авшийся из трещины жар  мог сжечь его  до обугленных костей, но он его
выдержал,  и медленно в  его мозгу сформировалась мысль: "Я  в это  не верю.
Ничему  этому не  верю".  И в тот же миг трещина и  адское пламя  исчезли, а
улица стала такой, как была. Оуэн глубоко дышал холодным,  бодрящим воздухом
и смотрел на троих на противоположной стороне улицы.
     - Проецирующие телепаты,  - сказал  он спокойно.  - Достаточно сильные,
чтобы создать иллюзию в мозгу другого человека и  настолько убедить его в ее
реальности, что он  погибает вместе  с его созданным образом. Довольно редко
встречаются  в  Империи,  но,   видимо,  не  на  планете  эсперов.  Отлично,
джентльмены, вы показали, на что способны. Теперь позвольте мне.
     Внезапно  над  ними  заклубились  грозовые  тучи,  и   молния  пронзила
телепата,  стоявшего  в  середине.  Сила  заряда  убила  его  мгновенно,   а
оставшихся двух сбила с ног.  Молния ударила опять,  и погиб второй человек.
Единственный выживший отползал назад  по грязи и снегу, уставившись на Оуэна
дикими, отчаянными глазами.
     - Молния не настоящая! Я в нее не верю!
     -  Это как хочешь,  - заметил Оуэн. -  Но  она вполне реальна. И грозам
наплевать, веришь ты в них или нет. Я работаю только с реальностью.
     Эспер с трудом сглотнул.
     - Если ты сохранишь мне жизнь, я скажу, кто меня нанял.
     - Я  знаю, кто  тебя  нанял,  - ответил Оуэн. - Видимо, я преподал этим
бизнесменам недостаточно серьезный урок. Может быть, твоя смерть убедит их.
     - Но... Я капитулирую! Я сдаюсь!
     - У  меня нет  жалости  к  наемным  убийцам. Эспер стал  насылать новые
наваждения,  но они промелькнули вокруг Оуэна бледными привидениями лишь  на
мгновение, не в  силах пробить  его ментальные щиты. Эспер смотрел  на Оуэна
отчаянным взглядом.
     - Ты справился с нами тремя. Это невозможно. Ты не человек!
     - Нет, - согласился Оуэн. - Уже нет. Теперь заткнись и умри.
     Молния ударила еще раз, и  эспер погиб. И в  тот же  момент на улицу со
всех сторон высыпала небольшая армия тяжело вооруженных людей. Они двигались
быстро, чтобы окружить его, отрезая все пути отхода. Вид у них был зловещий,
решительный и весьма профессиональный. Оуэн был поражен. Их тут вполне могла
набраться  сотня.  Нисон  и его друзья по  бизнесу, очевидно,  обшарили  все
городские притоны, чтобы собрать такое войско.
     Оуэна  заманили в капкан, и он  это знал. После  всех  уже  затраченных
усилий ему пришлось  напрячь свои новые ментальные способности  до  предела,
чтобы произвести  три удара молнии, и  больше в  нем этих сил не осталось. У
него был трудный день; меч оттягивал  руку; он смертельно устал, и все кости
болели. И  все  это ни черта не значило. Он был Оуэн  Дезсталкер, и обуянный
адским безумием, и это безумие надо было на ком-то сорвать.
     Ему  вспомнилось  пророчество юного эспера,  что он встретит смерть  на
улицах  Мистпорта  один, без друзей, в битве без малейшего  шанса на  успех.
Оуэн  рассмеялся, и  некоторые  из  стоявших  перед  ним вздрогнули от  этих
зловещих  звуков.  Это  был  смех  человека,  которому нечего  терять.  Оуэн
Дезсталкер поднял меч, улыбнулся своей улыбкой  мертвой головы  и перешел на
форсаж. С боевым кличем Семьи "Шандракор!" он бросился на врагов, напиравших
со всех сторон, и остался только лязг стали о сталь.
     Резня и бойня бушевали в узкой улочке, кровь текла ручьями по булыжнику
мостовой,  а потом Оуэн стоял триумфатором посреди кучи мертвых и умирающих,
истекая кровью  из  бесчисленных  ран,  но не  сломленный,  смеясь при  виде
бегущих от него сломя голову уцелевших наемников.
     Вот тебе и дурацкое пророчество.
     Оуэн  остановил форсаж и снова оказался до  последней  степени измотан.
Шок защищал его от боли  многочисленных  ран,  но он знал, что должен лечь и
отдохнуть, чтобы  его  смогло исцелить наследие  Безумного Лабиринта. Нельзя
терять сознание посреди улицы - это может подпортить репутацию.
     Достаточно  твердой рукой он  вложил  меч в ножны  и развернулся, чтобы
вернуться в "Терновник", в свою комнату, но  остановился,  вспомнив Хэйзел и
Сильвера. Снова встречаться с ними ему не хотелось.  Не  хотелось даже  быть
поблизости. Но он все же вошел в гостиницу и  прошел  в свою комнату. Потому
что больше ему некуда было идти.

     Имперский  крейсер  "Дерзкий"  вышел  из  гиперпространства  и  лег  на
околопланетную  орбиту  возле Миста. В своей каюте капитан Барток, известный
также  под  именем  Барток Мясник,  напряженно  ждал  какой-либо реакции  от
лежащей  внизу  планеты. Даже  после  Мэри  Горячки выжившие  эсперы планеты
должны  были  атаковать любой имперский корабль в момент  его  появления. Но
мгновения текли, и  ничего не  происходило, и Барток  наконец позволил  себе
немного расслабиться.  Новые экраны действовали.  Теоретически ни один эспер
или  группа  эсперов  не могли обнаружить присутствие "Дерзкого", однако  не
было способа испытать экраны заранее.
     Капитан  Барток  поднялся  из  своего  широкого  кресла  и  неторопливо
двинулся по каюте  - крупный, похожий на медведя,  с  медленными, неспешными
движениями. Безупречный  мундир, без  пятнышка или пушинки, каждая складочка
на своем месте.  Хладнокровный и  спокойный, Барток не доверял эмоциям,  тем
более  своим.  Они  бывали  всего лишь  препятствием  на  пути  эффективного
выполнения служебных обязанностей. В большой и комфортабельной каюте  царили
растения, покрывавшие все стены и  даже потолок. Лозы и цветы, колючие кусты
и лианы  переплетались  друг  с другом  в борьбе  за жизненное пространство.
Стремились   затмить   друг   друга   огромные   соцветия   на   причудливой
растительности из сотни разных миров, живущие  благодаря сложной гидропонной
системе.  Они наполняли  воздух  густым, тяжелым  запахом,  который  казался
терпимым только Бартоку.  Он предпочитал растения людям. С цветами ему  было
проще, не в последнюю очередь потому, что они были предсказуемы и никогда не
огрызались. На службе, где  он никогда не мог расслабиться и  никому  не мог
доверять, ему казалось, что яркие цвета  и богатые запахи успокаивают, и  он
покидал уединение своей каюты только в случае абсолютной необходимости.
     Бартоку было приказано вернуть  Мист в лоно Империи. Честь, конечно, но
честь чрезвычайно опасная. Разумеется, кроме  него, никто  не вызвался бы на
это задание добровольно. Его  предыдущее  задание состояло в охране  Склепов
Спящих  на  планете Грендел. Шесть  его  звездолетов без всяких происшествий
годами  поддерживали  карантин  этой   планеты,  пока  капитан   Сайленс  на
"Неустрашимом"  по  приказу  императрицы  не  спустился   на  планету  и  не
обнаружил, что дикие ИРы с Шаба каким-то образом проскользнули через блокаду
и  ограбили  Склепы.  Даже теперь  Барток  понятия не  имел, как  это  могло
случиться.  Его корабельные приборы и  записи  твердо свидетельствовали, что
мимо  них ничто не могло проскочить. И  никто ни на одном из кораблей ничего
не заметил.
     Барток и его корабли были отозваны с позором,  и по прибытии на Голгофу
все, от Бартока до последних нижних чинов, были тщательно проверены эсперами
и   мнемотехниками,  решительно   настроенными  обнаружить   разгадку   этой
мистической  истории.  Крайности их методов довели  некоторых  испытуемых до
смерти, а других до безумия, но найти не удалось ничего. Барток до сих пор с
дрожью просыпается по ночам от страшных снов о том, что с ним проделывали. В
конце  концов  он и  выжившие члены  экипажей  были  официально  очищены  от
обвинений  -  только  для  того  чтобы  обнаружить, что им больше  никто  не
доверяет. Барток не мог поставить им это в вину. Он сам втайне опасался, что
Шаб мог запрограммировать его разум, вставить секретные пароли и инструкции,
закопанные  так глубоко, что никто не смог  их обнаружить. Он не сомневался,
что  другим тоже приходила на  ум эта мысль,  и не  удивился, когда  получил
назначение вернуться  в Академию Флота инструктором. Это положило  конец его
карьере  и дало  возможность службе безопасности  держать  его  под  плотным
наблюдением.  А  затем последовал призыв добровольцев для выполнения задания
на Мист. Туда  нужно было посылать только добровольцев - каждый понимал, что
это  почти  верное  самоубийство. Барток ухватился  за эту возможность,  как
утопающий  за  соломинку.  Шансы  на  успех  его  не  волновали.   Если  его
императрица  говорит,  что задание  выполнимо, этого ему  достаточно.  И  он
отчаянно  рвался  доказать свою преданность,  вернуть доверие и восстановить
свое  прежнее положение. Хотя он сам точно не знал,  кого он хочет  убедить:
императрицу или себя самого. Лайонстон немедленно утвердила  его начальником
экспедиции. Отчасти  потому, что его послужной список указывал, что он может
выполнить задание,  не считаясь  с  потерями,  а еще - потому что  в  случае
провала он и его команда не будут  чрезмерной потерей. Барток это знал и был
с этим согласен. Он и сам так считал.
     Дверь  вежливо  дзинькнула  и  открылась,  когда  он  рявкнул  команду.
Пригибая  голову, чтобы  не задеть свисающие с двери  лианы, в каюту  шагнул
лейтенант Ффолкс  в сопровождении  репортера Тобиаса  Шрека и его  оператора
Флинна. Тобиас,  известный  также  под именем Тоби Трубадур, был  улыбчивым,
невысоким,  полным,  потеющим  человечком  с  прямыми светлыми  волосами,  с
цепким, как  стальной  капкан,  умом и  без  каких бы то  ни  было моральных
принципов,  о  которых  стоило  бы  говорить.  Такое  сочетание  делало  его
первоклассным  репортером.  Флинн  являл  собой тип  человека долговязого  и
неуклюжего, с  обманчиво честным лицом. Камера  сидела у него на плече,  как
одноглазая сова.
     Тоби и Флинн были персонально выбраны самой императрицей для  освещения
взятия Мистпорта в средствах  массовой информации. На нее произвели  сильное
впечатление их материалы о Восстании на Техносе III, и она дала  ясно понять
обоим, что от  данного  назначения им благоразумнее было бы не отказываться.
Если,  конечно,  их  устраивает нынешнее местоположение их  жизненно  важных
органов.  Оба они не понимали, является это задание наградой или наказанием,
но  у  них  хватило  здравого смысла не  спрашивать. И  потому Тоби и  Флинн
сказали: "Конечно, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество", - и подумали,
как же им, черт подери, там выжить.
     Не  было  сомнений,  что  взятие  Мистпорта  предоставит  первоклассные
возможности  для  съемок того, как  творится  История, с изобилием  крови  и
разрушений,  которые  так  любит публика;  также  не  было сомнений, что  им
предоставляется дьявольски верный шанс потерять головы. Защищающие свои дома
и  жизни  повстанцы  не будут разбираться, где  там имперский  солдат, а где
честный  журналист, выполняющий свою работу. Но,  как сказал когда-то  Тоби,
войны  и битвы дают самый классный материал, так что  если ты хочешь сделать
хороший  репортаж со всеми вытекающими премиями и наградами, езжай туда, где
разворачиваются события. Флинн в ответ на это дипломатично промолчал,  как и
в большинстве случаев.
     Конечно,  всегда существовала  проблема  имперской  цензуры.  Лайонстон
нужен будет материал, где ее войска будут выглядеть  хорошими, а мятежники -
очень, очень плохими, и она  не брезговала лично приказывать цензорам резать
любой фильм, где показано иное. Дурные предчувствия  Тоби и Флинна полностью
подтвердились назначением официального куратора, приставленного к ним, чтобы
наблюдать  за их  работой и охранять от  опасностей.  Лейтенант  Ффолкс  был
военная  косточка с  головы до ног -  высокий, худой, исполняющий приказы  с
точностью до  буквы и  никогда не  упускающий  случая  угодить  вышестоящему
офицеру. Наверное, он даже спал по стойке "смирно", а за грязные мысли давал
себе наряды вне  очереди.  Он ясно дал понять Тоби и Флинну и всем, кто  его
слышит,  что журналисты и операторы, хоть без них и нельзя  обойтись, -  это
мерзкие червяки, которые будут следовать его личным инструкциям до последней
детали, если они хоть сколько-нибудь осознают, в чем для них благо. Их отказ
воспринимать  его  всерьез, и то,  что они  за  глаза называли  его  Глэдис,
глубоко  его  расстраивали. Так  же,  как и  их  привычка быстро исчезать  в
противоположном направлении, увидев его приближение.
     Тоби  и Флинн  с  интересом  изучали  каюту капитана, пока  Барток,  не
обращая   на   них  внимания,  неторопливо  подрезал  что-то   маленькое   и
беззащитное.  Ффолкс  нервно  ерзал, сомневаясь,  не стоит  ли  ему  вежливо
кашлянуть,  чтобы обозначить свой  приход.  Тоби  и Флинна  еще  ни разу  не
приглашали  во  внутреннее  святилище.   В  основном   они  были  ограничены
пространством  своих   гробов-кают,  выделенных   им  Ффолксом  подальше  от
остальной команды.  Братание корреспондентов  с  экипажем было  нужно меньше
всего - отчасти чтобы до них не дошла не предназначенная для них информация,
и от очень большой части - чтобы команда  сама не научилась от них  задавать
неудобные вопросы. По  отношению  к команде офицеры  Империи свято держались
правила: меньше знаешь - крепче спишь.
     Почти  все свое  время  Тоби  проводил, разрываясь между яростью  из-за
того,  что  его  удалили  от  славы  и  наград, заработанных  репортажами  о
Восстании  на Техносе  III,  и растущей уверенностью,  что вторжение на Мист
будет  одним  из величайших событий  современности и потому  даст  еще более
лакомые возможности еще большей славы и больших наград. Если только  удастся
протащить стоящий материал мимо цензуры, как  он сделал это на  Техносе III.
Ффолкса  перехитрить можно без проблем.  Это мог  бы проделать заторможенный
хомяк в свой несчастливый день и наверняка проделывал. Другое дело - капитан
Барток.  Тоби тщательно рассматривал миниатюрные джунгли капитанской каюты в
поисках ключей  к характеру  капитана,  которые  можно  было бы  против него
использовать.
     Флинну, как и можно было предвидеть, было глубоко плевать. Он ненавидел
все военное, от флота вообще до  "Дерзкого" в частности, и его не волновало,
кому  это  известно.  Он  был  не  из тех,  кто  радостно  переносит  тяготы
дисциплины и придирки дураков - не в последнюю очередь из-за того, что самим
фактом своего существования он противоречил всем видам правил и прекрасно об
этом  знал.  Его  вполне  устраивала  его  личная  жизнь  гомосексуалиста  и
трансвестита, хотя любая из этих склонностей обеспечила  бы ему арестантскую
каюту,  узнай  об  этом  Ффолкс.  Хотя  Флинн утверждал, что  может  указать
несколько  родственных душ из числа  младших офицеров. Сложившаяся  ситуация
мешала ему даже  в предполагаемом  уединении каюты надевать свои  прелестные
платья из страха, что это будет обнаружено вездесущими системами корабельной
безопасности. Он ограничивался  тем,  что надевал кружевное  нижнее белье  и
лишь слегка использовал  незаметную косметику. Тоби  жил в постоянном ужасе,
что его оператор попадет в историю и его потащат в  медицинскую  лабораторию
на экспертизу. Он отлично знал, что Барток этого не одобрит.
     Словно ухватив последнюю мысль, Барток наконец отложил в  сторону  свои
миниатюрные  садовые  ножницы  и  повернулся  к  посетителям.  С  холодным и
беспощадным  лицом  он направился  к  Тоби и Флинну,  которые,  несмотря  на
отчаянный  шепот Ффолкса, не сделали  ни малейшей попытки  встать  по стойке
"смирно". Барток остановился прямо перед  ними,  наклонившись  так,  что его
лицо оказалось от них в неприятной близости, и когда он заговорил, голос его
тоже был холоден, расчетлив и мог запугать каменную статую.
     - Я ознакомился  с вашими репортажами о бунте на Техносе  III. Несмотря
на  техническую  адекватность,  ваш выбор  сюжетов  отстоит  на  полшага  от
государственной   измены.   Под  моим   командованием  подобная  чепуха   не
повторится. Мятежники -  это  враги и никогда не должны быть представлены  в
каком-либо ином свете. Вы ограничите свои репортажи записью побед моих войск
и не  будете снимать ничего,  кроме  явно  указанного лейтенантом  Ффолксом.
Прямого эфира  не будет, кроме как по моему особому приказу. Вся ваша работа
будет  записываться для  последующей  передачи,  и  мы  с лейтенантом  лично
просмотрим  каждый  метр пленки до выпуска в эфир. Нарушение  этих или любых
других  инструкций  повлечет  за  собой ваш  немедленный арест и  замену, за
которыми  по  возвращении на Голгофу последует  обвинение  в государственной
измене. Это ясно?
     - Каждое слово, капитан, - быстро ответил Тоби. Он улыбнулся  и кивнул,
показывая, что всей душой готов работать  в команде, а про себя решил всегда
снимать Бартока  так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым.  Угрозы и
ограничения  Бартока его ничуть  не волновали.  На Техносе  III ему говорили
почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер
знает, что  важно сначала протащить  заснятое на возможно большее количество
экранов,  а  потом  уже  спорить,  когда  властям  слишком  поздно  что-либо
предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел
дела с  Бартоком  Мясником.  Человеком,  определенно  предпочитавшим  решать
проблемы как можно более насильственным путем.
     - Следуйте за  мной, -  неожиданно приказал Барток. - Я  хочу, чтобы вы
кое- что увидели.
     Он прошествовал  мимо  них  и покинул свою каюту, едва дав двери  время
убраться с  его  дороги. Тоби и  Флинн обменялись  удивленными  взглядами  и
поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил
коридор  за коридором, не  обращая внимания  на  тех, кто отдавал ему честь,
когда  он  проходил  мимо,  пока наконец не вступил на  территорию,  которая
обычно  была  закрыта  для  двух журналистов.  Тоби  чувствовал  нарастающее
возбуждение.  С момента,  когда  он  впервые  ступил  на  борт,  он  пытался
обманывать, клянчить и  угрожать, чтобы  сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый
знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не
знал,  что именно. Те  же,  кто знал, занимали слишком высокое положение или
были  слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело  интерес Тоби до точки
кипения.  А  теперь  он получит  наконец  возможность  на  это  глянуть.  Он
исподтишка  дал  Флинну  сигнал  начать  съемку.   Выключатель  камеры   был
имплантирован  в  организм  Флинна  и  мог  срабатывать  без всяких  внешних
проявлений - удобный фокус, не раз уже использованный.
     Наконец Барток подошел к массивной двери в судовой  переборке,  которую
можно  было  открыть только  после  эсперного сканирования,  и  Тоби  только
старался не  задымиться от нетерпения, пока эспер по  другую  сторону  двери
устанавливал  их  личности.  Беглый  взгляд  на бледное  лицо  нервничающего
Ффолкса позволял  предположить, что тот никогда  не видел  ожидавшего  их за
дверью, но знал достаточно, чтобы не гореть желанием немедленно это увидеть.
Наконец   дверь  распахнулась,  и  Барток  проследовал  внутрь   с  чуть  не
наступающим ему на пятки Тоби.
     Перед  ними  лежал  громадный   зал,  окруженный  ребристыми  стальными
стенами.  Большую его  часть  занимал  огромный  стеклянный  бак.  Его  края
достигали по  крайней мере тридцати  футов  в  высоту  и уходили дальше, чем
можно было  разглядеть. В баке была густая бледно-желтая жидкость, постоянно
ходившая медленными  волнами,  на манер  сиропа.  И  плавала в этой жидкости
огромная, темная, внушающая ужас масса,  переплетенная  с  какими-то хитрыми
устройствами, связанная с баком и окружающим миром бесчисленными проводами и
кабелями.  Масса   эта  бесформенно  колыхалась   -  нездоровый  конгломерат
растворенных  живых тканей,  словно  огромная раковая опухоль, погруженная в
море  гноя.  Она  ужасно  воняла, и  Тоби  скривился,  когда,  зачарованный,
медленно двинулся вперед. Он расслышал, как позади давится кашлем Ффолкс.
     - Великолепно, правда? - спросил Барток.  -