вует по  галактике без денег и  без
разрешения официальных властей.  Да, так и есть - если я все-таки рискну
заглянуть в  кафе,  бар  или  ресторан,  кто-нибудь,  наверное,  вызовет
местную полицию или имперский военный патруль. Для начала они установят,
что на мне нет креста, что я - язычник в христианской вселенной.
     Я облизнул пересохшие губы -  желудок утробно урчал от голода, руки
не  слушались от усталости и  повышенной гравитации,  глаза слезились от
недосыпа и переживаний, но я, отринув береговые соблазны, двинулся вдоль
по каналу... Эх, лучше бы следующий портал оказался ближе, чем дальше.
     Здесь я воздержусь от повествования об удивительных видах и звуках,
о  диковинных людях и  встречах.  Я никогда не был на таком застроенном,
таком людном и таком домашнем мире,  как Лузус. Чтобы обследовать шумный
Улей, промелькнувший мимо, у меня ушел бы по меньшей мере месяц.
     Шесть часов путешествия по каналу - и я зарулил под желанную арку и
очутился на Фрейде - шумном, суетливом, густо заселенном мире, о котором
я почти ничего не знал и даже не смог бы определить,  где я, собственно,
нахожусь,  если б не штурманские файлы комлога.  Там я наконец выспался,
спрятав  каяк  в  пятиметровом коллекторе.  Я  сладко  спал  на  клочьях
фибропласта, повисшего на проволочной изгороди.
     Проспал я  стандартные сутки,  но  на  Фройде сутки длятся тридцать
девять  стандартных часов,  поэтому следующий портал я  разыскал вечером
того же дня, меньше чем в пяти километрах ниже по течению.
     С солнечной Фройде,  населенной имперскими подданными,  я перенесся
на  Невермор -  мир  угрюмых горных  селений,  нависающих над  пропастью
каменных замков и вечно хмурого неба.  Ночью в черной вышине проносились
кометы  и  местные вороны;  расправив кожистые крылья,  парили  они  над
рекой, и их черные силуэты перечеркивали яркие хвосты комет.
     Меня окликнули плотогоны,  и я помахал в ответ,  продолжая грести к
полосе бурлящей воды,  которая чуть не перевернула каяк. Вослед завывали
сирены со стен неверморских замков.
     Я  миновал портал и очутился в знойной,  выжженной солнцем пустыне,
на   маленькой  планете,   которая,   как  сообщил  комлог,   называлась
Витус-Грей-Балиан Б.  Я  никогда не  слышал о  ней,  ее  не  было даже в
старинных звездных атласах  времен  Гегемонии,  которые  бабушка бережно
хранила в  своем фургоне и  в  которые я при каждом удобном случае так и
норовил заглянуть.
     По  дороге на  Старую Землю река Тетис пронесла нас с  А.Беттиком и
Энеей через Новую Мекку и Хеврон,  в пустынях там не было жизни и города
стояли  покинутые.   Но  здесь,  на  Витус-Грей-Балиане  Б,  глинобитные
постройки  сгрудились  у   кромки  воды,   и   примерно  через  километр
встречались плотины и  дамбы -  вода отводилась на  поля,  протянувшиеся
вдоль реки. По счастью, река служила тут основной транспортной артерией,
и  я  вынырнул из арки портала под прикрытием тяжелой баржи и  продолжал
себе грести среди бесчисленных лодок и  судов -  скифов,  плотов,  барж,
буксиров,  моторных лодок.  Метрах в  трех-четырех над поверхностью воды
изредка проплывали ТМП.
     Гравитация здесь была  слабая -  возможно,  даже меньше двух третей
земной,  и  временами возникало странное ощущение,  что  следующий взмах
весла  поднимет  каяк  над  водой.   Но   если  сила  тяжести  почти  не
чувствовалась,  то  свет  -  солнечный свет  -  придавил меня гигантской
потной дланью. Полчаса такой гребли, и я опустошил вторую фляжку. Пришла
пора заняться поисками воды.
     Можно  подумать,   что  обитатели  планеты  с   низкой  гравитацией
непременно  худы  как   щепки  -   полная  противоположность  коренастым
обитателям Лузуса,  -  но  почти все,  кого  я  видел на  берегах реки -
мужчины,  женщины,  дети,  - были такие же низкорослые и коренастые, как
лузианцы.  В  их  одежде,  яркой  и  многоцветной,  чувствовалась та  же
пестрота, что и у обитателей Фройде, но здесь у каждого был какой-нибудь
один  ярчайший оттенок -  алые  комбинезоны,  лазурные плащи и  накидки,
изумрудно-зеленые  костюмы,  платья,  шарфы  и  шляпы,  струящийся поток
желтого  шифона  и  розовые тюрбаны.  Я  заметил,  что  двери  и  ставни
глинобитных домиков,  лавок,  гостиниц тоже окрашены все в  определенный
цвет.  Что бы это значило?  Может,  знак касты? Политическая ориентация?
Социальный или экономический статус?  Или обозначение родства?  В  любом
случае, что бы это ни было, нечего и думать затеряться в толпе на берегу
в моем хаки.
     Но выбора не оставалось -  либо причалить к берегу, либо умереть от
жажды.  Миновав очередной автоматический шлюз,  я  подгреб к  пирсу и  с
трудом привязал прыгающий на волне каяк - по реке как раз прошла тяжелая
баржа. Я направился к круглому деревянному сооружению - похоже, это была
артезианская скважина:  женщины  в  желтых  платьях  выходили  оттуда  с
кувшинами. Меня вот только беспокоило - если я наберу воду, не нарушу ли
я  тем  самым  какой-либо  закон,   кастовое  ограничение,   религиозное
установление  или   местный  обычай.   Имперских  властей  в   ближайшей
окрестности  не  наблюдалось,   -  ни  черных  сутан,  ни  красно-черных
мундиров,  -  но  это  еще ничего не  значит.  Ведь даже на  Окраине,  к
которой,   как   сообщил   комлог,   принадлежит  Витус-Грей-Балиан   Б,
практически нет  такой планеты,  где  так или иначе не  присутствовал бы
Орден.  Я  незаметно переложил охотничий нож  в  задний  карман куртки -
попробую в  случае чего прорваться к  лодке.  Но если явится полиция,  с
парализаторами и игольниками, мое путешествие на этом закончится.
     Правда,  оно все равно должно было закончиться,  и очень скоро,  но
тогда  я  этого  не  знал.  Меня  даже  не  насторожила  боль  в  спине,
появившаяся еще на Лузусе.
     Итак, я неуверенно приближался к колодцу, если это колодец.
     Это был колодец.
     Никто никак не  отреагировал ни на мой высокий рост,  ни на тусклую
одежду.  Никто,  даже дети в  ярко-синем и  ярко-красном -  на  миг  они
перестали играть,  посмотрели на меня без всякого интереса и вернулись к
своим делам.  Я  напился вдоволь и  наполнил водой обе  фляжки.  У  меня
сложилось  впечатление  -   уж   не   знаю  почему,   -   что  обитатели
Витус-Грей-Балиана  Б  (или  по  крайней  мере  жители  этой  прибрежной
деревушки) просто-напросто слишком вежливы,  чтобы пялиться на  меня или
расспрашивать, что мне нужно. Завинтив вторую фляжку и уже повернувшись,
чтобы идти к каяку, я подумал, что даже трехглавый инопланетный монстр -
или,  если уж  пошел такой сюр,  сам Шрайк -  запросто мог бы напиться в
жаркий знойный день из этого артезианского колодца,  и его бы никто ни о
чем не спросил.
     Я сделал три шага по пыльной улице, и тут накатила боль. Я согнулся
пополам,  не  в  силах  вздохнуть,  упал  на  колени,  завалился набок и
скрючился в приступе раздирающей боли.  Я бы завопил, если б мог. Хватая
воздух,  как рыба,  выброшенная на берег,  я  свернулся в позе эмбриона,
сраженный болью.
     Нельзя сказать, что я вовсе уж не знаком с болью и лишениями. Когда
я служил в силах самообороны,  гиперионские военные как раз изучали этот
вопрос,  и  тогда  выяснилось:  почти  все  новобранцы,  отправленные на
Ледяной Коготь сражаться с мятежниками,  настоящие слабаки - боли совсем
не выдерживают.  А  в  городах северной Аквилы вряд ли вообще когда-либо
испытывали боль, с которой не могли справиться пилюли или автохирург.
     Я вырос на Гиперионских пустошах, и у меня несколько побольше опыта
по  этой части:  порезы,  сломанная нога (на меня наступил вьючный мул),
синяки и  ушибы (падения со  скал),  сотрясение мозга,  ожоги,  разбитые
губы,  фонарь под глазом -  результат потасовок с дружками. А на Ледяном
Когте меня ранили трижды - дважды шрапнелью, когда погибли все вокруг, и
один  раз  из  снайперской винтовки.  Тогда,  помнится,  даже послали за
священником,  который долго уговаривал меня, пока еще не поздно, принять
крестоформ.
     Но такой боли я не испытывал никогда.
     Я стонал,  задыхался -  похоже,  мне все-таки удалось пробить стену
вежливости и привлечь к себе внимание местных.  Я поднял руку и запросил
от  комлога  информацию,   что  со  мной  творится.  Нет  ответа.  Между
приступами невыносимой боли я  повторил запрос.  Нет  ответа.  И  тут  я
вспомнил, что сам переключил эту хреновину в режим послушного ребенка. Я
позвал его по имени и повторил запрос.
     - Могу я активировать скрытую биосенсорную функцию, месье Эндимион?
- спросил дебильный ИскИн.
     Я  и  понятия не  имел,  что  у  него  есть эта  самая биосенсорная
функция,  скрытая,  или как ее там.  Я  что-то промычал в ответ,  и меня
опять скрутила боль.  Ощущение было такое, словно в спину вонзили кривой
нож и  медленно поворачивают в  ране.  Боль текла сквозь меня как ток по
раскаленной проволоке.  Началась рвота.  Красивая женщина в ослепительно
белом одеянии попятилась и подняла одну белую сандалию.
     - Что со мной? - выдавил я между приступами боли. - Что происходит?
- И  попробовал ощупать спину -  наверняка там кровь и открытая рана.  Я
искал торчащую стрелу или копье, но там ничего не было.
     - Вы в состоянии шока,  месье Эндимион, - объяснил лоботомированный
ошметок ИскИна Корабля Консула.  -  Кровяное давление,  рефлексы,  пульс
полностью подтверждают диагноз.
     - От чего?  -  с трудом проговорил я и застонал:  боль вырвалась на
волю и разлилась по всему телу. Мой желудок был пуст, но позывы на рвоту
не прекращались.  Нарядные аборигены соблюдали дистанцию,  даже сейчас я
заметил, что им не свойственны дурные манеры: они не перешептывались, не
пялились на меня, но свои занятия тем не менее отложили.
     - Что случилось? - Я старался говорить шепотом. - Что могло вызвать
такое?
     - Пуля,  -  пропищал комлог.  -  Колотая рана.  Копье, нож, стрела,
дротик.  Или лазер,  или импульсный заряд. Или игольник. Возможно, вам в
печень или в почки ввели длинную тонкую иглу.
     Корчась от боли,  я еще раз ощупал спину, дотянулся до ножа в чехле
и отшвырнул его подальше.  Куртка и рубашка целы и невредимы -  хотя, по
идее,  должны уже насквозь пропитаться кровью. Из меня не торчало ничего
острого.
     Боль снова прожгла меня,  и я громко застонал. Так я не стонал даже
тогда, когда меня подстрелил снайпер на Ледяном Когте или когда мул дяди
Вани сломал мне ногу.
     Боль  мешала  мыслить  отчетливо,  и  в  голове  мелькало  примерно
следующее:   "Местные...  каким-то образом...  телепатия...  отравили...
воду... невидимые лучи... карают за..."
     Отказавшись  от  попытки  додумать,  я  снова  застонал.  Кто-то  в
ярко-голубой юбке или тоге и  безупречных сандалиях -  ногти покрашены в
синий цвет - подошел поближе.
     - Простите,  сэр, - раздался нежный голосок на сетевом английском с
сильным акцентом.  -  У  вас  что-то  случилось?  -  Это прозвучало как:
"Увассто-тослусилось?"
     - Аргх! - Меня била судорога.
     - Могу я чем-то помочь? - произнес тот же голосок.
     - О... аргх!.. Да...
     От боли я едва не потерял сознание.  Перед глазами заплясали черные
точки.  Я  уже не  видел ни  голубой юбки,  ни  сандалий.  Дикая боль не
отпускала... Я не мог скрыться в беспамятстве.
     Вокруг шелестели мантии и тоги.  Аромат духов,  одеколона,  мыла...
Чьи-то  руки  подхватили меня.  В  спину  и  в  основание  черепа  будто
вонзилась раскаленная добела проволока.

        7

     Папская аудиенция была назначена на 8:00 по ватиканскому времени. В
7:52  черный ТМП  Джона Доменико Мустафы прибыл к  пропускному пункту на
Виа-дель-Бельведер.  Инвкизитор и  его  доверенное лицо,  отец  Фаррелл,
прошли через детекторы и датчики - сначала контрольный пункт Швейцарской
гвардии,   затем  пост  палатинской  стражи  и,   наконец,  новый  пост,
Дворянской гвардии.
     Джон  Доменико  кардинал  Мустафа,  Великий  Инквизитор,  незаметно
переглянулся  со   своим  помощником,   когда  они  проходили  последний
контрольный   пункт.   Дворянская   гвардия,   казалось,   состояла   из
клонированных близнецов -  сплошь худощавые мужчины и женщины,  бледные,
темноволосые, с застывшими взглядами. Мустафа знал, что тысячу лет назад
швейцарские гвардейцы были  наемниками на  папской  службе,  палатинская
стража состояла из надежных местных,  непременно рожденных в  Риме:  они
обеспечивали  почетную   охрану   во   время   публичных   выходов   Его
Святейшества, а в Дворянскую гвардию набирали аристократов - нечто вроде
папской награды за преданность. Ныне швейцарская гвардия - самое элитное
подразделение коммандос,  палатинская стража всего лишь  год  назад была
восстановлена Папой  Юлием  Четырнадцатым,  а  сейчас  Папа  Урбан,  как
оказалось, решил доверить свою безопасность новой Дворянской гвардии.
     Великий  Инквизитор знал,  что  эти  близнецы  действительно клоны,
ранние   прототипы  засекреченного  Легиона,   авангард   новой   армии,
сконструированный Техно-Центром по  требованию Папы и  его госсекретаря.
Инквизитор дорого заплатил за  эту  информацию и  знал:  его положение -
если  не  его  жизнь  -  окажется  под  угрозой,  если  только  кардинал
Лурдзамийский или Его Святейшество узнают о том, что ему это известно.
     Они  миновали посты  охраны.  Кардинал Мустафа  отказался от  услуг
чиновника,   предложившего  проводить  их  наверх.   Пока  отец  Фаррелл
поправлял после  обыска  сутану,  Мустафа открыл  дверцу древнего лифта,
который должен был доставить их в папские покои.
     Тайный ход на самом деле начинался в подвале - воссозданный Ватикан
был  построен на  холме,  и  вход с  Виа-дель-Бельведер был ниже первого
этажа.  Неторопливый подъем в скрипучей клети лифта -  отец Фаррелл явно
нервничал, перебирал бумаги, вертел скрайбер и вообще ерзал и места себе
не находил,  а  кардинал Мустафа отдыхал,  -  и  вот первый этаж -  двор
Сан-Дамазо.  Вот  и  второй  этаж  -  причудливые  апартаменты Борджа  и
Сикстинская капелла.  Со  скрипами и  стонами лифт проехал второй этаж с
официальной  приемной,   консисторией,   библиотекой,   аудиенц-залом  и
замечательными палатами Рафаэля.  На  третьем этаже они остановились,  и
дверцы кабины с лязгом распахнулись.
     Кардинал Лурдзамийский и его помощник, монсеньор Лукас Одди, кивали
и улыбались.
     - Доменико.  -  Кардинал Лурдзамийский крепко пожал  руку  Великому
Инквизитору.
     - Симон Августино, - вежливо склонил голову Великий Инквизитор.
     Итак,   на  встрече  будет  присутствовать  госсекретарь.   Мустафа
подозревал и  опасался,  что именно так оно и  будет.  Выйдя из  лифта и
шагая  к  папским покоям.  Великий Инквизитор бросил  взгляд на  кабинет
госсекретаря и  -  в  десятитысячный раз  -  позавидовал близости  этого
человека к Папе.
     Папа  встретил  гостей  в  просторной,   ярко  освещенной  галерее,
соединявшей секретариат Ватикана с  личными  покоями  Его  Святейшества.
Понтифик  улыбался.   Странно,  обычно  он  неулыбчив.  Сутана  с  белым
воротником, белый пояс, на голове круглая белая шапочка. Белые туфли еле
слышно шелестели по гладким плитам пола.
     - А,  Доменико.  -  Папа  Урбан  Шестнадцатый протянул перстень для
поцелуя. - Симон. Как хорошо, что вы пришли.
     Отец Фаррелл и  монсеньор Одди,  преклонив колена,  терпеливо ждали
своей очереди приложиться губами к кольцу святого Петра.
     Его Святейшество прекрасно выглядит, подумал Великий Инквизитор, он
определенно помолодел и посвежел.  Да,  куда лучше,  чем до его недавней
смерти.  Высокий лоб и горящие глаза -  те же самые, но Мустафа отметил,
что  в  облике  воскрешенного Папы  появилось что-то  такое...  какая-то
настойчивость и убежденность.
     - Мы  как  раз  собирались совершить утреннюю прогулку по  саду,  -
сказал Его Святейшество. - Не хотите ли присоединиться?
     Все четверо кивнули и  поспешили следом за Папой.  Прошли галерею и
по  гладкой широкой лестнице поднялись на  крышу.  Личные  помощники Его
Святейшества  держались  на  расстоянии,  у  выхода  в  сад  швейцарские
гвардейцы застыли по стойке "смирно", глядя прямо перед собой. Кардиналы
Лурдзамийский и Великий Инквизитор отставали от Папы буквально на шаг, а
отец Фаррелл и монсеньор Одди держали дистанцию в два шага за ними.
     Папские сады - лабиринт цветущих шпалер, нежно струящихся фонтанов,
аккуратных живых изгородей и деревьев с трехсот миров Священной Империи,
каменные дорожки и  причудливый цветущий кустарник.  Надо  всем  этим  -
силовой купол  класса  "десять".  Прозрачный изнутри и  непрозрачный для
внешних наблюдателей,  он обеспечивал и  конфиденциальность,  и  защиту.
Небо Пасема в это утро было сияющим и безоблачно синим.
     - Кто-нибудь из  вас  помнит,  -  начал Его Святейшество под шелест
сутан по каменным плитам дорожки, - когда небо здесь было желтым?
     Кардинал Лурдзамийский издал  нечто  вроде  урчания -  у  него  это
означало смешок.
     - О  да,  -  сказал он,  -  я помню.  Небо было отвратно желтое,  в
воздухе было все, что угодно, но только не то, чем дышат, жуткий холод и
нескончаемый  дождь.   Да,   тогда  Пасем  считался  отверженным  миром.
Потому-то старая Гегемония вообще позволила Церкви обосноваться здесь.
     Папа  Урбан Шестнадцатый едва заметно улыбнулся и  указал на  синее
небо и теплое ласковое солнце:
     - Итак,  мы  видим определенные улучшения за время нашего служения,
так ведь, Симон Августино?
     Оба кардинала тихонько рассмеялись.  Они быстро обошли крышу, и Его
Святейшество выбрал другой маршрут через центр сада. Переступая по узкой
дорожке с плиты на плиту,  кардиналы и их помощники гуськом следовали за
белой сутаной понтифика.  Вдруг Его  Святейшество остановился перед тихо
журчащим фонтаном и обернулся.
     - Вы слышали,  -  сказал он,  и  вся шутливость куда-то исчезла,  -
эскадра адмирала Алдикакти переведена за Великую Стену?
     Кардиналы кивнули.
     - Это первое,  но далеко не последнее вторжение,  -  пояснил святой
отец. - Мы не надеемся... не предсказываем... мы [знаем].
     Глава  Священной  Канцелярии,  госсекретарь и  их  помощники  ждали
продолжения.
     Папа посмотрел на каждого по очереди.
     - Сегодня, друзья мои, мы намерены посетить Кастель-Гандольфо...
     Великий Инквизитор поймал себя на том, что его так и тянет - зачем?
- посмотреть наверх.  Папский астероид все  равно не  увидишь в  дневное
время. Он знал, что королевское "мы" понтифика вовсе не есть приглашение
- ни для кардинала Лурдзамийского, ни для него.
     - ...где   несколько  дней   проведем  в   медитации,   молитве   и
размышлениях над нашей следующей энцикликой,  -  продолжал Папа.  -  Она
будет  называться  "Redemptor  Hominus"  и   станет  самым  наиважнейшим
документом нашего пастырского служения Святой Матери Церкви.
     Великий  Инквизитор склонил  голову.  "Искупитель человечества",  -
подумал он. Это может быть что угодно.
     Когда кардинал Мустафа поднял взгляд.  Папа улыбался,  будто прочел
его мысли.
     - Это  будет  о   нашем  святом  долге,   Доменико,   -   сохранить
человечность человека.  Это должно продолжить, прояснить и расширить то,
что  получило  известность  как  энциклика  Крестового  похода.   Должно
определить волю  Господа нашего  -  нет,  заповедь...  род  человеческий
должен   пребывать   в    обличье   человеческом   и   не   оскверняться
преднамеренными мутациями и уродствами.
     - Окончательное решение  проблемы  Бродяг,  -  пробормотал кардинал
Лурдзамийский.
     Его Святейшество нетерпеливо кивнул:
     - Да,  но  не  только.  "Redemptor Hominus" объяснит роль  Церкви в
определении будущего.  Дорогие друзья,  в некотором смысле будет намечен
план на следующее тысячелетие.
     "Матерь Божия!" - подумал Великий Инквизитор.
     - Священная Империя -  полезное орудие,  - продолжал святой отец, -
но  в  предстоящие дни,  месяцы и  годы мы  заложим фундамент для  более
действенного проявления роли Церкви в повс