Бездны,   ткань  пространства-времени,  и
удерживал края разрыва порталами, подобно тому, как в эпоху скальпельной
хирургии фиксировали зажимами края раны.  Способ телепортации, избранный
Энеей, был неизмеримо более изящен.
     В  те безумные дни,  когда мы с Энеей телепортировались на планеты,
когда она переносила "Иггдрасиль" из  системы в  систему,  я  всякий раз
удивлялся,  как мы  до  сих пор не  материализовались внутри скалы или в
пятидесяти метрах над  землей или  не  угодили вместе с  кораблем внутрь
звезды.   Мне   казалось,   что   телепортация   вслепую   -   это   как
незапланированный  прыжок  с   двигателем  Хоукинга:   дело   опасное  и
непредсказуемое.  Но мы всегда появлялись именно там,  где следовало.  И
теперь я понял почему.
     Энея  слышала музыку  сфер.  Она  входила в  резонанс со  Связующей
Бездной, в свою очередь резонирующей с разумной жизнью и мыслью, а затем
использовала почти неисчерпаемую энергию Бездны,  чтобы... чтобы сделать
первый шаг.  Пройти сквозь Бездну туда,  где ждут эти голоса. Как-то раз
Энея  сказала,  что  Бездна черпает энергию квазаров,  взрывающихся ядер
галактик,  черных дыр и  темной материи -  достаточно,  наверное,  чтобы
перенести  комок   органической  материи  сквозь  пространство-время   и
положить в нужном месте.
     Любовь -  перводвигатель Вселенной,  как  сказала мне однажды Энея.
Она  в  шутку называла себя  Ньютоном,  который в  один  прекрасный день
объяснит фундаментальные основы  физики  этого  неисчерпаемого источника
энергии. Она мертва и больше ничего не объяснит.
     Но  я  вижу  теперь,  что  она  имела в  виду  и  что,  собственно,
происходит на самом деле.  Музыка сфер создана изысканными гармониками и
переборами струн любви.  И переносишься туда,  где ждет любимый. Узнаешь
места, где побывал вместе с тем или теми, кого любишь. Или просто любишь
узнавать новые места.
     И вдруг я понял,  почему наши первые месяцы -  это бесцельная вроде
бы  череда блужданий с  планеты на планету:  Безбрежное Море,  Кум-Рияд,
Хеврон,  Седьмая Дракона, безымянная планета, где мы оставили корабль, и
все прочие, даже Старая Земля. Не было никаких работающих порталов. Энея
перебрасывала А.Беттика  и  меня  -  прикасаясь к  этим  местам,  вдыхая
воздух,  впивая солнечное тепло, видя их все своими глазами - с друзьями
и  с  тем,  кого  она  любила,  -  заучивая музыку  сфер,  чтобы  суметь
воспроизвести ее потом.
     А моя одиночная одиссея -  телепортация на каяке со Старой Земли на
Лузус,  облачную планету и в иные места.  За всем этим стояла Энея.  Это
она  посылала меня в  разные места,  чтобы я  мог их  продегустировать и
вновь отыскать, когда придет время, но уже самостоятельно.
     Я  думал -  даже написав это повествование,  которое сейчас со мной
(расхаживая по  камере  смертников Шредингера,  я  не  выпускал  из  рук
скрайбер),  -  да,  я думал, что мало чем отличаюсь от сопровождающего в
этой череде рискованных авантюр.  Однако все они имели смысл.  Я  любил,
странствуя вместе со  своей  любовью -  или  навстречу своей любви -  по
музыкальной партитуре  миров.  Партитуре,  которую  должен  был  выучить
наизусть, чтобы суметь проиграть ее снова, когда придет срок.

     Закрыв  глаза,  я  сконцентрировался,  потом  от  сосредоточенности
перешел к состоянию полного освобождения сознания,  состоянию пустоты, -
я  научился медитации на  Тянь-Шане.  Каждая  планета имеет  собственное
назначение. Каждое мгновение имеет собственное назначение.
     И  в  этой  неспешной пустоте я  распахнул себя  Связующей Бездне и
универсуму, с которым она звучит в унисон. Я бы не смог... я знал это, я
бы  не  смог без причащения крови Энеи,  без нанотехнически перекроенных
организмов,  которые  навеки  поселились в  моих  клетках и  поселятся в
клетках моих детей.  "Нет,  - тут же одернул я себя, - не моих детей. Но
зато в клетках детей тех,  кто отверг крестоформ. И в клетках их детей".
Я бы не смог это сделать без того,  чему научился от Энеи.  Я бы не смог
услышать те голоса,  которые я  слышал -  такого многоголосья мне еще не
доводилось слышать, - не отточив свою собственную грамматику и синтаксис
языка мертвых и  живых,  долгие месяцы трудясь над  повестью в  ожидании
смерти.
     Я бы не смог этого сделать,  будь я бессмертен.  Такая сила любви к
жизни и друг к другу может быть дана -  понял я раз и навсегда -  только
смертным, чей век краток и всегда омрачен тенью смерти и потерь.
     И  пребывая здесь,  слушая нарастающие аккорды музыки сфер,  я  уже
различал отдельные голоса в хоре - вот Мартин Силен, все еще живой, но с
каждым днем слабеющий на  моем родном Гиперионе;  вот Тео на  прекрасной
Мауи-Обетованной,  Рахиль на Мире Барнарда,  полковник Кассад на красном
Марсе,  отец де Сойя на Пасеме;  и даже нежные аккорды голосов мертвых -
Дем Риа на Витус-Грей-Балиане Б, отец Главк на холодной Седьмой Дракона,
моя матушка,  снова на далеком Гиперионе,  а  еще я  услышал стихи Джона
Китса,  произнесенные и  его  собственным  голосом,  и  голосом  Мартина
Силена, и голосом Энеи:

        Но это - человеческая жизнь: война, заботы,
        Разочарования, треноги,
        Воображения потуги, даль и близь,
        Все это - человек, за всем стоит
        Нужда извечная дышать и есть,
        Чтоб, ощутив существование, постичь,
        Что смерть - покой. Сорняк, цветок ли
        Для нее земля растит; но, впрочем, это
        Для меня не ново...

                         [Джон Китс. Эндимион, книга 11, стихи 153-161.]

     Но для меня в тот миг все обстояло как раз наоборот,  для меня ново
было все.  Вселенная стала глубже,  музыка сфер превратилась в  ликующую
симфонию, как Девятая Бетховена, и я знал, что теперь смогу услышать ее,
когда  пожелаю или  когда  это  будет  нужно,  всегда смогу  сделать шаг
навстречу той,  кого люблю, или - если это мне не дано - шаг туда, где я
был вместе с той, кого я любил, или, если и это мне не будет даровано, -
в то место, которое полюблю за его собственную красоту и щедрость.
     Энергия  квазаров и  взрывающихся звездных ядер  наполнила меня.  Я
взмыл на гребнях волн энергии,  даже более волшебной и романтичной,  чем
крылья  Бродяг-"ангелов",  парящих в  потоках солнечных лучей.  Скорлупа
смертоносной энергии,  служившая мне тюрьмой и  плахой,  вдруг оказалась
смехотворной,   как   исходная  шутка  Шредингера,   -   просто  детская
скакалочка, проложенная вокруг меня вместо стены.
     И  я  вышел  из  Шредингеровского "кошачьего ящика"  и  из  системы
Армагаста.
     На  какое-то  мгновение ограничения Шредин-геровской тюрьмы  навеки
исчезли,  пребывая нигде  и  везде.  Хотя  мое  тело,  стило и  скрайбер
остались  неизменными в  своем  физическом обличье,  я  взмыл  на  волне
совершенного   ликования,    сравнимого   лишь   с    головокружительным
воздействием самой соло-телепортации.  [Свободен!  Наконец-то свободен!]
Радость  была  столь  велика,   что  мне  хотелось  плакать,  кричать  в
окружающий меня  свет  непространства,  влить свой голос в  хор  живых и
мертвых, петь в лад с кристально ясными симфониями сфер, вздымающимися и
опадающими, словно прибой. [Наконец-то свободен!]
     И  тут  я  вспомнил,  что свобода утратила для меня смысл,  что той
единственной,  ради которой я хотел быть свободен, уже нет. Энея мертва.
Безграничная радость бегства угасла,  сменившись простым удовлетворением
оттого,  что многомесячное заключение наконец-то позади. Пусть вселенная
утратила для меня краски,  зато я волен идти в этой бесцветной вселенной
куда угодно.
     Но куда?  Телепортировавшись во Вселенную со скрайбером под мышкой,
я до сих пор не принял решения.
     На Гиперион? Я обещал Мартину Силену вернуться. Я слышал его голос,
громко резонирующий в  Бездне,  и  в  прошлом и в настоящем,  но ему уже
недолго звучать в этом хоре. Жить ему осталось считанные дни. И все-таки
не на Гиперион. Пока нет.
     На Биосферу Звездного Древа? Я был потрясен, узнав, что она хотя бы
частично уцелела,  хотя  и  не  сумел  расслышать голоса Лхомо среди тех
голосов. Это место немало значило для нас с Энеей, и когда-нибудь я туда
вернусь. Но не сейчас.
     На Старую Землю?  Удивительно,  но я  слышал музыку ее сферы вполне
отчетливо,  различая там и  голос Энеи,  и  собственный,  и  песни наших
друзей в Талиесине.  Расстояние -  ничто для Связующей Бездны.  Но не на
Старую Землю. Не сейчас.
     Я  слышал десятки возможностей,  десятки голосов,  которые хотел бы
услышать собственными ушами, тех, кого я хотел бы обнять и с кем я хотел
бы  вместе  поплакать,  но  сейчас сильнее всего  меня  волновала музыка
планеты, где Энею пытали и убили. Пасем. Обиталище Церкви и гнездо наших
врагов,  впрочем, теперь я научился разделять переменные. Пасем. Там для
меня не осталось от Энеи ничего, кроме пепла.
     Но  ведь она просила меня взять ее  пепел и  развеять его на Старой
Земле. Развеять там, где мы смеялись и любили.
     На  Пасем.  Кружась  в  вихре  энергии  Бездны,  уже  за  пределами
Шредингеровой  камеры,   не  существуя  нигде,  кроме  чистой  квантовой
вероятности, я принял решение и телепортировался на Пасем.

        33

     Ватикан разрушен,  словно десница Господня сокрушила его с небес во
гневе,  недоступном человеческому пониманию.  Окружающий его  бескрайний
бюрократический город лежит в руинах. Космопорт разрушен. По грандиозным
проспектам  прокатилась  волна   пожаров,   оставив  после   себя   лишь
закопченные остовы зданий.  Египетский обелиск на  площади Святого Петра
переломился у основания, колонны рухнули, как каменный лес. Купол собора
Святого Петра  раскололся на  тысячи осколков,  осыпавшихся на  разбитые
ступени. Обрушилась колоннада портика, обрушился величественный фасад. В
Ватиканской  стене   зияют  проломы.   Некогда  тщательно  оберегавшиеся
средневековые здания  -  Апостольский дворец,  Секретный архив,  казармы
швейцарской гвардии,  богадельня святой  матери  Терезы,  папские покои.
Сикстинская капелла - превратились в обугленные груды камней.
     Замок Святого Ангела, высившийся на квадратном каменном постаменте,
расплавился, обратившись в груду застывшей лавы.
     Я  видел все это,  шагая по  разбитым плитам бульвара на  восточном
берегу реки.  Впереди - мост Святого Ангела, он развалился на три секции
и рухнул в реку.  Вернее, в русло реки, потому что Новый Тибр испарился,
там,  где было песчаное дно и берега,  сверкает стекло. Кто-то перекинул
подвесной веревочный мост через усыпанное развалинами русло.
     Это именно Пасем. Тот же разреженный, холодный воздух, совсем как в
тот день,  когда мы с  Энеей и отцом де Сойей проходили здесь,  накануне
смерти моей любимой,  хотя тогда все было серо и моросил холодный дождь,
а сейчас небо сияет столь роскошными красками заката, что даже рухнувший
купол собора Святого Петра кажется великолепным.
     Это  просто потрясающе -  свободно шагать под  открытым небом после
стольких месяцев в  тесной камере.  Я  прижимал скрайбер к себе как щит,
как талисман,  словно Библию,  шагая на  подгибающихся ногах по  некогда
горделивому бульвару. Долгие месяцы я жил чужими воспоминаниями о многих
местах и многих людях,  но мои собственные глаза, легкие и ноги позабыли
ощущение настоящей свободы. Даже в печали моей было ликование.
     Телепортация была вроде бы совсем такая же,  как и  вместе с Энеей,
но  на  более  глубоком уровне отличия оказались просто ошеломительными.
Вспышка белого света, легкость внезапного перехода, потрясение от резкой
смены давления,  гравитации и освещенности - то же, что и с Энеей. Но на
сей  раз  я  не  видел свет,  я  слышал его.  Меня  несла музыка звезд и
мириадов планет,  и я сам избрал ту,  на которой хотел очутиться. Это не
требовало никаких усилий с  моей стороны,  никаких затрат энергии,  надо
было только сосредоточиться и тщательно сделать выбор.  Музыка стихла не
до конца -  наверное,  теперь она уже никогда не стихнет совсем,  - даже
теперь она  продолжала звучать еле слышным фоном,  словно оркестр где-то
за горой репетировал пьесу к вечернему концерту в летнем парке.
     В золотых лучах заката,  вдали,  у самого горизонта,  тащились двое
волов,  запряженных в  повозки,  а за ними шагали крохотные человеческие
фигурки.  На  этом  берегу  среди  величественных  развалин  то  и  дело
попадались хижины и  простые кирпичные постройки.  Встретилась крохотная
церквушка,  потом -  еще  одна.  Откуда-то  издалека ветер принес аромат
жареного мяса и переливы детского смеха, который невозможно спутать ни с
чем другим.
     Едва я успел свернуть туда,  откуда доносились эти звуки, как из-за
груды  камней  на  месте  караульной заставы замка  Святого Ангела вышел
невысокий проворный мужчина.  Из густых зарослей бороды виднелись только
глаза -  живые и настороженные,  волосы заплетены в косичку.  В руках он
сжимал массивное пулевое ружье вроде тех, с какими швейцарские гвардейцы
появлялись на торжественных церемониях.
     Мы  воззрились друг на  друга -  ослабевший от  малоподвижной жизни
человек,  вооруженный одним  лишь  скрайбером,  и  загорелый  охотник  с
заряженным ружьем -  и  почти тотчас узнали друг  друга.  Я  ни  разу не
встречался с ним,  как и он со мной, но я видел его глазами других через
Связующую Бездну,  хотя в  первый раз  он  был  в  аккуратно подогнанных
доспехах и  чисто выбрит,  а  в последний раз -  голый корчился на столе
пыток.  Не знаю,  как он понял,  кто я,  но в его глазах сверкнула искра
узнавания,  и  в  ту  же  секунду он отставил ружье и  бросился ко мне с
распростертыми объятиями:
     - Рауль Эндимион!  День  настал!  Слава Богу.  Добро пожаловать.  -
Крепко  обняв  меня,  бородатый  знакомый  незнакомец отступил  на  шаг,
оглядел меня с головы до ног и радостно улыбнулся.
     - Вы капрал Ки,  - очумело проговорил я. Мне запомнились его глаза,
виденные отцом де Сойей,  когда он,  Ки, сержант Грегориус и улан Реттиг
год за годом гонялись за нами с Энеей по всей галактике.
     - Бывший капрал,  -  усмехнулся он.  -  А  теперь просто Бассин Ки,
гражданин Нового  Рима,  прихожанин церкви  Святой  Анны,  добываю  себе
пропитание.  -  Он тряхнул головой.  - Рауль Эндимион. Боже мой! Кое-кто
уже думал, что вы никогда не выберетесь из этого Шредингерова кошатника.
     - Так вам известно о Шредингеровой камере?
     - Конечно.  Это было в Момент Сопричастности.  Энея знала, куда вас
отправили.  Так что и  мы все знали.  И  мы ощущали ваше присутствие там
через Бездну.
     У меня закружилась голова. Свет, воздух, горизонт вдали... Горизонт
вдруг  закачался,  словно я  видел  его  с  палубы крохотного кораблика,
затерявшегося в бурном море, и я зажмурился. Когда я снова открыл глаза,
Ки  поддерживал меня  под  локоть,  усаживая  на  белую  плиту,  похоже,
выброшенную взрывом из храма по ту сторону стеклянной реки.
     - Боже мой,  Рауль, вы что, только что телепортировались оттуда? Вы
еще нигде не были?
     - Да.  Нет.  - Я вдохнул, выдохнул и спросил: - А что это за Момент
Сопричастности?
     Невысокий челвек изучающе меня рассматривал.
     - Момент Сопричастности Энеи,  -  тихо  сказал он.  -  Так  мы  его
называем,  хотя  на  самом  деле  это  продолжалось гораздо дольше.  Все
моменты ее мученичества и смерти.
     - Так вы тоже это ощутили? - Сердце мое мучительно сжалось, и я так
и не понял, от радости ли, или безграничной скорби.
     - Все ощутили. Все до единого. То есть все, кроме ее палачей.
     - Все, кто был на Пасеме? - уточнил я.
     - На Пасеме.  На Лузусе и Возрождении-Вектор. На Марсе и Кум-Рияде,
на  Возрождении-Малом и  ТКЦ.  На Фудзи,  Иксионе,  Денебе III и  Горечи
Сибиату.   На  Мире  Барнарда,   Роще  Богов  и   Безбрежном  Море.   На
Цингао-Чишуан Панне,  Патаупхе и Грумбридже-Дисоне Д...  -  Помолчав, Ки
улыбнулся напевности собственной литании.  -  Почти  на  каждой планете,
Рауль.  И в межзвездном пространстве.  Нам известно,  что Звездное Древо
ощутило Момент Сопричастности... все биосферы всех звездных деревьев.
     - Так есть и другие звездные деревья? - удивился я.
     Ки утвердительно кивнул.
     - И  сколько же планет...  ощутили Сопричастность?  -  Еще не успев
договорить, я догадался, каков будет ответ.
     - Да,  - сказал бывший капрал Ки. - Все планеты, где побывала Энея,
- на  многих вы  были вместе.  Все  планеты,  где она оставила учеников,
принявших причастие и отвергших крестоформ.  Ее Момент Сопричастности...
час ее  смерти...  транслировался и  ретранслировался на  каждой из этих
планет.
     Я потер вдруг онемевшее лицо.
     - Значит,  только те, кто получил причастие или принял учение Энеи,
ощутили этот момент?
     - Нет...   -  покачал  головой  Ки.  -  Они  были  ретрансляторами,
релейными станциями. Они воспринимали Момент Сопричастности из Связующей
Бездны и передавали его всем остальным.
     - Всем?  -  ошеломленно переспросил я.  -  Даже  десяткам и  сотням
миллиардов имперских подданных, которые носят крестоформ?
     - Носили крестоформ,  - поправил Бассин Ки. - Многие верующие после
этого отказались носить паразита Центра в своем теле.
     И  тут  на  меня снизошло понимание.  Последние моменты жизни Энеи,
открытые каждому,  выходили далеко за  рамки простых слов,  боли пыток и
ужаса -  я воспринимал ее мысли,  постигал ее понимание истинных мотивов
действий   Центра,    истинного   паразитизма   крестоформа,   циничного
использования человеческой смерти ради подстегивания нейросетей ИскИнов,
жажды   власти   кардинала  Лурдзамийского,   замешательства  Мустафы  и
абсолютной  бесчеловечности  Альбедо...   Если   каждый   познал  Момент
Сопричастности  вместе   со   мной,   когда   я   вопил   и   рвался  из
противоперегрузочного  бака,   уносившего   меня   прочь   на   тюремном
роботе-факельщике,  значит,  все  человечество пережило ужасающий момент
просветления.  И  каждый  живущий услышал ее  последнее "Я  люблю  тебя,
Рауль!", когда пламя взмыло под потолок.
     Солнце садилось.  Золотые лучи  сияли среди руин.  Тень оплавленной
громады замка Святого Ангела протянулась к