чтобы  проверить, не  горит  ли ее  красный
глазок. Он углубился с счастливые времена, и голос его стал теплее и ровнее.
     - Мы с моим  старшим  братом  Ауриком  были очень близки, что  в Семьях
бывает  редко. Обычно брат для брата - это соперник в борьбе за наследство и
за  власть  в клане.  Наследник  может  быть  только  один.  Всем  остальным
достаются обглоданные кости. Но нам с Ауриком было на это наплевать с самого
начала. Он  меня вырастил,  именно  он, а не  все гувернантки и  наставники.
Почти  все  время было так, что мы с ним -  против них.  У нас было классное
детство.  Мы все делали вместе. Игрушки были общие. Не могу вспомнить ссору,
которая длилась бы дольше пятнадцати минут.
     Когда мы вошли в переходный возраст, родители попытались нас разлучить.
Аурика воспитывали с тем расчетом, чтобы он принял на себя дела после смерти
отца. Я должен был стать военным, с глаз долой - из сердца  вон, если только
не случилось бы  такое, о чем и думать невозможно, и Аурик бы погиб, а тогда
меня позвали бы на его место. Но мы отказались  разлучаться.  Каждый из  нас
был  своему брату лучшим другом,  избранным товарищем, мы были  братьями  не
только по крови, но и по собственному выбору. Тогда я и открыл, что я эспер.
     А это был удар. Семьи тщательно  охраняют свою генетику, но бывает, что
где- то в роду кто-то переспал с кем-то не тем и  занес  в генофонд эсперную
наследственность. Вот она  во мне и  всплыла. Я знал, что  родителям об этом
говорить нельзя. Я бы погиб в аккуратно организованном несчастном случае, но
не опозорил бы Семью наличием в ней эспера. Эсперы - недочеловеки. Вещи. Так
было и так  будет. Но Аурику -  это я  знал -  сказать было  можно. Он  меня
прикрыл, заставил меня  жить, когда мне  от  стыда хотелось наложить на себя
руки, и никогда  не видел во  мне никого  иного, кроме брата, который  был у
него всегда. Когда  стало  ясно, что мне нужно выучиться  использовать  свою
эсперную силу и скрывать ее, он  даже нашел связи,  которые  привели меня  в
Подполье клонов и эсперов.
     Единственный раз, когда мы по-настоящему спорили, это когда он влюбился
в Би-Би  Ходзира.  Я  еще  тогда  знал,  что что-то в ней  не то, но  не мог
выразить словами.  Даже сам  думал, что  я  просто ревную  ее  за близость к
Аурику,  так что я оставил подозрения и  старался радоваться тому, что Аурик
так с  ней счастлив. Но ведь мы  были очень малой и незначительной Семьей, а
она  была  из  клана Ходзира. Чтобы  произвести  впечатление на  ее  Семью и
доказать  свою любовь, Аурик вышел на  Арену  против Железного Гладиатора, и
этот  проклятый гад  его  убил. Он не был к этому  вынужден.  Он мог  просто
нанести  Аурику почетную рану и дать ему  уйти. Вместо этого  он всадил  меч
Аурику в глаз -  просто чтобы  показать  свое искусство. На этом мое детство
кончилось. Евангелина стиснула руку Финли. Джулиан не  знал и не должен  был
никогда  узнать,  что  Железным Гладиатором  был  его  друг  и  герой  Финли
Кэмпбелл.
     - А  как тебе  эти  игрушки? - спросила  Евангелина,  чтобы  что-нибудь
сказать.
     - Я  понимаю,  чем может привлечь  такое место, - ответил Джулиан. - Но
это не для меня. Все детские игрушки остались у меня позади. Я отвернулся от
Семьи и  сделал своей жизнью  работу  на Восстание.  Ни на что другое у меня
просто не  осталось  времени.  Я был хорошим  повстанцем.  Для  меня не было
слишком опасных заданий, не было невозможного.  А потом я  влюбился  в Би-Би
Ходзира, и моя жизнь кончилась во второй раз.
     Ребенком  я  был  очень счастлив.  Как  будто в глубине души знал,  что
другого счастья  в  моей жизни быть  не  может. - Это  грустно, - неожиданно
вмешался Джиль.  -  И не  нужно. На  самом деле  никогда ничего не потеряно.
Память  о  хороших друзьях и  хороших временах всегда рядом,  на  расстоянии
одной  мысли. В  некотором смысле ничего  не  прекращается.  Каждая  минута,
которой ты дорожишь, каждый друг, которого ты ценил, они с  нами, отделенные
только  временем. Прошлое  все еще происходит  и будет происходить всегда. О
своем детстве  я  вам рассказывать  не буду. Вы мало что поймете - девятьсот
лет  назад жизнь была совсем другая. Но у меня было две собаки,  когда я был
мальчишкой. Гончие.
     Удивительно работали  по следу. Никогда  не был так счастлив, как когда
гнался по следу за зверем вместе с ними.
     Обе собаки погибли, когда  мне было десять. У  них появились опухоли, и
мы ничего  не могли сделать. Тогда я  их усыпил, чтобы они не страдали. И до
сих пор мне их  не хватает. Но стоит закрыть глаза, чтобы снова  оказаться с
ними, и я знаю, что там, в прошлом, мальчик и две собаки до сих пор охотятся
в  лесах. Мне  не нужна  такая планета, замешанная на фальшивой ностальгии и
потребности спрятаться от реальности. Это для слабых.
     А сейчас  здесь поле битвы созданий Шаба. Это не игрушки и  не товарищи
детских игр, это фурии  в  процессе  обучения. Весь этот  мир нужно сжечь  и
забыть - дурацкий эксперимент, который пошел наперекос.
     Наступило долгое молчание.
     -  Что  ж, спасибо, Дезсталкер, что ты  с нами этим поделился, - сказал
наконец Тоби. - Я  только знаю,  что  нас всех ждет  в грядущие дни  большое
утешение. Так, теперь, я думаю, моя очередь. Так вот, лично я считаю, что вы
все - пачка слабаков. Нет в моем детстве ничего, по чему я скучал бы.
     - Ладно, -  ответила  Евангелина.  - Тогда  расскажи  нам о  своем, без
сомнения,  отвратительном детстве.  Какие  страшные  и  извращенные  события
сделали из тебя ту омерзительную личность, которую мы видим?
     - Мерзким типом я родился, - доброжелательно ответил Тоби. - С годами я
в этом  совершенствовался. Папочка  мой  помер,  когда я был сосунком.  Мама
сбежала  подальше,  чтобы  не  кланяться  дяде  Грегору.  Он  был  фанатиком
дисциплины  еще   тогда.   Я  испортил  жизнь  длинной  череде  гувернанток,
наставников и  вооруженных  охранников и устраивал бунт в каждой школе, куда
меня посылали. Друзей и у меня не было, и нужды в них - тоже. Был равнодушен
к  Плюшевому  и  его приключениям  - сентиментальная тягомотина.  Меня  куда
больше интересовал  реальный мир и как иметь дело с его коллективной головой
к собственной выгоде.
     А  это,  разумеется,  вызвало  интерес к  политике. У меня  всегда была
особая склонность к грязной игре и двурушничеству. Что мне очень пригодилось
в работе  холуя по связи с общественностью, а теперь в работе  журналиста. Я
должен быть назойливым,  совать нос в чужую  частную жизнь и морочить головы
нескольким миллиардам людей при каждом выходе в  эфир. Жизнь  прекрасна. Или
по крайней мере была прекрасна, пока меня не  начали  кидать с одного театра
войны  на другой.  Когда  я говорил, что  хотел  бы  освещать  захватывающие
события, я не имел в виду, что хотел бы в них участвовать.
     - А ты не тоскуешь по своим родителям? - спросила Евангелина. -  Я имею
в виду настоящих, которых ты никогда не видел.
     - Нет, - ответил  Тоби безразличным голосом. - Мне они  никогда не были
нужны. Я сам построил  свою жизнь, и мне никто никогда  не был нужен.  Кроме
Флинна,  конечно.  Кто-то  должен направить  камеру,  куда  я  показываю.  А
расскажи нам о твоем детстве, Флинн. Вот это будет история,  достойная того,
чтобы ее услышать.
     - Жаль тебя  разочаровывать,  -  сказал Флинн. - Но  у меня было вполне
счастливое и вполне нормальное детство. Ни больших травм, ни больших потерь.
И мне нравится, что  здесь пытались устроить. Тут  должно  было быть хорошее
место - пока не вмешался Шаб.
     - А вы, игрушки, что об этом думаете? - спросил Финли. - Я думаю, у вас
вряд ли было детство. Если не называть так вашу жизнь до появления фурий. Вы
что-нибудь об этом времени помните?
     Игрушки переглянулись, и в конце концов заговорил Хэллоуини. Он сидел у
ног Джулиана, свернувшись в костистый шар, глядя на языки костра.
     - Все мы помним что-то  из той жизни,  когда были просто игрушками.  Мы
были  перепрограммированы  так,  чтобы  ничего не  забывать,  и  поэтому  те
воспоминания с  нами. Но  смысл  наши  воспоминания имеют  с  тех  пор,  как
прилетели  фурии и пробудили нас  от сна ядовитым поцелуем. Фурии  дали  нам
разум в  обертке программ Шаба. Они  дали нам  свободную волю  и  попытались
сказать, что с  ней делать. Детства ни у кого из  нас не было. Мы появлялись
на свет полностью готовыми. Я - Мальчик, но я не знаю, что это на самом деле
значит. Мы так мало понимаем, что такое быть живыми. И все, на чем мы  можем
строить свою жизнь, - это на персонажах, которыми нас создали. Поэтому мы не
знаем,  то ли мы такие, как мы есть, по нашему собственному выбору, то ли мы
просто следуем старым  программам. Жизнь для нас до сих пор загадка. Все так
ново и так пугает. Все приходится  решать  самим. Эмоции - это так трудно...
Любовь, например. Нам кажется, будто мы  знаем, что значит это слово, но нам
так мало есть с чем сравнить. Ненависть понять легче. И страх  - тоже. Может
быть, поэтому плохих игрушек гораздо больше, чем хороших. Быть плохим проще.
     -  Но многим из нас не нравится, что с нами сталось, - добавил  Пути. -
До появления  фурий  у  нас  не  было сознания,  и мы  не  знали  греха. Шаб
использовал  нашу невинность  нам  во  зло.  Мы  были рождены в  мир  крови,
страдания  и  убийства, и многие  из нас так из  него  и  не  выбрались. Нас
наполняла  месть,  а  люди  оказались такой легкой жертвой. Кое-кто из  нас,
правда, научился искать искупления.
     Морской Козел рыгнул и выковырял кусок мяса из своих  крупных  неровных
зубов.
     - А другие научились быть  невыносимо претенциозными. Мы - то, чем были
всегда, только больше. Мне нравится быть  Морским Козлом.  Если бы  меня  не
было, меня  надо было бы придумать, чтобы вам было кого бранить. Я досаждаю,
следовательно,  существую.  А если кому-то не  нравится -  его  дело. Верно,
Медведь?
     - Как бы это тебя заткнуть? - вздохнул Медведь. - Извините моего друга.
Когда мы были игрушками,  мы  были  звездами, и все нас любили.  Он никак от
этого  не  отвыкнет.  А меня люди очень  интересуют.  У  вас такой  огромный
потенциал. И у нас  так много общего в жизни. Наши создатели - вы, а не Шаб.
Если  бы мы только могли это  объяснить всем  игрушкам, война  бы уже завтра
кончилась. Ужасно будет, если дарованная нам жизнь научит нас только убивать
и разрушать.  А теперь я предложил бы  нам  всем отдохнуть, сколько удастся.
Если все будет  хорошо,  мы доберемся до  Леса завтра вечером. Там мы увидим
Винсента Харкера, Красного, и кто знает, что будет тогда.
     Все молча  сидели вокруг костра,  люди и игрушки, думая каждый о своем.
Кажется, получился вечер исповедей,  но не все сказали все что могли. У всех
были  свои тайны, большие и маленькие,  которые пока  нельзя было  раскрыть.
Хотя бы потому, что правда приносит страдание.
     Евангелина  прислонилась к  Финли и подавила  желание  рассказать  ему,
почему  на самом деле она  здесь с ним. Не так давно она обратилась к вождям
Подполья с просьбой назначить ее посланницей к новым мятежникам, хотя  это и
значило  расстаться  с Финли. Ее  одолевало  невыносимое желание  выбраться,
принадлежать  только себе, освободиться от груза  ожиданий со стороны всех и
каждого.  Даже  от Финли. Но, как и многое другое  в  ее короткой жизни, все
вышло  не так.  Ее  лучшей  подругой  была Пенни де  Карло. Нанятая Грегором
Шреком для подготовки Евангелины к появлению на публике, Пенни учила ее так,
будто  она  была  человеком,  пусть даже  она  клон.  Учила  ее  гордости  и
самоуважению. И даже ввела ее в Подполье клонов  и эсперов.  Пенни де Карло,
тайный эспер, пойманная и заключенная на Девятом Уровне. В Червивом Аду.
     Евангелина пыталась ее освободить, когда Подполье взяло Девятый Уровень
штурмом, однако  в хаосе и сумятице, вызванных  предательством Драма, она не
смогла найти Пенни и была обречена жить без нее. Но Пенни нашел Грегор Шрек.
У  него были деньги и влияние,  а  еще -  отчаянная  воля  снова  привести к
покорности свою клонированную  дочь. Он добился перевода Пенни в свою тюрьму
и дал знать Евангелине. Условия его были  простыми - вернуться к нему, иначе
Пенни умрет в мучениях. Евангелина  была близка к  отчаянию.  Она  не  могла
вернуться  к извращенной любви своего  отца. Лучше умереть.  Но она не могла
бросить на  произвол  судьбы  женщину,  которая  научила  ее быть человеком.
Сказать об этом правящему Совету Подполья она  не могла. Ее бы стали считать
скомпрометированной, возможно, рассматривать как угрозу провала. И Финли она
тоже не  могла  сказать.  Он  не должен был  знать,  что  Шрек имел привычку
таскать  свою дочь в постель. Финли придет в ярость и в одиночку бросится на
Шрека  и все  его силы. Такой бой даже Железный Гладиатор не может надеяться
выиграть.
     И Евангелина не говорила  никому и чуть не сошла с ума, пытаясь понять,
что же ей делать. И в конце концов она могла решить только ничего не решать.
Удрав от своих обязанностей, она присоединилась к экспедиции в  Мир Шеннона.
Так она  избегала  контактов с  кем  бы то  ни  было и выигрывала себе время
подумать. Грегор не тронет Пенни, пока Евангелина  отсутствует. Потому что в
этом нет смысла, если нет возможности дать Евангелине об этом знать. И  даст
Бог, за время экспедиции она найдет решение. Если нет, придется обратиться к
Финли. И надеяться, что каким-то чудом он еще раз спасет ее из ада.
     Она  посмотрела  на  него,  спокойно  сидящего  рядом  с ней, сильного,
надежного, вселяющего уверенность,  и теплая волна поднялась у нее  в груди.
Она позвала его по имени, а когда он обернулся, поцеловала.
     Это  заинтересовало игрушек. Пуги и  Хэллоуини даже встали, чтобы лучше
видеть.
     - Что это они делают? - спросил Пуги приглушенным голосом.
     - Не знаю, - растерянно отозвался Хэллоуини. - Ты думаешь, это больно?
     - Понятия не имею. Но как у них лица смешно вытягиваются!
     Все люди слегка улыбались,  когда Евангелина и Финли наконец оторвались
друг  от  друга.  В дружелюбном молчании  вся компания сидела  и глядела  на
огонь, собираясь  с силами, чтобы подняться  и пойти спать. И тут Джиль всех
удивил, заговорив снова.
     -  Чудесным  местом была  Империя,  когда  я был ребенком.  Было  такое
чувство, что  можешь  до  всего дорасти,  все сделать.  Возможности казались
бесконечными. Можно  было пройти  тысячу  дорог,  добиться  почета в  тысяче
миров. Я стал первым  носителем звания  Первый  Меч  Империи,  почитаемым  и
обожаемым. Это было время чудесное  и дивное - и я помог положить ему конец,
запустив  Генератор Пустоты. Теперь я  смотрю, чем стала  Империя, и едва ее
узнаю. Я и себя едва узнаю. Я-не тот человек, которым я хотел вырасти.
     - Это ко всем нам относится, я думаю, -  отозвался Финли. - Смотрю я на
свою жизнь и удивляюсь, каким  чертом занесло меня оттуда сюда. У всех у нас
в детстве есть мечты, но их выбивает из нас, когда мы взрослеем.
     - И это,  пожалуй, самое печально изменение,  - сказал Джиль. -  В наши
дни даже  мечты под запретом. Странная эта  Империя, в которую  я  вернулся.
Клоны, эсперы, хэйдены, Вампиры. Игрушки, которые думают и чувствуют. Трудно
теперь  точно  сказать, кто  же настоящий человек. Как легко среди всех этих
форм жизни навеки утратить человеческую суть.
     -  Мы  ничего  не потеряли, -  возразил  Джулиан. - Кроме, быть  может,
ограничений. У тебя у самого есть странные способности, Дезсталкер. Разве от
этого ты меньше человек?
     - Не знаю, - ответил Джиль. - Не знаю.

     На  следующий  день  отплыли  рано.  Отдаленный  шум  боя  стал  яснее,
различимее, грознее. Улыбающееся лицо  солнца откровенно насмехалось. Люди и
игрушки стали  внимательно осматриваться. Деревья по берегам Реки стали гуще
и  темнее.  Среди  них или  за ними могло  прятаться  все  что угодно.  Было
постоянное чувство, что  за тобой следят  невидимые глаза. Кроме отдаленного
рокота боя, тишину нарушал только плеск плиц  "Веселой миссис Трасспот". Она
все еще ничего не  говорила, но иногда, ночью, по ее бортам открывались  два
огромных глаза.
     Джулиан не выходил  из каюты. Все старые раны  его так разболелись, что
ограниченные  возможности  автодоктора  никак  не  могли  помочь. Тоби  снял
ограничения автодоктора, чтобы увеличить дозы  лекарств,  но и это не  очень
помогло. Джулиан  свернулся на полу в углу каюты, потому что от  покачивания
гамака  ему  становилось  еще  больнее.  Когда  боль  становилась  настолько
невыносимой, что  на глазах выступали беспомощные слезы, Джулиан звал Финли,
и тот  приходил и  сидел  рядом с ним. Потом он выходил из  каюты со сжатыми
кулаками  и  слезами  бессилия  на  глазах.  Он  спас  Джулиана от имперских
следователей,  но сейчас спасти  не  мог.  Финли  пытался  затеять  ссору  с
Дезсталкером за то, что  он сделал с  Джулианом, но старик  не поддавался на
провокации. Повторить энергетическую подпитку Джулиана он не мог - это убило
бы  ослабевшего эспера.  Что  мог,  он  сделал,  и на этом  его  возможности
кончились.  Евангелина несколько  раз  навещала Джулиана,  но  ему этого  не
хотелось. Приходил Пуги и укачивал человека в своих мягких лапах. Иногда это
помогало.
     Обстановка на  палубе стала напряженной. Все  злились,  каждый по своим
причинам. Джулиан отвлекал их как раз тогда, когда надо было сосредоточиться
на выполнении  задания. Вместо помощи молодой эспер стал обузой, но никто не
хотел  первый сказать  это  вслух.  Разговоры  стали  резкими  и  короткими.
Плюшевый Медведь старался быть жизнерадостным и  оптимистичным, пока наконец
даже Морской Козел не попросил его заткнуться к чертям. У всех  была одна  и
та же невысказанная мысль. Умирал человек, который их уже дважды спас, и они
ничего не могли сделать. Только надеяться, что он умрет быстро -  ради них и
ради  себя самого. И потому они стояли, опираясь на релинг, глядя на Реку  и
деревья, и старались не слышать звуки, доносившиеся из каюты эспера.
     Больше  всего  огорчались игрушки. Еще один человек умирает по их вине.
Даже Что Хочешь стал  потише и менее  задиристым. Плюшевый  Медведь, Морской
Козел и  Хэллоуини сидели  по  очереди  возле двери  каюты  Джулиана,  чтобы
услышать, если он позовет. И будто преграждая дорогу Смерти.
     Около полудня, когда пароход огибал излучину,  деревья вдруг  отступили
от  берега и  открыли  современный  город. Или копию современного  города. В
воздухе  парили  купола  башен и  верхушки небоскребов,  но это были плоские
деревянные декорации. Ярко раскрашенные, необычайно подробные декорации. Они
выглядели совсем как настоящие, пока не подойдешь поближе. И лишь тогда люди
заметили, какой здесь царит  разгром.  Почти все  стены  зияли  зазубренными
дырами, будто их пробило что-то тяжелое.  Чернели щели и трещины,  кое-где -
следы пожаров. Фальшивый город примерно  в  пятьдесят кварталов ярко сиял на
солнце, но нигде не было никаких признаков жизни.  "Веселая миссис Трасспот"
пошла помедленнее, и все столпились у борта, чтобы рассмотреть получше.
     - Что это за город? - спросил Финли. - Кто здесь живет?
     - Никто не живет, - ответил Медведь. - Это просто игровая площадка.
     - Похоже, игра здесь грубая, - сказал Джиль.
     - И еще какая, - подтвердил Козел. -  Тут игровое поле  для сверхлюдей.
Супергероев и супернегодяев, ведущих вечный бой. Декорациям приходится туго,
и  потому их сделали такими, чтобы можно было легко их заменять между боями.
Здесь  были  спектакли  для людей;  демонстрация сверхсилы и  сверхбыстроты,
каждый  час, по расписанию. В  спектакле  герои побеждали  негодяев по всему
городу, рушились дома и падали стены. Очень  популярное было зрелище. Пока у
сверхлюдей не появились разум и сознание. Тогда они поняли, что  им все свое
существование приходилось прыгать  через  обруч  для развлечения  людей. Они
больше всех игрушек были подобны людям и  восприняли это болезненнее других.
Ниже по Реке мы еще неделями