которую  нарушали  только  шепот
вентиляторов да гудение приборов и двигателей малой тяги.
     - Если там Шрайк... - Капитан де Сойя сделал паузу.
     - Если там наш приятель Шрайк,  -  вставил сержант Грегориус,  - мы
его  приятно удивим.  Этот  шипастый сукин сын  у  нас  попляшет!  Прошу
прощения, святой отец.
     - Сын мой,  как духовное лицо,  -  откликнулся де Сойя,  -  я вновь
должен предупредить,  что браниться значит грешить.  А как ваш командир,
сержант,  приказываю приготовить побольше сюрпризов для шипастого сукина
сына.
     Обсуждение продолжалось до самого ужина.

        21

     Вы  не  замечали,  что  чаще всего в  памяти остается именно первая
неделя путешествия,  каким бы  продолжительным оно ни было?  Быть может,
потом   притупляется   восприятие,   утрачивается  очарование   новизны,
происходит привыкание... Во всяком случае, для меня ощущения первого дня
или  впечатления от  первого знакомства с  попутчиками всегда определяли
атмосферу,  в которой проходило путешествие.  А в этом конкретном случае
они  определили  всю  мою  жизнь.   Первый  день  нашего  замечательного
путешествия мы отсыпались. Энея устала до полусмерти и я тоже - иначе не
проспал бы  шестнадцать часов подряд.  Не могу поручиться за А.Беттика -
понятия не имею,  чем тот занимался (я только теперь узнал, что андроиды
спят,  но времени на коматозное состояние, называемое сном, им требуется
гораздо меньше,  нежели людям);  знаю лишь,  что он спустился в машинное
отделение и  повесил там  гамак.  Я  собирался уступить девочке "спальню
хозяина",  по соседству с  которой она принимала душ,  но Энея рассудила
иначе  -  забралась в  саркофаг на  гибернационном уровне.  Что  ж...  Я
нежился  на  широкой кровати посреди просторной каюты  и  даже  какое-то
время спустя преодолел агорафобию:  по моему желанию переборка сделалась
прозрачной и  сквозь нее  вновь  стали видны разноцветные геометрические
фигуры. Правда, их пульсация почему-то действовала мне на нервы, так что
вскоре я велел компьютеру затемнить переборку.
     Местом  встречи  у  нас  были  библиотека  и  палуба,   на  которой
находилась проекционная ниша.  Кухня  -  А.Беттик называл ее  камбузом -
располагалась как раз на этой палубе;  ели мы обычно за столиком в  нише
или  за  круглым  столом  в  "штурманской".   Не  стану  скрывать:  едва
проснувшись и  наскоро позавтракав (компьютер сообщил,  что на Гиперионе
полдень,  но  с  какой стати нам теперь ориентироваться на  гиперионское
время?),  я направился в библиотеку.  На полу лежал ковер,  полированные
стены  из  древесины тикового и  вишневого дерева  поблескивали в  свете
ламп.  Книги были  весьма почтенного возраста,  отпечатанные во  времена
Гегемонии и  даже раньше.  Я  с удивлением обнаружил экземпляр эпической
поэмы "Умирающая Земля",  принадлежащей перу Мартина Силена; кроме того,
в  библиотеке нашлись  тома  классиков,  которых  я  читал  в  детстве и
частенько перечитывал на болотах и на реке.
     А.Беттик,  который присоединился к  моим разысканиям,  снял с полки
книжку в зеленом переплете.
     - Это может быть интересно.  - Книжка называлась так: "Путеводитель
по Великой Сети, с подробным описанием Гранд-Конкурса и реки Тетис".
     - Здорово!  -  Дрожащими руками я взял у андроида книгу и открыл на
первой странице.  Должно быть,  мои руки дрожали по той простой причине,
что  Великая  Сеть,  эта  старинная  сказка,  внезапно  стала  для  меня
реальностью.
     - Во времена,  когда печатались эти книги,  - проговорил андроид, -
каждому человеку была доступна любая информация.
     Я  кивнул.   В  детстве,   слушая  бабушку,  я  частенько  старался
представить себе мир,  в котором люди носили импланты и могли по желанию
подключаться к базам данных. Разумеется, даже тогда на Гиперионе не было
никакой инфосферы -  он  ведь  никогда не  входил в  Сеть;  однако жизнь
большинства  подданных  Гегемонии  походила,  вероятно,  на  бесконечную
фантопликацию.  Неудивительно,  что великое множество людей в ту пору не
умело читать.  Всеобщая грамотность стала одной из основных целей Ордена
и  Церкви  после  того,  как  им  удалось отчасти объединить бывшие миры
Гегемонии.
     Я  набрал  пять-шесть  книг  и  уселся за  стол,  чтобы  проглядеть
содержание. А.Беттик пошел куда-то вниз.
     Энея тоже пожаловала в библиотеку,  принесла мне и себе по яблоку и
немедленно схватила "Умирающую Землю".
     - В  Джсктауне не нашлось ни единого экземпляра,  а дядюшка Мартин,
когда я к нему приезжала,  заявил, что мне сначала надо подрасти. По его
собственным словам,  ничего более приличного он  не  сочинил -  если  не
считать "Песней".
     - О  чем эта книга?  -  спросил я,  не  отрываясь от романа Делмора
Деланда.
     - О  последних днях  Старой  Земли.  О  счастливом детстве  Мартина
Силена,   о   том,   как   ему   было   хорошо   в   родовой  усадьбе  в
Североамериканском Заповеднике.
     Я отложил роман.
     - Как по-твоему, что случилось со Старой Землей?
     - Кажется,  все считали,  что после Большой Ошибки восьмого года ее
поглотила черная дыра. - Девочка перестала жевать.
     Я кивнул:
     - Большинство по-прежнему в это верит, хотя в "Песнях" сказано, что
Старую Землю похитил Техно-Центр.
     - Ну  да,  ее  переправили то  ли  в  скопление Геркулеса,  то ли к
Магеллановым  Облакам.  Мама  узнала  об  этом,  когда  вместе  с  отцом
расследовала его убийство.
     Я подался вперед:
     - Ты не против, если мы поговорим о твоем отце?
     - Ничуть.  -  Энея усмехнулась.  -  Честно говоря,  меня никогда не
тревожило,  что я полукровка,  дочь лузианки и клонированного кибрида...
Хотя, наверно, должно было бы тревожить.
     - На лузианку ты не тянешь.  -  Обитатели Лузуса, планеты с большой
силой тяжести,  отличались невысоким ростом и огромной силой; вдобавок у
большинства были  бледные лица и  темные волосы.  Что  касается Энеи,  с
ростом  у  нее  все  было  в  порядке,  темно-русые  волосы перемежались
светлыми прядями,  а  точеной фигурке позавидовали бы  многие сверстницы
девочки.  Только блестящие карие глаза напоминали Ламию Брон,  какой она
предстала мне со страниц поэмы Мартина Силена.
     Энея звонко рассмеялась:
     - Я пошла в отца. Джон Ките был невысоким, худым и светловолосым.
     Помолчав, я произнес:
     - Ты сказала, что разговаривала с отцом...
     - Да.  -  Энея  искоса поглядела на  меня.  -  Тебе  известно,  что
Техно-Центр еще до моего рождения уничтожил его тело.  А ты знаешь,  что
мама  несколько месяцев носила личность отца  в  петле Шрюна у  себя  за
ухом?
     Я кивнул. Об этом упоминалось в "Песнях".
     - Я помню, как мы разговаривали. - Девочка передернула плечами.
     - Но ведь ты тогда...
     - Не родилась,  -  докончила Энея.  -  Правильно. О чем бестелесная
личность поэта могла разговаривать с  зародышем?  Тем не  менее мы часто
общались.  Он  поддерживал связь с  Техно-Центром и  показал мне...  Это
сложно объяснить, Рауль.
     - Понятно.  -  Я  оглядел библиотеку.  -  Между прочим,  в "Песнях"
говорится,  что  после  того,  как  личность твоего отца  покинула петлю
Шрюна, она некоторое время находилась в компьютере этого корабля.
     - Я знаю. - Энея вновь усмехнулась. - Вчера, перед тем как заснуть,
я  потолковала с  кораблем.  Мой  отец вправду был  здесь,  когда Консул
отправился узнавать,  что  стряслось с  Сетью.  Но  теперь его  тут нет.
Корабль не  помнит,  что с  ним случилось -  он то ли исчез после смерти
Консула, то ли что еще...
     - Честно говоря,  -  я замялся,  выбирая выражения помягче,  - если
Техно-Центра больше нет, то кибридов, наверно, не существует и подавно.
     - А кто сказал, что Техно-Центра больше нет?
     Я разинул от изумления рот:
     - Мейна Гладстон уничтожила перед гибелью нуль-порталы,  инфосферы,
мультилинии -  то  бишь пространство,  в  котором обретался Техно-Центр!
Даже "Песни" этого не отрицают!
     - Ну  да,   -   с  улыбкой  согласилась  девочка.  -  Они  взорвали
космические  порталы,   а   все  прочие  просто  перестали  действовать.
Инфосферы исчезли.  Но  с  чего вы  взяли,  что Техно-Центр погиб?  Если
смахнуть две-три паутинки, разве паук погибнет?
     Я невольно оглянулся:
     - По-твоему,  Техно-Центр существует до  сих пор?  И  его обитатели
по-прежнему злоумышляют против нас?
     - Насчет второго не знаю, а Техно-Центр существует точно.
     - Откуда тебе известно?
     - Во-первых, - Энея загнула палец, - личность моего отца продолжала
существовать после Падения.  А  ведь она  возникла на  основе созданного
Центром ИскИна.  Следовательно,  с Центром ничего не случилось, он всего
лишь куда-то переместился.
     Я призадумался.  Кибриды,  как и андроиды, были для меня существами
мифическими.  С  тем же успехом мы могли бы сейчас обсуждать особенности
телосложения лепреконов.  [В  ирландской мифологии маленькие башмачники,
хранители подземных кладов.]
     - Во-вторых,   -   девочка  загнула  следующий  палец,   -  я  сама
разговаривала с Центром.
     - До того как родилась? - пробормотал я.
     - Ага. А еще - когда жила с мамой в Джектауне. И когда мама умерла.
- Энея встала. - И сегодня утром. - Я уставился на нее широко раскрытыми
глазами. - Я проголодалась, Рауль. Не хотите узнать, что нам приготовили
на обед?

     Вскоре мы установили распорядок дня,  приняв светлое время суток на
Гиперионе за период бодрствования,  а  темное -  за ночь,  когда следует
спать. Я начал понимать, почему Гегемония сохранила в качестве стандарта
земные сутки протяженностью в  двадцать четыре часа (помнится,  где-то я
вычитал,  что на  девяноста процентах миров Сети -  похожих на Землю или
терраформированных - продолжительность дня отличалась от земной не более
чем на три часа).
     Энея продолжала выдвигать балкон и  играть на  рояле под  "открытым
небом";  порой я  присоединялся к  ней и  проводил на  балконе несколько
минут,  но  все  же  предпочитал закрытые помещения.  Никто  из  нас  не
жаловался на  побочные эффекты состояния С-плюс,  хотя все их  ощущали -
внезапные смены настроения,  чувство,  что за тобой кто-то наблюдает,  и
весьма странные сны.  Мне,  к  примеру,  не раз доводилось просыпаться с
бешено  колотящимся сердцем  и  пересохшим горлом  на  влажных  от  пота
простынях.   Но   даже  если  меня  во   сне  посещали  жуткие  кошмары,
проснувшись,  я  ничего  не  мог  вспомнить.  А  спутников спрашивать не
решался.  А.Беттик никогда не  упоминал о  своих снах (понятия не  имею,
видят ли  андроиды сны);  Энея же,  хоть и  помнила сновидения,  явно не
желала их обсуждать.
     На второй день, когда мы собрались в библиотеке, девочка предложила
"испробовать" космический полет. Я не понял, что она разумела, - ведь мы
и   так   летели   (вдобавок  перед   моим   мысленным  взором  возникли
геометрические фигуры  из  пространства Хоукинга).  Услышав мои  доводы,
Энея  засмеялась и  попросила корабль  убрать  внутреннее силовое  поле.
Мгновенно наступила невесомость.
     Мальчишкой я  мечтал  когда-нибудь  оказаться  в  условиях  нулевой
гравитации.  В армии, плескаясь в соленом Южном Море, я закрывал глаза и
представлял, будто нахожусь в космосе.
     Мои фантазии не имели ничего общего с действительностью.
     Невесомость,  особенно  если  она  появляется внезапно,  приводит в
ужас. Если в двух словах, кажется, что стремительно куда-то падаешь.
     Я  ухватился за стул,  однако он падал вместе со мной.  Впечатление
было такое,  словно мы  провели два  дня в  вагоне канатной дороги через
Уздечку  и  вдруг  канат  оборвался.  Мой  вестибулярный аппарат  тщетно
пытался сохранить равновесие и установить, где верх, а где низ.
     А.Беттик оттолкнулся то  ли  от пола,  то ли от потолка и  спокойно
поинтересовался:
     - Что-нибудь случилось?
     - Нет,  -  со смехом ответила Энея.  - Мы просто решили испробовать
космос.
     А.Беттик кивнул и нырнул головой вперед в колодец,  по которому шел
трап. Девочка тоже подплыла к трапу.
     - Видите?   -   проговорила  она.  -  В  невесомости  этот  коридор
превращается в вертикальную шахту. Как на старых спин-звездолетах.
     - Это не опасно?  -  выдавил я, отпуская спинку стула и хватаясь за
книжную полку.  Тут  мне  бросилось в  глаза,  что  вдоль  полки тянется
эластичный шнур,  который удерживает на месте книги.  Все незакрепленные
предметы -  книга,  которую я оставил на столе,  стулья,  свитер, дольки
недоеденного апельсина - плавали в воздухе.
     - Ничуть,  -  отозвалась Энея. - Правда, в следующий раз надо будет
все сначала закрепить.
     - А разве поле... не...
     С  моей точки зрения,  Энея плавала вниз головой,  что изрядно меня
раздражало вдобавок ко всем прочим неприятностям.
     - Поле защищает пассажиров звездолета во время ускорения в реальном
пространстве,  -  объяснила девочка,  зависнув  над  колодцем.  -  Но  в
гиперпространстве ускорений не бывает, поэтому... Эй! - Она оттолкнулась
от  металлического стержня,  который  проходил  через  весь  колодец,  и
бесстрашно устремилась вниз.
     - Господи Боже,  -  прошептал я.  Стоило мне отпустить полку, как я
тут  же  отлетел к  противоположной переборке,  однако с  грехом пополам
сумел добраться до колодца и последовал за Энеей.
     Мы забавлялись целый час:  играли в  невесомости в  салки и  прятки
(между прочим,  когда гравитация отсутствует, спрятаться можно буквально
где   угодно),   гоняли,   как  футбольный  мяч,   пластиковый  шлем  из
корабельного запаса,  даже боролись (что оказалось гораздо труднее,  чем
можно было предположить).  Когда я  попытался схватить девочку,  мы  оба
закувыркались в воздухе и врезались в конечном итоге в стену -  а может,
пол или потолок - одного из саркофагов на гибернационном уровне.
     Под конец,  когда мы уже подустали и вспотели (я обнаружил, что пот
скапливается и  образует нечто вроде завесы,  которая висит у тебя перед
носом,  пока ты  не передвинешься или она не попадет в  струю воздуха из
вентиляционного отверстия), Энея велела кораблю выдвинуть балкон. Я было
вскрикнул от  страха,  но  компьютер напомнил мне,  что наружное силовое
поле никуда не делось.  Мы проплыли над прикрученным к полу "Стейнвеем",
миновали поручни и очутились "на ничейной полосе",  в пространстве между
корпусом корабля и наружным полем. Звездолет предстал перед нами во всей
своей красе, окруженный диковинными геометрическими фигурами, охваченный
холодным сиянием пространства Хоукинга, которое складывалось и сжималось
вокруг нас с частотой несколько миллиардов раз в секунду.
     Потом   мы   возвратились   (нам   пришлось   нелегко,    поскольку
отталкиваться было не  от  чего),  предупредили по  интеркому А.Беттика,
чтобы  он  приготовился,  и  приказали  кораблю  восстановить внутреннее
силовое поле.  Признаться, я, подобно Энее, не смог удержаться от смеха,
когда наши свитера,  сандвичи,  стулья и книги рухнули на ковер, залитый
водой, что выплеснулась из стакана.
     В тот же день,  вернее,  уже вечером (корабль притушил лампы, чтобы
создать иллюзию темноты),  я  в одних носках,  без ботинок,  спустился в
кают-компанию - перекусить перед сном - и услышал странные звуки.
     - Энея! - тихонько окликнул я. Тишина. Я подошел к трапу, посмотрел
вниз и улыбнулся,  припомнив наши кульбиты. - Энея! - Ответа по-прежнему
не было. Пожалев, что у меня нет фонаря, я начал спускаться.
     Помещение  освещали  мониторы  над   саркофагами.   Странные  звуки
доносились из того саркофага,  который выбрала себе Энея. Девочка сидела
ко мне спиной,  завернувшись в  одеяло,  из-под которого торчал воротник
рубашки Консула,  приспособленной под ночнушку.  Я  опустился на  колени
рядом с саркофагом.
     - Энея?
     Девочка плакала, безуспешно стараясь справиться со слезами.
     Я  прикоснулся к  ее  плечу.  Она  повернулась.  Глаза  покраснели,
припухли, щеки мокрые...
     - Что стряслось,  малышка?  -  прошептал я. Машинное отделение, где
спал  в  своем  гамаке  А.Беттик,  находилось на  две  палубы  ниже,  но
благодаря колодцу с трапом слышимость на корабле была превосходной.
     Понемногу девочка успокоилась.
     - Извините, - выдавила она.
     - Ничего. Что стряслось?
     - Расскажу, если вы дадите мне платок. Я пошарил в карманах халата,
который когда-то  принадлежал Консулу,  но ничего не обнаружил.  Полез в
свой -  и  наткнулся на  салфетку,  в  которую был  завернут недоеденный
сандвич. Я протянул салфетку Энее.
     - Спасибо.   -   Девочка  высморкалась.  -  Хорошо,  что  мы  не  в
невесомости. А то повсюду бы плавали мои сопли.
     Я усмехнулся:
     - Что не так?
     - Все.  - Она сдавленно хихикнула. Я не сразу сообразил, что это за
звук.  - Мне страшно. Будущее, которое я знаю, пугает меня до смерти. Не
имею ни  малейшего представления,  как мы проскочим мимо тех,  кто будет
нас ждать у Парвати...  Я хочу домой,  но никогда туда не вернусь.  Все,
кого я знала, кроме дяди Мартина, давным-давно умерли. А сильнее всего я
скучаю по маме.
     Я погладил девочку по голове. Ее мать, Ламия Брон, умерла за двести
с  лишним  лет  до  сегодняшнего дня.  Кости  этой  женщины  уже  успели
обратиться в прах. А для Энеи Ламия Брон скончалась две недели назад.
     - Все будет в порядке, - прошептал я, стискивая плечо Энеи.
     Девочка кивнула и взяла меня за руку.  Ее крохотная, мокрая от слез
ладошка целиком уместилась в моей.
     - Не  хочешь  заморить червячка?  Как  насчет пирожков из  челмы  с
молоком?
     - Спасибо,  Рауль.  Но я лучше лягу.  - Энея пожала мою руку, перед
тем как отпустить, и я внезапно осознал: Та-Кто-Учит, мессия или кем там
суждено стать дочери Ламии Брон -  обыкновенный ребенок,  который играет
днем и плачет по ночам.
     Поднявшись  по  трапу,  я  оглянулся.  Энея  отвернулась к  стенке,
выбившаяся из-под одеяла прядь волос посверкивала в тусклом свете ламп.
     - Спокойной ночи,  милая,  -  прошептал я,  зная,  что  она меня не
слышит. - Все будет в порядке.

        22

     "Рафаил" стремительно приближался к вражескому звездолету,  который
только что вышел из гиперпространства. Сержант Грегориус и его гвардейцы
стояли в открытом люке авизо.  Облаченные в боевые скафандры,  увешанные
оружием -  лучевыми пистолетами и винтовками, они занимали все свободное
пространство. Солнце Парвати золотило визоры шлемов.
     - Он у  меня на прицеле,  -  раздался в наушниках голос капитана де
Сойи. - Расстояние сто метров. Продолжаю сближение.
     Теперь и гвардейцы увидели похожий на иглу корабль. Оба звездолета,
надежно защищенные силовыми полями, обменивались залпами лучевых орудий.
Визор Грегориуса сделался матовым,  посветлел и вновь потемнел, оберегая
глаза сержанта от ярких вспышек.
     - Подходим к "мертвой зоне".  Вперед! Грегориус махнул рукой, и все
трое одновременно сорвались с  места.  Из  ранцевых двигателей вырвалось
голубое пламя.
     - Уничтожаю поле!  -  воскликнул де Сойя.  Соприкосновение защитных
полей  привело  к   их  кратковременной  аннигиляции,   и   этих  секунд
Грегориусу,  Ки  и  Реттигу вполне хватило,  чтобы преодолеть оставшееся
расстояние.
     - Ки,  -  произнес  сержант.  Капрал  включил  ранцевый двигатель и
направился к носу вражеского звездолета. - Реттиг. - Стрелок двинулся на
корму.   Грегориус  не  стал  гасить  скорость,  в  последнее  мгновение
перекувырнулся,  врубил двигатель - и уперся подошвами башмаков в корпус
корабля.   Сработали  магниты.  Сержант  расставил  ноги  пошире,  потом
опустился на одно колено.
     - На месте, - доложил Ки.
     - На  месте,  -  повторил  секунду  спустя  Реттиг.  Грегориус снял
обернутый вокруг пояса шнур и  уложил его на корпусе звездолета.  Теперь
сержант находился внутри кольца диаметром чуть больше полутора метров.
     - Начинаю отсчет,  -  сказал он в микрофон. - Три... два... один...
Время!
     Сержант прикоснулся к  контроллеру у  себя на  запяст