тся в  моих
руках]".  -  Поэма  действительно запрещена.  -  Де  Сойя  повернулся  и
направился к двери, жестом приказав Реттигу скатать ковер. - Пошли. - Из
его голоса начисто исчезла всякая усталость. - У нас много дел.

        33

     Воспоминания о тех двадцати минутах, которые я провел в просторном,
залитом  светом  кубрике,  похожи  на  страшные  сны,  рано  или  поздно
посещающие каждого из нас.  Вы знаете,  что я разумею: сны, в которых мы
попадаем в  собственное прошлое,  но не можем понять,  с какой стати нас
туда занесло и  что за  люди вокруг.  Когда меня втолкнули в  кубрик,  я
вдруг испытал кошмарное ощущение -  будто все это мне почему-то знакомо.
Не забывайте,  большую часть своей жизни я провел в казармах и кубриках,
казино  и  камбузах.  Мужские  компании были  привычны,  даже  чересчур;
громкая похвальба в устах городских жителей, которые и сами не рады, что
ввязались в  авантюру,  представлявшуюся в городе совершенно безопасной,
мне давным-давно надоела.  Впрочем, к ощущению привычности примешивалось
нечто иное -  возможно, причиной тому были своеобразный диалект рыбаков,
их одежда,  дым дешевых сигарет...  Вдобавок я  отчетливо сознавал,  что
стоит кому-нибудь из  них  заговорить со  мной,  как  меня в  два  счета
раскусят.
     Мне  попался  на  глаза  стоявший в  дальнем углу  стол  с  высоким
кофейником (этим все кубрики похожи друг на  друга),  и  я  направился к
нему,  постаравшись принять  небрежный вид.  Отыскал сравнительно чистую
чашку, налил себе кофе, продолжая одновременно наблюдать за лейтенантом.
Тот вроде бы удостоверился,  что я  здесь не чужой,  повернулся и вышел,
уведя за собой солдат.  Я  пригубил дрянной кофе,  с удивлением заметил,
что моя рука, несмотря на переполнявшие меня эмоции, отнюдь не дрожит, и
стал прикидывать, как мне выбраться.
     По  невероятному стечению обстоятельств при  мне  осталась вся  моя
амуниция -  нож с пистолетом и передатчик. Значит, я в любой момент могу
взорвать заряды и,  воспользовавшись суматохой,  добежать до того места,
где  спрятал ковер-самолет.  Просто так  провести плот мимо платформы не
удастся,  слишком много на ней часовых.  Я подошел к окну,  которое,  по
моим прикидкам, смотрело на север: из него виднелись горизонт, озаренный
светом восходящих лун,  и арка портала.  Окно не открывалось - рама была
то ли закрыта на задвижку, которой я не заметил, то ли прибита гвоздями.
Чуть пониже окна находилась гофрированная стальная крыша,  но до нее,  к
сожалению, было не добраться.
     - Ты с кем, паренек?
     Я обернулся.  Ко мне приблизились пятеро, говорил самый маленький и
толстый из  них.  На нем была пятнистая фланелевая рубашка,  парусиновые
брюки и жилет,  почти такой же, как у меня; на поясе висел рыбацкий нож.
Должно  быть,  солдаты  приняли кобуру,  которая виднелась из-под  моего
жилета, за чехол для ножа...
     Толстяк  тоже  говорил  с  акцентом,  который отличался от  акцента
солдат.  По-видимому, рыбаки прилетали сюда со множества планет, поэтому
мой акцент вряд ли кого-то насторожит. И то хорошо.
     - С Клингманом,  -  ответил я,  вновь поднося к губам чашку с кофе,
который по  вкусу напоминал речной ил.  С  вояками моя уловка сработала,
подействует ли она на рыбаков?
     Увы! Мужчины переглянулись. Толстяк сказал:
     - Паренек,  мы  сами  из  группы  Клингмана.  Прилетели  вместе  из
Сент-Терез.  Тебя на  гидроплане не  было.  Давай выкладывай,  откуда ты
взялся.
     - Не ерепенься,  приятель,  -  усмехнулся я.  -  На самом деле я  с
"Выдрами". Отстал от них в Сент-Терез.
     Снова  мимо.  Мужчины зашептались.  Я  расслышал слово "браконьер",
повторенное несколько раз.  Двое отделились от компании и  направились к
двери. Толстяк ткнул в меня пальцем.
     - Я  сидел за одним столиком с проводником "Выдр".  Он тебя никогда
не видел. Стой здесь и никуда не уходи, понял?
     Естественно, этого я допустить не мог.
     - Ну уж нет.  -  Я  поставил чашку на стол.  -  Пожалуй,  не мешает
позвать лейтенанта, чтобы он во всем разобрался. Пойду схожу за ним.
     Толстяк не  нашелся,  что ответить.  Я  пересек кубрик,  в  котором
теперь царила тишина, распахнул дверь и вышел на палубу.
     Мне не повезло.  Справа от меня стояли двое солдат с  иглометами на
изготовку.  Слева  показался тот  самый  лейтенант,  с  которым  я  имел
неосторожность столкнуться.  Он  спускался по трапу с  двумя штатскими и
дородным мужчиной в мундире капитана.
     - Проклятие!  - Я опустил голову и прошептал в микрофон: - Детка, у
меня неприятности.  Вполне возможно,  я попался. Передатчик выключать не
буду,  чтобы ты могла слышать. Плывите к порталу. И не вздумай отвечать!
- Для  полного  счастья  мне  не  хватало  только  детского  голоска  из
микрофона в  разгар  беседы.  -  Эй!  -  Я  шагнул  навстречу капитану и
протянул ему руку. - Вас-то я и ищу!
     - Это он!  -  воскликнул один из рыбаков. - Говорит, что прилетел с
"Выдрами",  но  мы  его не  видели.  Наверняка из  тех браконьеров,  про
которых вы нам все уши прожужжали.
     - В наручники его!  - приказал капитан, и, прежде чем я опомнился и
успел  сказать  что-нибудь  умное,  солдаты схватили меня  за  плечи,  а
лейтенант надел мне наручники. Старомодные, металлические, однако весьма
надежные:  они  стиснули запястья с  такой силой,  что  у  меня  чуть не
отнялись руки.
     В  тот миг я  понял,  что шпион из  меня никудышный,  что моя затея
изначально была обречена на  провал.  Солдаты до  сих пор не  додумались
обыскать задержанного - и вообще, вместо того чтобы, держа под прицелом,
спокойно обыскать Рауля Эндимиона, разоружить, а потом уж надеть на него
наручники,  они стояли вплотную ко мне,  - однако через несколько секунд
им наверняка придет в голову здравая мысль.
     Я  решил  не  дожидаться неизбежного.  Взмахнул  скованными руками,
схватил капитана за рубашку и  толкнул его на рыбаков.  Раздались крики,
началась суматоха,  которой я  не преминул воспользоваться:  повернулся,
изо  всех сил ударил первого солдата ногой в  пах и  попытался сорвать с
плеча у второго винтовку.  Солдат закричал, стиснул оружие обеими руками
- а когда я дернул за ремень, врезался головой в переборку и затих. Тот,
что стоял на  коленях,  прижимая ладонь к  животу,  разорвал мне свитер,
заодно стащив с  меня очки ночного видения.  Я  пнул его в  лицо,  и  он
повалился ничком.
     Лейтенант,   тем  временем  выхвативший  игломет,  сообразил,  что,
выстрелив,  прикончит не только диверсанта,  но и  своих подчиненных,  а
потому ударил меня рукоятью по голове.
     Иглометы никогда не  были особенно увесистыми.  От удара у  меня из
глаз посыпались искры. Ощутив, как из раны потекла кровь, я окончательно
разъярился.  Резко развернувшись, я ударил лейтенанта кулаком в лицо. Он
взмахнул  руками,  перевалился  через  поручень  и  рухнул  в  море.  На
мгновение все замерли,  прислушиваясь к крикам, которыми он оглашал ночь
на   протяжении  всех   двадцати  пяти  метров,   отделявших  палубу  от
поверхности воды.
     Точнее,  замерли все,  кроме меня.  В  тот миг,  когда над поручнем
мелькнули   подошвы   лейтенантских  башмаков,   я   перепрыгнул   через
распростертого на палубе солдата,  распахнул дверь и  ворвался в кубрик.
Рыбаки толпились у окон, наблюдая за тем, что происходит снаружи. Как ни
странно,  меня никто остановить не  пытался;  я  проскочил сквозь толпу,
словно нож сквозь масло.
     Позади распахнулась дверь, и я услышал, как кто-то - то ли капитан,
то ли солдат - крикнул:
     - На пол! Прочь с дороги!
     У меня по спине пробежал холодок, когда я представил, что сейчас за
мной  вдогонку бросятся сотни игл.  Одним движением я  вскочил на  стол,
закрыл лицо руками и, выставив вперед правое плечо, прыгнул в окно.
     Пока я летел,  мне пришло в голову,  что,  если в окне перспекс или
что-нибудь еще в том же духе, моя песенка спета и вместо удачного побега
получится грубый фарс -  я отскочу от окна,  точно мячик,  и меня тут же
подстрелят или  закуют  в  кандалы на  потеху  солдатне.  В  принципе на
платформе посреди океана окна  и  должны быть  небьющимися.  Но  когда я
несколько минут назад притронулся к  окну,  мне  показалось,  что в  нем
обыкновенное стекло.
     По счастью, так оно и оказалось.
     Я  рухнул на гофрированную стальную крышу и покатился по ней,  давя
телом осколки стекла. Кажется, я вышиб стекло вместе с рамой; по крайней
мере в жилете торчали щепки.  Отряхиваться было некогда. На краю крыши я
остановился:  инстинкт побуждал меня  катиться дальше,  пока по  мне  не
стреляют,  в  надежде на  то,  что внизу окажется палуба;  здравый смысл
советовал сначала удостовериться,  а  память подсказывала,  что  с  этой
стороны платформы никакой палубы нет.
     В  результате  я  пошел  на  компромисс:  перекатился  через  край,
ухватился  пальцами  за  карниз  и   бросил  взгляд  под  ноги.   Палубы
действительно не было. Метрах в двадцати подо мной плескались фиолетовые
волны, сверкавшие в лунном свете.
     Я  осторожно подтянулся и выглянул из-за карниза.  У разбитого окна
толпились солдаты;  стоило мне высунуть голову,  как один из  них тут же
выстрелил.  Облако  игл  пронеслось в  двух-трех  сантиметрах над  моими
пальцами;  я  невольно  моргнул,  прислушиваясь к  звуку,  с  каким  они
пролетели надо  мной.  Этот  звук  напоминал гудение  рассерженных пчел.
Вдоль  стены  тянулась какая-то  труба шириной около десяти сантиметров.
Между трубой и стеной виднелось крошечное свободное пространство -  быть
может,  хватит,  чтобы  ухватиться  за  трубу,  если  она,  конечно,  не
обломится под тяжестью моего тела, если рывок не вывернет мне руки, если
не подведут пальцы, если... Я не додумал до конца - я прыгнул. Наручники
лязгнули по  трубе,  меня  чуть было не  развернуло спиной к  стене,  но
пальцы уже стиснули трубу, вцепились в нее мертвой хваткой.
     Второй залп разнес в клочья карниз крыши и изрешетил стену.  Во все
стороны полетели осколки, вновь послышались крики и проклятия.
     Я  услышал,  как кто-то  вскарабкался на крышу,  а  потому принялся
раскачиваться, рассчитывая перепрыгнуть на палубу, угол которой виднелся
слева от  меня,  метрах в  трех  внизу.  Дело  шло  туго,  плечи сводила
судорога,  пальцы постепенно немели.  Кровь заливала глаза, кожу саднило
от бесчисленных порезов. Неужели я не успею?
     Неужели солдаты доберутся до  меня раньше,  чем я  сумею достаточно
раскачаться?
     Неожиданно раздался  грохот,  сопровождаемый ругательствами.  Крыша
просела. Должно быть, изрешеченная иглами стена не выдержала нагрузки.
     Продолжая   браниться,   солдаты   выбрались   из   обломков.   Эта
непредвиденная задержка дала  мне  необходимые секунды.  Я  перехватился
поудобнее,  раскачался,  на  третьем  проходе разжал  руки  -  и  мешком
свалился на палубу,  ударившись о поручень с такой силой,  что чуть было
не потерял сознание.
     На то,  чтобы отдышаться и прийти в себя, времени не было. Я быстро
откатился в сторону, постарался забиться в тень. Прогремели два выстрела
- первый  пришелся в  "молоко" (я  увидел,  как  вскипела вода  метрах в
пятнадцати от платформы),  а  второй угодил в палубу.  Словно заработала
разом   сотня  пневматических  пистолетов...   Я   вскочил  и   побежал,
пригибаясь,  чтобы  не  удариться  головой,  и  пытаясь  разглядеть хоть
что-нибудь в нагромождении теней.  Где-то надо мной затопали башмаки.  У
солдат было преимущество:  они знали конструкцию платформы как свои пять
пальцев. Однако лишь мне было ведомо, куда я направляюсь.
     Я спрятал ковер на нижней палубе,  с восточной стороны платформы. К
сожалению,  вскоре выяснилось, что с этого уровня мне туда не добраться:
мостки вели исключительно на север и на юг.  Прикинув,  что уже, по всей
вероятности,  поравнялся с  восточной  палубой,  я  перебрался на  опору
шириной около шести сантиметров и, размахивая скованными руками, кое-как
перелез  на  соседнюю.  Затем  то  же  самое  пришлось  проделать снова.
Несмотря на все трудности, я упорно продвигался к цели.
     На  главной палубе распахивались люки,  по мостикам бежали солдаты,
но  все же я  добрался до восточной стороны первым.  Спрыгнул на палубу,
отыскал и  раскатал ковер,  прикоснулся к  нитям и  взмыл в воздух в тот
самый  миг,  когда  открылся  люк  над  ведущей  к  палубе  лесенкой.  Я
распластался на  ковре,  словно  желая  слиться с  материалом,  и  вновь
протянул руки к золотым нитям. Если бы не наручники, все было бы гораздо
быстрее.
     Инстинкт подсказывал,  что  нужно  лететь на  север,  но  я  быстро
сообразил,  что так рисковать не  стоит.  Иглометы бьют на  шестьдесят -
семьдесят метров, но что если у кого-то на платформе окажется плазменная
винтовка?  Нет,  поскольку все  солдаты сейчас  столпились на  восточной
стороне, лучше всего лететь на запад или на юг.
     Я  свернул  налево,  пролетел  под  балками  и  направил ковер  над
волнами.  С этой стороны в море выдавалась та самая палуба, на которую я
не так давно приземлился; она была пуста и вдобавок настолько изрешечена
иглами,  что  вряд  ли  бы  выдержала и  ребенка.  Пролетев под  ней,  я
направился на запад.  На верхней палубе громыхали башмаки.  Но если меня
кто-то и заметит,  ему придется потрудиться, чтобы попасть в ковер среди
переплетения балок и брусьев.
     Выскочив из-под  платформы,  я  нырнул в  ее  тень,  по-прежнему не
рискуя поднимать ковер  выше  нескольких сантиметров над  гребнями волн,
которые закрывали меня от платформы. Расстояние неуклонно увеличивалось,
я  уже  собирался облегченно вздохнуть,  когда  справа  донесся плеск  и
кашель.
     Я  сразу понял,  кто это:  лейтенант,  которого я столкнул за борт.
Моим первым побуждением было лететь дальше. На платформе царил настоящий
бардак - крики, проклятия, выстрелы, - меня, похоже, никто не замечал. И
потом, с какой стати спасать человека, от которого ты получил пистолетом
по голове и который с радостью прикончит тебя при первом удобном случае?
Ну  да,  парню  не  повезло:  течение  сильное,  его  отнесло далеко  от
платформы. И что с того? Сам виноват.
     "[Я могу скинуть его на палубу - или на какую-нибудь опору. В конце
концов,  сумел удрать один раз,  выберусь и во второй.  Человек выполнял
свой долг, он не заслуживает такой смерти]".
     Скажу честно,  в подобные моменты я ненавижу свою совесть.  Хорошо,
правда, что она нечасто дает о себе знать.
     Я  остановил ковер над волнами и  осторожно приподнялся на  локтях,
пытаясь разглядеть лейтенанта.
     Сначала  я  заметил  рыб.  Своими  спинными  плавниками они  сильно
напоминали акул со  Старой Земли и  саблеспинов из  гиперионского Южного
моря,  однако у этих на спине был не один плавник, а два. Рыбьи тела, от
плавников до брюха, переливались всеми цветами радуги. Около трех метров
в длину, твари изящно скользили по волнам, время от времени демонстрируя
свои ослепительно-белые зубы.
     Проследив взглядом за одной из рыбин, я наконец заметил лейтенанта.
Он  отчаянно  старался удержать голову  над  водой  и  отогнать подальше
разноцветных хищников.  То и дело какая-нибудь из тварей устремлялась на
него,  клацала зубами,  игнорируя попытки лейтенанта ударить ее ногой, и
отплывала в  сторону,  освобождая место другим.  Было  видно,  что  силы
лейтенанта на исходе.
     - Черт,  -  прошептал я.  Естественно,  о том,  чтобы бросить его в
такой ситуации, не могло быть и речи.
     Перво-наперво я набрал код, снимающий силовой экран - то есть поле,
которое на высокой скорости защищает пассажиров от ветра и не дает им, в
особенности детям, свалиться с ковра. Пока я буду вытаскивать лейтенанта
из  воды,  у  меня и  без  того возникнет достаточно проблем,  чтобы еще
сражаться с силовым экраном.
     Я  направил ковер вправо и  мгновение спустя завис над  тем местом,
где только что бултыхался лейтенант.  Его там не  оказалось.  Он скрылся
под водой.  Я хотел было нырнуть, но потом различил очертания рук. Акулы
почему-то  не  спешили  нападать.  Возможно,  их  смутила тень,  которую
отбрасывал ковер.
     Я ухватил лейтенанта за запястье и потянул вверх,  чуть было сам не
потеряв при этом равновесия. Потом перехватил за штаны и втащил мокрого,
отплевывающегося вояку на ковер.
     Его била дрожь;  тем не менее,  избавившись от воды,  которую успел
набрать в  легкие,  он на удивление быстро пришел в себя и начал дышать.
Это меня обрадовало:  честно говоря, я не настолько человеколюбив, чтобы
восстанавливать дыхание способом "рот в  рот".  Убедившись,  что  он  не
свалится и  акулы  ничего  ему  не  отхватят,  я  принялся колдовать над
нитями.  Ковер взял курс на платформу и поднялся чуть выше.  Пошарив под
жилетом,  я  отыскал передатчик и  набрал  код,  приводивший в  действие
заряды,  оставленные мною на летной площадке. Мы должны были подлететь к
платформе с юга;  удостоверившись,  что на площадках никого нет, я нажму
на  кнопку,  а  когда  прогремят взрывы  и  начнется всеобщий переполох,
разверну ковер,  подлечу к  платформе с  запада  и  высажу лейтенанта на
первой попавшейся балке.
     Я обернулся,  решив проверить, дышит он или перестал, и увидел, что
лейтенант стоит на коленях, сжимая в руке что-то блестящее...
     Он вонзил мне нож прямо в сердце.
     Точнее,  вонзил бы,  не  сумей я  извернуться в  ту  долю  секунды,
которая  потребовалась ножу,  чтобы  пропороть  жилет,  свитер  и  кожу.
Короткое лезвие вонзилось мне  в  бок и  уткнулось в  ребро.  Боли я  не
почувствовал -  только изумление,  сродни электрическому шоку. Лейтенант
снова замахнулся.  Я  попытался перехватить его  руку,  но  мои  ладони,
мокрые от  воды  и  крови,  лишь  скользнули по  запястью.  Я  повалился
навзничь,  прижимая цепочкой,  что соединяла наручники,  руку с  ножом к
поверхности ковра.  Если бы  не  это движение,  на сей раз он бы добился
своего. А так - лезвие попало в передатчик и отклонилось в сторону.
     За  спиной гремели взрывы;  должно быть,  нож  задел кнопку.  Ковер
поднимался все выше, его уже отделяло от воды метров восемь - десять.
     Лейтенант  вскочил  и   принял   позу   завзятого  уличного  бойца.
Откровенно говоря,  я всегда терпеть не мог холодное оружие. Разумеется,
мне приходилось свежевать дичь и чистить рыбу,  но я никогда не понимал,
как можно поступать таким образом с  людьми.  Поэтому,  хотя у  меня был
свой  нож,  лейтенанту я  и  в  подметки не  годился.  Оставалось только
надеяться,  что я успею выхватить из кобуры пистолет, но проделать это в
наручниках было  не  так-то  просто,  даром что  кобура висела на  левом
бедре.  Вот  расстегну кобуру,  вытащу пистолет-Лейтенант взмахнул рукой
слева направо.  Я отпрыгнул к самому краю ковра, но было уже поздно - на
правой руке появился глубокий порез.  Боль пронзила тело,  и  я невольно
вскрикнул.  Лейтенант ухмыльнулся,  оскалив  блестевшие от  морской воды
зубы,  шагнул вперед и,  зная,  что отступать мне некуда,  сделал выпад,
направляя нож по дуге, которая заканчивалась у моего живота.
     В  тот  момент,  когда  он  задел  меня  во  второй  раз,  я  начал
поворачиваться вправо, а сейчас докончил поворот, спрыгнул с набиравшего
высоту ковра и ушел под воду с вытянутыми над головой руками.  Воздуха в
легких было мало,  темнота сбивала с толку,  и на долю секунды мне вдруг
почудилось, что я не знаю, где верх, а где низ. Но потом я заметил блики
лунного света и устремился в том направлении.  Моя голова показалась над
поверхностью воды как раз вовремя,  чтобы я увидел лейтенанта,  стоящего
на ковре-самолете,  который приближался к платформе, неуклонно забираясь
все выше. Лейтенант глядел в мою сторону, будто ожидая, когда я вернусь.
     Возвращаться я не собирался, а вот выяснить отношения мне хотелось.
Пошарив под водой,  я извлек пистолет и постарался лечь на спину,  чтобы
иметь возможность как  следует прицелиться.  Фигура лейтенанта отчетливо
вырисовывалас