нной чередой.  Развернувшись в  кокпите,  я  перегнулся через борт  и
посмотрел вниз. Там сверкали молнии и гремел гром.
     В  детстве я навидался достаточно гроз с молниями.  На Старой Земле
мы с  Энеей и А.Беттиком регулярно усаживались по вечерам на пороге дома
и наблюдали за грозами, что бушевали над северными горами. Но к такому я
готов не был...
     Бездна,  как  я  ее  называл,  раньше  представляла  собой  сгусток
темноты; она была столь далеко, что можно было не беспокоиться по поводу
чудовищного давления и  не  менее чудовищной температуры.  Но теперь она
буквально  кишела  молниями,   от  горизонта  до  горизонта,  как  будто
взрывались одна  за  другой ядерные бомбы.  Хватило бы  и  одного такого
взрыва,  чтобы уничтожить все живое в  целом полушарии.  Я  ухватился за
борта каяка и попытался убедить себя, что гроза идет в сотнях километров
подо мной.
     Молнии вонзались в  облачную колоннаду.  Ослепительно белые вспышки
сливались с  разноцветными полосами северного сияния.  Гром  грохотал на
пределе слышимости,  сперва  лишь  пугая  исподволь,  а  затем  поистине
ужасая.  Каяк то опускался рывками,  несмотря на парус,  то поднимался -
опять рывками.  Я вцепился в борт и горько пожалел о том,  что меня сюда
занесло.
     И тут разряды стали перелетать с одной облачной колонны на другую.
     С   помощью  комлога  и   собственных  прикидок  я  оценил  масштаб
происходящего -  атмосфера толщиной в десятки тысяч километров, горизонт
отстоит настолько,  что  между  заходящим солнцем и  мной  можно  вполне
разместить дюжину  Старых  Земель  или  Гиперионов.  Молнии окончательно
убедили меня в том,  что этот мир предназначен для великанов и богов,  а
не для человека.
     Электрические разряды были  шире  Миссисипи и  длиннее Амазонки.  Я
видел эти реки и видел молнии. И я могу судить.
     Я скрючился в крохотном кокпите, словно это могло меня спасти, если
разряд угодит в  мой  маленький каяк.  Волосы на  руках встали дыбом,  я
сообразил,  что покалывание в  шее и  в  затылке имеет ту  же  причину -
волосы у меня на голове извивались точно змеи.  На панели комлога мигали
сигналы тревоги. Вполне возможно, прибор произносил какие-то слова, но я
не  услышал бы  ни  звука,  даже если б  рядом выстрелили из пушки.  Под
ударами воздушных потоков парус  покоробился,  шкоты  начали рваться.  В
какой-то  миг,  когда меня ослепила очередная вспышка,  каяк встал почти
горизонтально - выше, чем парус. Я был уверен, что шкоты оборвутся, и мы
полетим вниз  в  саване из  паруса,  и  будем лететь очень долго -  пока
чудовищное давление не заткнет мои вопли мне в глотку.
     Каяк дернулся раз, другой, третий... Он продолжал раскачиваться как
обезумевший маятник - но уже под парусом.
     Вдобавок к безумию молний,  вдобавок к непрерывной череде взрывов в
облачных  башнях,  вдобавок  к  разрядам,  полосовавшим колоннаду  точно
нейроны в спятившем мозгу,  от облаков начали отрываться шаровые молнии,
которые так и норовили встать на нашем пути.
     Я видел,  как один из этих шипящих, рассыпающих искры шаров проплыл
в  сотне метров от меня:  он был размером с небольшой астероид -  этакая
электрическая луна.  Шум,  который он производил, не поддается описанию;
внезапно нахлынули непрошеные воспоминания о  пожаре в  лесах Аквилы,  о
торнадо, разметавшем по пустоши наш караван - мне тогда было пять лет, о
взрывах плазменных гранат  на  громадном голубом леднике Ледяного Когтя.
Впрочем,  эти воспоминания, даже все вместе, не могут передать той силы,
что исходила от  молнии и  пронеслась мимо каяка подобно иссиня-золотому
валуну.
     Гроза  продолжалась не  меньше восьми часов.  Столько же  длилась и
ночь.   Когда  кончилась  гроза,   я  заснул.  Проснулся  -  измученный,
страдающий от жажды,  истерзанный ночными кошмарами,  в которых сверкали
молнии и грохотал гром, все еще частично оглохший. Хорошо бы, подумалось
мне,  и помочиться за борт,  вот только бы не вывалиться из лодки.  Лучи
утреннего солнца  озарили облачные столбы,  сменившие ночную  колоннаду.
Рассвет был  проще  заката:  облачный покров лишился своей  ослепительно
белой  с  золотом расцветки;  облака  понемногу сползали вниз,  ко  мне,
дрожащему от холода. Я промок насквозь. Должно быть, ночью шел проливной
дождь, а я и не заметил.
     Я  осторожно встал на колени,  крепко ухватился левой рукой за край
кокпита,  убедился,  что каяк раскачивается уже не так резко, и принялся
за  дело.  Тонкая  золотистая струйка  замерцала на  солнце,  исчезая  в
бесконечности.   Бездна  вновь  стала  угрюмо-лиловой.   У  меня  болела
поясница, и я вдруг вспомнил кошмар последних дней, связанный с почечным
камнем.  Как будто это было в другой жизни,  давным-давно минувшей. "Что
ж,  -  подумал я,  -  если  вышел  еще  один  камень,  его  я  ловить не
собираюсь".
     Я застегнул ширинку и стал устраиваться в кокпите, пытаясь вытянуть
ноги и  при этом не вывалиться из лодки,  размышляя о  том,  что найти в
этом мире другой портал вряд ли  возможно -  ведь кто  знает,  куда меня
унесло в эту сумасшедшую ночь. И тут я сообразил, что больше не одинок.
     Из бездны поднялись живые существа и теперь кружили около меня.

     Поначалу я заметил лишь одно; сравнивать мне было не с чем, поэтому
я  не  мог  определить на  глаз  его  размеров.  Существо  вполне  могло
оказаться на  расстоянии в  несколько метров от  моего  каяка и  иметь в
поперечнике  лишь  несколько  сантиметров,  а  могло  быть  громадным  и
находиться очень,  очень  далеко.  Оно  проплыло между  двумя  облачными
колоннами,  и  я прикинул,  что второе предположение,  пожалуй,  ближе к
истине.  Когда существо приблизилось,  я  разглядел,  что  его  окружают
мириады других, менее крупных.
     Прежде чем попытаться описать его,  я должен сказать, что мы, люди,
несмотря на все наши достижения в покорении космоса, не слишком готовы к
встрече  с   гигантскими  формами  иной   жизни.   На   сотнях   планет,
исследованных и  колонизированных во время и  после Хиджры,  аборигены в
основном представляли собой  растительную форму  жизни  или  простейших,
подобно  светящимся стрекозам  на  Гиперионе.  Крупных  же  аборигенов -
скажем,   левиафанов  с  Безбрежного  Моря  или  цеппелинов  с  Вихря  -
беспощадно  истребляли.  В  результате на  большинстве планет  сложилась
такая  ситуация:  немногочисленные местные формы  жизни при  подавляющем
превосходстве приспособившихся к новым условиям существ со Старой Земли.
Люди терраформировали все эти планеты,  принесли с  собой свои бактерии,
своих червей,  рыб,  птиц и  животных в  древних "ковчегах",  а  позднее
начали строить так  называемые "родильные фабрики".  Примером того,  что
получилось,  может служить Гиперион, на котором местная растительность -
огненные  деревья,   челма,  плотинник  -  и  насекомые  сосуществуют  с
трансплантами и  мутантами,  такими  как  акулы,  утки,  олени,  дубы  и
вечноголубые ели. Мы не привыкли к инопланетным животным.
     А   мне   навстречу   поднимались  именно   инопланетные  животные.
Сомневаться не приходилось.
     Самое  крупное  напоминало камбалу  -  очередного земного  мутанта,
прижившегося и  расплодившегося в  теплых водах Великого Южного моря  на
Гиперионе.  Существо было  почти плоским и  прозрачным,  его  внутренние
органы хорошо просматривались, хотя, признаюсь честно, было очень трудно
определить,  где  у  него изнутри,  а  где снаружи;  оно все колебалось,
пульсировало и  ежесекундно  меняло  форму,  точно  готовящийся к  битве
звездолет.  Головы как таковой у  него не было,  ничто на теле,  никакой
придаток ее  не  напоминал,  но я  разглядел множество щупалец -  скорее
зарослей,  болтавшихся  повсюду,  то  втягивающихся,  то  вытягивающихся
отростков.  Они находились и  внутри прозрачного тела,  и  снаружи,  и я
никак  не   мог  разобраться,   как  движется  это  существо  -   то  ли
отталкивается щупальцами,  то ли, сокращаясь и распрямляясь, выталкивает
из себя газ, который и сообщает ему подъемную силу.
     Насколько  я   помнил  из  старинных  книг  и  объяснений  бабушки,
цеппелины Вихря выглядели гораздо проще - газовые мешки в форме капель -
и  представляли собой  клетки,  удерживавшие внутри себя  метан и  азот,
перерабатывавшие в  себе  гелий,  этакие  огромные  медузы,  плававшие в
кислородно-аммиачно-метановой атмосфере.  Если меня не подводила память,
цеппелины были чем-то вроде атмосферного протопланктона, который парил в
ядовитой атмосфере подобно  носимой  ветрами манне.  На  Вихре  не  было
хищников... пока не прибыли люди с их воздушными батискафами и не начали
собирать редкие газы.
     По  мере того как "камбала" приближалась,  я  различал все лучше ее
внутренние  органы:   бледные,   пульсирующие,  что-то  вроде  сложенных
кольцами кишок,  трубки для питания,  воспроизводства и  испражнения,  а
также некие отростки,  смахивавшие на  половые органы -  или на глаза на
щупальцах.  Существо продолжало сворачиваться, втягивать щупальца, чтобы
в  следующий  миг  распрямиться,   вытянуть  щупальца,  словно  кальмар,
плывущий в прозрачной воде. В длину оно было метров пятьсот - шестьсот.
     Я начал замечать и других существ.  Вокруг "камбалы" сновали сотни,
если не тысячи золотистых дисков,  размерами от крохотных, с мою ладонь,
до  громадных,  крупнее речных мант,  что таскали баржи на  гиперионских
реках.  Эти  диски тоже  были  почти прозрачными,  хотя их  внутренности
заволакивала   некая   зеленоватая   субстанция   -    возможно,    газ,
воспламененный их собственным биоэлектрическим полем. Они сновали вокруг
"камбалы",  время от  времени словно исчезая у  нее внутри,  чтобы затем
появиться вновь.  Я  не  мог  бы  поклясться,  что видел,  как "камбала"
проглотила хотя бы один диск, но в какой-то момент мне почудилось, будто
я  вижу множество этих дисков,  плывущих по ее кишкам подобно призрачным
огонькам в трубке.
     Чудовище со  свитой  неумолимо приближалось,  поднимаясь все  выше.
Солнечный свет,  прошедший сквозь них,  упал на мой каяк.  Я понял,  что
неверно оценил размеры существа -  в  длину  оно  было  никак не  меньше
километра,  а  когда сжималось,  то сокращалось чуть ли не втрое.  Живые
диски окружили мою лодку. Я заметил, что они не только складываются, как
манты, но и беспрерывно вращаются.
     Я   вытащил  игольник,   который  отдал   мне   Алем,   и   опустил
предохранитель.  Если  чудовище нападет,  я  всажу ему  в  бок  половину
магазина; надеюсь, кожа у него не только прозрачная, но и тонкая. Может,
мне удастся проделать в нем дыру достаточно большую для того, чтобы газ,
позволяющий ему плавать в воздухе, весь вышел наружу.
     В этот миг гидроподобные щупальца распрямились во всех направлениях
- некоторые пролетели в  каких-то метрах от моего паруса,  -  и я понял,
что  ничего не  успею сделать,  что  оно  в  мгновение ока уничтожит мой
парус. Я стал ждать, в глубине души опасаясь, что меня вот-вот затянет в
пасть к монстру - если, конечно, у него есть пасть.
     Ничего не произошло.  Мой каяк продолжал,  как я полагал, двигаться
на запад, парус ловил восходящие потоки воздуха и обвисал на нисходящих,
облака клубились по-прежнему,  а  "камбала" и  ее свита -  которую я про
себя окрестил паразитами - держались в стороне, к северу, в сотне метров
от меня.  Может,  они преследуют лодку из любопытства? Или хотят есть? А
вдруг диски все-таки нападут?
     Не  оставалось ничего  другого,  как  ожидать  развития событий.  Я
положил на колени бесполезный игольник,  сжевал последнюю галету и выпил
немного воды.  Ее у  меня осталось меньше чем надень.  Я выругал себя за
то,  что  не  додумался собрать дождевые капли ночью во  время грозы;  с
другой стороны, еще неизвестно, пригодна ли дождевая вода для питья.
     Затяжное  утро  наконец-то  переросло  вдень.  Несколько  раз  каяк
оказывался в  облаке,  и тогда я поднимал голову и жадно облизывал губы,
на которых оседали капельки влаги.  Вкус у  воды был самый обыкновенный.
Всякий  раз,  выныривая из  облака,  я  ожидал  увидеть,  что  "камбала"
исчезла,  но  она упорно не  отставала и  держалась справа и  чуть выше.
Когда  местное  солнце  только-только  миновало  зенит,  каяк  угодил  в
восходящий поток,  который повлек его вверх с такой скоростью, что парус
едва не сложился пополам.  Но вскоре лодка выровнялась; хотя из облака я
вынырнул на  несколько километров выше прежнего,  воздух там  был реже и
холоднее. "Камбала" поднялась следом за мной.
     "Может,  она пока не  проголодалась?  -  подумал я.  -  Может,  она
питается по ночам?" Веселые меня одолевали мысли.
     Я  продолжал вглядываться в  пустое  небо,  высматривая в  разрывах
облаков арку  портала.  Ничего похожего.  Ветер нес  меня  на  запад,  а
воздушные потоки влекли то к  югу,  то к  северу.  И потом,  разве можно
говорить о каком-то стабильном курсе после такой ночи?  Конечно, нет. Но
я все равно пялился за борт.
     К  полудню я вдруг сообразил,  что на юге внизу появились еще живые
существа.  У подножия громадной облачной башни плавали другие "камбалы",
солнечный свет,  проходивший сквозь их тела,  пропадал в лиловой бездне.
Их был и десятки -  нет, сотни, - этих диковинных существ. Я был слишком
далеко, чтобы разглядеть окружающие их золотистые диски, но блики солнца
- как будто на пылинках -  ясно показывали, что дисков там, должно быть,
миллионы.  Может,  чудовища обычно  держатся нижних слоев  атмосферы,  и
только это  -  все  еще  плывшее справа,  если можно так выразиться,  на
дистанции поражения - увязалось за мной из любопытства?
     Мышцы затекли. Я выбрался из кокпита и попытался, держась за шкоты,
как следует потянуться на корпусе. Это было опасно, но необходимо. Я лег
на  спину  и  принялся крутить ногами  педали  воображаемого велосипеда.
Потом начал делать отжимания.  Когда онемение прошло, я вновь забрался в
кокпит и задремал.
     Как ни странно это прозвучит, но весь тот день я размышлял о своем,
хоть рядом с лодкой и плыла чужеземная рыбина, способная проглотить меня
в  один  присест,  а  в  нескольких метрах от  нас  резвились чужеродные
золотистые диски.  Человек быстро привыкает к  странному,  если  оно  не
демонстрирует ничего особенного.
     Я  размышлял о минувших днях,  месяцах и годах.  Думал об Энее -  о
том,  что  фактически бросил  ее  одну,  -  и  обо  всех  других  людях,
оставленных мной.  А.Беттик и прочие обитатели Талиесина, старый поэт на
Гиперионе,  Дем Лоа,  Дем Риа и  их семья на Витус-Грей-Балиане Б,  отец
Главк в ледяных туннелях Седьмой Дракона,  Кучиат, Чиаку, Кучту, Чичтику
и  прочие чичатуки...  Энея не сомневалась в том,  что отец Главк и наши
друзья чичатуки погибли после того, как мы улетели оттуда, но никогда не
объясняла,  каким образом она это узнала.  Я думал о других, вспомнилось
даже,  как бабушка и остальные члены клана махали мне, когда я уходил на
службу в силы самообороны много лет назад.  Но постоянно,  о чем бы я ни
думал, мои мысли возвращались к Энее.
     Я  оставил  слишком многих.  Слишком многим  позволял выполнять мою
работу и  сражаться за  меня.  Отныне я  буду  сражаться сам.  А  если я
когда-нибудь разыщу Энею,  то  больше не покину ее до самой смерти.  Это
решение пробудило во  мне ярость,  питавшуюся отчаянием от невозможности
найти другой портал в этом безбрежном океане облаков.

        ТЫ ЗНАЕШЬ
        ТУ-КТО-УЧИТ
        ОНА КОСНУЛАСЬ
        ТЕБЯ (!?!?)

     Эти слова донеслись не  по  воздуху,  и  я  их не то чтобы услышал.
Впечатление было такое,  словно каждое слово бьет набатом в моей голове.
Я буквально подскочил,  чуть не вывалился из лодки, но вовремя ухватился
за борт каяка.

        ТЫ УЖЕ ПОЗНАЛ\ИЗМЕНИЛСЯ
        НАУЧИЛСЯ СЛЫШАТЬ\ВИДЕТЬ\ИДТИ
        У ТОЙ-КТО-УЧИТ
        (????)

     Каждое  слово  отзывалось  мигренью.   Это  были  ментальные  удары
чудовищной силы.  Слова выкрикивались у  меня  в  мозгу моим собственным
голосом. Наверно, я начал сходить с ума.
     Вытирая  слезы,  я  бросил  взгляд  на  гигантскую "камбалу"  и  ее
золотистую  свиту.   Чудовище  сжималось  и  разжималось,  пульсировало,
выбрасывало и втягивало обратно щупальца, плывя в холодном воздухе. Я не
мог  поверить,  что  слова  исходят от  него.  Оно  было  уж  слишком...
биологическим.  Вдобавок я не верил в телепатию.  Я посмотрел на кишащие
рядом с  чудищем диски,  но в их поведении смысла было не больше,  чем в
кружении пыли,  меньше,  чем  в  синхронном движении косяка рыб или стаи
летучих мышей. Чувствуя себя полным идиотом, я крикнул:
     - Кто ты? Кто говорит?
     И сморщился,  готовясь к очередному словесному залпу,  но ответа не
последовало.
     - Кто говорит?  -  крикнул я  на  ветер.  Ответа не  было,  если не
считать ответом хлопки паруса и скрип шкотов.
     Каяк дернулся вправо,  выровнялся,  снова дернулся.  Я  развернулся
влево,  почти ожидая увидеть другую "камбалу",  атакующую мою лодку,  но
моим глазам предстало нечто гораздо более зловещее.
     Пока я  наблюдал за  инопланетным монстром на  севере,  с  юга меня
почти  окружили клубящиеся черные  тучи.  Из  грозового фронта вырвались
длинные языки,  которые и  раскачивали лодку,  а  подо мной словно текла
черная река.  Внизу  сверкали молнии,  среди  черных громад проскакивали
разряды и  сновали сыплющие искрами шары.  А еще ближе,  на краю фронта,
который почти  нависал надо  мной,  кружилась дюжина торнадо,  выгибаясь
подобно  скорпионьим  хвостам.   Каждый  такой  хвост  был   размером  с
"камбалу",  если не больше -  вертикальные столбы,  исполненные безумной
ярости,  -  и каждый окружала группка меньших торнадо. Мой хлипкий парус
вряд ли выдержит напор хотя бы одного из них -  а  пройти мимо,  похоже,
нет никакой возможности.
     Я  кое-как  поднялся и  ухватился левой  рукой  за  шкот,  чтобы не
потерять равновесия.  Правую же сомкнул в  кулак и погрозил подступающим
торнадо, грозовому фронту и невидимому небу.
     - Будьте вы  прокляты!  -  крикнул я.  Мои  слова затерялись в  вое
ветра.  Куртка колотила меня по бокам. Резкий порыв чуть не швырнул каяк
в  вихреворот.  Почти лежа  на  корпусе лодки,  в  позе парашютиста,  за
которым я  когда-то наблюдал на Ледяном Когте (я застиг его в  миг паузы
перед прыжком -  а  прыгать ему  явно  не  хотелось),  я  вновь погрозил
кулаком и крикнул: -Давайте, ублюдки! Плевать мне на ваших богов!
     Словно в  ответ один торнадо придвинулся ближе и выпустил отросток,
который как будто искал,  за что зацепиться. Он прошел в сотне метров от
меня,  но  каяк  закрутился,  как  игрушечный кораблик в  сливе  ванной.
Сметенный с  ног напором ветра,  я  рухнул на  корпус лодки и  наверняка
свалился бы в  бездну,  не вцепись я в вовремя подвернувшийся шкот.  Мои
ноги уже болтались над воздушной пропастью
     Вместе с  торнадо шла градовая туча,  и на меня обрушились градины,
иные  -  размером с  мой  кулак.  Они  разорвали парус,  забарабанили по
корпусу лодки,  точно залп из игольника; мне досталось по ноге, по плечу
и по спине. Боль была такая, что я чуть не разжал пальцы. Впрочем, с тем
же успехом я  мог бы их и  разжать,  потому что от паруса уже не было ни
малейшего толка:  он  спас  меня  от  участи быть  разнесенным в  клочья
градинами,  но  сам  пострадал весьма сильно.  Каяк  устремился вниз,  к
лиловой бездне.  Вокруг бушевали торнадо.  Я  перехватил бесполезный уже
шкот в том месте, где он входил в корпус, и повис, твердо вознамерившись
продержаться до самого конца,  до тех пор,  пока меня вместе с лодкой не
расплющит чудовищным давлением или не разорвет в клочья ветром.  Я вдруг
понял,  что снова кричу, и этот мой крик мне самому показался странным -
почти веселым.
     Мы  пролетели  меньше  километра,   набрав  скорость  гораздо  выше
гиперионского или  земного  стандартного ускорения,  когда  забытая мной
"камбала" сделала бросок.  Она двигалась с  чудовищной быстротой,  точно