ященство.  Нашего  высокочтимого архитектора зовут  Ананда,  а  ее
ассистента -  лишь одного из  множества ее  искусных помощников,  как  я
слышал - зовут Субхадда.
     Я  ошарашенно моргнул.  Неужели кто-то назвал эти имена далай-ламе?
После Энея объяснила мне,  что  Ананда был любимым учеником Будды и  сам
стал учителем, Субхадда же был странствующим аскетом, последним учеником
Просветленного -  он  встретил Будду  всего  за  несколько часов до  его
смерти.  Очевидно, далай-лама употребил эти имена со скрытой иронией, но
я тогда не понял юмора.
     - Мадемуазель Ананда,  месье Субхадда,  очень приятно,  -  кардинал
Мустафа отвесил низкий поклон и оглядел нас с головы до ног,  - простите
мою бестактность и  невежество,  мадемуазель Ананда,  но  по  этническим
признакам вы заметно отличаетесь от большинства людей,  встреченных нами
в Потале и близлежащих районах Тянь-Шаня.
     Энея кивнула:
     - Не следует делать поспешных обобщений, ваше преосвященство. Целый
ряд районов на планете колонизирован выходцами из других регионов Старой
Земли.
     - Конечно,  -  проворковал кардинал Мустафа. - Не могу не отметить,
что   ваш   стандартный  английский  почти   безупречен.   Могу   ли   я
полюбопытствовать,  какой  из  регионов Тянь-Шаня  вы  и  ваш  ассистент
называете родиной?
     - Конечно,  -  отозвалась Энея в  тон кардиналу.  -  Я появилась на
планете  в  районе  хребтов за  горами  Мориа  и  Сион,  северо-западнее
Музтаг-Аты.
     Кардинал  задумчиво кивнул.  Я  вдруг  обратил  внимание,  что  его
воротничок сделан из того же алого муара, что и его мантия и шапочка.
     - По-видимому,  вы  исповедуете иудаизм или ислам,  преобладающие в
этих районах, как рассказали нам наши хозяева?
     - Я   неверующая,   если   рассматривать  веру   как   упование  на
сверхъестественное.
     Кардинал недоуменно поднял бровь.  Человек,  представленный нам как
отец  Фаррелл,  вопросительно глянул  на  своего  начальника.  Ужасающий
взгляд Радаманты Немез не дрогнул.
     - И  тем  не  менее трудитесь на  постройке храма для буддистов,  -
довольно любезно заметил кардинал.
     - Мне поручено реконструировать прекрасное строение. Я горжусь, что
избрана для этой работы.
     - Несмотря на отсутствие...  э-э... упования на сверхъестественное?
- В  голосе Мустафы прозвучали инквизиторские нотки.  Слухи о  Священной
Канцелярии докатились даже до гиперионского захолустья.
     - Наверное,   именно  благодаря  этому,   ваше  преосвященство.   И
благодаря  вере  в   мои   собственные  человеческие  способности  и   в
способности моих товарищей по работе.
     - Итак, сделанное само оправдывает себя? - напирал кардинал. - Даже
если не имеет глубинного смысла?
     - Возможно,  хорошо исполненное дело  само  несет в  себе глубинный
смысл.
     Кардинал Мустафа как-то странно фыркнул.
     - Хорошо сказано, барышня, хорошо сказано.
     Откашлявшись, отец Фаррелл задумчиво сказал:
     - Район  за  горой Сион...  Во  время облета планеты мы  заметили с
орбиты,  что  в  этом районе на  гребне установлен одинокий нуль-портал.
Мы-то  думали,  что  Тянь-Шань  никогда не  входил  в  Сеть,  но  архивы
подтвердили, что портал был завершен незадолго до Падения.
     - Но  никогда  не  действовал!  -  воскликнул далай-лама,  поднимая
палец. - Никто не прибывал на Тянь-Шань и не отбывал с него через портал
Гегемонии.
     - И в самом деле,  -  вкрадчиво сказал кардинал.  - Что ж, мы так и
предполагали,   но   я   должен  принести  вам   наши  извинения.   Ваше
Святейшество. Экипаж нашего корабля, пылая чрезмерным усердием, случайно
расплавил окрестные скалы,  пытаясь  прозондировать с  орбиты  структуру
портала. Боюсь, эта дверь навсегда запечатана лавой.
     При  этих  словах  я  посмотрел на  Радаманту Немез.  Она  даже  не
моргнула.  По-моему,  она вообще не  моргала.  Взгляд ее  был прикован к
Энее.
     - Не   стоит  извиняться,   ваше   преосвященство,   -   отмахнулся
далай-лама.   -   Нам  ни  к   чему  нуль-порталы,   которыми  никто  не
пользуется...  разве что Священная Империя отыскала способ запустить их?
- Эта  мысль  его  позабавила,  и  он  рассмеялся приятным  мальчишеским
смехом, выдающим, впрочем, острый ум.
     - Нет,  Ваше Святейшество,  -  улыбнулся кардинал Мустафа.  -  Даже
Церковь не  отыскала способа восстановить Сеть.  Я  почти не сомневаюсь,
что это к лучшему.
     Напряжение понемногу отпускало меня, сменяясь чем-то вроде тошноты.
У этого мерзкого коротышки в алой сутане хватает наглости говорить Энее,
что он знает, как она прибыла на Тянь-Шань, и что этой дорогой ей уже не
сбежать.  Я с тревогой посмотрел на Энею,  но она как ни в чем не бывало
проявляла вежливый интерес к  беседе.  Может,  есть еще  один портал,  о
котором Империя просто не знает?  Во всяком случае,  теперь ясно, почему
мы  до  сих пор живы:  охотник загнал мышку в  норку,  забил все выходы,
кроме одного,  и приставил к нему кошку или даже кошек - дипломатический
корабль на  орбите и  наверняка еще  несколько боевых кораблей где-то  в
системе.  Прибудь  я  на  пару  месяцев  позже,  они  захватили  бы  или
уничтожили наш корабль и  не  выпустили бы Энею из западни.  Но чего они
ждут? И к чему весь этот спектакль?
     - ...нам   бы   очень   хотелось  увидеть  ваш   -   как   там?   -
Храм-Парящий-в-Воздухе?    Название   весьма   заманчивое,   -   говорил
архиепископ Брек.
     - Пожалуй,  это не так-то просто устроить,  ваше преосвященство,  -
нахмурился регент  Токра.  -  Надвигаются муссоны,  канатные дороги  уже
крайне опасны,  а  во  время зимних бурь даже по Вышнему Пути добираться
рискованно.
     - Чепуха!   -   воскликнул  далай-лама,   не  обращая  внимания  на
нахмуренные брови регента. - Мы с радостью устроим вам подобную вылазку.
Вам  непременно надо повидать Цыань-кун-Су.  И  все Срединное Царство...
даже  Тай-Шань,  Великий пик,  где  двадцать семь тысяч ступеней ведут к
храму Нефритового Императора и Повелительницы Лазурных Облаков.
     - Ваше  Святейшество,   -   обменявшись  беспокойными  взглядами  с
регентом,  министр двора низко склонил голову, - вынужден напомнить вам,
что  из-за  наплыва ядовитых туч  добраться до  Великого пика Срединного
Царства по канатной дороге можно только весной. В ближайшие семь месяцев
Тай-Шань будет отрезан от остального мира.
     Мальчишеская улыбка далай-ламы угасла -  не  из-за раздражения,  из
досады,  что его опекают.  Когда же он заговорил,  в  голосе прорезались
командные нотки.  Я  был  знаком  с  очень  немногими подростками,  зато
повидал  достаточно военных,  и  если  доверять  моему  опыту,  из  него
вырастет незаурядный человек и хороший командир.
     - Министр  двора,  разумеется,  мне  известно  о  закрытии канатных
дорог.  Об  этом известно всем.  Но мне также известно,  что каждую зиму
несколько неустрашимых летунов совершают полет с  Сянь-Шаня  на  Великий
пик.  Иначе как  же  мы  могли бы  донести наши государственные указы до
наших верноподданных на  Тай-Шане?  А  ведь  некоторые дельтапланы могут
поднять не только самого летуна, но и пассажиров, верно?
     Министр двора отвесил такой низкий поклон,  что  едва не  стукнулся
лбом об пол. Голос его задрожал.
     - Да-да,  конечно.  Ваше Святейшество, конечно. Я знаю, что вам это
известно,  мой повелитель,  Ваше Святейшество. Я только имел... Я только
имел в виду...
     - Не сомневаюсь,  - резко бросил регент, - что министр двора имел в
виду.  Ваше Святейшество, что хотя наиболее отчаянные летуны и совершают
этот полет,  но большинство из них гибнут.  Мы не можем подвергать наших
досточтимых гостей такой опасности.
     Улыбка снова заиграла на  губах далай-ламы,  но  теперь куда  более
взрослая, хитрая, почти насмешливая.
     - Вы ведь не боитесь смерти, ваше преосвященство? - повернулся он к
кардиналу.  - Ведь ради этого-то вы и прибыли - чтобы продемонстрировать
нам чудо христианского воскресения, не так ли?
     - Не  только ради этого,  Ваше Святейшество,  -  ласково проговорил
кардинал.  - Прежде всего мы прибыли поделиться благой вестью о Христе с
теми,  кто пожелает слушать, а также наладить торговые отношения с вашей
прекрасной планетой.  - Кардинал улыбнулся. - И хотя Господь даровал нам
крест и  таинство воскресения,  Ваше  Святейшество,  остается удручающая
необходимость  получить  для   совершения  таинства  частицу  тела   или
крестоформа.  Насколько я  понял,  из  вашего моря туч  не  возвращается
никто?
     - Никто, - подтвердил далай-лама с лучезарной улыбкой.
     - Тогда,  пожалуй,  -  кардинал развел  руками,  -  мы  ограничимся
посещением Храма-Парящего-в-Воздухе и прочих доступных мест.
     Нависло молчание, и я снова бросил взгляд на Энею, полагая, что нас
вот-вот  отпустят,  и  гадая,  как  нам  подадут знак  и  будет  ли  нас
сопровождать министр  двора,  а  по  спине  у  меня  бежали  мурашки  от
устремленного на  Энею  голодного  взгляда  чудовищной  твари.  Внезапно
молчание нарушил архиепископ Брек.
     - Знаете ли,  мы  с  его  высочеством регентом Токра  обсуждали,  -
сообщил он,  будто прося рассудить спор,  -  как удивительно сходны наше
чудо воскресения и вековечная вера буддистов в перевоплощение.
     - А-а-а,  - протянул мальчишка на золотом троне, просветлев, словно
разговор  наконец-то  затронул интересную тему,  -  вот  только  не  все
буддисты верят в  перевоплощение.  Даже  до  переселения на  Тянь-Шань и
великих перемен в  мировоззрении,  не  все  буддистские секты  принимали
концепцию  переселения  душ.   Нам   доподлинно  известно,   что   Будда
отказывался  обсуждать  с  учениками  возможность  жизни  после  смерти.
"Подобные вопросы,  - говорил он, - не имеют отношения к Пути и не могут
получить ответа в  тесных пределах человеческого существования".  Видите
ли,  господа,  в  буддизме почти  все  можно  исследовать,  постигнуть и
использовать   для    достижения   просветления,    не    опускаясь   до
сверхъестественного.
     Архиепископ пришел в  замешательство,  но кардинал Мустафа поспешно
вступил в разговор:
     - Разве не сказал ваш Будда,  а я полагаю, что эти слова записаны в
одной  из  ваших священных книг.  Ваше  Святейшество,  и  поправьте меня
тотчас  же,   если  я  заблуждаюсь:   "Есть  нерожденное,   невозникшее,
несотворенное и  несложенное;  не  будь их,  не было бы спасения от мира
рожденного, возникшего сотворенного и сложенного".
     Улыбка юноши даже не дрогнула.
     - Да,  он  действительно сказал  так,  ваше  преосвященство.  Очень
хорошо.  Но разве не существует в нашей физической Вселенной элементов -
пока  что  не  постигнутых до  конца,  -  подчиняющихся законам физики и
подпадающих под определение нерожденного, невозникшего, несотворенного и
несложенного?
     - Насколько  мне  известно,  нет.  Ваше  Святейшество,  -  довольно
любезно отозвался кардинал Мустафа.  -  Но  я  не ученый.  Я  всего лишь
бедный священник.
     Несмотря на  эти дипломатические экивоки,  подросток на  троне явно
намеревался и дальше развивать эту тему.
     - Как мы  уже упоминали,  кардинал Мустафа,  буддизм на этой горной
планете развивался,  и  теперь несколько иной,  чем был на  момент нашей
высадки здесь.  Теперь преобладает дух дзэн-буддизма.  А один из великих
мастеров дзэн-буддизма Старой Земли,  поэт Уильям Блейк, некогда сказал:
"Вечность влюблена в порождения времени".
     На губах кардинала Мустафы застыла вежливая улыбка -  свидетельство
его непонимания.
     Далай-лама     больше    не     улыбался.     Лицо    его     стало
серьезно-доброжелательным.
     - Не кажется ли вам,  что месье Блейк хотел сказать,  что время без
конца ничего не стоит,  кардинал Мустафа?  Что любое существо, свободное
от  смерти -  даже  Бог,  -  могло  бы  позавидовать детям быстротечного
времени?
     Кардинал кивнул, но не в знак согласия.
     - Ваше Святейшество,  я  не  представляю,  как может Бог завидовать
несчастным смертным. Господь не способен завидовать.
     Далай-лама удивленно поднял брови.
     - Разве ваш христианский Бог по определению не всемогущ?  Тогда он,
она,  оно наверняка должен обладать и  этой способностью -  способностью
завидовать.
     - Ах,  это парадокс для детишек. Ваше Святейшество. Признаюсь, я не
знаток  логической  апологетики или  метафизики.  Но  как  князь  Церкви
Христовой я  знаю из  катехизиса и  чувствую душой,  что Бог не способен
завидовать... особенно своим несовершенным творениям.
     - Несовершенным? - переспросил юноша.
     - Человечество  несовершенно  в  силу  своей  предрасположенности к
греху,  -  снисходительно улыбнулся кардинал Мустафа.  -  Господь наш не
способен завидовать способности грешить.
     Далай-лама медленно склонил голову.
     - Один  из  наших учителей дзэна,  Иккью,  некогда написал об  этом
стихотворение:

        Все грехи,
        Свершенные в Трех Мирах,
        Поблекнут и исчезнут
        Вместе со мною.

     Кардинал  Мустафа  долго  молчал  и,   не  дождавшись  продолжения,
поинтересовался:
     - О каких трех мирах вы говорите, Ваше Святейшество?
     - Стихи  написаны еще  до  эпохи космических полетов.  Три  мира  -
прошлое, настоящее, будущее.
     - Очень мило,  -  кивнул кардинал Святой Инквизиции.  Отец  Фаррелл
смотрел на  парнишку с  чем-то  вроде сдержанного отвращения.  -  Но мы,
христиане,  считаем,  что грех,  или последствия греха, или воздаяние за
грех, если уж на то пошло, не кончаются с жизнью, Ваше Святейшество.
     - Вот  именно,  -  улыбнулся юноша.  -  Как  раз  поэтому-то  мне и
любопытно,  ради чего вы  так растягиваете жизнь с  помощью этого своего
крестоформа.   Мы  верим,  что  смерть  смывает  все,  что  написано  на
грифельной доске. Вы же верите, что за смертью следует Страшный Суд. Так
к чему оттягивать его?
     - Мы  принимаем крестоформ как  таинство,  дарованное нам  Господом
нашим Иисусом Христом,  -  терпеливо разъяснил кардинал Мустафа.  - Этот
суд впервые был отсрочен Спасителем нашим,  взошедшим ради нас на крест.
Господом,  добровольно принявшим на себя все грехи мира и тем даровавшим
нам  возможность  жизни  вечной  на  небесах,  если  таковым  будет  наш
свободный выбор.  Крестоформ - еще один дар Спасителя нашего, дающий нам
время привести в порядок дома свои перед последним Судом.
     - А-а,  ну да, - вздохнул юноша. - Но Иккью, пожалуй, подразумевал,
что грешников просто нет. Что нет греха. Что "наша" жизнь принадлежит не
нам...
     - Именно так, Ваше Святейшество, - перебил кардинал Мустафа, словно
спеша похвалить ученика-тугодума. Я заметил, что регент, министр двора и
остальные приближенные поморщились от  этой бестактности.  -  Наша жизнь
принадлежит не  нам,  но  Господу нашему и  Спасителю...  служению Ему и
Святой Матери Церкви.
     - ...принадлежит не нам,  но Вселенной,  - досказал далай-лама. - И
что наши деяния - хорошие и дурные - также есть лишь свойство Вселенной.
     - Красивая фраза. Ваше Святейшество, - поморщился кардинал Мустафа,
- но, пожалуй, слишком абстрактная. Без Бога Вселенная может быть только
машиной - бездумной, бессердечной, бесчувственной.
     - Почему? - спросил юноша
     - Прошу прощения. Ваше Святейшество?
     - Почему   Вселенная   должна   быть   бездумной,   бессердечной  и
бесчувственной без  вашего  определения Бога?  -  негромко сказал  он  и
прикрыл глаза.

        Утра роса воспарит -
        И вот уже нет ее.
        Разве пребыть здесь вовек
        Кому-то дано?

     Кардинал  Мустафа  сложил  пальцы  и  коснулся ими  губ,  словно  в
молитве.
     - Очень мило, Ваше Святейшество. Снова Иккью?
     - Нет.  Я,  -  ослепительно улыбнулся далай-лама.  -  Когда мне  не
спится, я слагаю стихи дзэн.
     Священники фыркнули.  Немез не  отводила взгляда от Энеи.  Кардинал
Мустафа повернулся к моей спутнице:
     - Мадемуазель Ананда,  а  у  вас  есть  какое-либо  мнение по  этим
немаловажным вопросам?
     В  первую секунду я даже не понял,  к кому он обращается,  но потом
вспомнил,  что  далай-лама  назвал Энею именем Ананды,  любимого ученика
Будды.
     - Я  знаю  еще  одно небольшое стихотворение Иккью,  выражающее мое
мнение.

        Иллюзорнее, чем знак,
        Начертанный на воде,
        Надежда получить от Будды
        Загробное блаженство.

     Откашлявшись, архиепископ Брек тоже включился в разговор:
     - Оно кажется достаточно прозрачным, мадемуазель. Вы полагаете, что
Господь не ответит на наши молитвы?
     - Я думаю,  что Иккью имел в виду две вещи,  ваше преосвященство, -
покачала головой Энея.  -  Во-первых, что Будда нам не поможет. Это, так
сказать,  не входит в  его обязанности.  Во-вторых,  что рассчитывать на
жизнь  после  смерти  глупо,  потому что  мы  по  природе своей  вечные,
нерожденные, неумирающие и всемогущие.
     Архиепископ побагровел.
     - Эти  определения допустимы  лишь  в  отношении Бога,  мадемуазель
Ананда. - Ощутив на себе тяжелый взгляд кардинала Мустафы, он вспомнил о
своей  дипломатической миссии,  спохватился и  неуклюже  добавил:  -  По
крайней мере мы так полагаем.
     - Для  молодого  архитектора  вы  неплохо  знаете  дзэн  и  поэзию,
мадемуазель Ананда,  -  хмыкнул кардинал Мустафа,  явно пытаясь смягчить
тон.  -  -Нет  ли  еще  какого-нибудь  стихотворения Иккью,  которое  вы
считаете уместным?
     Энея кивнула:

        Одиноким приходишь на свет,
        Одиноким уходишь.
        Это тоже иллюзия.
        Вот тебе путь:
        Не придя - никогда не уйдешь.

     - Да,  это был бы  славный трюк!  -  заметил кардинал с  наигранной
веселостью.
     - Иккью учит нас, что можно хотя бы часть жизни прожить вне времени
и пространства,  в мире,  где нет ни рождения,  ни смерти, нет прихода и
нет ухода,  -  подавшись вперед,  тихо проговорил далай-лама. - В месте,
где нет разделенности во  времени,  нет расстояния в  пространстве,  нет
барьера, отгораживающего нас от тех, кого мы любим, нет стеклянной стены
между познанием и нашими сердцами.
     Кардинал Мустафа, казалось, онемел.
     - Мой  друг...  мадемуазель Ананда...  тоже  учила  меня  этому,  -
добавил юноша.
     По лицу кардинала промелькнула тень презрительной гримасы.
     - Был  бы  крайне признателен,  если бы  мадемуазель Ананда научила
меня - научила всех нас - этому ловкому фокусу, - резко бросил он.
     - Надеюсь научить, - сказала в ответ Энея.
     Радаманта Немез сделала полшага к  ней.  Я  опустил руку  в  карман
плаща,  положив палец на  кнопку лазера.  Регент ударил в  гонг  обшитым
тканью  молоточком.   Министр  двора  поспешно  выступил  вперед,  чтобы
проводить нас.  Энея поклонилась далай-ламе,  а  я неловко последовал ее
примеру. Аудиенция закончилась.

        x x x

     Я танцевал с Энеей в колоссальном,  гулком зале под музыку большого
- семьдесят два инструмента -  оркестра,  в окружении титулованных особ,
священников и власть имущих Тянь-Шаня,  Небесных гор,  стоявших у стен и
кружившихся в  танце рядом с  нами.  Помню,  мы долго танцевали,  потом,
незадолго до полуночи,  еще раз перекусили у  длинных столов,  к которым
подносили все новые яства,  а  потом снова танцевали.  Помню,  я  крепко
прижимал Энею к себе,  кружась с ней в танце.  Кажется,  прежде я еще ни
разу не танцевал - во всяком случае, на трезвую голову, - но в ту ночь я
позабыл обо всем и кружился, прижимая к себе Энею, пока огонь факелов не
померк и  свет  Оракула,  падая сквозь переплет исполинского потолочного
окна, не расчертил паркет на квадраты.
     Ночь была на исходе, и гости постарше - все монахи, градоначальники
и  пожилые  сановники -  уже  удалились,  осталась  только  Громомечущая
Мать-свинья,  она смеялась,  пела и  хлопала в  ладоши в такт музыке при
каждом туре кадрили, топая своими шлепанцами по блестящим полам; от силы
пятьсот приглашенных оставалось в  громадном полутемном зале,  а оркестр
играл мелодии все более и более медленные,  словно зав