).
     Наконец, когда боль слегка утихла, А.Беттик выбрался из-под одеяла,
сверился  с  показаниями медпакета  и  заговорил с  девочкой  на  языке,
который я вновь был в состоянии понимать:
     - Все   огоньки   зеленые.   Серьезных  обморожений  не   отмечено,
внутренние органы не пострадали.
     Вскоре после этого Энея выскользнула наружу и заставила меня сесть,
подложив мне под спину и  под голову два вещмешка.  Поставила кипятиться
воду,  приготовила  чай,  поднесла  к  моим  губам  кружку  с  дымящейся
жидкостью.  (Я уже мог двигать руками и  даже шевелить пальцами,  однако
движения еще доставляли нестерпимую боль.)
     - Месье Эндимион, - сказал А.Бетгик, присаживаясь на корточки рядом
с палаткой,  - я готов взорвать заряды. - Я кивнул. - Беретесь осколков,
сэр, - прибавил он.
     Я  снова  кивнул.  Мы  уже  обсуждали возможные последствия взрыва.
Вибрация,  возникшая вследствие взрывной волны,  может  обрушить в  реку
весь ледник.  В  таком случае плот окажется погребен на дне...  Впрочем,
как говорится,  овчинка стоила выделки. Я поглядел на заиндевевший полог
палатки и улыбнулся:  какая надежная у нас защита! Потом кивнул в третий
раз, как бы поторапливая андроида.
     Раздался глухой рокот  -  я  ожидал,  что  звук  будет громче;  его
заглушил грохот, с каким начали падать в реку сталактиты и куски ледяной
стены.  Вода вскипела.  На мгновение мне показалось, что волна подхватит
нас и подбросит вверх,  к самому потолку,  где плот расплющит в лепешку.
Мы  как могли уворачивались от  брызг и  цеплялись за разъезжающиеся под
ногами бревна словно потерпевшие крушение на спасательном плоту.
     Наконец река успокоилась,  рокот стих.  Наши распорки не выдержали,
плот вынесло из безопасной гавани и повлекло к ледяной стене.
     Точнее, к тому месту, где когда-то возвышалась стена.
     Заряды  сработали,   в  точности  как  мы  предполагали:   во  льду
образовался узкий  туннель  с  неровными стенами.  Посветив фонарем,  мы
убедились,  что он выводит в  просторную пещеру,  до которой я  добрался
вплавь.  Энея радостно завопила.  А.Бетгик похлопал меня по  спине.  Мне
стыдно в этом признаваться, но я снова заплакал.
     Быстро выяснилось,  что трудности еще не кончились.  А.Беттику то и
дело  приходилось отпихивать шестом  глыбы,  которые несло  течением,  и
лавировать между уцелевшими ледяными колоннами, а то и браться за топор.
     Примерно через полчаса я встал,  проковылял на нос и жестом показал
андроиду, что теперь моя очередь размахивать топором.
     - Вы уверены, месье Эндимион?
     - Разу...  меется... - выдавил я, усилием воли заставляя шевелиться
язык.
     Вскоре я  согрелся настолько,  что совсем перестал дрожать.  В  тех
местах, где остались синяки и царапины, кожу изрядно саднило, но я решил
потерпеть.
     В  конце  концов мы  пробились через  все  преграды и  оказались на
чистой воде.  Поаплодировав друг другу, мы уселись возле нагревательного
куба и принялись оглядываться по сторонам.
     Пещера во многом напоминала ту, из которой мы только что выбрались:
ледяные стены,  сталактиты,  готовые в любой момент свалиться на голову,
бурлящая черная вода...
     - Может,  мы доберемся до портала,  - мечтательно проговорила Энея.
Пар изо рта девочки повис в воздухе этаким символом надежды.
     Когда плот обогнул выступ,  за который сворачивала река, мы встали.
А.Бетгик взял шест,  я схватился за обломок весла, и вдвоем мы принялись
отталкиваться от стены,  в опасной близости от которой очутился плот. Но
вот  наше  суденышко  вернулось  на  середину  реки  и  начало  набирать
скорость.
     - Ой...  -  произнесла Энея,  стоявшая на носу плота. Тон у девочки
был такой, что мы сразу все поняли.
     Метрах в  шестидесяти впереди река сужалась и  исчезала под ледяной
стеной.

     Использовать для разведки мой комлог предложила Энея.
     - У него есть видеопередатчик, - сказала девочка.
     - А где мы возьмем монитор?  -  поинтересовался я. - И потом, он же
не может передавать изображение на корабль...
     - Ну и что? Зато он сможет рассказать нам о том, что увидит.
     - Понятно.  -  До меня наконец-то дошло. - А достаточно ли он умен,
чтобы без помощи бортового компьютера сообразить, что именно видит?
     - Может, спросим у него самого? - заметил А.Беттик, вынимая браслет
из моего вещмешка.
     Мы  включили комлог и  задали ему  этот вопрос.  Комлог все  тем же
памятным  тоном,  какого  обычно  придерживался  в  разговоре  компьютер
корабля,  заверил, что способен обрабатывать визуальные данные и что его
ничуть не  затруднит передать нам результаты анализа.  Правда,  прибавил
комлог, он не умеет плавать, зато полностью водонепроницаем.
     Энея  отсекла  лазером конец  одного  бревна,  с  помощью гвоздей и
шарнирных болтов закрепила на нем комлог,  потом вбила крюк для веревки,
которую завязала для верности двойным узлом.
     - Жаль, что мы раньше про него не вспомнили, - сказал я.
     Энея  улыбнулась.   С   заиндевевшего  козырька  ее  шапки  свисали
сосульки.
     - Думаю, ему пришлось бы повозиться со взрывчаткой.
     Я понял по ее голосу, что девочка смертельно устала.
     - Удачи,  -  проговорил я,  когда Энея опустила деревяшку на  воду.
Комлогу хватило такта промолчать. Почти мгновенно его затянуло под лед.
     Мы  перенесли нагревательный куб  на  нос  плота и  уселись вокруг.
А.Беттик  травил  веревку.  Я  повернул  до  упора  ручку  громкости  на
приемнике. Никто из нас не проронил ни слова.
     - Десять метров,  -  сообщил сухой, механический голос. - Трещины в
потолке не шире шести сантиметров. Ледяное поле продолжается.
     - Двадцать метров. Лед.
     - Пятьдесят метров. Лед.
     - Семьдесят пять метров. Конца не видно.
     - Сто метров.  Лед. - "Привязь" комлога оказалась слишком короткой.
Пришлось использовать последний моток веревки.
     - Сто пятьдесят метров. Лед.
     - Сто восемьдесят метров. Лед.
     - Двести метров. Лед.
     Веревка закончилась,  надежда иссякла.  Я  начал вытягивать комлог.
Несмотря на  то,  что  мои  руки  отогрелись и  пришли,  если  можно так
выразиться,  в  рабочее состояние,  я  с  громадным трудом  тащил  почти
невесомый браслет -  настолько сильным было течение, настолько отяжелела
обледеневшая веревка. Оставалось лишь снова восхититься силой А.Беттика,
сумевшего вытянуть меня из-под первой ледяной стены.
     Веревка промерзла до такой степени,  что не желала сворачиваться. А
комлог,  когда  он  очутился на  борту,  пришлось буквально вырубать изо
льда.
     - Хотя на холоде мои батареи разряжаются гораздо быстрее,  а лед на
объективе мешает  обзору,  -  чирикнул  комлог,  -  я  готов  продолжить
исследования.
     - Спасибо,  не надо,  -  вежливо ответил А.Беттик. Андроид выключил
прибор и протянул его мне.  Металл обжигал кожу даже сквозь рукавицы.  Я
не столько опустил, сколько уронил браслет в мешок.
     - Взрывчатки не хватит и на пятьдесят метров, - сказал я. Мой голос
ничуть  не  дрожал.   Я  вдруг  понял,   что  мое  странное  спокойствие
объясняется очень  просто:  нам  только  что  вынесли смертный приговор,
исполнение которого мы не можем предотвратить.
     Теперь я понимаю,  что была и другая причина.  Этакий оазис покоя в
пустыне боли и отчаяния... Я разумею тепло. То тепло, которым поделились
со  мной  друзья,  которое я  принял с  благодарностью и  едва ли  не  с
благоговением. Сакральное причащение дружескому теплу. При свете фонарей
мы  обсуждали самые  невероятные пути  к  спасению -  например,  пробить
туннель выстрелами из плазменной винтовки, - отвергали их один за другим
и тут же предлагали новые.  И все это время я ощущал, как от моих друзей
исходит  тепло,  придающее  уверенность в  собственных силах,  внушающее
спокойствие,  прогоняющее  чувство  безнадежности.  Впоследствии,  когда
наступили тяжелые времена, память о разделенном тепле жизни помогала мне
совладать со страхом и обрести надежду -  помогает даже теперь,  когда я
пишу эти  строки и  вот-вот  вдохну исподволь проникший в  мою  тюремную
камеру цианид.
     Мы  решили отвести плот назад.  Быть может,  в  рукотворном туннеле
обнаружится какая-нибудь  достаточно широкая трещина...  Затея  казалась
нелепой и  не внушала оптимизма,  однако сдаваться раньше времени никому
из нас не хотелось.
     Трещина шириной приблизительно в метр находилась сразу за выступом,
у  которого река делала поворот.  Мы  не  заметили ее  потому,  что были
слишком  заняты  -  отталкивались шестами от  стен,  стремясь как  можно
скорее выбраться на середину потока.  Впрочем, без фонаря мы бы не нашли
ее и сейчас:  луч отразился от стены и упал как раз на трещину.  Здравый
смысл  подсказывал,  что  рассчитывать особенно не  на  что  -  по  всей
вероятности,  она,  как и все прочие, закончится тупиком. Однако надежда
на спасение оказалась сильнее логики здравого смысла.
     От поверхности воды до трещины было около двух метров. Подведя плот
поближе, мы убедились, что трещина то ли и впрямь заканчивается тупиком,
то ли сворачивает в сторону. Снова вмешался здравый смысл, и снова мы не
обратили на него ни малейшего внимания.
     Энея налегла на  шест,  удерживая плот на месте.  А.Беттик подсадил
меня.  Я  вонзил в  лед молоток и подтянулся;  отчаяние придало мне сил.
Встав на четвереньки в  трещине,  я перевел дыхание,  поднялся и помахал
рукой своим спутникам. Они остались ждать, а я двинулся дальше.
     Туннель резко свернул вправо и пошел вверх. Я посветил фонарем. Луч
отразился от преграждавшей путь стены.  Выходит,  все-таки тупик... Нет,
погоди.  Я кое-как протиснулся в узкое отверстие. Свет фонаря дробился в
бесчисленных ледяных гранях.  Какое-то  время  спустя  пришлось лечь  на
живот  и  ползти.  Башмаки  скребли по  льду.  Мне  вспомнился безлюдный
магазин в  Новом Иерусалиме,  где  я  "приобрел" эти  башмаки -  оставив
взамен на прилавке больничные шлепанцы и пригоршню гиперионских банкнот.
Интересно,  а не было ли там "кошек"?  Какая разница? Не возвращаться же
за ними, в самом деле...
     Коридор вновь повернул,  на  сей  раз  влево.  За  поворотом метров
двадцать он  шел  прямо,  а  затем снова забирал вверх и  сворачивал.  Я
пополз обратно, задыхаясь от усталости и волнения. В ледяных стенах, как
в зеркале, отражалась моя возбужденная физиономия.
     Энея с  А.Беттиком не теряли времени даром:  как только я скрылся в
трещине,  они  принялись собирать вещи.  Я  обнаружил,  что  девочка уже
наверху,  а андроид передает ей с плота необходимое снаряжение.  Попутно
продолжалось обсуждение,  что стоит брать,  а что - нет. Я тоже принял в
нем  живейшее участие.  Необходимым казалось буквально все -  спальники,
термоодеяло,  палатка, нагревательный куб, провизия, инерционный компас,
оружие,  фонари...  К  сожалению,  из-за  того,  что  все вещи покрылись
толстым слоем инея,  чтобы упаковать их,  требовалось больше места,  чем
обычно.
     В  конце концов,  вдосталь намахавшись руками,  мы  решили оставить
большинство вещей на плоту.  Поспорили еще минуту-другую, потом отобрали
самое необходимое и то, что влезало в мешки. Я сунул в кобуру пистолет и
запихнул  в  мешок  сложенную  пополам  плазменную  винтовку.   А.Беттик
согласился взять дробовик;  запасные обоймы он упаковал в свой и так уже
битком набитый мешок.  По  счастью,  вся одежда была на нас,  поэтому мы
сумели  взять  всю  провизию.  Передатчик и  приемник распределили между
собой девочка и андроид,  я нацепил на запястье обледенелый комлог. Мало
ли что, вдруг мы разбредемся в разные стороны...
     Меня  беспокоило  то,  что  плот  может  унести  течением  (мы  уже
убедились,  что  шесты и  обломок весла -  не  слишком надежный крепеж).
А.Беттик выжег в ледяной стене сквозное отверстие и пропустил через него
веревку, концы которой закрепил на корме и на носу плота.
     Прежде чем  тронуться в  путь,  я  бросил прощальный взгляд на  наш
верный плот.  Почему-то  мне  казалось,  что  больше мы  его не  увидим.
Окутанный клубами пара,  он представлял собой жалкое зрелище:  сломанное
весло,  обрубок мачты  с  фонарем,  стесанные по  бокам ледяными гранями
бревна,  нос слегка погружен в воду,  повсюду иней...  Я кивнул,  как бы
говоря плоту "до свидания",  повернулся и повел своих друзей по коридору
в  толще  льда.  Мешок  вскоре пришлось перевесить на  грудь,  чтобы  не
цеплялся за потолок и не затруднял движение.
     Я  боялся,  что в  нескольких метрах от  того места,  до которого я
добрался,  коридор закончится тупиком. Но прошло полчаса - мы то шли, то
ползли,  то  скользили под уклон,  -  а  он  и  не  думал заканчиваться.
Несмотря на  то,  что нам было жарко,  мы  ни  на  секунду не забывали о
стуже.  Рано  или  поздно  придется остановиться,  расстелить циновки  и
спальные  мешки...   Если  уснем,  то  наверняка  не  проснемся.  Ладно,
поглядим.
     Я  передал друзьям по  плитке шоколада,  очистил ото  льда  одну из
фляжек, включив свой лазер, и сказал:
     - Осталось немного.
     - До чего?  -  спросила Энея.  -  До поверхности еще далеко. Или ты
думаешь, что...
     - Нас наверняка ожидает что-то  интересное.  -  Пар,  вырвавшийся у
меня изо рта, осел ледяной коркой на воротнике и на подбородке. С бровей
свисали сосульки.
     - Интересное,  -  с сомнением в голосе повторила девочка.  Я понял,
что она имела в  виду.  До сих пор весь "интерес" заключался в том,  что
нас беспрерывно пытались прикончить.
     Около часа спустя мы включили куб, которым надлежало пользоваться с
осторожностью,  чтобы он  не  растопил под  собой лед  и  не  провалился
неизвестно куда,  и  подогрели еду.  Я  взял в  руки инерционный компас,
решив  уточнить,  как  далеко  мы  ушли  и  насколько высоко  забрались.
Внезапно А.Беттик произнес:
     - Тихо!
     Мы затаили дыхание.
     - Что такое? - прошептала Энея. - Я ничего не слышу.
     Просто удивительно,  что, несмотря на все одежды, на шарфы и шапки,
мы слышали друг друга, разговаривая нормальными голосами и даже шепотом.
     А.Беттик нахмурился и  поднес палец к губам,  призывая к тишине,  а
потом проговорил:
     - Шаги. Они приближаются к нам.

        39

     Центр  дознаний Священной Римской канцелярии находился не  в  самом
Ватикане,  а в массивной старинной крепости,  называвшейся замок Святого
Ангела.  Первоначально то была гробница императора Адриана; ее воздвигли
в  135 году нашей эры,  а в 271 году подвели к ней Стену Аврелия.  Замок
стал  самой  грозной  римской крепостью.  Когда  Церковь покидала Старую
Землю,  незадолго до  того как  планета провалилась в  черную дыру,  это
здание было эвакуировано наряду с  базиликой Святого Петра и  некоторыми
другими. Славу замок приобрел в Чумной Год, 587-й от Рождества Христова,
когда   Папе   Григорию  Великому,   который  возглавлял  крестный  ход,
призванный умолить Господа покончить с чумой,  явился у гробницы Адриана
архангел  Михаил.  Впоследствии замок  Святого  Ангела  укрывал  пап  от
разъяренной толпы,  в  его подземельях и пыточных камерах томились столь
известные враги Церкви, как Бен-венуто Челлини. За без малого три тысячи
лет своего существования замок не смогли уничтожить ни орды варваров, ни
ядерные  бомбы.   Он   возвышался  серым  холмом  посреди  единственного
свободного участка земли в окружении шоссе и различного рода сооружений,
являясь  как  бы  ступицей  колеса,  спицы  которого составляли Ватикан,
штаб-квартира Ордена и космопорт.
     Капитан  отец  де  Сойя  появился  в  замке  за  двадцать минут  до
назначенного срока и получил пропуск, позволявший свободно передвигаться
по  душным,  лишенным окон коридорам и  помещениям.  Фрески,  украшавшие
когда-то стены,  давным-давно поблекли,  на изысканную мебель и  изящные
балконы, возведенные в средние века, всем, похоже, было наплевать. Замок
Святого Ангела вновь превратился в крепость.  Де Сойя знал, что от замка
к  Ватикану,   как  было  на  Старой  Земле,  тянется  подземный  ход  с
укрепленными сводами и  что за  минувшие двести лет священная канцелярия
постаралась наполнить арсеналы  замка  современным оружием  и  постоянно
совершенствовала систему обороны,  чтобы Папе было где укрыться, если на
Пасем нападут враги.
     Путешествие по  коридорам заняло  двадцать минут.  Чуть  ли  не  на
каждом  шагу  де  Сойю  останавливали охранники,  требовавшие предъявить
документы.   Охраняли  замок  не  швейцарские  гвардейцы  в   их  ярких,
праздничных нарядах, а облаченные в черные с серебром мундиры сотрудники
службы безопасности священной канцелярии.
     Камера   для   допросов   производила  гораздо   менее   угнетающее
впечатление,  нежели лестницы с  коридорами:  две из  трех каменных стен
скрывали  светившиеся  желтым  панели,   сверкали  люм-шары,  получавшие
энергию  от  солнечной  батареи  на  крыше  замка;   обстановку  комнаты
составляли стол и шесть стульев,  отличавшихся друг от друга только тем,
что один стоял перед столом,  а остальные -  за ним; кроме того, у стены
возвышался  офисный  комплекс  со  множеством  клавиатур,   мониторов  и
нейрошунтов, а рядом примостился буфет с кофейником и посудой.
     Минуту спустя появились инквизиторы. Кардиналы, один из которых был
иезуитом,  второй доминиканцем, а трое принадлежали к Легионерам Христа,
представились и  поочередно протянули руки.  Офицерский мундир де Сойи с
высоким  воротником являл  собой  разительный контраст  алым  сутанам  с
черной каймой вдоль воротника.  Кто-то поинтересовался,  как здоровье де
Сойи, как он себя чувствует после воскрешения, кто-то предложил кофе, от
которого капитан не отказался. Потом все заняли свои места.
     По  традиции,  унаследованной от  инквизиции былых  времен,  допрос
священника вели  на  латыни.  Говорил только один из  пяти инквизиторов.
Вопросы были вежливыми и задавались в третьем лице. По окончании допроса
подследственному вручили протоколы - на латыни и на сетевом английском.

     ИНКВИЗИТОР:  Может ли  капитан отец де  Сойя сообщить,  что успешно
выполнил порученное ему задание -  найти и  переправить на Пасем девочку
по имени Энея?
     ДЕ СОЙЯ: Мне удалось установить контакт с девочкой, но задержать ее
я не сумел.
     ИНКВИЗИТОР:  Пусть капитан объяснит, что он имеет в виду под словом
"контакт".
     ДЕ СОЙЯ: Я дважды перехватывал корабль, на котором девочка покинула
Гиперион.  Первый  раз  это  случилось в  системе Парвати,  второй  -  у
Возрождения-Вектор.
     ИНКВИЗИТОР:  Сведения об  этих неудачных попытках задержать девочку
содержатся в представленных документах.  Уверен ли капитан,  что девочка
успела бы  наложить на  себя  руки  до  того,  как  специально обученные
швейцарские гвардейцы проникли бы на корабль?
     ДЕ  СОЙЯ:  В  то  время я  был  уверен.  Мне  показалось,  что риск
неоправданно велик.
     ИНКВИЗИТОР:  Хотелось бы  узнать у  капитана,  согласился ли с  его
действиями старший по  званию швейцарский гвардеец на  борту,  а  именно
сержант Грегориус?
     ДЕ  СОЙЯ:  После  того  как  попытка  закончилась  неудачей,  я  не
спрашивал  мнения  сержанта  Грегориуса.  В  ходе  операции  он  выразил
несогласие с моим приказом.
     ИНКВИЗИТОР:   Известно  ли  капитану  мнение  двух  других  солдат,
находившихся на борту?
     ДЕ  СОЙЯ:  Они все настаивали на  продолжении операции,  к  которой
долго готовились. Но я посчитал, что мы не можем рисковать.
     ИНКВИЗИТОР:  Возможно,  капитан не  перехватил вражеский корабль до
того,   как   тот   вошел   в   атмосферу  планеты   Возрождение-Вектор,
руководствуясь схожими мотивами?
     ДЕ  СОЙЯ:  Нет.  Девочка заявила,  что корабль идет на  посадку.  Я
решил,  что это ни  в  коей мере не  может помешать осуществлению нашего
плана.
     ИНКВИЗИТОР:  Тем не менее, когда вышеупомянутый корабль приблизился
к  старинному нуль-порталу,  капитан  приказал открыть  по  нему  огонь.
Правильно?
     ДЕ СОЙЯ: Да.
     ИНКВИЗИТОР:  Разве  подобный приказ