-  схватили меня  за  руки.  Я  подбросил их  в  воздух,
столкнул лбами и уронил на каменные плиты.
     - Энея!
     Она  снова была на  ногах,  вырвавшись из  рук гвардейца,  но  двое
полицейских в  черных  доспехах  преградили ей  путь.  Прихожане вопили.
Огромный  орган  вдруг  всхлипнул,   как  роженица.  Агент  безопасности
выстрелил в  Энею  с  пяти  метров.  Она  крутнулась.  Женщина в  черных
доспехах ударом дубинки сшибла мою любимую и навалилась на нее, завернув
ей руки за спину.
     Одним ударом я  отбросил эту суку на  пять метров.  Стражник врезал
мне  пикой  в  живот.  Летучий агент всадил в  меня  парализующий заряд.
Парализаторы должны действовать мгновенно,  гарантированно мгновенно, но
я успел вцепиться в глотку ближайшему гвардейцу и не разжимал рук,  пока
в меня не всадили еще один заряд,  а потом еще. Конвульсивно дернувшись,
я  повалился на пол и  наделал в  штаны.  Последнее,  что я помню,  была
горячая струя, изливающаяся из брюк прямо на плиты собора Святого Петра.
     Я  ничего не почувствовал,  когда дюжина полицейских навалилась мне
на спину,  прижав мои руки к  полу.  Я не почувствовал даже,  как с маху
ударился лбом о камень, рассекая кожу от бровей до волос.
     В последние секунды угасающее сознание пассивно регистрировало все,
что попадалось мне на глаза:  мельтешение черных подошв армейских сапог,
упавший берет швейцарского гвардейца,  снова подошвы.  Я знал,  что Энея
упала слева от меня,  но был не в состоянии даже повернуть голову, чтобы
взглянуть на нее в последний раз.
     Они поволокли меня прочь,  оставляя след из крови, мочи и слюны. Но
мне уже было все равно.

     И это - конец моей истории.
     Во  время  так  называемого "суда"  -  десятиминутного фарса  перед
облаченными в  черные  сутаны  судьями Священной Канцелярии -  я  был  в
сознании,  но обезврежен нейроблокираторами.  Меня приговорили к смерти.
Никто не хотел брать грех на душу, приводя приговор в исполнение, - меня
просто-напросто  сунули  в  "кошачий  ящик"  Шредингера,  вращающийся на
орбите  около  планеты-лабиринта Армагаст  -  она  сейчас  в  карантине.
Приговор приведут в  исполнение непреложные законы  физики  и  квантовой
механики.
     Сразу  после  суда  меня  отправили  туда  на   высокоперегрузочном
беспилотном роботе-факельщике с двигателем Хоукинга - два месяца пути по
объективному времени.  Где бы ни была Энея,  что бы с  ней ни случилось,
моя помощь опоздала на  целых два месяца.  Я  очнулся от  наркотического
забытья, лишь когда запечатали силовую оболочку моего узилища.
     А  потом я  впал в безумие на долгие дни...  а может,  и месяцы.  А
потом  долгие  дни  и  месяцы  я  начитывал свою  историю  на  скрайбер,
обнаружившийся в  моей тесной яйцевидной тюрьме.  Наверное,  мои  палачи
знали,  что  скрайбер послужит перед смертью дополнительным наказанием -
ведь я снова и снова вынужден пускать свои жалкие листочки микровелена в
переработку,  как змея,  пожирающая собственный хвост, зная, что никто и
никогда не доберется до информации, записанной на микрочипе.
     Я с самого начала сказал тебе,  мой непредполагаемый читатель,  что
не стоило даже приступать к чтению. Я говорил, что, если тебя интересует
ее или моя участь,  ты взял в руки не тот документ.  Меня не было с ней,
когда наступила развязка,  мой  финал сейчас гораздо ближе,  чем  тогда,
когда я диктовал первые строки.
     [Меня с ней не было.
     Меня с ней не было.]
     О Господи Иисусе,  Бог Моисея,  Аллах,  Будда,  Зевс,  Мюир, Элвис,
Христос...  если кто-то  из вас существует,  или когда-либо существовал,
или  смог  удержать в  своих мертвых ладонях хоть  крупицу могущества...
пожалуйста,  сделайте так,  чтоб я умер сейчас.  Сейчас.  Пусть детектор
зарегистрирует частицу, пусть газ наполнит камеру. Сейчас.
     [Меня с ней не было.]

        31

     Я лгал вам.
     Я  сказал в  начале этого повествования,  что меня не  было рядом с
Энеей в последнем акте трагедии,  и еще раз повторил,  что меня с ней не
было,  -  не помню когда,  но повторил.  Я думал тогда, что подвожу итог
всему.
     Я лгал умолчанием, как сказал бы священник христианской Церкви.
     Я  лгал,  потому что не  хотел говорить об этом,  описывать,  вновь
переживать,  не хотел верить.  Но теперь я знаю -  я должен,  должен это
сделать. Я переживал это час за часом, все время своего заточения здесь,
в  ящике Шредингера.  И я-то верил,  поверил с той минуты,  как разделил
все, что случилось с моей единственной, моей любимой Энеей.
     Я знал,  еще до отправки с Пасема знал, какая участь уготована моей
милой девочке.  Приняв и поверив,  я должен -  как того требует истина в
изложении фактов и в память нашей любви, - должен все описать.
     Это  пришло,   когда  я,   одурманенный  наркотиками,   болтался  в
противоперегрузочном    баке    робота-корабля,    через    час    после
десятиминутного суда Инквизиции.  И я знал:  то,  что я слышу, чувствую,
вижу,  -  все это действительно происходит именно сейчас, что только моя
близость с  Энеей и  способность понять язык  живых дали мне  такую силу
сопереживания.    Когда   все   закончилось,   я   орал,   рвал   шланги
жизнеобеспечения,  молотил кулаками в  стены бака,  бился головой,  пока
вода  не  побурела  от  крови.  Я  пытался  сорвать  осмотическую маску,
облепившую лицо как паразит,  высасывающий мое дыхание,  но не смог. Три
часа я  вопил и метался,  измочалив себя до потери сознания,  тысячу раз
переживал -  и  разделял с  ней эти минуты и  тысячу раз кричал от боли,
пока робот не впрыснул снотворное,  погрузив меня в  криогенную фугу,  -
звездолет достиг точки перехода для скачка к системе Армагаста.
     Очнулся я уже в "кошачьем ящике" Шредингера. Робот-корабль загрузил
меня в энергетическую оболочку и запустил ее на орбиту.  Некоторое время
я  пребывал в  растерянности -  может,  все то,  что я разделил с Энеей,
привиделось мне  в  страшном сне?  Но  нет,  подлинность этих  мгновений
обрушилась на меня, вновь заставив кричать от боли. Видимо, я пребывал в
полном безумии не один месяц.
     Вот что довело меня до помешательства.

     Энею тоже утащили из собора Святого Петра и  тоже всю в крови и без
сознания,  но  ее не накачали наркотиками.  Она пришла в  себя -  и  это
сопереживание ее пробуждению было явственнее,  чем все, что я когда-либо
мог  вызвать в  своей  памяти.  Каменные стены  громадного круглого зала
уходили ввысь  на  десятки метров.  Тусклый свет  лился  сквозь окно  на
потолке.  Энея решила,  что свет -  обман зрения и  зал находится скорее
всего где-то глубоко под землей.
     Пока я  был без сознания,  медики привели меня в  приличный вид для
десятиминутного суда,  но  об  Энее никто не позаботился:  разбитое лицо
болело,  левый глаз едва открывался,  правый плохо видел из-за контузии,
губы  распухли.  С  нее  сорвали одежду,  выставив на  обозрение синяки,
ссадины и порезы.
     Ее  привязали к  ржавому железному каркасу,  подвешенному на цепях,
спускавшихся с  потолка.  Ее  руки  и  ноги  безжалостно  пристегнули  и
прикрутили  к   раме.   Ее  ступни  оказались  в  нескольких  дюймах  от
решетчатого пола. Головой она могла двигать свободно.
     В  круглом зале  почти  пусто  -  только  большое мусорное ведро  с
пластиковым пакетом справа от ржавого кресла,  а слева - ржавый поднос с
инструментами:  древние зубные долота и клещи,  скальпели, хирургические
ножовки,  какие-то  длиннющие щипцы,  мотки  колючей проволоки,  длинные
ножницы,  короткие зубчатые ножницы, бутылки с темной жидкостью, тюбики,
иглы,  суровые нитки и  молоток.  Но  еще  страшнее то,  что под ней,  -
решетка, а под решеткой ряды крохотных голубых язычков пламени.
     В воздухе пахло газом.
     Энея дернулась,  попробовав ослабить веревки,  - бесполезно, только
боль пульсирующими ударами отозвалась в  стянутых лодыжках и  запястьях.
Она бессильно откинула голову на железную раму и стала ждать,  что будет
дальше. Волосы сбились в колтун, на затылке была громадная шишка, а чуть
пониже - еще одна. Перед глазами все поплыло, и Энея с трудом справилась
с приступом тошноты.
     Но  вот  открылась  потайная  дверца,   и  вошла  Радаманта  Немез.
Направилась к Энее,  остановилась справа от края решетки.  Следом -  еще
одна Радаманта Немез вошла и  встала слева.  Еще  две Немез заняли место
позади первых.  Никто  не  проронил ни  слова.  Энея  не  делала попыток
заговорить первой.
     Все  замерли в  ожидании -  и  вот воздух замерцал,  и  перед Энеей
материализовался Джон Доменико кардинал Мустафа -  голографический образ
в натуральную величину.  Иллюзия физического присутствия была бы полной,
если  б  не  отсутствие на  голограмме кресла,  и  потому казалось,  что
кардинал  парит  в  воздухе.  Выглядел  Мустафа  куда  более  молодым  и
здоровым,  чем  на  Тянь-Шане.  Секунды через три к  нему присоединились
массивный  кардинал  в  алом  облачении  и  худой,   словно  чахоточный,
священник.  А  еще  мгновение спустя через  настоящую дверь в  настоящей
стене  настоящей темницы вошел  высокий симпатичный мужчина в  сером,  с
иголочки,  костюме и остановился рядом с голограммами.  Мустафа и второй
кардинал продолжали сидеть  в  невидимых креслах.  Епископ  и  мужчина в
сером стояли поодаль.
     - Мадемуазель Энея, - заговорил Великий Инквизитор, - позвольте вам
представить   госсекретаря   Ватикана   его   преосвященство   кардинала
Лурдзамийского,  помощника госсекретаря монсеньора Лукаса Одди и  нашего
многоуважаемого советника Альбедо.
     - Где я?  -  спросила Энея.  Ей  пришлось повторить вопрос дважды -
разбитые губы не слушались.
     - Сначала,  моя дорогая, мы ответим на все ваши вопросы. А потом вы
ответите на наши.  За это я ручаюсь.  Что же до ответа на первый вопрос,
вы находитесь в тайной...  э-э... комнате переговоров... в замке Святого
Ангела,  на правом берегу нового Тибра,  неподалеку от Ватикана, все еще
на планете Пасем.
     - Где Рауль?
     - Рауль?   -   переспросил  Великий  Инквизитор.  -  А-а,  это  тот
неудачливый телохранитель?  В данный момент, полагаю, он завершил беседу
со Священной Канцелярией и  находится на борту корабля,  который вот-вот
покинет нашу замечательную систему.  Он  вам  нужен,  дорогая?  Тогда мы
быстро все уладим, и его вернут в замок Святого Ангела.
     - Да нет,  не нужен,  - пробормотала Энея, и слова ее отозвались во
мне мучительной болью,  но вот боль отступила,  и  я ощутил то,  что она
прятала за безразличием слов: заботу и тревогу.
     - Как пожелаете.  Сегодня мы хотим побеседовать именно с вами.  Как
вы себя чувствуете?
     Энея промолчала.
     - Что ж,  -  вздохнул Великий Инквизитор, - вряд ли вы рассчитывали
на безнаказанность, осмелившись напасть на святого отца в соборе Святого
Петра.
     Энея что-то пролепетала.
     - Что-что,  моя  дорогая?  Мы  не  поняли.  -  Мустафа самодовольно
усмехнулся.
     - Я... не... нападала... на... Папу.
     Кардинал развел руками:
     - Ну,  если  вы  так  считаете,  мадемуазель  Энея...  Однако  ваши
намерения отнюдь не выглядели дружелюбными.  Что же вы замышляли,  когда
бежали к святому отцу по центральному проходу?
     - Я хотела предупредить его.
     Слушая  Великого Инквизитора,  Энея  частью сознания оценивала свое
состояние:  множество серьезных ушибов, но переломов нет. На рассеченное
шпагой бедро  нужно  наложить швы,  и  на  грудь тоже.  Но  в  организме
какие-то  серьезные неполадки...  Может,  внутреннее кровотечение?  Нет,
вряд ли. Видимо, впрыснули что-то чужеродное.
     - О чем предупредить? - ласково спросил кардинал Мустафа.
     Энея  повернула голову,  посмотрела здоровым  глазом  на  кардинала
Лурдзаминского, на советника Альбедо. И ничего не сказала.
     - О чем предупредить? - повторил свой вопрос кардинал.
     Не  дождавшись ответа,  Великий Инквизитор кивнул  ближайшему клону
Немез.  Неестественно бледная  темноволосая женщина  медленно подошла  к
Энее, взяла ножницы поменьше, передумала, отложила инструмент на поднос,
опустилась на  колено рядом с  правой рукой Энеи,  отогнула ей мизинец и
откусила  его.  Выпрямившись,  Немез  выплюнула  окровавленный  палец  в
мусорную корзину.
     Вскрикнув от  боли и  ужаса,  Энея,  почти теряя сознание,  уронила
голову.
     Тварь  взяла  тюбик  кровоостанавливающей  пасты  и  замазала  Энее
обрубок мизинца.
     - Поверьте,  нам очень неприятно причинять вам боль, - сочувственно
проговорил кардинал Мустафа.  -  Но  это нас не  остановит.  Вы  обязаны
отвечать на вопросы быстро и  откровенно.  В  противном случае в корзине
окажется гораздо больше частей вашего тела. И последним будет язык.
     Энея с трудом сдерживала тошноту. Изувеченную руку терзала боль - в
десяти  световых минутах  от  нее  я  заходился от  крика,  не  в  силах
переносить эту муку.
     - Я хотела предупредить Папу...  о...  вашем покушении, - выдохнула
Энея,  глядя в упор на кардинала Лурдзамийского и советника Альбедо. - О
сердечном приступе.
     - Да вы ведьма, - удивленно приподнял брови кардинал Мустафа.
     - А вы -  дерьмо и предатель, - отчетливо выговорила Энея. - Все вы
до единого.  Вы продали свою Церковь.  А теперь продаете свою марионетку
Ленара Хойта.
     - Да-а? - Это заявление явно позабавило кардинала Лурдзамийского. -
И кому же мы его продаем, дитя мое?
     - Техно-Центр  управляет  жизнью  и   смертью  каждого  с   помощью
крестоформов.  -  Энея подбородком указала на советника Альбедо.  - Люди
умирают,   когда  их  смерть  выгодна  Центру...   творческий  потенциал
умирающих нервных  сетей  куда  выше,  чем  у  живущих.  Вы  ведь  опять
собираетесь убить  Папу,  но  только  на  сей  раз  воскрешение окажется
неудачным.
     - Вы  весьма  проницательны,  моя  дорогая,  -  пророкотал кардинал
Лурдзамийский, пожав плечами. - Возможно, пришло время нового понтифика.
     Он повел рукой,  и  позади них в зале возникла еще одна голограмма:
папа  Урбан  Шестнадцатый  в   коме  на  больничной  койке  в  окружении
медсестер,  врачей  и  медицинского  оборудования.  Лурдзамийский  вновь
махнул пухлой ладонью, и картина исчезла.
     - Теперь ваша очередь?  -  Энея прикрыла глаза. Перед глазами у нее
прыгали  красные  круги.   Когда  она   снова  взглянула  на   кардинала
Лурдзамийского, тот скромно пожал плечами.
     - Ну,  хватит, - сказал советник Альбедо, проходя сквозь голограммы
кардиналов.  Он остановился у края решетки,  прямо перед Энеей. - Как вы
манипулировали субстанцией нуль-порталов?  Как вы  телепортировались без
порталов?
     Энея подняла взгляд на представителя Центра.
     - Это  пугает вас,  советник?  Так-же  как  и  кардиналов?  Они так
перепуганы, что не рискнули присутствовать здесь лично?
     - Нисколько,  Энея, - улыбнулся "серый кардинал". - Но вы обладаете
способностью телепортироваться - и телепортировать тех, кто рядом, - без
порталов.  Их преосвященства кардинал Лурдзамийский и  кардинал Мустафа,
равно как и монсеньор Одди, не желают внезапно исчезнуть с Пасема вместе
с вами.  Ну а я был бы просто в восторге, если бы вы нас телепортировали
куда угодно.  - Он ждал. Энея молчала. Советник Альбедо снова улыбнулся:
- Нам известно,  что только вы умеете так телепортироваться.  Ни один из
ваших так  называемых учеников даже близко не  подошел к  освоению этого
искусства.  Но вот в  чем оно состоит?  Нам удавалось перемещаться через
Бездну только одним  способом -  постоянно удерживая открытыми разрывы в
ее субстанции, а на это уходит слишком много энергии.
     - А  они вам больше не позволяют это делать,  -  пробормотала Энея,
сморгнув красные точки, чтобы встретиться взглядом с "серым кардиналом".
Боль от изувеченной руки то накатывала,  то вдруг отступала, бушуя в ней
как штормовой прибой.
     Советник Альбедо вежливо удивился:
     - Они  не  позволяют?  Кто такие эти "они",  дитя мое?  Опишите нам
своих хозяев.
     - Не  хозяев...  -  еле  слышно  прошептала Энея,  сосредоточившись
только на том, чтобы не потерять сознание. - Львы, медведи и тигры...
     - Хватит выкручиваться!  -  рявкнул кардинал Лурдзамийский,  кивнув
второй  Немез.   Подойдя  к   подносу,   та   подхватила  ржавые  клещи,
приблизилась к  левой руке Энеи,  крепко взяла ее за запястье и  вырвала
ноготь.
     Вскрикнув,  Энея  потеряла  сознание,  потом  очнулась,  попыталась
отвернуть голову -  но  не  успела.  Ее стошнило прямо на грудь,  и  она
негромко застонала.
     - В  страдании  нет  благородства,  дитя  мое,  -  сказал  кардинал
Мустафа.  - Расскажите нам то, что хочет услышать советник, и покончим с
этой невеселой шарадой. Вас выпустят отсюда, исцелят ваши раны, отрастят
палец, умоют, оденут и приведут вашего телохранителя, ученика или кто он
там. А этот досадный инцидент будет забыт.
     Содрогаясь  от   боли,   Энея  все  явственнее  ощущала  чужеродное
вещество,  впрыснутое,  когда она  была без сознания.  Клетки распознали
агрессора.  Яд. Надежный, медленный, смертельный яд. И противоядия нет -
он  неотвратимо сработает через двадцать четыре часа.  Теперь она знала,
что они от нее хотят и зачем.
     Энея всегда пребывала в  контакте с  Центром,  еще до  рождения,  -
через петлю Шрюна в  голове матери,  заключавшую в себе личность кибрида
отца. Это позволяло ей входить в примитивные инфосферы напрямую - именно
так она и  поступила,  ощутив концентрацию массива техники Центра вокруг
подземной  камеры:   приборы  внутри  приборов,   датчики,   недоступные
человеческому разуму,  приборы, работающие в четырех и более измерениях,
- выжидающие, вынюхивающие, выведывающие.
     Кардиналы,  советник Альбедо и Центр хотели, чтобы она бежала. Сама
непереносимая обстановка должна была подтолкнуть ее к  телепортации -  и
нарочитая  жестокость пыток,  и  мелодраматичная неуместность подземелий
замка Святого Ангела, и тяжелая рука Инквизиции. Они будут терзать ее, и
в  какой-то  момент она  больше не  сможет терпеть и  перенесется отсюда
прочь,  а приборы Центра зафиксируют все с точностью до миллиардной доли
наносекунды,   проанализируют  ее  способ  телепортации  и  найдут,  как
воспроизвести его.  Техно-Центр  наконец-то  вновь обретет порталы -  не
примитивные червоточины в Бездне,  не пушечное ядро двигателя Гидеона, а
постоянный,  несравнимо превосходящий их по простоте и  изяществу вечный
способ.
     Не  обращая более внимания на Великого Инквизитора,  Энея облизнула
сухие, потрескавшиеся губы и повернулась к советнику Альбедо:
     - Я знаю, где вы обитаете.
     - Простите?  - У импозантного "серого кардинала" задергались уголки
губ.
     - Я знаю, где находится Центр - физические элементы Центра.
     Альбедо  усмехнулся,  но  от  внимания Энеи  не  ускользнул быстрый
взгляд, брошенный им на кардиналов и долговязого священника.
     - Глупости. Человеку не дано знать, где находится Центр.
     - Вначале,  -  сказала Энея,  по  мере сил стараясь не выдать своей
боли и слабости,  - Центр был всего лишь бренной сущностью, блуждавшей в
примитивной инфосфере Старой Земли  -  тогда она  называлась "Интернет".
Затем,  еще до Хиджры, вы переместили свою пузырьковую память, серверы и
накопительный узел в скопление астероидов, обращающихся вокруг Солнца по
сильно вытянутой орбите,  вдали от Старой Земли, которую вы намеревались
уничтожить...
     - Заставьте  ее  замолчать!  -  вскинулся  Альбедо,  обернувшись  к
Лурдзамийскому,  Мустафе и Одди.  - Она пытается отвлечь нас от допроса.
Все это не имеет значения.
     Но лица святых отцов говорили как раз об обратном.
     - Во времена Гегемонии,  -  продолжила Энея,  и ее веко затрепетало
как бабочка от мучительного усилия сосредоточиться и  не потерять голос,
- Центр решил,  что было бы благоразумнее рассредоточить свои физические
компоненты:  матрицы пузырьковой памяти отправить глубоко под  землю  на
девяти  планетах-лабиринтах,   серверы  мультилиний  -   на  орбитальные
промышлен