вал ветер.
     Андроиды убрали закуску и подали дымящийся суп из мидий.
     - Я так понял,  ты уже успел познакомиться с кораблем?  - справился
Силен.
     - Да. Это и вправду корабль Консула?
     - А  чей же  еще?  -  Силен махнул рукой андроиду,  и  нам принесли
горячий,  прямо из печи,  хлеб. От него исходил чудесный аромат, который
смешивался с ароматом мидий и запахом осенней листвы с улицы.
     - И с его помощью,  значит, я должен спасти девочку? Честно говоря,
я  ждал,  что  поэт  спросит,  какое решение я  принял.  Вместо этого он
поинтересовался:
     - Что ты думаешь об Ордене?
     - Об Ордене?  - недоуменно переспросил я. Моя рука с ложкой замерла
на полпути ко рту.  Силен молча ждал. Я опустил ложку и пожал плечами. -
По правде сказать, я о нем почти не думаю.
     - Даже  после того,  как  тебя  приговорили к  смерти?  Я  не  стал
делиться своими  соображениями насчет  того,  что  приговором обязан  не
столько Ордену, сколько гиперионскому правосудию.
     - Моя жизнь никак не зависела от Ордена.
     Поэт кивнул и пригубил вино.
     - А от Церкви?
     - Не понял, сэр.
     - От Церкви твоя жизнь тоже не зависела?
     - Пожалуй,  да.  -  Я догадывался,  что отвечаю, будто скованный от
смущения подросток,  однако эти вопросы казались куда менее важными, чем
тот,  который поэт задал мне  при  первой встрече и  ответа на  который,
очевидно, ждал.
     - Я  помню тот день,  когда мы  впервые услышали об  Ордене.  Через
несколько месяцев после исчезновения Энеи. На орбите Гипериона появились
звездолеты Церкви,  десантники захватили Ките,  Порт-Романтик,  Эндимион
вместе с университетом и все прочие крупные города и космопорты.  Однако
они не задержались, улетели куда-то на боевых скиммерах; далеко не сразу
мы сообразили, что им нужны крестоформы.
     Я  кивнул.  Пока ничего нового.  Захват плато Пиньон,  где водились
крестоформы,   был  последней  крупной  операцией,  которую  осуществила
дряхлеющая Церковь.
     Войска Ордена появились на  Гиперионе почти полтора столетия спустя
- оккупировали всю планету, очистили от жителей Эндимион и другие города
вблизи плато...
     - Корабли, залетавшие в те годы на Гиперион, доставляли новости, от
которых шла кругом голова,  -  продолжал Силен. - Церковь распространяла
свое влияние на миры Великой Сети, потом на планеты Окраины...
     Андроиды убрали тарелки из-под  супа и  подали птицу под  горчичным
соусом и печеную рыбу с икрой.
     - Утка? - на всякий случай уточнил я.
     Поэт оскалил свои реконструированные зубы.
     - По-моему, в самый раз после твоих недавних... э... испытаний.
     Я  вздохнул и  тронул вилкой мясо.  На глаза неожиданно навернулись
слезы.  Я вспомнил,  как изнывала от нетерпения Иззи... Неужели это было
неделю назад?  Кажется,  прошла целая вечность.  Я  поглядел на  Мартина
Силена,   попытался   представить,   как   он   справляется  со   своими
воспоминаниями.  Когда ты помнишь о том,  что было столетия назад, разве
можно  сохранить разум?  Поэт  перехватил мой  взгляд  и  усмехнулся.  В
который уже раз я спросил себя, не безумен ли мой сотрапезник.
     - Итак,  мы  узнали про  Орден  и  стали  задумываться,  каково нам
придется под  его  властью.  -  Поэт  жевал  и  говорил одновременно.  -
Теократия!   В   эпоху  Гегемонии  никто  не  мог  вообразить  чего-либо
подобного.  В ту пору религия была личным делом каждого -  я, к примеру,
принадлежал  к   дюжине  конфессий  и   сам  основал  пару-тройку  новых
вероисповеданий.  - Он пристально поглядел на меня. - Ну да тебе все это
известно. Ты же слышал "Песни".
     Я промолчал.
     - Большинство моих знакомых составляли дзенгностики. От дзена в той
вере было больше,  чем от христианства;  впрочем,  и то и другое на деле
являлось  профанацией.  Паломничества  предпринимались для  развлечения.
Путешествие по святым местам с путеводителем в руках.  Дерьмо собачье! -
Силен  хмыкнул.  -  Гегемония  никогда  по-настоящему  не  связывалась с
религией.  От  идеи  объединить  гражданские общественные установления с
религиозными принципами попахивало варварством; такое годилось разве что
для Кум-Рияда или какого-нибудь другого захудалого мирка на  Окраине.  А
затем явился Орден - метод кнута и пряника, крестоформ надежды...
     - Орден не правит, - заметил я. - Он советует.
     - Вот  именно,  -  согласился старик,  тыкая в  мою сторону вилкой.
Между тем А.Беттик подлил ему вина.  -  Орден советует,  а не правит. На
сотнях  миров  Церковь  наставляет  своих  прихожан,  а  Орден  помогает
советами.  Но  христианин,  который хочет  воскреснуть,  ни  за  что  не
пропустит  мимо   ушей  советы  Ордена  и   обязательно  прислушается  к
наставлениям Церкви, верно?
     Я передернул плечами.  К тому,  что за всем на свете стоит Церковь,
люди ныне привыкают сызмальства.
     - Но  ты не христианин,  Рауль Эндимион,  и  не желаешь воскресать.
Правильно?
     Я посмотрел на поэта.  Внезапно у меня возникло ужасное подозрение:
"Он сам признался,  что давно следит за мной.  Если ему удалось похитить
человека из тюрьмы,  значит,  он в  сговоре с  властями.  Может,  это он
организовал приговор и  казнь,  а  сейчас  устроил мне  какую-то  хитрую
проверку?"
     - Весь вопрос в том,  - продолжал Силен, игнорируя мой испепеляющий
взор,  -  почему ты не христианин?  Почему не желаешь воскресать?  Разве
жизнь не доставляет тебе удовольствия?
     - Доставляет, - процедил я сквозь зубы.
     - Однако ты не принял крест. Отказался от дара вечной жизни.
     Я  положил  вилку  на  стол.  Андроид  истолковал это  движение как
признак того, что я закончил есть, и убрал нетронутую утку.
     - Я  отказался  от  крестоформа!   -  Какими  словами  поведаешь  о
чувствах,  передававшихся из  поколения  в  поколение среди  кочевников,
которых когда-  то  изгнали с  родных  земель?  О  яростном стремлении к
независимости?  О скептицизме и привычке проверять теорию практикой, обо
всем том, что дало мне образование? Лучше и не пытаться.
     Мартин Силен кивнул, словно удовлетворился моим объяснением.
     - По-твоему,  крестоформ и благодать, которая нисходит на истинного
христианина при заступничестве католической церкви - не одно и то же?
     - Для  меня крестоформ -  обыкновенный паразит!  -  воскликнул я  и
подивился ненависти, прозвучавшей в моем голосе.
     - А может, ты просто испугался, что потеряешь... гм... свои мужские
достоинства?
     Андроиды принесли двух шоколадных лебедей, наполненных трюфелями. Я
к  своему даже не прикоснулся.  В  "Песнях" рассказывалось о  священнике
Поле  Дюре,  который обнаружил на  плато  Пиньон племя  дикарей-бикура и
выяснил,  что  они дожили до  наших дней благодаря симбиоту-крестоформу,
подаренному якобы легендарным Шрайком.  Крестоформ действовал на  бикура
приблизительно так же,  как и на тех,  кто пользуется им сегодня, однако
Поль  Дюре  отметил  побочные эффекты -  необратимое разрушение мозга  и
отмирание половых органов.  Бикура,  все до единого, были придурковатыми
евнухами.
     - Нет,  -  ответил  я.  -  Мне  известно,  что  Церковь решила  эту
проблему.
     - Ты  прав.  -  Силен усмехнулся и  стал похож на мумифицированного
сатира.  -  Однако  необходимо  причаститься и  пройти  воскрешение  под
надзором Церкви. Иначе тебя ожидает участь бикура.
     Я  кивнул.  На протяжении столетий множество людей пыталось украсть
секрет  бессмертия.   До  того  как  войска  Ордена  оцепили  Пиньон,  в
окрестностях   плато   процветала   контрабанда.    Кое-кто   выкрадывал
крестоформы из монастырей.  Результат, впрочем, оставался одним и тем же
- человек  лишался  разума  и  пола.  Тайной  крестоформа владела только
Церковь.
     - Ну так что?
     - Почему же ты отказался, мой мальчик? Неужели тебе показалось, что
исповеди и  десятина -  слишком высокая цена  за  бессмертие?  Миллиарды
людей решили иначе.
     - Другие  могут   делать  что   угодно,   -   проговорил  я   после
продолжительной паузы. - У них своя жизнь, а у меня - своя.
     Признаться,  я и сам не понял, что хотел сказать, однако поэт вновь
кивнул.  Когда  он  расправился с  лебедем,  андроиды убрали  тарелки  и
принесли кофе.
     - Ладно.  Ты  думал  над  моим  предложением?  Вопрос показался мне
настолько абсурдным, что я с трудом удержался от смеха.
     - Да.
     - И что?
     - Хочу кое-  что выяснить.  -  Силен молча ждал продолжения. - Чего
ради я  должен соглашаться?  Вы  упоминали о  том,  что без документов я
никто.  Между прочим,  в города я соваться и не собираюсь. Отсидеться на
болотах куда проще, чем бежать с Гипериона с вашей малолетней подружкой.
И  потом,  власти считают,  что я  мертв,  поэтому никому и  в голову не
придет искать Рауля Эндимиона,  и он совершенно спокойно может вернуться
к своим родичам. Правильно? Так с какой стати мне браться за это дело?
     - А  с такой,  -  ухмыльнулся поэт.  -  Ты ведь хочешь быть героем,
верно?
     Я презрительно фыркнул и положил руки на скатерть,  на фоне которой
мои пальцы выглядели мясистыми обрубками.
     - Ты хочешь быть героем,  -  повторил Силен.  -  Одним из тех,  кто
творит историю,  а  не  просто наблюдает за событиями,  которые обтекают
его, словно вода - лежащий на ее пути камень.
     - Не понимаю,  о чем вы толкуете.  -  Естественно,  я все прекрасно
понимал, за исключением одного - откуда он так хорошо меня знает?
     - Я  тебя знаю,  -  произнес Мартин Силен,  словно угадав,  о чем я
думаю.
     Пожалуй,  стоит сказать,  что  мысль о  телепатии мне  в  голову не
приходила.  Во-первых, я не верю в телепатию - точнее, не верил тогда; а
во-вторых,  я  догадывался,  что  дело  тут  скорее  в  бесценном опыте.
Человек, проживший без малого тысячу стандартных лет, даже если он выжил
из ума,  наверняка способен практически безошибочно читать выражения лиц
и "язык тела".
     Или же это было простым совпадением, удачной догадкой.
     - Я не хочу быть героем.  Когда моя бригада сражалась с повстанцами
на южном континенте, я видел, чем кончали герои.
     - А,  на Урсе, - пробормотал Силен. - Южный полярный медведь, самая
бесполезная на  всем Гиперионе куча грязи и  льда.  Помнится,  я  что-то
слышал о тамошних беспорядках.
     Война на Урсе длилась восемь гиперионских лет, в ней погибли тысячи
юнцов,  записавшихся по глупости в Силы Самообороны.  Похоже,  старик не
представляет, о чем говорит.
     - Герои не  те,  кто  подставляет грудь под  плазменные гранаты.  -
Силен  облизнулся,   будто  ящерица.   -  Я  разумею  настоящего  героя,
доблестного  и  благородного настолько,  что  ему  воздают  почести  как
божеству.  Героя в буквальном смысле слова, центральное действующее лицо
динамичного сюжета,  того, чьи ошибки неминуемо оборачиваются гибелью. -
Он выжидательно поглядел на меня,  а  когда понял,  что я буду молчать и
дальше,  спросил:  - Или ты не совершаешь трагических ошибок и не любишь
динамичные сюжеты?
     - Я не хочу быть героем.
     Силен склонился над  чашкой кофе.  Когда он  поднял голову,  в  его
глазах мелькнул озорной огонек.
     - Где ты стрижешься, паренек?
     - Простите?
     - Волосы у тебя длинные, но не растрепанные. - Он снова облизнулся.
- Где ты их стрижешь?
     - Если застреваю на болотах,  -  ответил я со вздохом,  - то стригу
сам,  а  когда  попадаю в  Порт-  Романтик,  захожу в  парикмахерскую на
Дату-стрит.
     - Ага!  -  Силен откинулся на спинку кресла.  -  Знаю,  знаю. Это в
Ночном квартале,  верно?  Скорее переулок,  чем настоящая улица. Там был
рынок,  на котором продавали живых хорьков в золоченых клетках.  Стригли
прямо на улице,  а  лучшая парикмахерская принадлежала человеку по имени
Палани  Ву.  У  него  было  шесть  сыновей,  и  когда  очередной из  них
становился взрослым,  Палани добавлял новое кресло.  - Поэт посмотрел на
меня, и я вновь поразился выражению его глаз. - Это было сто лет назад.
     - Я  стригусь  в  парикмахерской Палани.  Ею  владеет  его  правнук
Калакауа. А кресел там по-прежнему шесть.
     - Так-так, - пробормотал поэт. - Немногое изменилось на нашем милом
Гиперионе, а, Рауль?
     - Что вы хотите сказать?
     - Сказать?  - переспросил старик, показывая мне свои ладони, словно
стремился  убедить,   что  не  замышляет  ничего  дурного.  -  Я  просто
поддерживаю  беседу.  Знаешь,  забавно  представлять,  как  исторические
фигуры,  тем  паче герои будущих мифов платят парикмахеру за  стрижку...
Странное переплетение жизни с мифологией.  Я размышлял об этом много лет
назад... Тебе известно, что такое "дату"?
     - Нет. - Признаться, я не ожидал, что он так резко сменит тему.
     - Ветер,  который дует с Гибралтара.  Он приносит чудесные ароматы.
Должно  быть,   кому-то  из  поэтов  и   художников,   которые  основали
Порт-Романтик,  показалось, что от зарослей челмы и плотинника на холмах
исходит приятный запах... Знаешь, что такое Гибралтар?
     - Нет.
     - Огромная скала на Земле.  -  Силен оскалил зубы.  - Заметь, не на
Старой Земле,  а просто на Земле.  - Я заметил. - Земля остается Землей,
мой мальчик. Уж кому знать об этом, как не человеку, который на ней жил.
     Неужели такое возможно?
     - Я хочу,  чтобы ты ее нашел,  -  заявил поэт, глаза которого вдруг
засверкали.
     - Нашел? - повторил я. - Старую Землю? А как же ваша девочка, Энея?
     - Ты  спасешь Энею  и  найдешь Землю,  -  отозвался Силен,  взмахом
костлявой руки отметая мое недоумение.
     Я кивнул. Может, растолковать ему, что Старая Земля канула в черную
дыру после Большой Ошибки? Впрочем, Силен, наверно, и покинул Землю в ту
самую  пору.  Нет,  не  стоит  разбивать иллюзии несчастного старика.  В
"Песнях" говорилось,  что  Техно-Центр  замышлял похитить Старую  Землю,
переместить ее  то  ли  в  созвездие Геркулеса,  то  ли  к  Магеллановым
Облакам. Но это, несомненно, чистейшей воды фантазия. Магеллановы Облака
- другая галактика, находящаяся, если я правильно помню, более чем в ста
шестидесяти тысячах световых лет от Млечного Пути. Между тем до сего дня
еще ни один звездолет не выходил за пределы крохотной сферы в спиральном
рукаве  нашей  галактики.  Даже  с  двигателем  Хоукинга  путешествие  к
Большому  Магелланову  Облаку  займет  несколько  столетий  корабельного
времени и  десятки тысяч  лет  объективного.  Такую дорогу не  осилить и
Бродягам,  которые  обитают  в  межзвездном  пространстве.  Кроме  того,
планеты не похищают.
     - Я хочу,  чтобы ты нашел и вернул Землю,  -  продолжал Силен.  - Я
хочу увидеть перед смертью родную планету. Верни ее мне, Рауль Эндимион.
     - Разумеется,   -  откликнулся  я,  глядя  на  старика  в  упор.  -
Подумаешь,  эка невидаль: спасти девчонку от швейцарской гвардии и войск
Ордена,  оберегать ее до тех пор, пока она не превратится в Ту-Кто-Учит,
найти Старую Землю и показать вам. Что-нибудь еще?
     - Да,   -   торжественно  произнес  Мартин  Силен.   Все   признаки
старческого слабоумия были налицо.  -  Я хочу,  чтобы ты выяснил, какого
хрена надо Техно-Центру, и остановил этих подонков ИскИнов.
     - Ладно.  А  чем  мне заняться после того,  как я  разыщу пропавший
Техно-Центр и справлюсь с объединенной волей тысяч богоподобных ИскИнов?
- Сарказм капал с моего языка точно яд.
     - Ты  должен  встретиться  с  Бродягами  и  узнать,  могут  ли  они
предложить мне бессмертие... Настоящее бессмертие, а не это христианское
дерьмо.
     Я сделал вид, будто записываю в блокнот.
     - Бродяги. Бессмертие. Никакого христианского дерьма. Заметано. Что
еще?
     - Я хочу, чтобы ты уничтожил Орден и подорвал могущество Церкви.
     Так-так.  Двести или триста миров,  которые добровольно подчинились
Ордену.  Триллионы принявших крещение.  Армия,  справиться с  которой не
смогли бы все войска Гегемонии.
     - Хорошо, позабочусь. Это все?
     - Нет.  Проследи,  чтобы  Шрайк не  сделал больно Энее  и  перестал
мучить людей.
     Я  призадумался.  Из  "Песней",  принадлежащих  перу  этого  самого
Мартина  Силена,  следовало,  что  Шрайк  погибнет  в  будущем  от  руки
полковника Федмана Кассада. Сознавая, что взывать к логике в разговоре с
умалишенным бесполезно, я все-таки упомянул об этом событии.
     - Правильно!  - воскликнул старик. - Но пока он еще жив! И погибнет
только через тысячи лет. А я хочу, чтобы ты остановил его сейчас.
     - Хорошо,  хорошо.  -  Я решил не спорить понапрасну.  Мартин Силен
неожиданно обмяк,  словно  окончательно растерял силы.  Я  вновь  увидел
перед  собой  мумию  с  восковой кожей,  запавшими глазами и  костлявыми
пальцами.   Однако  взгляд  поэта  по-прежнему  пронизывал  насквозь.  Я
попытался  представить,   каким  влиянием  на   людей  обладал  Силен  в
молодости, но мне не хватило воображения.
     Старик кивнул, и А.Беттик налил нам шампанского.
     - Ты согласен,  Рауль Эндимион?  -  строго спросил поэт. - Согласен
спасти Энею, отправиться с нею в дальний путь и совершить все остальное?
     - С одним условием.  -  Силен нахмурился,  но промолчал.  -  Я хочу
взять с собою А.Беттика.
     Андроид стоял у  стола с  бутылкой шампанского в руке,  глядя прямо
перед собой. Его лицо ровным счетом ничего не выражало.
     - Моего андроида? - удивился поэт. - Ты серьезно?
     - Вполне.
     - А.Беттик служит мне с тех пор,  как у твоей прапрабабки появились
титьки, - прохрипел старик и с такой силой стукнул кулаком по столу, что
я испугался, выдержат ли кости. - А.Беттик! Ты хочешь уйти с ним?
     Голубокожий андроид кивнул.
     - Дерьмо!  - бросил Силен. - Забирай его, Рауль. Больше тебе ничего
не нужно? Как насчет моего кресла? Может, возьмешь респиратор или зубы?
     - Спасибо, не надо.
     - Итак,  Рауль Эндимион, - поэт вновь заговорил суровым тоном, - ты
согласен выполнить мое  поручение?  Согласен спасти и  оберегать Энею до
тех  пор,  пока  не  исполнится ее  предназначение...  и  умереть,  если
понадобится?
     - Согласен, - ответил я.
     Мартин Силен приподнял бокал.  Я тоже. Поэт начал произносить тост,
и  только  тут  мне  пришло  в  голову,   что  следовало  бы  предложить
шампанского и андроиду.
     - За  безрассудство!  -  провозгласил  старик.  -  За  божественное
безумие!  За бесцельные скитания и проповеди пророков! За смерть тиранов
и гибель врагов!  - Я было поднес бокал к губам, но оказалось, что Силен
еще не кончил.  - За героев! За героев, которые стригут волосы! - И поэт
одним глотком осушил бокал.
     Я последовал его примеру.

        9

     Взирая на мир глазами новорожденного - в буквальном смысле слова, -
воскрешенный   капитан   отец   Федерико   де   Сойя   пересек   площадь
Пьяцца-Сан-Пьетро,  миновал изящные арки колоннады Бернини и приблизился
к  базилике Святого Петра.  На бледно-голубом небе ослепительно сверкало
солнце,   было  прохладно  -  единственный  обитаемый  континент  Пасема
находился на  высоте  полторы тысячи  метров над  уровнем моря;  как  ни
странно,  разреженный воздух был  насыщен кислородом.  Величавые колонны
купались в  солнечном свете,  который  создавал некое  подобие ауры  над
головами людей,  серебрил мраморные статуи, воспламенял пурпурные мантии
кардиналов.  В  глазах рябило от сине-красно-оранжевых полос на костюмах
швейцарских гвардейцев,  которые  замерли  на  посту  у  ворот.  Посреди
площади  возвышался обелиск,  соперничающий в  красоте  с  пилястрами на
фасаде базилики, а в сотне метров над площадью золотился огромный купол.
Голуби,  кружившие над мостовой,  то и дело меняли цвет,  становились то
белыми на фоне небосвода,  то черными -  на фоне купола.  Площадь кишела
людьми:  тут  были  простые  священники  в  черных  сутанах  с  розовыми
пуговископы в  белых  мантиях с  алым  подбоем,  кардиналы в  багрянце и
пурпуре;  граждане Нового Ватикана в иссиня-черных костюмах и рубашках с
кружевными манжетами,  монахини в  накрахмаленных платьях,  напоминавшие
чаек с распростертыми крыльями;  офицеры в красно-